Магомадов в самом деле вытворял. Степенный чеченец, куда более спокойный, чем взбалмошный Жодле, словно сорвался с катушек. Он добрался до микрофона, который упорно удерживал за спиной дирижер оркестра, оттолкнул его, и тот мешком упал на руки своих музыкантов, придавив еврея-клавишника. А Али щелкнул пальцем по микрофону и проговорил:
- Вы тово… не думайте, что Магомадов напился. Между про-чим… вы меня нэправильно поняли. Я, мэжду прочим, сюда полез не для тово, чтобы… безобра-зия нарушать. Я просто хочу за-ка-зать!!.
- Заказать он хочет, - ухмыльнулся Астахов, - конечно, с заказухой у него всегда все в порядке было. Только я в этом цирке одного не понимаю: почему охрана его не выводит? Или они таким образом экономят на клоуне - дескать, нашелся бесплатный виртуоз эксцентрического жанра?
Осип хотел на это что-то ответить, но тут на него налетел господин с соусом на лысине и молча схватил за глотку. Также молча, сопя, Осип начал выдираться из цепких пальцев обиженного.
- Я хочу заказать!.. - продолжал в микрофон Али Магомадов, - такое вэщь… вот так: ту-ду-ду-ду… ту-ду-ду-ду!! Не поняли, нэт? - всем телом повернулся он к музыкантам и при этом едва не упал. Отлезь, гнида! - совершенно по-шариковски рявкнул он на дирижера оркестра, который попытался мягко взять разошедшегося господина за талию и оттащить в сторону от микрофона. - Это називается… это називается "Судьба стучится в дверь"!..
Ваня вздрогнул всем телом и встал.
Взъярившийся Осип, пыхтя, толкнул господина с облитой лысиной, и тот, взмахнув руками, перевалился через перила балюстрады и, перевернувшись в воздухе, упал задом на столик, на котором стоял торт с горящими свечами. Торт жмякнул, как раздавленная камнем жаба, и разлетелся, разбрасывая ошметки крема на лица сидящих вокруг столика людей, гастрономический мужчина с Осиповым соусом на лысине и - теперь уже! - тортом на заднице дико заорал.
Вскипел переполох. Как пузыри во вскипающем чайнике, забегали "секьюрити". Осип глянул вниз и, схватив Ваню за руку, воскликнул:
- Дергаем отсюдова-а!
И Ваня дернул. Он даже не допил стопку коньяка, которая была у него в руке. А это следовало признать неслыханным. Но перед тем, как "дернуть" вниз по лестнице, он последний раз глянул на Али, который все еще болтался возле оркестра, пытаясь заказать "Судьбу", которую он впервые услышал в Париже на диске Астахова.
Он услышал "Судьбу" в Париже. А Судьба услышала его в Петербурге - и постучалась. Только два раза, а не восемь, как у Бетховена.
Никто не слышал в закипевшем переполохе этих двух ударов судьбы, никто не подхватил ухом двух негромких хлопков. Это могло быть и открываемое шампанское, и глухой хлюп разбитого бокала, и… все, что угодно. Звуки дрогнули в сморщившемся, скомканном фонтанчиками переполоха воздухе, расползлись по стенам, как пролитый соус по салфетке.
И все.
Но на белой рубашке Али Магомадова вспухли и разошлись, как круги по воде, в которую бросили камешек, два кровавых пятна. Разрастающихся, вбирающих в себя и белую ткань рубашки, и кожу… и тело, и душу Али. Если у него вообще была душа.
Магомадов повернулся вокруг собственной оси, заплелся в ногах и упал на дирижера, который в сопровождении охранника приближался к нему, преисполненный самых решительных намерений.
- А-а черррт! - простонал Иван Саныч, машинально ускоряя ход и натыкаясь на широченную спину Осипа. Они ломанулись к выходу вслед за каким-то прилизанными молодыми людьями и девушкой, сломавшей на бегу каблук… они пробежали каким-то длинным коридором и наткнулись на какого-то человечка, на полусогнутых заскочившего в туалет с буквой "М" и, верно, испытывающего сильнейшее расстройство желудка. Из его кармана вывалилась пустая пластиковая баночка йогурта, которую и пнул Осип, с трудом разминувшись со страдальцем и проорав ему в спину ругательство:
- Промой зенки… за-сра-нец!!
