Архангел взмахнул горящими вечным пламенем крыльями, огляделся и увидел того, кого искал. Прислонившись спиной к ели, произраставшей на пологом склоне холма, сидела темноволосая девушка лет шестнадцати. Черты лица ее были поразительно правильны, и лишь смертельная бледность да кровоточащая рана на лбу с застрявшей в ней щепкой отпугнули бы случайного прохожего. Явление Уриэля не вывело ее из задумчивости и не заставило повернуть голову, когда архангел присел рядом, создав вокруг себя выжженное дотла пятно среди палых сосновых игл и листьев.
Разгневанный Уриэль сразу начал разговор на повышенных тонах, способных привести в трепет любого беса, будь он хоть трижды бесноватым. Даром что Господь отрядил его присматривать за адскими силами. Если бы у архангела даже и были уста, они бы не разомкнулись. Небожители слышали друг друга без слов.
- Как посмел ты самовольно оставить вверенную душу? Или неведомо тебе, что лишь Отец наш вправе отозвать ангела, когда пробьет ее первый бессмертный час?
- Здесь. Об это самое дерево. Она помчалась сверху, впервые встав на лыжи. Ведь она только переехала с родителями из Ташкента. Кроткая и отзывчивая, она была рождена для любви. Но одноклассники смеялись над ней, и она испугалась собственного страха. А меня уже отозвали. Отозвали, чтобы я принял под крыло свое какого-то проходимца. В чем смысл?
- Во всем. - Уриэль был краток и прям. Архангелпросветитель, обучающий, согласно "Книге Еноха", тайнам вселенским, не счел нужным вдаваться в подробности.
- Я не понимаю, - растерянно отозвалась девушка.
- Еще один стремится взвесить тяжесть огня, - в раздражении сказал Уриэль. - Еще один жаждет измерить дуновение ветра. Или ты возвращаешься, или тебя заменят. Наказание твое будет сурово, ты знаешь.
- Да. - Печальная девушка впервые повернула к архангелу лицо, и по щекам ее побежали слезы. - Я возвращаюсь. Прости мне, учитель, слабость мою, как простил Христос отрекшегося трижды апостола. Ведь я лишь хотел…
- Справедливости? - Если бы вселенский мудрец умел смеяться, он бы рассмеялся. - Ты слишком долго прожил среди людей. Правосудие в человеческом его толковании затмило тебе голову, нижний чин. Это тебя оправдывает. Но сегодня я проверю твою работу над ошибками. Бог в помощь.
Одним прикосновением небесный стратег испарил давно погибшую девушку и сам исчез, точно пламя костра вдруг погасло на пепелище, где прогорели последние угли.
Тем же днем пара озадаченных подростков стояли на холме у обгорелого пня.
- Семенов тарзанку ликвидировал. - Тот, что постарше, плюнул с обрыва. - В рыло захотел, сволочь.
- Может, метеорит поищем? - усомнился младший.
- Дурак ты, Леха. - Старший достал из мятой пачки окурок и понюхал его с явным отвращением. - Ты бы еще летающую тарелку поискать предложил. Спички есть?
К его глубокому огорчению, спички у младшего нашлись.
Путь оружия
Сын именитого в прошлом биатлониста Виталия Черкасского, образно выражаясь, по лыжне отца не пошел. А пошел он, сразу по окончании средней во всех отношениях школы, сдавать аттестат зрелости в театрально-художественное училище на гримерный факультет.
- Там же одни педики учатся! - осерчал, прознав о его намерениях, бывший медалист спартакиады, ныне же - активный член преступного сообщества, известный в криминальной среде под кличкой Лыжник.
- И отлично. - С детства избалованный Геннадий давно не испытывал священного трепета перед грозным родителем. - И даже очень отлично. Лучше быть голубым, чем серым, как твои кролики-производители.
Имелись в виду кролики, разводимые Черкасским в родовом подмосковном гнезде. Казненных кроликов биатлонист впоследствии сдавал частью на мясокомбинат, а частью - на скорняцкую фабрику для выделывания шапок.
- Ты как разговариваешь с отцом?! - расстегивая на брюках ремень, вскипел биатлонист.
- Желаете взять меня силой, папенька? - принужденно улыбнулся Геннадий. - Сменили ориентацию?
- Тьфу, мерзость! Чтоб ты провалился!
На вступительных экзаменах отцовское проклятие настигло ослушника: он провалился. Но это его не остановило. Ничтоже сумняшеся, Геннадий устроился в театр "Квадрат" рядовым бутафором и с головой нырнул в увлекательную закулисную жизнь.
