Пульхерия автоматически отметила про себя слова "здеся" и "баретки" и сделала вывод: домработница явно из глухой провинции ближнего зарубежья не отягощена интеллектом, вкусно готовит, любит чистоту и порядок. Лет около сорока. Обручального кольца на пальце не видно, следовательно, не замужем. Наверняка окружила Германа теплом и заботой. Судя по старательно уложенным кудряшкам, в отношении него имеет грандиозные планы, которые по понятным причинам теперь под вопросом. Кстати, мадам весьма упитанная, Герман обожает пышек, и она это не могла не почувствовать. "Для нее я конкурент, следовательно, враг, и рассчитывать на дружбу не стоит", – тоскливо подумала Пуля.
– Галина Матвеевна, знакомьтесь, пожалуйста, это Пульхерия Афанасьевна.
Галина Матвеевна обнажила в фальшивой улыбке зубы, из которых четыре верхних были золотыми.
– Ну и имечко, язык сломаешь.
– Язык сломать нельзя, он мягкий, – усмехнулась Пульхерия. – Можете звать меня просто Пуля. – И уточнила: – Не бомба и не граната, а просто Пуля.
– Да уж поняла, чай не тупая.
Домработница удалилась так же внезапно, как и появилась. По ненавистному взгляду, который она на прощание кинула, Пульхерия поняла, что попала в точку – дружбы не будет.
– Не обращай внимания. – Герман присел рядом и обнял ее за плечи. – Она немного резковата, но ты же знаешь, как трудно сейчас найти хорошую домработницу.
– Откуда же мне это знать? – с иронией спросила Пуля.
– Нам пора. – Он сделал вид, что иронии не заметил.
Неожиданно Пуля поймала себя на мысли: про свою дочь он так ничего и не рассказал.
– Я пойду, но только при условии, что ты мне расскажешь о своей дочери.
Герман вздохнул, словно примиряясь с неизбежным.
– Ей шесть лет. Зовут Катя. Тебя ведь больше интересует ее мать?
– И она тоже.
– Ее мать погибла. Попала в автомобильную аварию. Мы с ней не были женаты. О том, что у меня есть дочь, я не знал. Оля была моей однокурсницей. На какой-то вечеринке я напился… Ну и… Как обычно это бывает. Я сказал, что не люблю ее и шантажировать своей беременностью не советую. Она обещала сделать аборт, но слова не сдержала, ребенка оставила. О Кате я узнал только перед смертью Оли. Она просила о ней позаботиться. Вот и все. История банальная.
– Интересно, как к этому отнесся твой папочка? Впрочем, молчи. Я сама скажу. Человек он деловой, следовательно, для начала заставил тебя сделать генетический анализ, затем долго раздумывал, испытывая твое терпение, потом при всех унизил, поиздевался вволю, вытер об тебя ноги и после этого поднял, слегка отряхнул и прижал к своему любящему сердцу. Зато твоя дочь живет теперь в золотой клетке, дедушка ее балует, носится с ней как с писаной торбой. В конечном итоге, вырастит из нее законченную эгоистку, вроде Гришеньки. Кстати, где она сейчас?
Герман смотрел с изумлением.
– Откуда ты все это знаешь? – наконец спросил он.
– Я что, Америку открыла или собаку Бас-кервиллей нашла? Чему ты удивляешься? Мне только одно не понятно, почему ты меня с ней до сих пор не познакомил?
– Я собирался это сделать после свадьбы. Катя очень тяжело перенесла смерть матери. Она к тебе привяжется, а вдруг у нас с тобой ничего не сложится… Не хочу причинять ей лишние страдания.
– От жизни ты ее все равно не убережешь, – заметила Пульхерия, но Герман продолжал говорить, словно не слыша:
– Иногда мне кажется, что я сплю. Открою глаза и пойму, что ты – плод моего воображения. Ты слишком хороша для меня.
