- Ой, Петя! - Гурский открыл дверь и обнял Волкова. - Как же я тебя сразу не узнал? Но знаешь, в наше время необходимо постоянно быть максимально бдительным. А то, ты не поверишь, такие истории бывают, стоит открыть дверь, а тебе тут же тюк по голове, и готово дело. Я, например, так никогда не поступаю. Пошли…
Они вошли в комнату и уселись в кресла.
- Ну как? - спросил Волков. - В кондиции?
- Нет, Петя. Еще нет. Без компании тяжело. Необходимо общение, а так в сон клонит. Но кое-какие мысли уже есть. Вот, пожалуйста, - и Александр указал рукой на развернутый телевизор со снятой задней крышкой.
- Да, слушай, действительно…
- А как? Нет, ну а как? Работаем. Будь спок.
- Паркет вскрывать будешь?
- О! Это мысль. Не исключено… А впрочем, что это я все о себе да о себе. Ты-то как? Не хвораешь?
- Слушай, дай-ка я тоже выпью, день сегодня… да и на тебя смотреть больно.
- Выпей, Петя, выпей. Но не налегай на стратегический запас, мне еще с ним работать и работать.
- Может, пельменей сварить? - Петр вернулся из кухни со стаканом.
- Не кокетничай. Сырок вот - закусывай. За победу?
- За нашу победу.
- Ну так и что? - Гурский выпил, взял ломтик сыру, занюхал и положил на место. - Как там на фронтах?
- Сейчас. - Волков выпил полстакана водки, зажевал сыром, прикурил сигарету и, чуть расслабившись, попросил:
- Подожди чуть-чуть… Это же просто чума какая-то.
- И почумее видали.
- Ты когда-нибудь замечал, что у меня умные глаза?
- Буркалы и буркалы. А что - барышня оценила?
- Мужик.
- Петр… Ты меня пугаешь. Нашего же большинства и так все меньше и меньше. Ты же офицер, в конце концов. Держи себя в руках.
Где-то очень высоко в прозрачных небесах над застывшим в своей зыбкой неподвижности городом Святого Петра мелодично динькнула полночь, но таинственный звук этот совпал во времени с "диньком" открывшейся крышки волковской "Зиппы" и остался незамеченным ни городом, ни самим Волковым, прикурившим очередную сигарету, и, конечно же, его не заметил агностически настроенный к виртуальной, по его мнению, природе реальности белых ночей Адашев-Гурский.
- Ну вот… - Волков расстегнул пиджак и вытянул ноги. - Саша, ты себе не представляешь, насколько трудно что-то там из себя корчить. Да мне проще было его застрелить.
- Был достоин?
- Помнишь "Мертвый сезон"?
- Это шпионские страсти с Банионисом?
- Ну да. Там еще все крутилось вокруг газа такого, которым из нормальных людей можно было служебных придурков делать. А заправлял всем проектом некий доктор Хасс. Его Банионис и выслеживал.
- Так вот этот наш Валерий Алексеевич и есть "доктор Хасс"?
- Этот чуму покруче замутил. Под воздействием его препарата полное изменение личности. И еще про чистую науку втирает, пидор… И вот эту-то самую ерундовину мы ему и должны вернуть.
- Да… Тут, Петя, просто необходимо выпить.
- Не вижу повода… для отказа. Волков налил водку в стаканы, разломил пополам оставшийся кусок сыра и задумчиво произнес:
- Прямо твоя Сцилла и Харибда.
- А может, плюнуть? Вернем не вернем, одинаково хреново получается. И еще неизвестно, что хреновее.
- Если б он один в этом деле был… А то ведь там уже и препарат где-то в Европе засвечен, и деньги в проект вложены. Да и я засветился. Почикают нас, Саша.
- А может, не достанут?
- Эти - достанут.
- Значит, если вернем, у нас с тобой, так сказать, моральные утраты и угрызения совести. А если не вернем…
- Доходит постепенно?
Гурский устало склонил голову набок и задумался.
- Утомила меня, Петя, история эта - сил моих нет. Выбирай, не выбирай - оба варианта хуже получаются. Да еще и тебя втянул… Может, лучше мне погибнуть в открытом бою? Я ведь воински обучен, ты же знаешь. Только покажи, куда целиться.
