- Вряд ли. С ними оставили Толяна. Гриль - хитрая сволочь. Толян-то, верно, нажираться не будет. Но кто бы мог подумать, что он с Рукавицыным против меня играет?! Ведь ко всей этой истории, затеянной Фирсовым и Романовым, Вася и Гриль никакого отношения не имеют. Значит, у них своя игра. Ну-у-у!!
Восклицание Аскольда было вызвано тем, что, опровергая недавние слова о трезвости Толяна, послышался голос вот как раз последнего:
- Дед, что ты там втирал про бутылку в морозилке?
На кухне было весело. Тут кучковались дедушка Воронцов, Дарья Петровна, Гришка, который сидел на подоконнике, и Толян. А также дочка Гришки и ее сожитель. Они вели светскую беседу.
- Морозилка - это я, - тупо сказал сожитель, норовя упасть под стол.
- А помнится, когда я брал Берлин… въехали мы туда на танках, и… и командир, значится, мой говорит… иди, Иваныч… подымай фла… флаг… - бубнил дедушка Воронцов, не обращая внимания на то, что его никто не слушает, - сам товарищ Сталин… Иосиф Васси… Висса… Васси… льиваныч честь такую… а командир мой покойный Егор Лексеич… его убили под Курском… грит… Сожитель с грохотом упал под стол. Толян мутно посмотрел на него, Гришка пожал плечами, а дедушка Воронцов пробормотал: "Е-эх… не та молодежь пошла… раньше… раньше и голубей было больше, и срали они меньше…" - а вдруг врезал сухоньким кулачком по столу и заорал визгливым "козлетонистым" фальцетом:
- Я убит подо Ржевом… в безымянном болоте… где-то тама… на левом… пррри жестоком налете!!
- Какой начитанный старичок! - сказал в комнате Мыскин. - Твардовского цитирует.
Прошло около двух часов. На кухне все мирно дремали, Дарья Петровна глядела сквозь стакан и думала о своем, о женском. Аня ушла с Толяном в соседнюю комнату. Смертельно пьяный Гришка сидел на подоконнике и матюгался на закат. Дедушка Воронцов лягал холодильник и во всеуслышание удивлялся тому, что молодежь нынче пошла не та. Он снова процитировал "Я убит подо Ржевом", а потом, исчерпав свое знание классика советской поэзии одним четверостишием, поднялся, включил горелку газовой плиты и стал подставлять туда спичку. Спичка потухла, не коснувшись пропановой струи, дедушка Воронцов нечленораздельно выругался, скосив глаза в пустой спичечный коробок.
- На антресолях спички есть, - пролепетал дедушка и полез в туалет, где на пропыленной грязной антресоли хранился всякий заскорузлый пыльный хлам.
Спички он нашел, скажем, через полчаса, а когда вошел в кухню, пересчитав при этом все дверные косяки, тут же вспомнил, что уже в течение тридцати, а то и тридцати двух минут воздерживается от курения любимых папирос "Прима".
И тут дед понял, что как будто что-то не так. Нет, ни Гришка, сидевший у окна и показательно дышавший через форточку свежим воздухом, ни спящие Дарья Петровна и горе-сожитель не почувствовали сильнейшего запаха газа. Аня и Толян, если судить по сочащемуся через стенку пыхтению и стонам, тоже были чем-то заняты, потому и они утечки не уловили. Зато пленники, которые были в самой дальней комнате - почувствовали.
- Эй, Гришка!! - наперебой орали из комнаты, судя по осипшим голосам, уже не первую минуту, Аскольд и Мыскин.
- Подними свое заскорузлое жопище и закрой газ… ты, синерылый сморчок!!
Гришка не слышал. Дедушка же Воронцов не понял, что имеют в виду. Вероятно, он подумал, что мерзкие негодяи имеют в виду кишечные газы. Но в тот момент, когда до него все-таки дошло, что он забыл перекрыть горелку и что наглухо запертая кухня полна газа, дрожащая старческая рука уже машинально чиркнула спичкой…
Прикурить свою любимую папиросу "Прима" дедушка уже не успел.
