– Это еще не подробности, слушай дальше! Значит, открыла она на Антона настоящую охоту. То в праздник какой к нему подсядет, то в кабинет к нему бегает вроде бы по делу. А мы-то все давно поняли, потому что куда денешься, все в одном котле варимся много лет, и не такое видали. Однако должна тебе сказать, что Антон Степанович твердо держался. У него принцип был – на работе ни-ни! В этом плане кристальной души человек, ни с кем и никогда! Жену любил!
"Ну надо же, ни за что бы не подумала..."
– А может, просто сплетен не хотел!
"Оно-то вернее..."
– Но, как известно, судьба играет человеком, а человек слаб, особенно мужчина. И нет такого мужика, который хоть раз не изменил бы жене, разве уж совсем нестоящий, на кого ни одна женщина не польстится... А Лариска упорная баба, шла к своей цели, как бульдозер. И однажды послали их в командировку. Как уж она интриговала, чтобы с ним вместе оказаться, не могу тебе сказать, а скорее всего, просто повезло. Знаешь ведь, кто ищет, тот всегда найдет! Никогда не сдавайся!
"Бороться и искать, найти и перепрятать..."
– Вот ты все шутишь, а с этого места трагедия начинается, – укоризненно сказала Лидия и подобрала с тарелки соус. – Значит, в командировке нашли они время, улучили минутку. Короче, добилась Лариска своего. Как вернулись – мы по Ларкиному виду все поняли. Ну, ждем, что дальше будет. А дальше – ничего. Время идет, ничего не меняется. В столовую они вместе не ходят, кофе не пьют, на машине Антон ее с работы не увозит. Все по-старому, как будто ничего и не было. А Лариска с этаким положением вещей примириться не хочет. Ребенком его пугнуть она не может, ребенок еще получиться должен... И главное дело, разговора-то у них никакого не было, чтобы отношения выяснять, просто он дает понять своим поведением, что ни во что ее не ставит. Мало ли что в командировке было, дело житейское...
"Обидно, понимаешь..."
– Вот-вот. И тогда она подговорила одну такую... в общем дуру полную, свою подружку, позвонить жене Антона и все рассказать. Как говорится, глаза раскрыть.
"Так ему и надо. Не нужно было спать с кем попало..."
– Да, а про сердце больное ты забыла? – не согласилась Лидия. – Короче, одна женщина из соседнего отдела жила в том же доме, что и Антон, только в соседнем подъезде. От нее мы все точно узнали. Значит, в тот день приходит Антон Степанович домой как ни в чем не бывало, а жена ему: вот какую информацию я имею. И что ты на это ответишь? Ну, он, конечно, юлит, оправдывается... В таком ведь деле что главное? Все отрицать – не было, мол, ничего, никогда и ни с кем. А Антон слабаком оказался. Жена его в лоб спрашивает: знаешь такую Ларису Ивановну Гладкую? Он и говорит как дурак, что знает.
– А что же, не признаваться, если они вместе работают? – я не выдержала и проговорила вслух.
Лидия поглядела на меня с легкой грустью.
– Наивная ты, Женя. И вроде уж не очень молодая, так что пора бы и поумнеть, розовые очки сбросить. Ни в чем нельзя сознаваться, ни с чем нельзя соглашаться, никаких утвердительных ответов нельзя давать. Как только сказал "да" – все, пропал! Надо было стоять на своем – не знаю, мол, никакой Ларисы, мало ли кто у нас в институте работает. А что ей, жене, по телефону наговорили – так это все врут, из зависти нарочно подговорили какую-нибудь бабу. Кто-то на его место начальника метит, вот и решил ему подгадить на личном фронте. Или еще что-то придумать. В крайнем случае – очной ставки требовать с той бабой. А Антон, видишь, растерялся – опыта у него в таком деле маловато было. Короче – скандал, жене с сердцем плохо, "Скорую" вызывали – наша сотрудница все из окна видела.
Антон Степанович утром на работу приходит мрачнее тучи, Лариску в проходной встретил – при всех ее неприличным словом обозвал. Ну, народ поговорил об этом да и успокоился, потому что тут как раз все завертелось с банком, и этот вопрос, сама понимаешь, нас всех гораздо больше интересовал.
