- Ну изначально вообще - да. Из Чебоксар. Только она оттуда сбежала, когда ей было четырнадцать или пятнадцать. Окончила школу с отличием, между прочим, думала поступить во ВГИК или ГИТИС, но два раза провалилась на экзаменах… я, кстати, тогда и поступил во ВГИК. А кушать-то девочке хотелось. Путанила сначала в стольном граде Москве, потом выскочила замуж и умотала в Питер. Сейчас тут процветает, общается только с жирненькими и сладенькими дядечками по эксклюзиву. Цена у нее - две штуки баксов или сколько захочет. Вот такая штучка…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЛОВУШКА ДЛЯ ШПИОНОВ
- Мы уже один раз ходили в заведение, где были Жодле и Магомадов, - мрачновато проговорил Иван Саныч, причесываясь, - в Сен-Дени, в "Селект". Тогда там все кончилось кисло. Надеюсь, на этот раз нам повезет больше.
- Когда поймаем, паяльники и напильники для дознания-от применять будем? - в противоположность Астахову, почти весело спросил Осип. - У меня был один такой знакомый следак с говорящей фамилией Лох… из Киева он… так он в семьдесят первом устроил мене такую "пресс-хату", что я потом полгода из больниц не вылазил-от.
Иван Саныч только отмахнулся.
Перед самым выходом он предложил выпить на посошок, потому что от волнения его начало потрясывать, - но Осип так выразительно посмотрел на его, что Астахов-младший решил оставить эту меру для снятия психологического напряжения на потом. Впрочем, он все-таки успел перехватить здоровенный глоток пива "Балтика Медовое крепкое", пока месье Осип не видел.
А Осип не видел чудовищного поступка Вани Астахова по той простой причине, что он считал деньги. Деньги, оставшиеся после памятного обшаривания карманов беспечных парижан на Елисейских полях. Те франки, что наличествовали в кошельках двух обворованных французов и одной француженки, давно были обменены на "пиломатериалы" (по выражению Астахова), то есть рубли. Но и этих последних оставалось не так уж много, что-то около пяти тысяч, что по ценам неплохого питерского ресторана, коим являлась "Падуя", было совсем-совсем немного.
Правда, имелся незначительный НЗ в размере двухсот единиц в "капусте", но и эта "растительность" была весьма скудной в свете предстоящих расходов.
Так что денежная проблема грозила подкатить к горлу (а у отца просить денег Иван не хотел). И это при семидесяти миллионах Ваниного наследства и богатой Осиповой невесте! Обидно.
Они вышли из дома. В этот момент к подъезду подкатила темно-зеленая "десятка", дверь открылась, и оттуда сначала показалась длинная нога, затянутая в ажурный чулок, в дорогущей туфле на высоком каблуке. Вслед за первой ногой показалась и вторая, а затем на свет божий проявилась и самая обладательница упомянутых нижних конечностей.
При виде этой дамочки, обряженной в короткое вечернее платье достаточно вульгарного фасона, с глубоким декольте и явно не предполагавшего под собой изобилия нижнего белья, Осип выкатил глаза в лучших традициях старшины Гуркина и гмыкнул. А Иван Саныч приветственно помахал дамочке рукой и крикнул:
- Привет, Ира? Откуда едешь, не из Чебоксар ли?
В ответ на это Ира презрительно фыркнула и после некоторой паузы проговорила низким, глубокого грудного тембра голосом, тягучим и липким, как малиновый кисель:
- Да не, Ванечка, не из Чебоксар. Недавно в Римини прогулялась. Во Флоренции была, в Сан-Марино, ну и вообще покатались недурно. С одним пухлым папиком. Кстати, вовремя я приняла его предложение. Убили его позавчера вот. Подложили взрывчатку, - Ира взмахнула длиннейшими ресницами и закрыла глаза: - и так грохнуло, что машину на гаечки разобрало, а галстук его зашвырнуло на крышу пятиэтажки. А на галстуке запонка была, которую я ему подарила.
- Черрт! - выдохнул Осип, но не потому, что его глубоко взволновала трагическая и безвременная кончина "пухлого папика", а потому что при упоминании о запонке Ира глубоко вздохнула, и под ее платьем колыхнулись тугие шары размера этак четвертого.