После смены режиссерской концепции, повергшей Зою Шаманскую в состояние истерики, дошла очередь и до начальника бутафорского цеха Владимира Дантоновича Грачева. Когда-то первенец, родившийся в семье молодых коммунаров, был назван в честь предводителя мятежной буржуазии - такое имятворчество было нередким и в прочих рабочекрестьянских семьях. Двадцать лет спустя имя гильотинированного якобинца преобразилось в отчество, с гордостью носимое главарем бутафоров и реквизиторов. Таким образом, можно с некоторой натяжкой прийти к выводу, что реквизиция была у Грачевых в крови.
- Помилуйте, Герман Романович! Где же я вам настоящее оружие теперь достану?! - оторопел Владимир Дантонович, изучив дополненный список Васюка.
- А прежде где брали? - поймал его на слове режиссер.
- Да я и прежде не брал!
- Тогда отчего вы используете выражение "теперь"?! Если вы "теперь" не знаете, где взять оружие, стало быть, ранее знали, где?!
- Отличные дуэльные пистолеты! - взялся расхваливать свой товар начальник цеха, перебирая и показывая Васюку коллекцию, собранную за годы беззаветного драматического служения. - Серебряная отделка! Вылитый Лепаж! Или вот - фузея! Всем фузеям фузея, Герман Романович! Из такой фузеи можно быка свалить, а то и двух!
- Вы не на ярмарке, - одернул его непреклонный постановщик. - А зритель должен верить в происходящее. Хотите сорвать мне весь процесс? Ну же, Грачев! Поднимите старые связи! Не мне вас учить!
- Я принесу, - предложил свои услуги молодой бутафор, до того не встревавший в полемику. - Пара "ТТ" есть на примете.
- Тащи, - поддержали его утомленные спором патриархи.
Инициатива Геннадия, так опрометчиво поддержанная старшинством, обернулась вскоре для театра "Квадрат" самыми непредвиденными последствиями.
Два пистолета системы "ТТ", изъятые Генкой из отцовского тайника и доставленные на другой день к началу репетиции, вызвали в стане еще не отошедших от ночной гулянки, а потому довольно вялых дуэлянтов некоторое оживление.
- Супер! - Грушницкий, облаченный в одобренные режиссером тельняшку, бескозырку и черные брюки клеш, взвесил на ладони убойное орудие театрального производства.
На сцену вышла Зоя Шаманская с отглаженным мичманским кителем и сразу заслужила высшую похвалу Германа Романовича.
- Умница, девочка! Все можешь, когда хочешь! - Васюк осмотрел китель, полюбовался на тусклую медаль "За отвагу" и набросил его на плечи Грушницкого. - Вот в это я - верю!
- Все хотят, когда могут, - отозвалась польщенная Зоя, адресуя эти слова большей частью Брусникину, облаченному в милицейский мундир, который также получил одобрение режиссера.
- Положительно, наша постановка набирает! - Васюк переживал состояние творческого подъема. - Секунданта Грушницкий, допустим, подкупил. Сомнительная деталь в романе - что драгунский капитан заряжает лишь один инструмент убийства. Дворянская честь, знаете ли, не пустой звук. Но милиционер из местных - абхазец, допустим, или осетин - вполне пойдет на сделку с мерзавцем Грушницким. И тем скорее, что стрелять тот намерен в своего же русского фронтового товарища.
- Конкретная тема. - Грушницкий прицелился из "ТТ" в Метеорова.
- Не балуй! - Ветеран театра отобрал у него пистолет и заглянул в пустую рукоятку.
- Напрасно вы так, Петр Евгеньевич, - поспешил вмешаться Геннадий, наслаждавшийся произведенным эффектом. - Обоймы я отщелкнул. У меня ведь папаша в прокуратуре на складе вещдоков трудится. Он меня и научил.
- Разрешение есть? - нахмурился бывалый артист.
- А как же без разрешения? - уверенно успокоил его юный бутафор. - Согласно правилам. До окончания сезона выбил.
- Печать?
- Красная, - подтвердил Геннадий.
Одноклассник и законченный наркоман Федулов постоянно жаловался Генке, что красная печать - на специальном контроле, и официально "воткнуться" - серьезный геморрой.
- Начинаем сразу с дуэли! - Васюк захлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание. - Лишних прошу со сцены! Где Печорин?!
- Я здесь, Герман Романович! - молодцевато печатая шаг, из-за кулисы явился Печорин в амуниции десантника. Голубой берет, лихо сдвинутый на затылок, украшал его окончательно.
При виде Сергея Васюк пожал Шаманской руку.
