- Сейчас в Петушках местного народу совсем мало осталось. В основном только старики да еще те, кому в городе нипочем не выжить. Ну, у кого мужики по-черному пьют. А когда-то большая деревня была, входила в состав богатого колхоза.
- А это? - я указала на величественные особняки.
- Это, сама понимаешь, дачники чистой воды. Состоятельные городские люди. От них сельскому хозяйству пользы никакой. Поля не возделывают, скотину не держат. Деревенские возле них кормятся немного: цветники обрабатывают, в домах прибирают. Или какая мелкая дворовая работа. Но не любят этих дачников страшно. При каждом удобном случае стараются им напакостить. - Зоя вздохнула. - Считают их буржуями и мироедами. Пролетарская зависть и пролетарская ненависть. Оно и понятно - водку пить легче и приятнее, чем работать.
- Слушай, меня сегодня подвез один мироед по фамилии Подлубняк. Не могу вспомнить, кто такой.
- Ты что, Сима! Молоко-то покупаешь.
Точно, как я сразу не сообразила, - господин Подлубняк, владелец молочных заводов и сети специализированных магазинов. Его фамилия красуется на многочисленных рекламных проспектах и даже на творожных пачках.
- Так это он?
- Он, - подтвердила Зойка. - А рядом особняк Старцева, хозяина нескольких ночных клубов.
Вот почему любезный Алексей Михайлович осекся, когда строил предположения относительно того, к кому я еду в гости. Не подумал сразу. И действительно, вряд ли гостья Старцевых стала бы топать пешим ходом со станции в разбитых кроссовках.
- Значит, Подлубняк тебя подвез. Либерал! А в гости заходить случаем не приглашал?
Я засмеялась:
- Он либерал не до такой степени.
Зойка пожала плечами, дескать, все может быть, и продолжила:
- С самим молочным королем мне беседовать не доводилось, а с его Кирой общалась пару раз.
- С Кирой?
- Ну да! Сам Подлубняк в деревне только наездами бывает. Бизнес! - Тут подруга с важным видом подняла палец. - Постоянно здесь живет Кира. Девчонка лет двадцати. Вроде как дочь. А может, и не дочь. Кто их разберет. Мы с ней у одной хозяйки молоко покупаем.
- Дочь владельца молокозаводов покупает молоко у деревенской хозяйки?!
- Сима, ты меня удивляешь. Что тут особенного? Подумай сама - или магазинное, порошковое, вообще невесть какое, или парное, нормальной жирности, от домашней коровки. Богатые в этом как раз хорошо толк понимают.
Зойка свернула на едва приметную тропку между кустами, и вскоре мы оказались на небольшом деревенском пляже. Мелкий песочек был идеально чистым. Дощатое сооружение, что-то вроде раздевалки, выглядело только что покрашенным.
- Видишь, как хорошо в соседях иметь влиятельных людей! Пожалуйста, местный "Солнечный берег". Всегда прибрано, дно безопасное. И компания бывает приличная. Деревенские сюда не ходят во избежание недоразумений.
- А мы кто?
- Мы? - подруга задумалась. - Мы - прослойка. Бедная, но безвредная. Нам можно. Правда, существует что-то вроде негласного графика посещения пляжа. Но иногда пересекаемся.
Последних слов подруги я почти не слышала, потому что торопливо стягивала халатик. Прохладная чистая река притягивала, словно магнит. В такие минуты особенно четко осознаешь, что жизнь появилась именно в воде. И я кинулась в нее, будто в родную колыбель.
* * *
Солнце почти село. От реки поднимался легкий туман, который невесомым влажным холодком окутывал улицу Социалистическую. В воздухе пахло дымком от прогоревших березовых дровишек. Как сказали бы парфюмеры, с нотой вишни, поскольку в банную печурку пошли и засохшие вишневые ветки. С полным ощущением отделения души от тела я сидела на стуле под черемухой и пила чай из старинного самовара. Уже четвертую чашку. На голове у меня красовалась чалма из полотенца, к голому колену прилип листочек от дубового банного веника. Шевелиться не хотелось. Хотелось растекаться любящей всех субстанцией по стулу, по огороду, по деревне, по земному шару. Я блаженно вздохнула и зачерпнула ложечкой вишневое варенье. Темно-рубиновая капля сорвалась с ложки и упала на столешницу, предусмотрительно застеленную разноцветной клеенкой. К варенью тут же пристроилась деловитая оса и стала быстро затягивать каплю внутрь своего тощего, вертлявого тельца. Чаепитие в Мытищах, да и только. Вернее, в Петушках.
- Эх, замечательно! - Я лениво сдула обнаглевшую от дармовщинки осу с края чашки.
- Вот видишь, а ты испугалась. Хотела в город возвращаться. - Зойка с лукавой улыбкой выглянула из-за латунного самоварного бока.