– Ой, только вот не надо этого: "слишком хороша". Я не понимаю, как можно быть слишком хорошей или слишком плохой. Мы все разные. Сегодня у тебя хорошее настроение и я для тебя – хорошая. А завтра ты меня разлюбишь, и я сразу стану плохой. Все в этом мире относительно, именно двойственность делает его привлекательным, интересным. Благодаря папе у тебя заниженная самооценка. Пора начинать относиться к себе с уважением. Так ты скажешь мне, где сейчас Катя?
– У Олиных родителей. Она у них часто гостит, папе это не нравится, а я не препятствую.
– Ну и правильно. Хоть в чем-то с ним не соглашаешься, значит, ты небезнадежен.
Прошло несколько месяцев. Пульхерия окончательно переселилась к Герману, познакомилась с Катей, очаровательной девочкой, непоседливой и любознательной. Она совершенно не походила на отца, но в ней угадывалось сходство с Александром Николаевичем, что, несомненно, очень ему льстило. Катя была несколько крупновата для своих лет, по своему умственному развитию также опережала своих сверстников, поэтому было решено отдать ее в школу на год раньше.
Когда она впервые увидела Пульхерию, то некоторое время рассматривала ее своими огромными цвета спелой вишни глазами, потом доверчиво прижалась и с детской непосредственностью спросила:
– Теперь ты будешь моей новой мамой?
Пульхерия решила, что этому научил ее Герман, поэтому сдержанно ответила:
– Я постараюсь ее заменить.
Она погладила девочку по шелковистым каштановым волосам, которые пахли детством и травяным шампунем.
Работы в салоне оказалась мало: по документам машин продавалось ровно столько, чтобы прибыли хватило на зарплату, аренду, хозяйственные расходы и налоги. Большая часть сделок осуществлялась, как говорится, "мимо дома с песнями". Пульхерию это вовсе не удивляло: по этой схеме существовала вся страна, начиная от мелких предпринимателей и заканчивая большими заводами. Теневая экономика процветала. Люди жили одним днем и радовались деньгам в конвертах, за которые они нигде не расписывались, совершенно не понимая, что обворовывают, в конечном итоге, сами себя. С "черных" денег не платятся налоги, ими распоряжаются только владельцы фирм и предприятий. Сколько они положат себе в карман, сколько в конверт наемному работнику, проконтролировать нельзя. Черные деньги не учитываются при оплате больничных листов, отпусков и выходных пособий, они не влияют на размер пенсий. Мощная теневая экономика свидетельствует о том, что люди не уверены в завтрашнем дне и не доверяют своему правительству.
Документы фирмы, которой владел Герман, были не совсем в порядке. Пуля быстро разобралась что к чему и привела все в надлежащий вид. Это заняло у нее меньше двух недель. В дальнейшем достаточно было пару раз в неделю появляться в салоне на несколько часов. У нее появилось много свободного времени. Ей действовало на нервы то, что приходилось вести светскую жизнь, в особенности посещать ужины у Александра Николаевича. Общение с бизнесменом особой радости не приносило, но больше всех ее доставал Гриша. Она пробовала быть с ним и грубой, и циничной, и хамила, как торговка на базаре, чего никто не позволял себе в общении с сыном олигарха, но его это только забавляло, и он лип к ней, словно муха к дыне. Гришу привлекала намеренная грубость Пульхерии, с ней было интересно, в ней он чувствовал достойного противника. Папа внушал ему, что жизнь – это агрессивная среда, все люди – враги, людей надо использовать, иначе они используют тебя. А на самом деле оказывалось, что все ему улыбаются, во всем с ним соглашаются, ни в чем не перечат, как маленькие щенки, с готовностью переворачиваются на спинку, чтобы он почесал им животик. Пульхерия не такая. Она настоящая. Ненавидит его и совершенно этого не скрывает. А ему хотелось, чтобы она стала ему другом.