- В общем, садитесь в машину, мальчики, - проговорила она. - Не торчать же на улице, чтобы нас все местные старушки-костогрызки песочили.
Осип, отдуваясь, бухнулся на заднее сиденье, обитое черной кожей, под насмешливым взглядом Ивана Саныча и недоуменно-равнодушным - Иры.
- Ну, сто лет не виделись, Ваня, - сказала Ира. - Думала, что больше и не увидимся. Ты где пропадал-то?
- В Париже! - ответил Астахов.
- В Париже? Это хорошо. Давно я там уже не была. Месяцев семь. Хороший город, только денег туда надо уж очень много везти.
- Да то ж не твоя забота! - ядовито отозвался Иван Саныч. - Твое дело - обеспечить досуг.
Ира нисколько не обиделась. Очевидно, элитные путаны давным-давно избавились о вредной привычки обижаться. Она распустила сочные губки цветком и, показательно чмокнув Астахова куда-то в висок, нараспев произнесла таким тоном, что штаны Осипа затрещали:
- Ты все такой же ха-ам и отвратительный ти-ип. Зачем я тебе понадобилась?
- Да тут, Ира, наклюнулась одна непоняточка. В общем, нужно немного консумировать одного богатенького французика, который сейчас сидит в "Падуе". Не столько консумировать, - Ваня поймал мутный взгляд хренеющего Осипа и пояснил, - в смысле разводить на выпивку и все такое, а - подпоить. Хорошенько.
- Французика - это хорошо. Они, правда, приставучие (это точно, подумал Ваня, вспомнив борт самолета) и сразу лезут со всякими гнусностями, не то что наши, которым сначала за жись поговорить можно. Зато - вежливые, обаяшки, хотя и манеры некоторые на наших черножопых смахивают.
- Кстати, о черножопых, - сказал Ваня. - Помимо этого месье Жодле…
- Его зовут?…
- Месье Жодле. Так вот, помимо этого месье Жодле, есть еще один гражданин солнечной Франции. Только в девичестве этот парижанин звался Али Магомадов и происходит он из не менее солнечной Чечни.
- Э-э, чичик - это непорядок, - недовольно протянула Ира. - Хотя среди них попадаются нормальные мужики. Если их не злить. Породистые такие.
- Ну, ты мне эту апологию чеченцев бросай, - сказал Иван Саныч, - как раз месье Магомадов из тех, что любят побезобразничать. Он у нас в Париже дом сжег, - добавил он с достоинством, заметив, как загораются глаза элитной проститутки. - Так что нехороший человек.
- А ты в Париже на ПМЖ? - спросила она.
- Скоро буду. У меня там дядя наследство отгрузил. Неплохое. Вот, закончу тут дела, и сразу рвану во Францию. С концами. Теперь о деле, Ирочка.
И он наскоро изложил экс-чебоксарке Ире то, что ей надлежало проделать по разработанному экспресс-плану. Завершил же свой не столь длинный, как могло бы быть, - время поджимало - монолог стандартной, но весьма изящно завернутой, фразой:
- И теперь подумай, какой суммой мог бы выражаться твой гонорар.
Ира подумала. Потом подумала еще немного. Наконец ее губы тронула легкая усмешка, и она сказала:
- Да какие счеты могут быть между старыми друзьями, Ванечка? Мы ж с тобой почитай пять или шесть лет знакомы, если не больше.
- Семь.
- Ну вот видишь, даже семь. А семерка - число счастливое. Какие там еще могут быть счеты после семилетнего знакомства? Так все сделаю. Тем более что платит клиент. Этот, как его… Жодле. А господина Магомадова я повеселю. У меня есть одна штучка, от которой недавно один счастливый отец семейства, трое детей и клуша жена, бегал по квартире, насадив на свое наежившееся достоинство торт… ну и все такое, в общем.
- Представляю, что там за штучка, - пробормотал Иван Саныч.
- И вовсе не то, что ты подумал. А Жодле… он симпатичный, этот Жодле?
- Ну как тебе сказать? В меру носатенький, в меру волосатенький. Ножки кривенькие, глазки оливковые, в физии катаются, как на масляном блюде. Это когда он довольный и рабостный. А когда недовольный, так лучше на него и не смотреть вообще.