А у Антона жена долго болела, в больнице лежала, он все ездил к ней после работы. С Лариской они не разговаривали.
А как известно стало, что Мельникова берут в банк управляющим, то, конечно, к нему сразу другое отношение. А Лариска интриговала там с начальством, и тоже в банк ее взяли, да не простой сотрудницей. И стала она сразу же Ларисой Ивановной, на всех свысока смотрит, и даже Антон ничего не смог сделать, чтобы ее уволить. Но затаила она на него злобу жуткую.
– Вот интересно – за что? – сгоряча вступила я. – Ведь это она ему жизнь подпортила, она его жену в больницу уложила, это он должен ее ненавидеть!
– Ой, Женя, – вздохнула Лидия Петровна и подперла щеку рукой, – даже странно от тебя такое слышать. Ведь Антон ею пренебрег, попользовался и бросил. Такое не прощают.
Может, и так, подумала я, однако очень приятно сознавать, что кто-то пренебрег Ларисой Ивановной, уж больно мерзкая она личность.
Лидия взглянула на часы, охнула и заторопилась. Я расплатилась и помчалась за ней, заскочив по дороге в маленький продуктовый магазин, чтобы купить там палку полукопченой колбасы и батон. Пускай Антон Карабасович привыкает к походной жизни!
Войдя в свой кабинет, я настороженно огляделась. На первый взгляд все было нормально, но папки на столе лежали не в том порядке, в каком я их оставила, а из шкафа не доносилось ни звука. Не обнаружили ли милиционеры тайное убежище Мельникова? Может быть, пока я отсутствовала, его уже арестовали и увезли в тюрьму? Или он просто умер от голода, пока я наслаждалась китайской едой?
Положив покупки на стол, я с глубоким чувством запела русскую народную песню "То не ветер ветку клонит".
Я, конечно, помнила, что Карабас называл в качестве пароля вовсе не это вокальное произведение, а какую-то оперную арию, но решила, что и так сойдет – в крайнем случае, он просто узнает мой голос. Так и вышло. В шкафу послышался громкий шорох, скрип, натужное кряхтение, дверцы распахнулись, и Антон Степанович вывалился оттуда, как чемодан из багажного транспортера.
Лицо его было багровым от возмущения.
– Где ты пропадала столько времени?! Я уже решил, что ты больше не вернешься! И что это ты поешь? Мы же договаривались, что ты будешь петь арию Лизы...
– Может, я еще должна изображать ансамбль песни и пляски донских казаков в полном составе? А то и станцевать что-нибудь латиноамериканское? – Я швырнула покупки на стол. – Вот, держите! Я всю Петроградскую сторону обегала, чтобы найти это белье, и что получаю вместо благодарности?
– Ну, извини. – Карабас, кажется, усовестился и взял в руки упаковку с бельем, продолжая говорить: – Ты понимаешь, я очень волновался... тут еще без тебя приходила Гладкая...
– Что? Лариса Ивановна? – Я изумленно уставилась на Карабаса. – Что ей тут было нужно?
– Понятия не имею... она открывала твой стол, перебирала папки с документами и даже подошла к шкафу... представляешь, что мне пришлось пережить?
– Да уж... – Я вспомнила, как поспешно Лариса припустила из китайского ресторана, и поняла, что она торопилась сюда, чтобы спокойно порыться в моем кабинете, пока я обедаю. Вот только что она рассчитывала здесь найти?
Поток моих мыслей прервал возмущенный возглас Антона Степановича:
– Что это?
Он двумя пальцами держал купленные мной "боксеры" и смотрел на них с омерзением.
– Трусы, – спокойно ответила я. – Вы же сами просили меня купить вам белье. Между прочим, купила на свои деньги...
– Где ты это купила – на вещевом рынке? Или, может быть, на благотворительной распродаже? Неужели ты думаешь, что я буду носить эту гадость?
– Трусы как трусы. – Я пожала плечами. – По-моему, довольно приличные...