- Вот платье героя нашего времени! - вскричал он, подлетая к Сергею. - Сегодня я прошу вас задержаться! Мы индивидуально обсудим некоторые детали! Прошу, господа! Не будем друг друга задерживать!
Все задействованные в сцене дуэли артисты сгрудились на освещенном пятачке, который являл собой скалу, избранную постановщиком для рокового поединка. При этом капитан милиции споткнулся о пистолетный ящик, брошенный доктором за ненадобностью. Пистолеты капитан заткнул за пояс для пущей современности.
- Берегитесь! - не к месту подал реплику Печорин. - Не падайте заранее! Вспомните Юлия Цезаря!
- Сергей! Аккуратней с текстом! Ваше ироническое предупреждение назначено для Грушницкого! - призвал его бдительный Васюк.
- Берегитесь! - развернулся Печорин к матросу балтийского флота. - Вспомните Юлия Цезаря!
- Да все уж вспомнили, - буркнул Метеоров, доставая из кармана увесистый рубль, изданный еще при советской власти к юбилею вождя.
- Бросьте жребий, доктор! - с восточным акцентом предложил ему Брусникин.
Рубль звякнул о доски.
- Орел! - воскликнул мичман.
- Решетка! - эхом отозвался Печорин.
Оба они склонились над профилем Ильича.
- Вы счастливы, - отступился мичман. - Вам стрелять!
По обновленной авторской версии стрелять первому из незаряженного пистолета доставалось Печорину. Капитан милиции раздал соперникам пистолеты. Печорин придвинулся к барьеру, тогда как его враг занял место на воображаемом краю пропасти. То есть там, где заканчивалось пятно, высвеченное лучом прожектора.
- Ну, брат Грушницкий, все вздор на свете! - Абхазец-капитан обнял мичмана. - Натура - дура, судьба - индейка, а жизнь - копейка!
- Тверже! - сделал Печорину замечание постановщик. - Тверже ставьте ногу, Сергей! Вы не кисейная барышня! Вы - суровый мститель!
Десантник выставил ногу вперед и уложил правую руку с пистолетом на согнутый локоть.
- Грушницкий! - захлестнутый переживаниями своего героя, вскричал он срывающимся голосом. - Тебе не удалось меня подурачить! Мое самолюбие удовлетворено! Вспомни - мы когда-то были друзьями!
- Моряк салаге не товарищ, - вольным текстом огорошил присутствующих Грушницкий.
- Что за отсебятина?! - подскочил в кресле Васюк.
- Современная трактовка. - Мичман, сунув два пальца в рот, оглушительно свистнул.
- Текст написан классиком! - лицо режиссера нервно дернулось. - Если вы забыли роль, я вас предупреждаю, Кумачев! В театре хватает желающих!
- Не трусь! Пистолет не заряжен! - прошептал на ухо приятелю Никита.
- А вас, капитан, даже в первом ряду не слышно! - Васюк приблизился к месту поединка. - С заключительной фразы, Печорин!
- Вспомни - мы когда-то были друзьями! - крикнул Печорин так, будто мичман стоял не в пяти шагах от него, а забрался на седловину Эльбруса.
- Да все уже вспомнили! - Метеоров трубно высморкался в носовой платок.
- Не трусь! Пистолет не заряжен! - достаточно зычно предупредил товарища капитан абхазской милиции.
Опрометчивость настоящего утверждения впоследствии долго служила источником приколов и острот во всей театральной столице, но в то мгновение всем стало не до шуток. Грушницкий, целясь в медаль балтийского моряка, оступился о ту же забытую пистолетную коробку. Грянул выстрел, и Никита рухнул со сцены.
- Вы с ума сошли! - взвизгнул Герман Романович.
Все участники дуэли застыли, точно персонажи комедии "Ревизор" в ее финальном аккорде. Из оцепенения всех вывел Печорин, грохнувшийся в обморок.
Метеоров, первым придя в себя, как и подобает доктору, устремился на помощь Брусникину. Следом посыпались остальные: Кумачев, Шаманская, начинающий бутафор Геннадий и те, кто успел примчаться с вопросом: "Что случилось?".
Никита, стиснув зубы, прижимал правую ладонь к простреленному предплечью. Между пальцами его сочилась кровь. Пуля, по недосмотру забытая Лыжником в патроннике "ТТ", нашла своего героя.
- Вызовите кто-нибудь "скорую"! - Васюк, встрепенувшись, подхватил оброненные бразды правления. - Расступитесь! Дайте ему воздуха!