Глава 5
Визит в прошлое
Пульхерия удивлялась своему спокойствию. Много раз она представляла свою встречу с Никитой Назаровым. Сердце ее при этом сладко замирало и падало куда-то вниз. И вот эта встреча, наконец, произошла. И что же? Никакой дрожи в коленках, никакого головокружения от избытка чувств, никакого замирания сердца. "Ну и прекрасно! Я окончательно избавилась от своей любви к этому человеку", – сказала она себе. Но ошибалась. Просто реакция ее души на нечто далеко спрятанное немного запоздала. Она сказала Герману, что хочет пройтись по магазинам, а сама направилась в гостиницу, где жил Никита. Пуля знала, что поступает неразумно, ей даже не слишком хотелось его видеть. Просто надо было сделать что-то, что не имело ничего общего с семейством Гранидиных и явно не понравилось бы папаше Гранде.
До гостиницы она добиралась на метро. В холле первого этажа, минуя стойку размещения, сразу направилась к лифтам. Поднявшись на третий этаж, долго шла по длинному унылому коридору, такому длинному, что казалось, ему нет конца. Возле двери с номером 320 она остановилась, чтобы перевести дух. Неожиданно дверь приоткрылась.
– Отстань от меня! Ты достал меня своим занудством, придурок долбаный!
– Куда ты собралась? – услышала она голос Никиты.
– Я не обязана перед тобой отчитываться, ты мне не муж!
Женский голос с небольшой хрипотцой принадлежал молодой особе лет двадцати, обладающей внешностью секс-бомбы. Тонкая талия, высокая грудь, стройные ножки, грива черных как смоль волос. Лицо ее было не менее совершенным: маленький вздернутый носик, пухлые чувственные губы, огромные зеленые глаза под аккуратно очерченными бровями. В обычное время эта женщина походила бы на ласкового котенка, мягкого и пушистого. Но в настоящий момент в дверном проеме предстала дикая, разъяренная кошка. На девушке были джинсы, едва прикрывавшие пупок. Оба уха – в маленьких колечках, не меньше десятка на каждом, даже из пупка выглядывало кольцо с синим камнем. Коротенькая маечка обтягивала налитую грудь, казалось, что она вот-вот лопнет по швам. На шее – немыслимое количество бижутерии, больше, чем гирлянд на новогодней елке. Пульхерия ничего не имела против пирсинга, но здесь всего было с излишком – и красоты, и украшений, и дырок на теле.
– Ты к кому?
– Мне нужен Никита.
– Назаров, к тебе тетка какая-то пришла, – небрежно бросила дива через плечо и выплыла из номера.
Пульхерия не удержалась и посмотрела ей в след. В коридоре никого не было, но передвигалась она так, словно шла перед публикой по подиуму. Обтянутые джинсами ягодицы выразительно покачивались в такт движению. Пуля, как завороженная, смотрела на красотку, не в силах оторвать взгляд, пока над ухом не раздалось деликатное покашливание. Назаров вышел в коридор и тоже смотрел вслед девушке. Так они и стояли, как два остолопа, не в силах отвести взгляд от ее прелестей, пока она не скрылась за поворотом.
– Это Виктория, – сказал он. – Моя…
– Можешь не уточнять, – прервала его Пульхерия. – Я войду?
– Конечно! – Назаров засуетился, пропуская ее вперед.
Номер был крошечный. Две кровати, две тумбочки, небольшой комод, на котором стоял маленький телевизор, журнальный столик и вышедшее из моды кресло рядом с ним. В комнате царил беспорядок, все было завалено женскими вещами. Никита быстро освободил кресло и предложил его Пульхерии. Только сейчас она заметила, что выглядит он неважно: нездоровая бледность, темные круги под глазами, лихорадочный взгляд.
– Тебе, кажется, нехорошо? – с тревогой спросила она.
– Так, небольшая простуда. Мне уже намного лучше. Хочешь кофе?
– Было бы неплохо, – ответила Пульхерия, – я принесла пирожные, твои любимые эклеры с шоколадным кремом.
Назаров налил воду из-под крана в маленький дорожный чайник. Когда он закипел, насыпал в кружки дешевый кофе из жестяной банки.
– Я знаю, ты его терпеть не можешь, но у меня другого нет, – извиняющимся тоном сказал он.
– Мне чуть-чуть. Ты ешь, пирожные свежие.