- Ну ладно, - выгнувшись и выставив вперед грудь, проговорила Ира, - значит, масляно-оливковый французик? "Французик из Бордо, надсаживая грудь…" Разведем. А Магомадова вашего… ну, завидно будет. Только ты, Иванушка, когда в Париже будешь жить, не забудь в гости пригласить. Да я сама к тебе на огонек заверну. Только адрес оставь.
- Ладно, ты, Ира, действуй, а мы скоро в "Падую" подгребем, - сказал Ваня. - Поехали-ка до нее, а там посмотрим.
- Да я еще должна домой подъехать. Переодеться. Не могу же я направиться в приличный ресторан в таком блядском виде, да?
Осип издал горлом непонятный раздавленный звук, а Ваня обернулся к нему и насмешливо проговорил:
- Да, вот такие дела, Осип. По-блядски выглядят только те, кто еще не стал блядью, а только метит.
Ира совершенно проигнорировала это замечание Астахова: кажется, ей было совершенно все равно, что говорят о ее персоне.
Эта самая персона была всесторонне обсуждена через десять минут, когда Ира, подъехав к своему дому, поднялась к себе в квартиру, а Осип и Астахов остались ждать ее в машине.
- Ну и знакомые телки у тебя, Саныч, - проговорил Моржов, - отпадные. Пер ее, нет.
- Да было дело… давно уже. Она тогда еще в таких козырных биксах не числилась. Так, была блядь средней руки. А потом подфартило, выкатилась на большую панель, ну и понеслось.
- Какая она-от… бескорыстная. Лавэ не требует.
- Бес-корыст-ная? - насмешливо протянул Астахов. - Кто, Ирка, что ли - бескорыстная? Да она со всех мужиков дерет по самому жуткому тарифу. А те ничего - платят. А меня она всегда выделяла, - горделиво добавил он. - Денег давала со своих заработков, это когда, значит, папа периодически забывал о моем существовании и о моей вредной привычке есть как минимум два, а лучше три раза в день. Называла меня своим альфонсом.
- Не понимаю я, Саныч, чего эти бабы так на тебя вешаютси, - сказал Осип, - посмотришь на тебя, как в чем только душа держится! А поди ж ты - нравишься им, курррва матка!!
- А я душевный, - заявил Ваня. - Вон она идет, кстати. У-ух ты!!
- Чаво… гы-де? У-у-у!!
В самом деле, даже не способные оценить одежду из фирменных бутиков со знаменитой улицы Фобур Сент-Оноре, Мекки современной высокой моды, - Осип и Иван Саныч были буквально придавлены тем, что сделала с собой Ирина буквально за несколько минут отсутствия.
До этого в своем вечернем платье она казалась эффектной и яркой, но в сравнении с ее новым прикидом прежняя одежда показалась бы дешевой, а она сама - вульгарной шалавистой бабенкой.
Теперь же это была Женщина. Даже несмотря на то, что она была одета в брюки. Но эти синие брюки были атласной парой от Tom Ford par Gucci, атласное синее бюстье - от Marc Jacobs и серьги Bottega Veneta, а холеное бледное лицо с виртуозно наложенной косметикой прикрывала изящная темно-синяя вуалетка. Для Ивана Саныча и особенно для Осипа все эти Гуччи, сеточки, Аньелле, бюстье и прочие Калвины Кляйны были китайской грамотой, но зато перед глазами был итог взаимодействия этих громких имен мировых кутюрье.
- Ну ты даешь, Ирка, - выговорил Иван Саныч, когда Ирина села в машину и на него пахнуло каким-то неизъяснимо тонким, ускользающим изысканным ароматом, - потрясно выглядишь! Просто, как говорится, в зобу дыханье сперло. Правда, Осип?…
- Ы-ы…
- Вот видишь: сперло. - Иван Саныч уже обрел свою обычную язвительную, чуть нервную манеру держать себя. - Этот Жодле со стула сверзится, когда тебя увидит. У него во Франции таких в обиходе не держат.
- Эт-та точна-а, - наконец-то разродился более или менее членораздельной фразой Осип.
* * *
Осип и Иван Саныч сидели за столиком в ресторане "Падуя" и смотрели вниз.