Перед глазами возник клуб нестерпимо яркого пламени, и любимый дедушка Сережи Воронцова даже не смог понять, что это все, что его жизнь закончена и скоро он свидится и с Иосифом "Вассильиванычем", и со своим убитым под Курском командиром Егором Лексеичем, и с Алеександром Трифоновичем Твардовским, чье лучшее стихотворение о войне он только что процитировал. Рухнули трухлявые стены старой "сталинки". Аню и Толяна привалило целым громадным блоком. Дарья Петровна и сожительтак и не проснулись. С концами.
А Гришку Нищина - самого счастливого - взрывной волной выкинуло из окна, что спасло ему жизнь.
* * *
Когда мощный взрыв, донесшийся до ушей Аскольда и Алика Мыскина глухим ревом, сорвал с петель дверь в их запертой комнате, с губ Принца сорвалось короткое сочное ругательство, а Мыскин изогнул свое почти двухметровое худое тело и рявкнул:
- Урррроды!!!
- Все, конец этим уродам, - с удивительным спокойствием откомментировал обычно импульсивный и несдержанный на язык Аскольд. - Пить надо меньше.
- А ведь горим, - сказал Алик Мыскин, когда в обнажившийся дверной проем поползли клубы густого серого дыма, а потом завопил:
- Эй, кто там! Не было такой договоренности, чтобы нас жарить. Контрольный выстрел в голову - это милое дело… а эти инквизиторские штучки с огнем вы бросьте!!
Разумеется, ему никто не ответил.
И тогда Мыскин, рванувшись изо всех своих сил, внезапно разорвал веревки, продемонстрировав силу, которую едва ли можно было заподозрить в его тощем длинном теле, и повернулся на бок, высвобождая правую руку и начиная срывать ее обрывки своих пут.
- И меня тоже, - сказал Аскольд, с тревогой наблюдая за манипуляциями своего товарища по несчастью.
…Тем временем дышать стало совсем нечем. Тяжелый, удушливый дым слепил глаза, карабкался и полз в легкие.
Скудную обстановку, потолок и стены заволокло серыми, с черными полосами, густыми клубами.
Алик освободился, поднялся на ноги, разминая затекшие члены, а потом снял с подоконника горшок с чахлым кактусиком, который, по всей видимости, никогда не знавал роскоши полива, и швырнул им в раму. Стекло разбилось, длинными полосами и крупными осколками осыпавшись к ногам Алика Иваныча. Горшок же вылетел на улицу и с глухим всхлипом разбился об асфальт.
- Режь, - задыхаясь, проговорил Аскольд и тут же, глотнув дыма, мучительно, с хрипом, закашлялся.
Мыскин зажал в руке острый серповидный осколок и несколькими энергичными движениями рассек стягивающие Аскольда веревки. Тот сел и начал с остервенением сдирать с себя стесняющие движения обрывки. Через две минуты парочка уже спустилась прямо из окна в пустынный ночной переулок - прихожая уже была охвачена пламенем. Оставив догорать в квартире жалкие останки кухонного стола с наваленными на него и под него тремя до неузнаваемости обгоревшими трупами и еще - телами раздавленных рухнувшей стеной Толяна и Ани Нищиной…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ПЕРВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПРИНЦА И МЫСКИНА
* * *
В переулке Принц и Мыскин обнаружили разболтанную "копейку", и Алик почему-то сразу подумал, что это и есть автоприобретение Гришки Нищина.
Со свойственной ему неряшливостью Гришка не запер машину, а зажигание состояло в двух проводках, заводивших мотор простым контактом. Никаких тебе ключей. Андрюша и Алик рухнули в салон, но тут из тьмы прямо на них выскочила шатающаяся тень, и Гришка Нищин, заплетаясь, выговорил срывающимся фальцетом:
- К-каторррый час?
Алик не стал дожидаться, пока незадачливый пьянчужка, второй раз за последнее время выпавший из окна собственной квартиры, сподобится признать в "копейке" свою собственность, а в ее пассажирах - своих недавних гостей. Алик просто сорвал машину с места и, едва не вписав ее в витрину ларька, вырулил на проезжую часть.
- Куда теперь? - спросил Алик, выруливая на Немецкий проспект.