На пути Осипа возник какой-то охранник, попытался прекрадить ему путь, но глыба матерого человечища Моржова смела его с пути. Задыхаясь, они пролетели мимо фейс-контроля, легко отстранив субтильного охранника, вскинувшего на них было автомат. Улица ударила им в лицо дождем, лившим как из ведра.
Машины Иры у ресторана не наличествовало. Верно, именно на ней они уехали на квартиру к Жодле.
- Мы забыли!.. - истерически выкрикнул Иван, когда они заворачивали за угол.
- Что? - задыхаясь, выкрикнул Осип.
- Мы забыли заплатить!..
И Ваня остановился посреди улицы и сумасшедше захохотал, не обращая внимания на то, что какая-то машина резко затормозила, едва не врезавшись в Астахова и обдав его каскадом, то ли жутко грязной воды, то ли жидкой грязи, а водила не поленился приспустить стекло и облить Ивана Саныча дополнительной грязью, на этот раз - лающе-матерной…
* * *
Они стояли под навесом и глядели на окна квартиры, в которой на время своего пребывания в Питере остановился Жодле. Жодле, который еще не знал, что его подельник - или кем там приходился ему уже покойный Али Магомадов, - убит.
В одном из окон тлел свет: верно, там был включен ночник.
- Опять, опять! - говорил Ваня, стуча зубами от холода в своей насквозь промокшей одежде. - Как будто кто-то ходит за нами по пятам и… вот так!!
- Как же его убили? В ресторане, набитом народом? Енто как нарошно, - сказал Осип, озираясь по сторонам. - Может, мы ево сами навели на Магомадова? Ну канешна-а!! Слушай, Ванька, - затряс он Астахова, который остолбенел от столь бурного проявления вообще-то не свойственной Осипу горячности, - а может, это мы сами наводим ентого убийцу на всех… всех, всех?
- "Всех-всех-всех"! - передразнил Иван Саныч. - Мультик из серии "Винни-Пух и все, все, все"!
- А чаво ж? Да ты сам посуди, все у нас под носом… как тогда, в Мокроусовске!
- Тролько не говори, что и на этот раз Осокин всех мочит.
- Не-а, на этот раз, канешна-а, не Осокин. Но дюже хитрая скотина. И… как его… ентот - прохвессионал. Идет нам в след… сначала Рыбушкин, потом - Магомадов…
- Нет, ты уж с самого начала!.. - перебил его Иван Саныч. - Сначала - Жак Дюгарри, потом - Николя, потом - Гарпагин. Хотя нет, дядю Степана, можно сказать, я сам угробил. Но тут, в Питере… тут - да, тут ты прав! Кажется, прав! Возможно, мы сами выводим его на его будущих жертв. Только непонятно, как…
- Ладно! - прервал его Осип. - Хватит теёрии разводить-от. Пойдем наведаем старого нашево приятеля мусью Жодле. Авось что-нибудь да и прояснится. Только с тем мусьей надо осторожнее.
Ваня подумал, что об этом можно было и не напоминать. И совсем уж некстати вспомнилось, что их фотороботы находятся в розыске.
И они направились к дому.
На лестничной клетке дома Жодле они внезапно с жуткой обнаженностью ощущений почувствовали себя как звери, на которых идет охота. Звери… Неясные, смутные подозрения, глухая тревога - все это клубилось, как чужие тяжелые запахи, ползущие со знакомой, натоптанной и, казалось бы, безопасной водопойной тропы. Осип дергал носом воздух, у Вани в груди что-то хрипело и глухо клокотало, сердце дергалось и подпрыгивало, словно запущенная неумелой рукой игрушка-юла. Стены ночного подъезда, исписанные сакраментальными надписями из серии "ГЕНА + АНЯ = 2 тыс. руб. на аборт от папы Гены" или "Лена - блядь", казалось бы, пульсировали, то приближаясь, то отдаляясь.