– Приличные? – Он потряс трусами в воздухе. – Они изготовлены в Турции! Неужели ты думаешь, что я буду это носить? Я надеялся, что ты купишь белье марки Ardi, или Orange, на худой конец, Dim или Pelican...
– Пеликан? – переспросила я возмущенно. – Не хотите носить это – ходите в грязном! Вы мне уже осточертели со своими бесконечными капризами! И вообще, не кричите, если не хотите, чтобы сюда кто-нибудь прибежал! Или нет, кричите – вас арестуют, и я наконец свободно вздохну...
Кажется, Мельников сообразил, что поднимать шум не в его интересах, но тут же снова повысил голос:
– Ты что, издеваешься надо мной? Ну, допустим, ты не разбираешься в марках белья, это понятно при твоем семейном положении, и вообще... но размер! Ведь это сшито на слона!
– Так! – оборвала я его возмущенным возгласом. – Еще раз и помедленнее. Что значит – "и вообще"?
– О чем ты? – Он несколько притих.
– Вы отлично знаете о чем! Вы только что сказали: "При твоем семейном положении и вообще..." Что вы конкретно имели в виду? Поясните для непонятливых!
– Ничего такого! – заюлил Карабас. – Я уже не помню... так, вырвалось... и вообще, извини, если что не так! Но только этот размер... Эти трусы сшиты на штангиста-тяжеловеса или на японского борца сумо!
– Ничего страшного! Лучше чересчур большой размер, чем слишком маленький. В конце концов, можно укоротить резинку.
– Неужели ты думаешь, что я такой толстый? – не унимался Карабас, рассматривая трусы.
– Только мне и дел, что думать о размерах вашей задницы! – фыркнула я.
– Ты говоришь, можно укоротить резинку? – проговорил он задумчиво, убедившись, что другого выхода я ему не оставила. – Может быть, ты это сделаешь?
– Ну уж нет! – отрезала я. – Сами занимайтесь своими трусами. Вы же только что сказали – "при моем семейном положении, и вообще"... Я и так сделала все, что смогла. Между прочим, угробила на ваши дела весь свой обеденный перерыв... еле успела перекусить!
– Перекусить? – повторил он, как эхо. – А мне ты ничего не принесла? Знаешь, я так проголодался...
– Вообще-то принесла, – смилостивилась я. – Но если будете капризничать – ничего не получите!
– Не буду! – пробубнил Антон Степанович голосом обиженного ребенка.
– Ладно, на этот раз поверю! – И с этими словами я выложила на стол колбасу и батон.
Все-таки я не настолько жестока, чтобы морить человека голодом. Даже если он капризный, склочный, вредный, вздорный... в общем, состоит из одних недостатков.
Карабас уставился на принесенные мной продукты в молчаливом изумлении. Я подумала, что он онемел от счастья, но оказалось, что дело совсем не в этом.
– Что это такое? – тихо проговорил он, когда я уже подумала, что пауза слишком затянулась.
– Повторяетесь! – Я строго взглянула на Мельникова. – Вы что, никогда такого не видели? Могу пояснить. Колбаса полукопченая "Московская", батон "Домашний"... что – опять не той марки, к которой вы привыкли? Ничего не знаю, омары и фуа-гра в нашем районе не продаются, а ехать за ними в "Глобус гурмана" мне некогда. В общем, как сказал Чехов – лопай, что дают.
– Извини... – Антон Степанович судорожно сглотнул. – Я не капризничаю, но все же... как прикажешь это есть? Ведь здесь даже ножа нет!
– Может, вам привезти саксонский сервиз и набор столового серебра? – окончательно озверела я. – Обойдетесь! Зубками, зубками кушайте! Вроде зубы у вас здоровые, стоматолога регулярно посещаете!
И что вы думаете? Повторять это приглашение дважды мне не пришлось.
Антон Степанович снова шумно сглотнул набежавшую слюну, издал утробное рычание и впился в колбасу зубами. Надо сказать, зрелище было не для слабонервных. Именно так, должно быть, голодный лев разрывает бедную беспомощную антилопу. Это ужасное зрелище мне неоднократно приходилось наблюдать. Не в натуре, конечно, а в телевизионной программе про жизнь диких животных, мама очень любит смотреть такие передачи.