- В гостиницу! - завопил Аскольд, яростно колотя кулаком по бардачку. - В-в… бр-р-р… в "Братиславу", так она, что ли, называется! Ешь тыбыдып!! Я этим скатам втулю, ежкин крендель!
- Полегче, Андрюха, - поморщившись, перебил его Мыскин, - и так голова болит…
И он отхлебнул огромный глоток из бутылки водки, счастливо обнаруженной в бардачке машины, и передал ее Аскольду…
В гостинице, куда направились Алик Иваныч и Аскольд, их определенно не ждали.
Дежурный швейцар с изумлением воззрился на измочаленную парочку, потом перевел взгляд на часы, на которых было два часа ночи (примерно в это же самое время Сережа Воронцов дал согласие лететь в столицу на правах утерянного Аскольда), и заявил, что если Мыскин и Принц немедленно не выметутся из приличного заведения, он вызовет охрану. А там при случае можно не одним сломанным ребром поплатиться.
- Да я тут живу, в этой поганой дыре, ассел! - заорал Андрей Львович. - Я Аскольд, ты, клоп гостиничный! Меня тут поселили в этом вонючем постоялом дворе, думаешь, мне очень хотелось?
- А-а-а… - зловеще протянул обласканный работник "вонючего постоялого двора". - Еще один…
Охрана была вызвана немедленно. После того, как Аскольд был вышвырнут из "Братиславы", он услышал себе вдогонку, что вся Аскольдовская кодла - настоящая она или нет - свалила из отеля в неизвестном направлении. И, вероятно, первым же самолетом отправится в драгоценную столицу. Аскольд сел на землю и неожиданно засмеялся - открыто и весело сверкнув великолепными "звездными" зубами.
- Ну что, поехали куда глаза глядят… - резюмировал он наконец.
Глаза глядели преимущественно в сторону мыскинского дома, из которого их, собственно, и завезли "погостить" у алкоголика Гришки. Но смотри не смотри, а ключей от квартиры не было. Так что приходилось ночевать или в машине (что было почти невозможно - здесь жутко и удушливо воняло) или на вокзале.
Порешив именно так, веселая и в таком буквально смысле спевшаяся парочка, отправилась на железнодорожный вокзал.
Но в эту ночь неприятности вцепились в них мертвой хваткой свирепого питбуля. Не доехав буквально двух кварталов до вокзала, они наткнулись на одинокий патруль ДПС. Малорослый и тощий, как будто он в детстве составлял основную статью экономии в бюджете детского сада, хмурый лейтенант сонным голосом потребовал документы. Стараясь не дышать на представителя власти, Мыскин начал лихорадочно соображать, что делать, а лейтенант сам навел его на мысль:
- Что пили, гражданин?
Никакие уверения в том, что, дескать, выпили у друга, живущего в соседнем квартале, по бутылочке пива, не помогли. Лейтенант окинул подозрительным взглядом лысый череп Аскольда и покореженную малопрезентабельную физиономию Алика Иваныча и покачал головой. А ведь ему еще предстояло узнать, что машина в угоне и на нее, разумеется, у Мыскина нет никаких документов.
- Но позвольте, - нахально вмешался Аскольд, - что это ты такой правильный, лейтенант? А сто баксов не спасут гиганта мысли и отца русской демократии?
- Сто пятьдесят долларов спасут гиганта мысли, - невозмутимо ответил продажный представитель власти.
- А сотня - нет?
- Ну-ка, предъявите, - официально проговорил патрульный, словно не взятку требовал, а водительские права и документы на автомобиль.
Денег, разумеется, не было, и потому Алик, выйдя из машины, предпочел уложить лейтенанта на холодный асфальт и, прыгнув в салон, дать по глазам так, что отчаянно завизжали шины.