Хорошо, что я и так была уже пунцовой и от бани, и от чая и подруга не увидит моего стыдливого румянца.
- Ничего я не испугалась.
- Испугалась, испугалась, не оправдывайся. По тебе все сразу заметно. Ну, что, поживешь или уедешь?
- Поживу немножко, так и быть.
И словно струнный аккомпанемент к моим словам, усилился стрекот кузнечиков, по двору растеклось благоухание ночной фиалки.
- А, сволочи! Затаились!
Я вздрогнула и плеснула чаем себе на ногу. Спасибо, что успел остыть. Злобный крик за калиткой разорвал благолепие тихого летнего вечера.
- Зоя, это что?
- А вот, изволь видеть, народный мститель Коля. Не трясись, угрозы не в наш адрес. Если любопытствуешь, подойди тихонько к забору и полюбуйся на бесплатный спектакль с социальной направленностью. Я уже нагляделась.
Высокие мальвы прятали меня с головой, а прореха между досками открывала достаточный обзор на происходящее. Посреди улицы стоял мужичонка в жеваном пиджаке и драных спортивных штанах. Судя по его шатким движениям и неестественно грозному виду, он принял на грудь около литра сорокаградусного спиртного. Мужичок грозил кулаком богатым особнякам:
- Воры, капиталисты проклятые! Разграбили Россию! - Он пьяно шмыгнул носом и ударил себя в чахлую грудь. - Ишь, понастроили. А трудовому народу жрать нечего!
- Видала, каков обличитель? - Зойка подошла сзади, невозмутимо дожевывая ватрушку. - Жрать нечего, а пить есть чего. Трудовой народ! Первый в деревне лентяй и алкоголик. Четверо детей, между прочим. Если б не жена… Ей надо спасибо сказать. Да еще корове. Это в их дворе я молоко покупаю, самое лучшее в деревне. Только тем и живут. Ой, смотри, смотри, как бушует.
Коля вдруг поднял с земли камень и нетвердой рукой попытался кинуть его в сторону особняка:
- Дождетесь, сволочи, пустят вам "красного петуха", как в семнадцатом году! - Он громко икнул и погрозил пальцем. Величественный дом, укрытый за высоким забором, оставался безмолвным, словно египетская пирамида.
- Вот придурок. Семнадцатый год вспомнил. У самого небось по истории двойка была. Он первым и дождется. Лопнет у Подлубняка терпение когда-нибудь.
- Не лопнет, Зоя. Для них этот Коля, как муравей для слона.
Между тем к исходящему праведным гневом селянину приблизился мальчик-подросток:
- Папа, хватит, пойдем домой. - Он конфузливо потянул Колю за рукав. - Пойдем, люди смотрят.
- Пускай смотрят, - куражился правдоискатель. - Мне скрывать нечего, я весь на виду.
- Это уж точно! - фыркнула Зойка. - Вся дурь как на ладони.
- Пусть капиталисты боятся! - продолжал орать Коля. - Ничего, сынок, будет и на нашей улице праздник.
Он снова хлюпнул носом, хотел погладить мальчика по голове, но промахнулся и чуть не упал.
- Детей жалко. Каково им такого папашку иметь. Сын взрослый, все уже понимает. - Зойка возмущенно покрутила головой.
- А жена?
- Что жена! Куда ей деваться. Терпит. Наверное, любит. Хотя как такого можно любить! Ладно, пошли чай допивать, не могу я на это безобразие смотреть. - Подруга развернулась и ушла в глубь двора. Я тоже пошла за ней следом.
Какое-то время с улицы Социалистической еще доносились угрозы, но постепенно шум утих. Наверное, мальчику удалось увести Колю домой.
Инцидент с пьяным Колей немного подпортил настроение, но в целом день прошел хорошо. Перед сном мы еще посмотрели немного маленький телевизор, потом поболтали, затем Зойка постелила мне на диване. Простыни так же пахли мятой, как давеча одежда из комода. Деревянные стены дома не пропустили в комнату дневную жару. Казалось, что где-то непрерывно работает невидимый кондиционер. Только в отличие от мертвого, охлажденного воздуха он гонит в дом чистую речную прохладу, настоянную на прибрежных травах.
"Действительно, хоть на хлеб намазывай", - вспомнила я слова подруги, улыбнулась в темноту без городских звуков, без фонарных бликов и уснула легко и радостно.
* * *
Уже несколько дней я живу в деревне. Неторопливое здоровое однообразие сельского отдыха действует весьма благотворно на все мое естество. Нервы приходят в порядок, мозги очищаются от всякого хлама, тело крепнет. Мы с Зойкой плывем по реке времени, не сопротивляясь течению и разбавляя иногда монотонность бытия небольшими праздниками. Вчера, например, устроили во дворе пикник с барбекю. Сложили из кирпичей примитивный очаг и полдня жгли угли. Причем Зоя сгоряча развела настоящий пионерский костер до неба. Я даже испугалась, долго ли до пожара в такую сушь. Но ничего, обошлось. И скоро на решетке от старого холодильника аппетитно зашкворчали предварительно замаринованные куски курицы и сосиски.