…Дверь квартиры, в которой должны были находиться Жодле и Ира, была в самом деле незаперта. Достаточно было повернуть ручку, чтобы она открылась.
- Умная девочка… - пробормотал Ваня, - все правильно сделала…
Они проскользнули в прихожую, наполненную неясным ароматом. Иван Саныч со смутной радостью узнал в этом аромате запах Ириных духов.
Осип широко шагнул в освещенную ночником комнату и, закрыв за собой дверь, включил верхний свет.
Лежавший на диване с сигаретой и в халате Жодле дернулся и прикрыл глаза рукой, а потом промурлыкал нежным голоском, с оттяжкой в носовые гласные, вероятно, думая, что свет включила Ира:
- Ты уже вернула-ась из ва-о-онной, Ирэн?
- Вернулась, бля, - пробасил Осип.
Жодле дернулся так, будто его приложили электрошоком. Полы халата разлетелись, и под ними показались волосатое брюхо и грудь, а также в самом деле кривые (как априори утверждал Ваня Астахов) ноги:
- Qu`est que se?! Кто здесь?!.
- Это мы, мусью Жодля, - безбожно и нарочито перевирая фамилию француза, сказал Осип. - А Ира енто… в ванной? Вы еще не тово… перепихнуться не успели? Молчу, молчу. Вижу, что не успели. Да ты, брат, тово, не дергайси. Мы тебе ничаво… э-э, куда, мусью?!
С этими словами Осип схватил со столика пустую бутылку шампанского и швырнул в Жодле, который уже сел на диване и резким движением хотел дотянуться до пистолета, который лежал в приоткрытом ящике стола.
Бутыль угодила в локоть, француз взвыл от боли и перехватил второй рукой ушиб.
Астахов взял пистолет Жодле и, подкинув его на ладони, с наигранной бодростью сказал:
- Вот и спасибо. Показал, где "ствол" держишь. А то бы мы его хрен нашли бы, а ты мог и заартачиться.
Ваня сильно трусил, но мысль о том, что, быть может, сейчас он сделает несколько больших шагов к своим семидесяти миллионам, подогревала его.
И тогда он нагло ухмыльнулся и показательно снял пистолет с предохранителя.
Жодле, который, бесспорно, был ошеломлен вторжением посторонних людей в свою квартиру, где, по идее, он должен был находиться только он один наедине с Ириной, - Жодле, кажется, только сейчас узнал. По крайней мере, именно сейчас на лице его, багровом от гнева и изумления, начали проступать сероватые пятна мертвенной бледности. Он, кажется, даже забыл все русские слова и сбился на родной язык, пробормотав что-то вроде "Mon Dieu" и того, что "вы же были мертвы и сгорели".
Осип прекрасно понял его, хотя по-французски, как помнится, он знал только "Гитлер капут". Он наморщил лоб и сказал:
- Нет, мусью Жодле. Мы не сгорели. Мы как ента… птица Педикс. Всякий раз воскресаем из огня.
- И мы хотели бы получить от вас ответы на несколько интересующих нас вопросов, - добавил Ваня.
Жодле уже овладел собой. Он вообще обладал большой выдержкой и хладнокровием, и теперь отчеканил на своем прекрасном русском:
- Вы забываетесь. Как вы смеете? Вы, может, сломали мне руку. Это умышленное нанесение тяжких телесных повреждений! Уголовная статья даже в вашем варварском уголовном кодексе! Я буду жаловаться в генеральное консульство Франции в Петербурге, а если вы немедленно не отдадите мне мой пистолет и не вымететесь из этой квартиры, то я направлю жалобу в Москву, в посольство Франции, и кто бы вы ни были, вас посадят на такой срок, что столько вообще не живут!!
- Ты, хранцуз, нас на понт не бери, - сурово сказал Осип. - Мы пуганые. Уж и так нас пугали, и едак, а мы, как видишь, стоим да еще с тобой, важной птицей, беседу беседуем. Так что не надо. Ваня, ты там дверь закрыл? Так, на всякий случай.