…Машину Гришки они бросили в ближайшей подворотне, грязной и черной, как пренебрегающий элементарными правилами гигиены негр. Но идти на вокзал уже было нельзя. Бутылку водки Аскольд и Алик не бросили, как они это сделали с машиной. Напротив, они распили ее за какие-то две минуты, а потом решили, что стоит где-то упасть и заснуть. Как говорится, уколоться и забыться…
И они нашли, где. Наверно, никто из звезд отечественной эстрады никогда не ночевал - и не будет ночевать! - в огромном недостроенном гараже на груде каких-то рваных тряпок, пахнущих бензином…
А по пробуждении Аскольд понял, что он остался в городе роковой гастроли один. Без персонала и охраны. Что никого он не найдет - ни Романова, ни Фирсова, ни всего своего персонала. Ни того человека, который заменял его и играл Аскольда так же правдиво, как если бы это был сам знаменитый певец. Конечно, об актерских способностях Воронцова Аскольд не знал. Зато он знал, что ему нужно выбираться из провинции. Выбираться самому. В Москву. Этими оптимистичными мыслями в семь часов утра он поделился с Аликом Мыскиным, который также проснулся ни свет ни заря и начал ощупывать свою немилосердно гудящую словно с перепою голову.
- А ты вот что… позвони в Москву, - посоветовал ему Алик. - Тебя вытащат отсюда в два счета.
- Куда?
Этот вопрос откровенно озадачил Мыскина.
- То есть как это - куда?
- Куда звонить-то? - распространился Аскольд, потирая лысый череп и щупая угол рта, возле которого застыла струйка крови.
- Ну как… домой, что ли… или там в какую службу безопасности… ведь у тебя есть такая?
- И ты думаешь, что я знаю телефоны?
- Не понял шутки юмора… то есть как это - не знаешь телефоны?
- А я никому не звоню, - беспечно ответил Аскольд, - мне и без того слишком много названивают, чтобы я кому сам звонил. Я только три телефона помню наизусть… правда, один в Лондоне… студия звукозаписи там, второй - в Мадриде, а третий… м-м-м…
- А третий где?
- А третий где-то в Швейцарии… там домик у моего дядюшки… пятидесятипятикомнатный. Только сейчас там никого нет.
- Что, даже московского телефона… ни одного не помнишь? - ужаснулся Алик.
Аскольд пожал плечами:
- Да разве их все упомнишь? У меня всем этим отдельный человек ведает, в охране… он все номера и знает. Куда скажу, туда он и прозванивает.
- Чудны дела твои, Господи! - пробормотал Алик. - Ну вот ты сейчас упоминал своего дядю… что, не помнишь его телефона?
- А я никогда этих его телефонов и не знал, - ответил Аскольд. - Это секретная информация. Секретная не для меня, конечно, а вообще. Дядя Рома вообще человечек продуманный. Олигарх хренов! Он же у меня олигарх, Мыскин. Если до него дозвониться, через два часа личный самолет будет меня в аэропорту дожидаться. Только шел бы он в жопу со своими самолетами.
Последние слова Принц произнес с неприкрытой озлобленностью - почти ненавистью.
- Олигарх? - повторил Мыскин. - Это что, наподобие Березовского Борис Абрамыча, там… Потанина или Вишневского Роман Арсеньича?
- Почему наподобие? - пожал плечами московский "суперстар". - Он и есть Вишневский. Я же только на сцене Адриан. А по паспорту - Вишневский Андрей Львович.
Алик выпучил глаза. Звезда эстрады - это еще ничего, в Москве на один квадратный метр элитного жилфонда по дюжине корифеев козлиного баритона и фальшивого меццо-сопрано приходится. А вот близкие родственники олигархов - животные в природе куда реже встречающие и, можно сказать, вымирающие.
- Ни-чего се-бе! - выдавил он, глядя на разбитое, помятое лицо и лысый череп валяющегося на груде бензиновых тряпок человека. - Племянник… олигарха? Неплохо!
- А что - неплохо? Что неплохо-то? - с ожесточением выговорил Аскольд. - Племяш олигарха!! Да если ты хочешь знать, мне от того ни тепло, ни холодно. Олигарх, блин! Одни геморрои!
- Ну, знаешь ли, - решительно возразил Алик, - "ни тепло, ни холодно"! Это ты уже с жиру бесишься, братец. Я не думаю, что ты не помнишь ни одного телефона своего собственного родного дяди. Это же полный маразм! Так что не валяй дурака и звони… а не то нас, паче чаяния, задержат за угон автомашины, за оказание сопротивления представителю автоинспекции при исполнении, ну и - за пожар. А то, что не мы его учинили - так это еще докажи!