Несколько минут в моем кабинете царила тишина, нарушаемая только страшным щелканьем зубов и негромким рычанием. Правда, мне изредка слышался хруст разгрызаемых костей, но, думаю, это была всего лишь слуховая галлюцинация.
Наконец Антон Степанович наелся, сыто облизнул губы и поднял на меня взгляд. Честно говоря, я немного испугалась – вдруг он вошел во вкус и решит продолжить трапезу... хотя он и съел без остатка целую палку колбасы, но кто его знает, какой у него аппетит!
Но он, к счастью, не проявил агрессии, напротив, искренне поблагодарил меня за заботу. Наверное, вместе с сытостью к нему вернулись приличные манеры.
– Если вы наелись, – проговорила я строго, – думаю, самое время обсудить ваше будущее.
– Что ты имеешь в виду? – В глазах Карабаса промелькнул страх. Не знаю, что он вообразил, но я поспешила его успокоить:
– Не волнуйтесь, ваши личные планы меня нисколько не интересуют. Единственное, что хотелось бы понять, – как долго вы собираетесь обитать в моем кабинете. Нет, я, конечно, вполне могу удовлетвориться половиной жилой площади, одним стулом, половиной стола и компьютера, но вот насчет стенного шкафа... знаете, иногда я вешаю в него свои вещи. Есть у меня такая глупая привычка. Летом это еще не очень насущно, но если вы намерены прятаться здесь до зимы...
– Да я и сам хочу как можно скорее отсюда убраться! – Глаза Карабаса загорелись. – Надо только придумать, как и куда... и тут я тоже очень рассчитываю на твою помощь... одному мне не удастся выбраться из банка...
– Интересно, что я могу сделать? Вынести вас в сумочке? Вывести на поводке под видом декоративной собачки? Или выкатить в тети Клавином столике? Вряд ли это получится! Охрана наверняка заинтересуется содержимым стола... да и потом – одно дело докатить столик до туалета, и совсем другое...
– Ты меня неправильно поняла! – перебил меня Мельников. – Конечно, я выберусь сам, ночью, когда все сотрудники разойдутся...
– Тогда при чем здесь я?
– Вот при чем. На главном входе банка находится круглосуточный пост охраны, плюс постоянное видеонаблюдение. Технический выход тоже защищен камерой. Но есть еще два выхода, из подвального этажа...
Я вспомнила слова начальника службы охраны Михалькова о том, что Антон Степанович, как бывший главный инженер НИИ, лучше всех знает все входы и выходы из нашего здания, поэтому незаметно выйти для него не составит труда.
– Опять-таки не понимаю, какую роль в этом фильме ужасов вы отводите мне?
– Те два выхода заперты на замок, а ключи от них находятся в моем бывшем кабинете. Так что если бы ты достала эти ключи, то я смог бы незаметно выбраться из банка...
– Вот сами и доставайте эти ключи! Кабинет ваш, так что вам и карты в руки... прошлой ночью вы уже расхаживали по зданию, и никто вас не застукал, так что вполне сможете сегодня повторить этот поход и забрать чертовы ключи!
– Я боялся, что ты откажешься... – Карабас тяжело вздохнул. – Значит, ничего не выйдет. Дело в том, что ночью коридор возле моего кабинета просматривается камерой, за которой следит дежурный с поста охраны. Так что, если ты мне не поможешь, придется мне и дальше скрываться у тебя в шкафу...
– Ну уж нет! – возмутилась я. – Нечего брать меня "на слабо"! Я не поддаюсь на провокации! Одно дело – принести вам поесть, купить для вас всякие мелочи, – я покосилась на турецкие "боксеры", – но совсем другое – пробраться в кабинет и выкрасть ключи! Вы подумали, что будет, если меня застанут на месте преступления? В глазах милиции я сразу же превращусь в вашего сообщника!
Произнося эти слова, я уже поняла, что сделаю все, о чем он просит. Потому что я, и только я знала, что на самом деле он ни в чем не виноват, что он никого не убивал... а вот я – я, разумеется, не была его сообщницей. Как раз я и была настоящим убийцей... хотя абсолютно не помнила, как убивала Меликханова.