- Да некуда показывать.
- Так пидарас-то, который тебе про чистую науку втирал?
- Нет его. А завтра у него вообще аэроплан за кордон. Но, если мы ему футболку не вернем, он, Саша, нас достанет. Отвечаю.
- Да кто он такой-то, этот Валерий Алексеевич?
- Объясняю. Была в Москве шарашка гэбэшная, и делали они всякую психотропную лабуду. Ближе к нашим временам их закрыли. Но какой-то там гений, вроде того, что осмий тут у нас на даче делал, получил такой препарат, что просто туши свет. Короче - лекарство от безумия. Полное изменение личности. Из подонка - мать Терезу, и наоборот. Представляешь? А наш с тобой Валерий Алексеевич - его бывший начальник. Этот гений его зовет и показывает, что скомстролил. Тот опупел, послал каплю в Европу, там вообще на уши встали. "Езжайте, говорят, комрад, к нам. У нас тут ружья кирпичом не чистют". А тот, который изобрел, хочет нашу научную общественность осчастливить. Ну, тут, как я понимаю, Валерий Алексеевич его грохнул, а лабораторию спалил. И остались у него на руках бумаги, в которых он ни уха ни рыла, да два компонента. Один - ерунда, а во втором вся суть. И вот этим вторым компонентом он футболки и пропитал, чтобы вывезти. Но все дело в том, что количества для получения препарата нужно ровно столько, сколько содержится во всех футболках. Иначе компоненты неправильно соединятся, и ничего не выйдет.
- Совсем ничего?
- Ну, что-то выйдет, наверное. Например, пирамидон.
- А чем им плох пирамидон?
- Ну, тут, понимаешь, чистая наука, третье тысячелетие, движение человечества вперед, так сказать, в общепланетарном смысле…
- И мы должны поспособствовать? Невзирая на узкособственнические великодержавные амбиции и приоритеты?
- Типа того. Чистая наука не знает границ.
- Ну… За науку?
- А давай…
- И что сулил?
- Да, говорит, не сомневайтесь, достаточно будет.
- А сумму конкретную?
- Нет. Он те деньги, что Леве обещал, нам отдаст.
- А. если это мало?
- Так они же - грязные. Это же государственная тайна. Мы же Родину продаем.
- Ну и что. Я, может быть, и не возьму. Но все равно обидно, когда тебе предлагают Родину продать за "фу-фу".
- А мы за "фу-фу" и не отдадим. Мы сначала посмотрим. И вообще… не отвлекайся. У тебя она, Сашка, здесь где-то. Ты напрягись. Поищи.
- Да я ее с детства ищу. И напрягаюсь всем своим существом.
- Кого?
- Да Родину. Чувствую, что здесь где-то, а руку протянешь - и весь в дерьме…
- Ладно, Феофилактий, давай еще на посошок, да я поехал. Завтра, кстати, уже человек от него будет. Не найдешь - придется воевать.
- Вот так?
- Вот так.
Волков выпил водки и встал из-за стола.
- Ну, пока. Запирайся покрепче. …Звонки телефона в квартире Петр услышал еще на лестнице.
Телефон звонил и звонил, пока он вставлял ключ в замок, отпирал дверь, запирал ее за собой, пока прошел в гостиную, пока включал свет и снял, наконец, трубку.
- Слушаю.
- Петя?
- Нет, с вами говорит Маргарет Тэтчер мужским голосом по-русски.
- Чего делаешь-то?
- Да вошел только. А что?
- Да так. Я тут сижу, выпиваю-закусываю. Дай, думаю, тебе позвоню. Узнаю, как дела, что делаешь, а то тут у меня подружка наша объявилась, ей тоже интересно.
- Это которая? Беленькая такая?
- Ага.
- Так, может, я подъеду? А то она тебя, пьяного, динамит вечно, опять слиняет, а так - хоть у меня шанс будет.
- Не-ет, Петь. Мы с ней уже спать укладываемся.
- А где пропадала-то, не говорит?
- Завтра расскажу. Ой!.. Она холодная. Все, Петя, спокойной ночи. Роджер.