Аскольд долго молча, потом поднялся и сел на корточки.
Сжал губы так, что рот превратился в тонкую кожную складку серого цвета.
- Нравится мне все это. Да и ты прав: зажирел я. И хреново что-то. Пожрать бы не мешало. Но к дяде… нет, может я и смог бы вспомнить номер его личного спутникового, который он всегда с собой таскает… этот номер дай Бог что два десятка человек знает… да, если бы и вспомнил я телефон, все равно не позвонил бы. Не люблю быть обязанным. Особенно ему. Потому что я его ненавижу.
Это было сказано так, что Александр понял: решение Принца - окончательное и бесповоротное и обжалованию не подлежит, потому что даже если этот легкомысленный и склонный к самоцельному паясничанью избалованный любимец публики заговорил таким серьезным, твердым голосом…
Алик начал осторожно:
- Но ты уверен, Андрей, что твоя эта… труппа… группа… в общем, что они уже улетели из нашего города?
- Конечно! После такого скандала… если это, конечно, правда… наверно, правда. И еще, наверно, они подумали, что меня нет в живых. Все этот засранец Гриль… взял его на свою голову, идиот!
- Но как же теперь? Тебе остается только одно: поехать в Москву самому.
Аскольд улыбнулся:
- Ну что, значит, поедем.
- Пое-дем? - медленно переспросил Александр. - То есть ты хочешь сказать, что и я поеду?
- Разумеется. А что тебе тут делать? Ключей от собственной квартиры у тебя нет. Родители твои, ты сам говорил, приезжают только через несколько дней. К тому же твой друг тоже в Москве. Я говорю об этом… о твоем друге, который меня дублирует.
- Воронцове? Ты думаешь, что он в Москве? Почему ты так уверенно говоришь?
- А у них нет иного выхода.
- У кого - у них?
- У этих кривожопых… Романова и Фирсова. Ведь им нужно представить живого и невредимого Аскольда, так?
- Т-то есть?! - воскликнул Мыскин, который понял мысль Аскольда.
- Они выдадут Воронцова за меня, помяни мое слово, - уверенно произнес Аскольд, - и это прокатит. Твой друг хороший актер, ему по силам убедительно сыграть меня так, чтобы мой почтенный дядюшка поверил. Тем более что он не видел меня уже почти год и забыл, как выгляжу. Он со своим проклятым Борисом Абрамычем, с которым по Думе рассекает, в сто раз чаще видится, чем с единственным своим близким родственником. А, нет… Абрамыча-то из России еще в прошлом году двинули.
- Каким это еще Борисом Абрамычем? Березовским, что ли?!
- Ага…
- Значит, ты думаешь, что Воронцов в Москве? - сделал тематический скачок Алик Иваныч.
- Уже или скоро, буквально с минуты на минуту, будет там.
Мыскин задумался. В самом деле, местное отделение концессии, как сказал бы все тот же Остап Бендер, можно было объявлять закрытым. А что ему тут делать - без копейки денег, без ключей от квартиры? Да, надо ехать…
В этот момент послышались приближающиеся шаги, и Алик немедленно утратил задумчивый вид и вскочил на ноги и занял угрожающую оборонительную стойку. Аскольд тоже поднялся и тревожно посмотрел на Алика.
Шаги все приближались, тяжелые, гулкие… и в проем недостроенного гаража заглянула бородатая харя здоровенного дворника, облаченного в оранжевую куртку, форменный "вицмундир" для лиц его профессии.
- Эт-та шта-а за выставка, чертов корень? - гаркнул он, прокатившись по Алику Мыскину и Аскольду тяжелым, как колесо асфальтоукладчика, неприязненным взглядом. - А ну геть отседова, бомжары херрровы!!
Алик хотел было ответить дворнику, что тот недостаточно обдуманно выбирает выражения, что он прибегает к непарламентским выражениям и что неподалеку отсюда работает дипломированный дворник, бывший преподаватель университета, который даже с бомжами на "вы"… одним словом, он хотел обложить грубияна отборнейшим матом, но Аскольд с горьким смехом схватил его за рукав…
И Мыскин промолчал.