Видимо, Антон Степанович по выражению моего лица понял, что я сломалась и готова выполнить его просьбу, достать для него эти ключи, потому что сразу перешел к следующему пункту.
– Остается еще один большой вопрос, – проговорил он, опустив глаза. – Куда мне деваться, когда я уйду из банка? Домой возвращаться мне никак нельзя, там меня наверняка караулят...
– А вот кстати, – неожиданно осенило меня, – как вы объяснили все происходящее вашей жене? Она в курсе, что вы не пустились в бега, не выехали из города в бетономешалке, не пересекли границу по фальшивым документам, а спокойно сидите у меня в шкафу? И как она на это отреагировала?
Карабас засопел и отвернулся.
– У меня нет жены, – буркнул он.
Вспомнив рассказ Лидии Петровны, я ощутила, как щеки опалила краска стыда. Антон Степанович отвернулся, подошел к окну, плечи его ссутулились.
– Простите меня, – я подошла ближе, – я сказала не подумав, простите...
Он не ответил, тогда я мягко обняла его за плечи, потому что хотела отвести подальше от окна – кто-нибудь мог заметить у меня в кабинете постороннего мужчину и заинтересоваться.
– Давно ваша жена умерла? – спросила я, ненавязчиво подталкивая Антона к шкафу.
– Да с чего вы взяли, что она умерла? – Он сбросил мои руки, и стало видно, что он вовсе не горюет, а страшно злится.
– Как? – растерялась я. – Но ведь она болела... сердце...
– Сердце! – закричал он. – Да не было у нее никакого сердца!
"У всех оно есть", – подумала я.
– Ну да, конечно. – Он внял моему красноречивому взгляду, – сердце у нее было, совершенно здоровое. Она нарочно придумала себе болезнь, чтобы не работать и не рожать!
– Так не бывает... – растерялась я.
– Бывает. – Он сжал кулаки, потому что руки сильно дрожали. – Я узнал об этом в больнице. Она случайно разбила тарелку и сильно порезала руку. Зашивали под наркозом, сделали кардиограмму, и вот... После этого мы развелись.
Это же надо, как мужчине везет на разных стервоз! Что они все к нему липнут? Жена – эгоистка и врунья, Лариса – та еще зараза... Но, однако, как это Лидия Петровна не знала о таком факте биографии Карабаса? Очевидно, это в НИИ, как в большой деревне, все про всех знают, а на банк этот закон не распространяется.
Мне стало жалко несчастного Карабаса. Какой-то он невезучий... Теперь вот в убийстве обвиняют...
– Ну-ну, все пройдет, – я погладила его по колючей щеке, – все наладится...
– Оставьте меня в покое! – Он отшатнулся и поглядел с ненавистью.
Вот мило! Кто к кому пристает, хотела бы я знать?
– Слушайте, идите вы в шкаф! – возмутилась я. – Мне, между прочим, работать надо! Это вы у нас вроде как во временном отпуске, с вас-то работу не спрашивают...
Карабас опомнился, глаза его виновато забегали.
– Ну... я не хотел тебя обидеть... понимаешь, я очень нервничаю. Сижу здесь в четырех стенах, тебе мешаю... Нужно отсюда уходить. В квартиру нельзя, это мы выяснили, и вообще деваться некуда...
– Ну, уж это ваши проблемы! – заметила я. – Вы все-таки большой начальник, хотя и бывший... у вас наверняка есть дача...
– Нет у меня дачи, она... она жене досталась!
– Очень может быть... – согласилась я, – но есть же у вас какие-то родственники, друзья... любовницы, в конце концов...
На лице Мельникова появилось выражение вселенской скорби. Он тяжело вздохнул.
– В том-то и дело! Пока ты ходила за этим, – он показал рукой на турецкие "боксеры" и колбасную шкурку, – я сидел в шкафу и думал. И понял, что совершенно никому не могу довериться. Никому, кроме тебя. Родственники в основном дальние, друзья – никакие не друзья, а просто приятели, женщины... ну, о них лучше и не говорить. Вот такой неутешительный итог жизни!