…Собственно говоря, описывать пробуждение Александра Васильевича Адашева-Гурского не имеет никакого смысла.
Люди, которым доводилось выпить накануне практически без закуски где-то около полутора литров водки, живо представят себе весь букет психофизиологических ощущений, включая панические и судорожно-паралитические потуги рассудка определить - кому он, собственно, принадлежит?
Людям же, которым не доводилось проводить таким образом свое свободное время, рассказывать что-либо об этом первом толчке нарождающегося дня, который нежной, но крепенькой ножкой, еще пребывая в утробе, бьет маменьку в под дых, и вовсе глупо.
Отметим лишь, что голова у него не болела.
Примечательным в данной ситуации было лишь то, что лежал он, свернувшись калачиком, не решаясь раскрыть глаз, и двумя руками прижимал к груди мокрую футболку.
Наконец что-то высшее подсказало ему, что звуки, разбудившие его, не были пульсацией горячей крови внутри головы, а являлись телефонными звонками.
Александр медленно переместил свое тело к телефонному аппарату, осторожно снял трубку и робко прислушался.
- Алло! Сашка! Алло! Ты меня слышишь? - Не отрывая трубки от уха, Адашев кивнул.
- Алло! Сашка! Ты там чего, помер, что ли? - Держа в одной руке влажную футболку, а другой все так же прижимая трубку к уху, он отрицательно помотал головой.
- Да что ты там, в самом-то деле!
- О-ох…- наконец выдохнул Гурский и спросил горячим, низким и хриплым шепотом: - Ты кто?
- Ну, слава Богу. Я - это Петр.
- Здравствуй… - Гурский судорожно сглотнул и добавил: - Петя.
- Ну, что ты там? Как?
- Трудно сказать…
- Слушай, бери тачку и езжай немедленно ко мне. Реанимировать буду. Я к тебе сейчас никак не могу, колесо пробил, а запаски нет. Должны подвезти. Стою, жду. Прямо возле дома.
- Петя, давай через пару часов, а? Сколько у нас сейчас?
- Да десять почти.
- Часам к двенадцати, ладно? Ты не волнуйся, все нормально.
- Ну давай…
Гурский повесил трубку, посмотрел на футболку, взял двумя руками за плечи и встряхнул.. Снизу, по самому ее краю, был оторван лоскуток. Скомкал и вытер ею лицо. Потом приложил ко лбу и пошел в ванную. Там открыл кран с холодной водой, намочил футболку, отжал и обвязал вокруг головы. Потом долго смотрел на себя в зеркало. Попытался дышать носом. Нос был заложен.
- Ничего, Петя. Успеем. Есть время.
Пошел на кухню.
На столе лежали две расплывшиеся от жары пачки пельменей. Взял их и засунул в морозильник. Потом долго смотрел на оставшуюся в литровой бутылке водку. Несколько раз вдохнул и выдохнул. Взял водку, выплеснул в стакан, выдохнул и быстро выпил тремя большими глотками. Запрокинул голову и, глубоко вдохнув, застыл с зажмуренными глазами. Потом шумно выдохнул. Поставил стакан.
Достал из холодильника визин и закапал в глаза.
Пошел в комнату, сел в кресло и закурил сигарету.
- Все успеем.
Такси остановилось возле дома Волкова где-то около часу пополудни. Из него вышел Ада-шев-Гурский с полиэтиленовым пакетом в руке и медленно вошел в парадную.
- Ну наконец-то, - сказал Петр, открывая дверь.
- Извини.
- Ты хоть ел что-нибудь?
Адашев отрицательно мотнул головой.
- Иди на кухню.
- Вот… - Александр подал пакет. Волков вынул футболку, расправил и принюхался:
- А чем воняет?
- Я дичего де чувствую. У бедя дасморк.
- А где была-то?
Гурский неопределенно взмахнул рукой и пошел на кухню.
Волков засунул футболку в пакет и положил на тумбочку.
- Ладно, - Петя открыл холодильник. - Давай я тебя чинить буду.
Он поставил на стол запотевший графинчик, банку с маленькими-маленькими маринованными огурчиками и, отойдя к плите, стал что-то жарить. Спустя короткое время на столе стояли две большие плоские тарелки с жареными купатами, горчица и миска с салатом. Отдельно пучками лежала зелень.