- Сейчас придет Магомадов, - быстро проговорил месье Жодле, запахивая халат, - сейчас придет Магомадов, у него есть ключи, и даже если вы закроете на засов, он поднимет тревогу. Так что не надо чудить, господа, - сказал он уже спокойно. - И отдай пистолет, мальчик.
- Магомадов не придет, - сказал Иван Саныч, начисто игнорируя фразу про пистолет и "мальчика". - У него проблемы со здоровьем.
- Как-кие проблемы?
- А он охранцузился, - подал голос Осип, присаживаясь на корточки напротив Жодле, - в смысле - окочурился. Убили твоего Али.
- Что значит - "убили"? - выговорил Жодле. - У вас, русских, странный язык - говорите одно слово, а означает оно совсем другое.
- Все енто верно. Только сейчас "убили" значит только то, что оно значит. Убили. Угрохали. Продырявили твоево Магомадова в "Падуе". Двумя пулями.
Жодле смешался.
- Кто убил? Как - убили? Кто… вы?
- Да нет, не мы, - сказал Астахов. - Кто-то еще из ваших восторженных доброжелателей. Может, поймают его, может, нет. Только, видно, профессионал работал, если прошел в такой солидный ресторан с оружием.
- Али… убили? Да что же это творится в вашем… в вашем Петербурге?
- Да не лучше, чем у вас в Париже. У вас там, между прочим, тоже мокрухи хватает. Ладно, сейчас разговор не об этом. Мы к вам по делу, милейший господин Жодле, - проговорил Иван Саныч. - Вот мой компаньон, господин Моржов, он же Новоженов, интересовался, будем ли в целях более подробного дознания использовать паяльники и напильники, которые любят применять в России. Так что, Жодле, колись. После того, как ты нас чуть не изжарил, Жодле, - в голосе Ивана мелькнули металлические дребезжащие нотки, - мы тебя так просто не выпустим! Твой подельничек уже свое получил, уж не знаю от кого, но можно только сказать спасибо этому благодетелю человечества.
Жодле что-то разобранно пробормотал; Осип счел это хорошим предзнаменованием для начала перекрестного допроса и произнес с тяжелой свинцовой интонацией, напустив хрипоты в голос:
- Ну так что, Жодле… ты убил Жака Дюгарри и спер сейф у Гарпагина?
- М-м-м… да вы что, с ума сошли, что ли?!.
- Может, ты скажешь, что и Николя Гарпагина не ты убивал?
- Да как… да, я…
- Ага. Признался.
- Да, я… я слышал, передж самым отъездом я слышал, что его взорвали в "Селекте", но я тут вовсе не при чем. Да. Это правда.
- Ой, не бреши, - деланным басом сказал Иван Саныч, и тут в его голову пришла забавная мысль, - тут тебе не Франция. Мы, между прочим, тебя впоблажку держим, что допрашиваем в этой квартирке, а не где-нибудь на пресс-хате с уголовниками через стенку. Генеральная прокуратура - это тебе не шутка.
Жодле недоуменно посмотрел на него:
- Но ведь… но ведь у меня была информация, что вы вовсе не из Генпрокуратуры. Что это не так. Я сначала тоже думал, что вы оттуда, но потом навел справки, и оказалось, что…
- Не знаю, где ты там наводил справки, но ты ошибся, - грубо перебил его Осип, подхватив древнюю "легенду" о Генпрокуратуре, поднятую Астаховым из небытия, - так что изволь отвечать следственным органам, мусью. Нам уже известно, что на том диске, который ты вез из России…
Осип сам не представлял, что упоминание о диске так подкосит француза, до этого момента державшегося весьма достойно. Жодле "сломался" сразу же. Он заморгал, кашлянул, а потом произнес слабым голосом:
- Я… расскажу. Я все расскажу. Только можно один вопрос?
- Один - можно, - важно прогудел Астахов все тем же выстроенным басом.
- Ира - из ваших?
- А как же иначе? Из наших. Она у нас очень ценный работник, - сказал Астахов и подумал, что вот тут он не покривил душой: Ирина в самом деле была очень ценной работницей по своему профилю, ее цена зависела от толщины кошелька клиента и никогда не опускалась ниже двух тысяч долларов за… впрочем, об этом говорить так же неприлично, как о возрасте женщины. - Из наших.