А так обещанная программа развлечений строго выдерживается. Лес, пляж, вечерние походы за молоком, ежедневная баня и неспешное чаепитие перед сном. Удивительно, но даже телевизор смотреть не хочется. В одночасье сползла вся городская шелуха и обнажилась великая и простая житейская суть: умеренный физический труд, безыскусная натуральная еда, крепкий сон. Философские беседы и хорошие книги. Покой и безмятежность.
Места в округе, и в самом деле, замечательные. Прав был Алексей Михайлович Подлубняк, когда сравнивал местные тихие красоты с пейзажами Левитана. Кстати, после нашего дорожного знакомства я больше с ним ни разу не встретилась. Обитатели богатых коттеджей жизнь ведут довольно обособленную, скрытую от посторонних глаз. Своей компанией тусуются, конечно. Иногда за тем или иным забором слышна музыка, оживленные голоса. Но потом гости разъедутся пестрой и шумной кавалькадой - и опять тишина. Как течение Гольфстрим, которое хоть и находится в толще океанской воды, но имеет границы и со всем океаном не перемешивается.
Коля громко обличал пороки местных капиталистов еще пару раз. Особую ненависть он почему-то выказывал в отношении дома Подлубняка. Наверное, борца за социальное равенство до невозможности раздражала дорогостоящая крыша из настоящей черепицы. Я уже перестала дергаться во время этих ораторских упражнений и воспринимала нетрезвого мужика как часть сельского пейзажа.
С женой правдоискателя мне тоже довелось познакомиться. На второй вечер моего пребывания в Петушках Зойка взяла чистую банку и объявила, что мы идем за молоком. Колина семья жила на самом краю улицы Социалистической. Дом их знавал лучшие времена, изгородь, как и положено, была развалена. Главным богатством немалого семейства являлась корова Рыжуха. Действительно рыжей масти, круторогая, она выделялась на фоне своих мычащих товарок ухоженным видом и огромным выменем, которое гордо волокла каждый вечер с пастбища, оставляя на сельской дороге сочные запашистые лепешки навоза.
Жена местного революционера Люся, судя по внешнему виду, тоже знавала лучшие времена, но недолго. Природная миловидность, которая проглядывала в живых голубых глазах, и некогда стройная фигура были истреблены в неравной борьбе с судьбой и пьяницей-мужем за более-менее сносное существование семьи и четверых детей.
Рыжуха кормила всех и приносила своей хозяйке живые деньги. Люся и корова работали в режиме маленького пищевого комбината, производя разнообразную молочную продукцию вплоть до собственного домашнего сыра.
Когда постоянные клиенты приходили после вечерней дойки за парным молоком, Коля, если не был пьян, хоронился в глубине сарая, стараясь никому не попадаться на глаза. Люся смущенно улыбалась:
- Стесняется. Опять вчера шумел. Беда мне с ним. Он, когда трезвый, мужик неплохой. И руки золотые. Любую технику починить может: хоть мотоцикл, хоть трактор.
Зойка недоверчиво слушала оправдания хозяйки, но молчала, терпеливо пережидая, пока та нальет через марлевый лоскуток полную банку. Молоко поднималось в узком горлышке кружевной сливочной шапкой.
- Вот бабы дуры! - возмущалась подруга всю обратную дорогу. - Руки золотые! А забор совсем повалился. Ни на одной работе больше трех месяцев не задерживается. Хороший, видите ли, когда трезвый. А когда он трезвый? Никогда! - ожесточенно выносила она приговор несчастному Коле.
А молоко и вправду было на редкость вкусным. Уж какие такие травки выбирала умная Рыжуха на солнечных полянах, но утром в кружке с холодным молоком отстаивалось на три пальца сливок. Кстати, сливки мы тоже покупали. Это было удивительное лакомство. Они текли только первые два часа после сепарации, а потом застывали нежнейшим натуральным кремом, так что есть их можно было лишь ложкой. Что я и делала с превеликим удовольствием, начисто забыв о лишних калориях и вредном холестерине.
И еще хлеб! Колбаса в местном магазине действительно была привозной и невкусной. Зато хлеб выпекали неподалеку в районном центре. Пышный, еще теплый, с легкой ржаной кислинкой, он был прекрасным дополнением к молоку коровы Рыжухи.