Нет, они смотрели вниз не в том смысле, что разглядывали что-то чрезвычайно интересное у себя под ногами или в блюде с аккуратным салатом, чрезвычайно удобным для того, чтобы ткнуться в него физиономией; просто они сидели не в основном зале ресторана, а за так называемыми VIP-столиками на широкой белокаменной балюстраде, обводящей ресторан по периметру. Впрочем, оказалось, что VIP-столиками места на этой балюстраде считались только номинально: ни ценами, ни удобствами они никак не отличались от тех, что располагались четырьмя метрами ниже. Просто, по всей видимости, именно сюда сажали very important гостей, когда они в ресторане наличествовали.
Вот с этой-то виповской балюстрады Осип и Иван Саныч буравили взглядом столик, располагавшийся у дальней стены в уютной просторной нише, заполненной полумраком, как сеточкой, накрытым рассеянной дымкой от нескольких маленьких, по периметру ниши, ламп.
За этим-то столиком в нише сидели Жодле и Али Магомадов. И они сидели уже не одни: атласное бюстье уже светилось рядом с массивным плечом Магомадова, а бокал шампанского в тонких наманикюренных пальчиках уже плавал где-то возле аппетитного Ирининого ротика.
Жодле улыбался и не сводил с нее глаз. Пылкое галльское воображение явно нашептывало ему, что знакомство с русской красавицей явно обещает вылиться в нечто приятное, пьянящее и пикантное, как homard a l`armoricaine. Кстати, это знаменитое блюдо французской кухни, то бишь омар, обжаренный в масле, с луком, помидорами, белым вином и бренди, уже стояло на столе, и попросила заказать его Ирина. Месье Жодле приятно улыбался тонкости вкуса новой знакомой.
- Вот стерва-от, глянь, - восхищенно пробормотал месье Моржов, - как она этих дятлов разводит! Уже четвертую бытылку ентот халдей в жилетке, который тут оффицьянт, им подносит. Туго дело девочка знает-от!!
- Конечно, - сказал Иван Саныч. Он уже успел плотно откушать и недурно выпить и потому находился в довольно приличном настроении: как все люди, склонные к беспричинному паникерству, он точно так же очень быстро и беспричинно уверовал в успех грядущего предприятия, когда увидел, что все пока что идет по плану. - Она вообще у нас актриса, хотя ее и во ВГИК не приняли, а меня приняли. Смотри, как она Жодле улыбается, а? Молодчинка.
- Да той Жодле в бабах не больно-от разборчив, если даже на тебя польстился, кады ты в бабском был, - критически заметил Осип. - А уж ента Ирка его мигом захомутает. А чаво ж? Она баба в соку.
- Баба, жаренная в собственном соку с чесноком, маслом и петрушкой…
- Да сам ты Петрушка-от, - сказал Осип, не переставая ни на мгновение пережевывать что-то и при этом сохранять довольно внятную дикцию. - Есть не мешай, Саныч.
Астахов пристально посмотрел на него и сказал:
- Ты прямо как у Чехова.
- Чаво? Чехова? Енто который про Каштанку и про Муму чаво-то там?…
- Сам ты Муму, - не удержался от ответного критического укола Иван Саныч. - Енто который почти про тебя написал в записных книжках: "Семен Петрович схватил два самых поджаристых блина, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Медленно, с расстановкой, обмазал их икрой. Места, куда не попала икра, он облил сметаной. Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, раскрыл рот…
Но тут его хватил апоплексический удар".
- Это я на вступительном экзамене во ВГИК читал, - добавил Ваня Астахов, - так что до сих пор наизусть помню. Вот так.
- Ничаво читаешь. Аппетитно, аж слюнки текут, - снизошел до похвалы Осип.
Внизу заиграл оркестр. Ресторан выдерживал строгий классический стиль аксессуаров, меню и музыкального сопровождения, так что никаких бешеных светомузык и дансингов, так не способствующих спокойному и непринужденному усвоению пищи, здесь не было. Оркестр подобрался чинный, в костюмах и с блестящим металлом духовых. С микрофоном стоял певец, призванный исполнять заказы почтенной публики. За черным синтезатором "Marshall" сидел черноголовый, похожий на дятла еврей-клавишник, за дирижерским пультом, как милиционер-регулировщик, крутился дирижер, призванный руководить всем этим эклектичным сборищем мьюзик-джентльменов.