Она встала, подошла к окну и стала смотреть на дорогу. Машины двигались медленно, прижавшись друг к другу почти вплотную. Пуля обернулась и увидела, что Назаров поглощает пирожные с жадностью, роняя крошки себе на грудь. Она деликатно отвела глаза.
– Расскажи о себе, – попросил Никита. – Марина сказала, что ты выходишь замуж. Кто он?
Она прекрасно понимала, что этот интерес – просто дань вежливости, не более. В его серых глазах не было заметно ни удивления, ни удовольствия при виде ее. Никита говорил с ней, как с обычной знакомой, а не бывшей возлюбленной.
– Ты его уже видел, – без эмоций ответила она, отошла от окна и уселась в кресло.
Назаров съел половину пирожных и с напряжением смотрел на оставшиеся, не решаясь к ним прикоснуться.
– Доедай. Ты же знаешь, что по утрам я ничего не ем.
– Эти я Вике оставлю.
– Я их тебе принесла, а не Вике. Ешь! – приказным тоном потребовала Пуля.
Назарова долго уговаривать не пришлось. Она с жалостью смотрела на него.
– Ты долго пробудешь в Москве?
– Гостиница оплачена до конца недели.
– А потом?
– Не знаю.
– Ты ее любишь?
– Не знаю.
– Для тебя она идеальная альтернатива мне?
– Пульхерия, не надо. – Никита умоляюще взглянул на нее. – На самом деле она неплохая. Только очень хочет выйти замуж за олигарха. Она прямо бредит бриллиантами, яхтами и домом на Рублевке. Заставила меня поселиться в этом отеле, а денег хватило только на самый дешевый номер. Все дни проводит в баре, идет с утра, как на работу, возвращается поздно ночью, вдрызг пьяная.
– Не понимаю, ты-то ей зачем?
– Все очень просто: если она одна, тогда она самая обычная шлюха, охотница за большим карманом, а со мной – солидная дама, переживающая временную размолвку с возлюбленным. Она мне постоянно устраивает сцены на публике, думает, что я ничего не понимаю. Хотя, возможно, я все преувеличиваю. – Последние слова он произнес без особой уверенности. Пульхерия молчала, Никита продолжал: – Разумеется, мне с ней нелегко, особенно когда она очень сильно напивается. Тогда в нее словно дьявол вселяется. К счастью, такое бывает редко.
– Звучит невероятно романтично, – усмехнулась Пуля. – Как давно это продолжается? Ты ушел от меня к ней?
Пульхерия понимала, что злиться с пятилетним опозданием глупо, но тем не менее разозлилась.
– И тебя устраивают такие отношения?
– Вполне.
– А я тебя не устраивала.
– Пульхерия…
– Теперь я вижу почему. Я тебе нравилась, но чтобы меня полюбить, тебе не хватало малого: я для тебя не достаточно низко пала. Мне надо было пить, курить, устраивать пьяные скандалы. Я ведь даже ни разу не попыталась расцарапать тебе лицо. Какое кощунство: мне было с тобой настолько хорошо, что хотелось просто быть рядом, смотреть на тебя, дышать одним с тобой воздухом. Вместо того чтобы приковать тебя наручниками к батарее, я позволила тебе уйти, задав только один вопрос: "Почему?"
Лицо Никиты побледнело и осунулось. Пуля вся дрожала от желания обидеть его, отомстить – теперь, годы спустя, когда это было уже ни к чему.
– Поздравляю! Твоя жизнь удалась! – Неожиданно она перехватила его взгляд, полный тоски, и гнев ее спал, как проколотый надувной шарик. – Прости, – сказала она. – Это не мое дело. Лучше я пойду.
– Да, так будет лучше, – с покорностью кивнул Никита.
Пульхерия взглянула на него, красивого и такого чужого, недосягаемого, достала из сумочки визитку и положила на стол.
– Здесь мой мобильный телефон. Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь…
– Не понадобишься. Постараюсь обойтись без твоей помощи.
– Но если вдруг… позвони. Обещаешь?
– Ладно, – неожиданно сдался он. – Обещаю.