Адашев выпил вторую рюмку, обильно намазал купаты горчицей и стал есть, прихватывая маринованные огурчики и веточки кинзы с укропом, которые он складывал вдвое, а то и вчетверо, макал в солонку и отправлял в рот.
Потом он выпил третью рюмку, слизнул горчицу с ножа, улыбнулся и сказал:
- А салатные листья резать нельзя. Только ломать. И заправка, я тебе потом покажу, там - уксус, масло постное, немножко горчички, сачь, сахар… и вот так все перемешать.
- Ну? Где была-то?
- В морозилке.
- Где?
- Петя, я бардака не переношу. И свинства.
- Поэтому трусы должны лежать в холодильнике.
- Sure. Это же естественно. Что я сделал, когда мы с тобой вчера ко мне пришли? Ты не помнишь, а я тебе скажу - поставил водку на стол и, поскольку было невыносимо жарко, снял футболку и тоже бросил на стол.
Потом мы прибрались, ты ушел, а я в кондицию входить начал. Ну и… постепенно вошел.
Потом, уже позже гораздо, когда ты от меня ушел, а я уже вполне соответствовал, еще добавил и чувствую - все. Но ведь не оставлять же бардак. Прибраться же надо. Со стола убрать и по местам все расставить. Я на поднос все поставил, а сам сплю уже, чисто механически заношу все на кухню, расставляю, расставляю и вдруг ловлю себя на том, что вместе с оставшейся водкой футболку со стола в холодильник сую. А? Тут я все и понял.
В тот-то раз, мне Берзин говорил, я все пельменей хотел и на том настаивал. Он мне и купил пачку в круглосуточном, я сам был уже не в состоянии. С этой пачкой он меня домой и доставил. Понимаешь?
Я вошел на кухню, положил пельмени на стол, снял потную футболку, бросил туда же, потом пошел дверь запирать за Серегой, но не мог же я пельмени на столе оставить… Вот я все туда и запихнул. А поскольку действовал я на автопилоте, утром - ноль информации.
Я еще удивлялся - откуда у меня вторая пачка?
Но она - в глубине, примерзла, вся в инее, отдирать-то ее лень. А футболка - за ней, в самом углу, тоже вся в инее, белым комком. И за пачкой ее и не видно совсем. Так бы она там и лежала. Я очень не люблю холодильник размораживать. До последнего жду. Пару месяцев точно бы пролежала. Если не до Нового года.
- Как же ты ее выколупал? И не порвал.
- Ну… так и выколупал. Только вот на этот раз все наоборот получилось. Ни футболки в морозилке на ночь, ни пельменей. Петь, я вздремну, а? А то ведь это не спанье было, а беспамятство.
- Ложись.
- Я - там, на диванчике, часок буквально.
- Давай.
- А ты говоришь, что поступки пьяного лишены логики, - бормотал Гурский, засыпая. - Есть логика. Только иная. Кто не знает - не поймет.
- И ничего я не говорю.
Адашев проснулся, взглянул на часы и сел на диване.
- Ничего себе! Десять…
- Нормально. Как раз с полчаса назад звонил некто Ольгерт.
- Ольгерт. Просто Пер Гюнт какой-то.
- Так он и говорил с акцентом. С небольшим таким.
- И что говорил, с акцентом?
- Что ждет в Москве.
- Ни фига себе…
- Да нет, - поправился Волков, - в гостинице "Москва".
- А я уж думал… Ну что, поехали?
- А надо тебе со мной ехать?
- Ну, знаешь! Во всех боевиках как раз в тот момент, когда товар против денег, самая стрельба и начинается. Куда ж ты без меня? Пропадешь.
- Ну, поехали, - Петр надел пиджак, взял пакет с футболкой и ключи.
- А парабеллум? - Александр заправлял рубашку в брюки.
- Нет резона. Если ждут нас, так все равно упредят. А не ждут - глупо волыну таскать. Мы же не к шпане едем.
- Слушай, а она у тебя здесь, дома?
- Имею право.
- Дашь пострелять как-нибудь? Очень люблю. Я же и многоборьем ради этого, в частности, занимался.