- Л-ляпота, - расслабленно сказал Осип. - Но оно все-таки не надо тово… бдительности терять. Ты гляди!.. А, черт, Жодле!
…Жодле поднялся из-за столика и, подав руку Ирине, помог ей встать. Потом наклонился к самому уху Магомадова и начал тому что-то говорить. Франкочеченец слушал не шевелясь.
- Трамбует на жилплощадь, - насмешливо пояснил Иван Саныч, - дескать, не могли бы вы, дорогой Али, задержаться в этом замечательном заведении несколько дольше, чем обычно. Стало быть, надо побеседовать с дамой и обсудить с ней некоторые аспекты творчества современных французских поэтов… Патрис де Латур дю Пэн, Брассенс, Марсенак, все такое. И обсудить непременно в душевной обстановке. При свечах, как говорится.
- Та-ак, нам пора, - проговорил Иван Саныч, - вон они пошли. Ну Ирка, ну молодчинка!..
- Идем, идем. Вот только доем этого цыпленка, - промычал Осип. - И запью вот этим винцом. Вку-сно.
- Да пошел ты!.. Тебе лишь бы утробу нашпиговать хавом. Они уже выходят. Упустим!!
- Не упустим. Главное, ты сам не упусти - в штаны. Нечего им в след дышать. Пусть придут на хату, размякнут, расположатся. Душевно пообщаются. А мы придем и возьмем его тепленьким. Адрес-то известен, мне ж, поди, сказали. Ты же Ирку хорошо проинструктировал?
- Ну да…
- И отлично. Да присядь ты, не мешай моему пищеварению, Саныч!
Чревоугодник Осип продолжил задушевную беседу с цыпленком и вином, а Иван Саныч налил себе коньяку и тоскливо подумал, что, верно, счет от этого ужина перекроет все мыслимые рассчеты и уж точно сожрет все пять тысяч рублей, которые у них были.
Подумав это, он выпил коньяк под задушевно льющуюся снизу музыку из репертуара оркестра Поля Мориа… и тут же едва не подавился, потому что стройное течение композиции вдруг взрезала невпопад огорошенная ударом литавра, вздыбился чей-то басовитый негодующий крик, взвизгнула валторна, захрипела и закашлялась скрипка.
- Ты… нэ того!..
Даже меланхолично жующий Осип вскинулся и, не выпуская из челюстей цыплячью ножку, вслед за Иваном Санычем перегнулся через перила балюстрады.
Зрелище оказалось еще то.
В гущу музыкантов косо затесался господин в сползшем на плечо пиджаке, взъерошенный и, судя по всему, находящийся в последнем градусе алкогольной горячки. Иван Саныч и Осип видели его со спины. Он навалился на скрипача, обнял его, умильно поцеловал, потом начал целовать скрипку в руках оторопевшего музыканта с таким видом, как будто он был ценителем музыкальных инструментальных раритетов, а скрипку делал великий Антонио Страдивари. После этого жертвой подвыпившего господина стал трубач, у которого сей господин стал отнимать инструмент, но не полностью, а фрагментарно - так, как это делал герой Миронова из "Бриллиантовой руки" в приснопамятном ресторане "Плакучая ива".
И тут Астахов и Моржов увидели его лицо.
- Черррт! - изумленно выговорил Иван Саныч. - Так это же…
- Магомадов!! - медленно выговорил Осип, роняя изо рта цыплячью ножку на лысину сидящего четырьмя метрами ниже господина. - Чаво енто с ним?
Астахов демонически захохотал.
- А ты помнишь, Ирка говорила, что она угостит Магомадова какой-то штучкой? Вот она, верно, и добавила ему в вино или куда там!.. Вот он теперь и скачет.
- А чаво енто такое? - продолжал недоумевать Осип, не замечая, как господин из нижнего зала, утирая лысину, решительными шагами направляется по лестнице на балюстраду с явным намерением указать Осипу его место. - Чаво добавила-то?…
- Откуда мне знать? Психостимулятор какой-нибудь. Видишь что вытворяет!