Они одновременно встали, она с кресла, он с кровати. Пульхерия подошла к нему, прижалась, он наклонился к ее лицу и поцеловал в губы. Этот поцелуй должен был символизировать последнее "прости", но неожиданно его губы прижались к ее губам. Пульхерию словно ударило током. Никита, обняв за талию, привлек ее к себе, и они потеряли счет времени в долгих, безумных объятиях.
Звонок мобильного телефона раздался, словно гром среди ясного неба. Они с виноватыми лицами одновременно отпрянули друг от друга, будто их застукали за чем-то неприличным. Пульхерия знала, что этот поцелуй ничего не значит, просто случайный возврат в прошлое, которого не вернешь. Но сердце у нее колотилось, ноги подкашивались. Неожиданно с ужасом она осознала, что за все время знакомства с Германом ничего подобного не было. Замерев, Никита уставился на нее своими бездонными глазами цвета холодного моря. Физические опьянение постепенно проходило, сменяясь чем-то, что сродни ненависти. Пуля хотела, чтобы он позвал ее, а она с гордостью могла бы отказаться, но Назаров молча ждал, когда она ответит по телефону.
Звонила Марина. Пуля коротко бросила в трубку: "Я перезвоню тебе через пять минут". Пока она говорила, Никита подошел к двери и распахнул ее настежь.
– Прощай, – чуть слышно сказала она.
– Прощай, – прошептал он.
Глава 6
Веселящий газ на десерт
В пятницу в ресторане гостиницы, где жил Назаров, Александр Николаевич Гранидин справлял свое шестидесятилетие. Огромный ресторан был арендован полностью. Герман с Пульхерией приехали задолго до начала торжества. Хотя были наняты распорядители, Герман предпочел проверить все сам. Он носился по залу, словно метеор, отдавал последние распоряжения охране, потом мчался на кухню и лично проверял свежесть продуктов. Прибыли журналисты. Номер одного из гламурных журналов, принадлежащих Гранидину, целиком посвящался рассказу о юбиляре, его жизненном пути сквозь тернии к звездам. Детские, школьные фотографии – это уж как водится, но основная масса материала все же должна быть об именитых гостях, роскошном убранстве ресторана и прочей мишуре.
Пуля выбрала самый дальний столик и углубилась в чтение детектива, который накануне предусмотрительно положила в сумочку. Прочитать она успела только две страницы.
– Читаешь? – услышала она укоризненный шепот жениха.
– Читаю. – Она нехотя захлопнула книгу.
– Может, есть желание мне помочь?
– Нет. Ты и сам прекрасно со всем справляешься.
– Хочу поручить тебе наблюдение за подарками. Очень ответственное дело…
– Ну уж нет! – решительно прервала она его. – Это удовольствие не для меня.
– Так разворуют же! – Герман молитвенно сложил руки и с горестной гримасой взглянул на Пульхерию. – Умоляю тебя, присмотри за ними!
– Ничего страшного! Все не разворуют.
– Ты ничего не понимаешь! Самые маленькие подарки – часы, украшения, мобильные телефоны легко спрятать в карман. Тебе просто нужно вовремя уносить их в комнату для подарков.
– С таким же успехом их и там могут стащить.
– Возле комнаты я поставил охранника.
– Пусть он и следит!
– Соблазн слишком велик.
– Тогда поставь двух охранников, пусть они друг за другом следят.
– Сговорятся.
– Ну, Герман, я тебе не завидую, тяжело жить на свете, всех подозревая. Поручи это Грише.
– Он общается с журналистами.
– Герман, извини, но я этим заниматься не буду, – решительно отказалась Пульхерия. – Без пары часов твой папочка не обеднеет.
– Придется делать все самому, – тяжело вздохнул он. – Кстати, мы сидим за столом вместе с папой.
– А мне нравится здесь. Меня никто не видит, зато я вижу всех.
– Этот столик не обслуживается, – со злорадной, как показалось Пуле, улыбкой сказал Герман.
– Так распорядись, чтобы обслужили!
– Нельзя! Требования политеса. Придется тебе, моя дорогая, потерпеть.
– Учти, Герман, мое терпение не безгранично, – мрачно пробурчала Пуля. Но жених уже исчез.