- Постреляем. Готов? Поехали. Они спустились вниз, вышли из парадной, сели в машину и не спеша поехали в сторону Каменноостровского проспекта. На часах было около одиннадцати вечера, но ощущалось это только по тому, как опустели улицы.
Оставив машину на стоянке у фасада, Волков и Гурский пошли к главному входу. Петр шел спокойно, а Гурский поглядывал по сторонам, будто бы высматривая знакомых.
- Бессмысленно, Саша. Если здесь засада, все равно не успеем ничего. Да и пока кто-нибудь из них не дернется, ты ничего и не заметишь. А дернутся - уже поздно будет. Так что дыши ровнее.
- Дай-ка мне пакет. Ко мне пришла, пусть от меня и уйдет. Хоть так, хоть эдак. Тебе-то чего подставляться.
- Держи.
Они вошли в просторный холл, подошли к лифтам и поднялись на четвертый этаж. Вышли из кабины лифта и, пройдя по пустому коридору полтора десятка шагов, подошли к нужному номеру.
Гурский собрался.
Волков расслабился и постучал в дверь.
- Да! - ответили из-за двери.
Волков открыл дверь номера и вошел первым, Александр - за ним.
В небольшом прохладном номере их встретил молодой мужчина среднего роста, худощавый, но жилистый. Светло-русые волосы его были зачесаны назад. Голубые глаза служили не для того, чтобы что-нибудь выражать, а для того, чтобы смотреть и оценивать расстояние до собеседника, взаимное расположение относительно окон и двери и многое другое, что отметил, в свою очередь, про себя и Петр Волков, сразу распознав и оценив по достоинству в посланце Валерия Алексеевича профессионала. Увидев, что в комнату вошли двое, тот чуть переместился в пространстве и встал так, что яркий еще свет из окна стал бить Волкову в глаза, а за спиной Адашева-Гурского оказалось кресло, развернутое к нему спинкой.
- Господин Волькофф? - глядя на Петра, мужчина стандартно улыбнулся, но руки не подал.
- Петр Сергеевич.
- Менья зовут Ольгерт, - мужчина коротко кивнул, не опуская глаз.
- Вот… - просто сказал Гурский и протянул пакет.
Ольгерт взял пакет, вынул футболку, не поворачиваясь спиной к присутствующим, что можно было расценить и как вежливость тоже, расстелил ее на столе, достал из кармана прозрачный пластиковый пакетик, вытряхнул из него оторванный лоскуток, приложил его к родному месту и, взяв в руки лупу, быстро и внимательно рассмотрел место отрыва.
- О'кей, - удовлетворенно сказал он наконец, достал сотовый телефон и, набрав длинный номер, стал говорить в микрофон по-немецки.
- О'кей, - еще раз произнес он, закончив говорить по телефону, и обратился к Петру:
- Господин Волькофф дольжен знать цифра. Это так?
- Так, - ответил Петр.
- Момент. - Мужчина, умудряясь все время быть лицом к собеседникам, открыл большой чемодан, вынул из него и с металлическим стуком положил на стол небольшого размера, обтянутый натуральной желтой кожей кейс. Потом вынул из кармана портмоне, а из него - два маленьких ключика, висящих на брелоке, и протянул Волкову:
- Битге.
Петр, повернув ребристые колесики замка, набрал четыре цифры, вставил ключик, повернул его и открыл кейс. В нем ровными рядами, как раз под размер, лежали банковские упаковки долларов. Гурский отметил, что купюры - сотенные.
- Все так?
- Все так, - Волков опустил крышку, запер замок, а ключи положил в карман пиджака. - Ауф видерзейн.
- Чюс.
- До свидания, - сказал Гурский. Выходя в коридор, Петр заметил, что дверь номера, расположенного напротив, плотно закрылась.
Они спокойно спустились на лифте, пересекли холл и при выходе из гостиницы стали свидетелями того, как упакованый в черные бронежилеты и вооруженный короткими автоматами доблестный ОМОН, помогая процессу прикладами, оперативно загружал в фургон явно свежепобитых "лиц кавказской национальности".
- А ведь на их месте должны были быть мы, - изрек Гурский.