И сейчас я сооружала себе пирожное, перед которым меркли все изыски городских кондитерских. На ломоть свежего хлеба намазала толстый слой сливок, сверху щедро положила земляники, тертой с сахаром, и украсила все изумрудным листочком мелиссы, сорванной только что во дворе. Каково! С чувством, с толком, с расстановкой перекушу и пойду на пляж. Сегодня без подруги. Зойка придумала себе насморк и решила повременить с водными процедурами. Я-то знаю, что никакого насморка нет и в помине. Просто ей хочется покопаться в огороде. У моей насквозь урбанизированной подруги вдруг прорезалась неодолимая тяга к овощеводству. И на здоровье! Я не возражала. Полежу на берегу одна, тем более пора уже заглянуть в новый детектив любимой писательницы, который я прихватила в дорогу.
Песчаная полоска у реки была пустынна. Я расстелила свое походное полотенце под кустом, раскрыла книгу и с удовольствием погрузилась в хитросплетения сюжета. Так увлеклась, что не услышала легких шагов по песку. Очнулась только тогда, когда глаз боковым зрением уловил присутствие на пляже еще одного человека. Я подняла голову. На берегу стояла молодая девушка и с любопытством разглядывала меня.
- Добрый день! - Она была хорошо воспитана и, если судить по дорогому пляжному прикиду из тех, что рекламируются в модных журналах, хорошо обеспечена. Значит, обитательница коттеджей. Красивое лицо с легким макияжем выглядело наивным и порочным одновременно.
- Здравствуйте! - Я приветливо улыбнулась. С соседями надо дружить.
- Как вода сегодня? - Девушка начала раздеваться.
- Не знаю, еще не купалась.
- Тогда я вам скажу. - Незнакомка стремительно кинулась в реку, подняв целый сноп серебряных брызг.
Она плескалась и резвилась, словно гибкая очаровательная наяда, получая откровенное наслаждение от купания.
Я снова уткнулась в детектив, но чтение не шло. Юная купальщица против воли занимала мое воображение.
Между тем девушка, наплескавшись досыта, вышла на песок и растянулась на пледе неподалеку от меня.
- Вода теплая, - сообщила она доверительно. Чувствовалось, что ей хотелось пообщаться.
Я отложила в сторону книгу, демонстрируя, что готова к общению.
- Хорошо здесь, только скучно. Общества не хватает. А вы из какого дома? - Вероятно, юная леди посчитала, что я тоже из особняков. Лицо у меня такое, что ли? Я вспомнила рекламный слоган магазина "секонд хенд": "Выгляди, как бедный, думай, как богатый". Наверное, я думаю, как богатая. А поскольку все отражается на лице… Ну и так далее.
- Мы с подругой приехали отдохнуть, живем здесь неподалеку. - Я уклончиво махнула рукой в сторону непрестижной части улицы.
- А-а! - девушка поняла. Но, кажется, она была не снобка. - Вашу подругу Зоя зовут? Мы с ней немного знакомы. Встречались у Люси. Я к Люсе за молоком хожу. Можно договориться, чтобы в дом носила, но мне нравится ходить самой. Так интереснее, - продолжала беспечно болтать "наяда".
- Так вы Кира?
- Да! - радостно согласилась девушка. - Кира Тоцкая. Во-он из того коттеджа.
Ухоженный, тщательно наманикюренный пальчик ткнул в сторону черепичной крыши, возвышающейся над зеленью кустов. Вероятно, Кира и впрямь сильно скучала без компании.
- А я Серафима Нечаева. Сима.
- Ой, какое имя прикольное! - Моя собеседница была сама непосредственность.
- Кира - тоже довольно редкое имя, - тонко польстила я девичьему самолюбию.
Девушка радостно улыбнулась. Она напоминала ребенка. Странного ребенка, слишком рано познавшего взрослые запретные стороны жизни.
- Что вы читаете? - Кира потянулась к книге. - О, детектив! Я обожаю ее детективы, - сказала девушка, имея в виду автора. - Этот, кстати, не самый свежий. Последняя книга называется "Греховный пожар страсти". Вы читали?
- Нет.
- Хотите, дам почитать. У меня есть дома.
- Если это удобно.
- Удобно, удобно! Можем пойти прямо сейчас, - девушка с готовностью вскочила с песка.
- Сейчас, пожалуй, не стоит. Я еще не купалась.
- Тогда вот что, Сима. Приглашаю вас в гости. Часа в четыре, идет? Не беспокойтесь, я буду одна.
Мне стало смешно. Кира, наверное, думает, что я робею при виде богатых людей.
- А я и не беспокоюсь. Приду в четыре.
- Здорово! - малышка даже в ладоши хлопнула. - У меня есть отличное вино. Алексей Михайлович привез. Устроим маленькую пирушку. Можете и Зою с собой взять, я буду рада. Мне сейчас пора идти, - она открыла крышку крошечного сотового телефона и глянула на часы, - а в четыре увидимся. Не забудьте!
Кира прощально помахала мне рукой и исчезла в прибрежных зарослях ивняка.