- Да, она очень тонко сработала, - тихо сказал месье Жодле, - я могу оценить…
- Вот и чудненько. А теперь давай рассказывай - с самого начала.
- С самого начала? - переспросил Жодле и, взглянув на Астахова, задавшего этот вопрос, подумал, что, верно, самым началом следует считать отосланную в самолете бутылку вина, а потом безобразную сцену в туалете. Если бы кто сказал тогда Эрику Жодле, что будет дальше, он рассмеялся бы тому в лицо.
Но вот теперь ему было не до смеха.
- А что тут говорить? - произнес он. - Я получил этот диск от посредников, которых я не знаю. На посредников выходили из Парижа. И тоже не я. Переговоры вел Магомадов, мое дело было - передать диск куда следует. У нас каждый узко специализирован.
- А куда следует передать информацию?
Жодле поднял брови:
- Позвольте… а вы что, сами не знаете, кому, раз раз его разрабатывать начали? Нет?
- Ты что-то заговариваться стал, братец, - сурово сказал Осип. - Кого это мы разрабатывали? Ты тут енто… не темни. Говори сразу, что и почем.
- Да ради Бога. Я должен был передать этот диск месье Гарпагину.
ГЛАВА ПЯТАЯ. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ В ПЕТЕРБУРГЕ
Иван Саныч аж привстал с кресла, когда Жодле назвал имя покойного дяди.
- Гарпагину? - наконец выговорил он, подумав, что ему вообще-то не оплагается удивляться, согласно присвоенному статусу. - Вот как.
- Ну да. Я думаю, вам известно, что Гарпагин долгое время работал на КГБ, в отделе внешней разведки, а потом остался во Франции, чтобы работать уже против КГБ.
Ваня с трудом удержался от возгласа изумления: вот тебе и дядюшка-диссидент! Значит, Степан Семенович уехал за границу не из-за идеологических и эстетических несовпадений с советской властью, а совсе по другой причине? Быть того не может, чтобы папаша, Александр Ильич, не знал об этом… Быть того не может!!
Хотя, с другой стороны, тридцать лет назад, когда Степан Семеныч уехал в Париж, Александр Ильич Астахов был совершенно ничтожным персонажем на полотне истории, он ничего не мог и ничего не знал.
Он был кем-то вроде Вани вот сейчас…
Но, с другой стороны, Астахов-старший имел какие-то деловые отношения с Гарпагиным.
Он должен знать.
- А Жак? - спросил Иван, справившись с собой. - У нас были некоторые основания считать, что Жак Дюгарри точно так же…
- Да нет, что вы! - перебил его Жодле. - У Жака просто в голове бы все это не уложилось! Он совершенно искренне полагал, что его хозяин - простой рантье. Он, по-моему, был искренне привязан к месье Гарпагину, и тот, по мере возможностей своей скупой на эмоции, да и на деньги тоже, расчетливой натуры, тоже питал к Жаку некоторую привязанность.
Откровенно говоря, я сам не знаю, в чем выражалась деятельность месье Гарпагина и почему именно ему я должен был передавать всю информацию. Хотя у него большие связи, он несколько раз сводил меня с нужными людьми и, мне кажется, бывал в России несколько раз уже после своей официальной эмиграции во Францию. Разумеется, бывал совершенно по другим документам.
- Он сильно рисковал, если это так, - на автопилоте сказал Иван Саныч, - при Советской власти его ждал бы расстрел, и ничто другое.
- То есть ты, Жодле, стало быть, не убивал Жака и не крал мильен, так? - влез Осип, у которого были свои, не состыковававшиеся с течением диалога Жодле - Астахов соображения.
- Так…
- А хто же енто мог сделать? У Семеныча были…
- Погоди! - перебил его Иван Саныч. - Не беги впереди паровоза. Жодле, в последнее время вы не замечали за Гарпагиным каких-нибудь странностей? Ну, чего-то типа мании преследования? Говорил он вам о каких-то своих опасениях? Ведь получается, что вы тесно с ним контактировали.