- Воздуха у него хоть жопой ешь. - Петр Евгеньевич скрутил носовой платок и при помощи простого карандаша по всем правилам затянул жгут выше огнестрельного ранения.
- Кость не задета? - суетился рядом Кумачев.
Рука его все еще сжимала второй пистолет, уже лишний, ибо Печорин и так не подавал признаков жизни.
- Откуда я знаю?! - рявкнул на него Петр Евгеньевич. - Я что - доктор?!
- Всем лежать, падлы! - Короткая автоматная очередь разнесла прожектор, и место дуэли пропало в сумерках. - Быстро на пол!
Команда была выполнена четко и всеми, за исключением Брусникина и Зачесова, которые залегли несколько раньше отданного приказа.
Милиция, как это принято во всех цивилизованных странах, значительно опередила "скорую помощь". Опытный начальник группы захвата еще издали приметил вооруженного моряка и моментально оценил обстановку. Одним предупредительным выстрелом он погасил иллюминацию в возможном секторе обстрела и уложил всю театральную общественность. Дальше операция завершилась молниеносно и, что особо ценно, без потерь.
- Озверели, мужики?! - Миша, придавленный натренированным коленом, услышал и ощутил, как на запястьях его сомкнулись наручники. - Не того вяжете! Вон на сцене десантник, ползучий гад!
Зачесов, самостоятельно вернувшись к жизни, совершал некое пластунское движение в сторону театральных кулис.
- Наш ранен! - крикнул боец ОМОНа, бросаясь к Никите.
- Хана тебе. - Тяжелый ботинок наступил на спину Зачесова, а ствол автомата уперся в его затылок. - За наших мы сразу кончаем! При задержании!
Под Сергеем образовалась лужа.
- Господа! Это чудовищная провокация! - Тенор Васюка прозвучал, будто глас вопиющего в пустыне, хоть и многолюдной, но арабской, где разговаривали совершенно на постороннем наречии.
- Держись, капитан! - Старший группы склонился к Брусникину и опытным глазом определил тяжесть ранения. - Кость не задета!
Последнее восклицание было обращено к бойцам отряда быстрого реагирования.
- Твой день, - сказал спецназовец, обезвредивший Зачесова.
К старшему приблизился озадаченный заместитель с двумя пистолетами системы "ТТ".
- Ты смотри, командир! Вот что значит - преступность захлестнула эстраду!
- Ясно! - Главнокомандующий забрал оружие и ястребиным взором окинул поле боя. - И кто в этом притоне отвечает?!
- Вы обязаны разобраться! - снова поднял голову голосивший в пустыне.
- Значится, ты, - кивнул Герману Романовичу начальник отряда. - Беленький, документы на стол.
Режиссер полез было во внутренний карман за удостоверением, но руку его сразу чуть ли не оторвал, а карманы выпотрошил какой-то Беленький.
- Я заслуженный деятель! - простонал Васюк. - У меня - звание!
- Это вот у него звание. - Командующий кивнул на Брусникина. - И у меня звание. А у тебя пока что - крупные неприятности.
Из глубины зрительного зала донесся невнятный шум.
- Зеленый свет хирургам! - обернувшись, скомандовал начальник.
И врачи-реаниматоры поспешили на помощь Брусникину.
Смерч
В штаб-квартире на Лесной Малюты не было, когда Хариус и Шустрый втолкнули в его кабинет испачканного смазкой помятого гражданина со шляпой во рту.
Согласно заведенным раз и навсегда правилам, в случае отсутствия вожака место его обязательно занимал один из директоров. На этот раз за столом Глеба Анатольевича расположился Лыжник. Причем подметки его лаковых туфель торчали в скрещенном положении непосредственно между пепельницей и дагерротипом Георгия Седова. Известный полярник был снят на фоне судна "Святой Фока". В нижнем углу снимка личной рукой первопроходца по диагонали была выведена чернильная надпись: "Земля Франца-Иосифа. 1914 год". В этот печально известный год Седов попытался достигнуть Северного Полюса на собачьей упряжке. Сделать ему это по причине смерти не удалось. Пожелтевшая фотография, как объяснял сам Глеб Анатольевич, напоминала ему простую и непреложную истину: "Свора, тобой погоняемая, всегда предаст тебя в двух шагах от заветной цели".
Лыжник попивал из квадратного стакана виски и попыхивал сигарой. Кроме него, в бригаде никто, собственно, сигары и не жаловал.
- Языка вяли? - Лыжник стряхнул пепельную гусеницу на затоптанный пол.
- Да он сам взялся, - проворчал Хариус, потирая ушибленный лоб. - Выполз, опоссум, из "Оки" у актерского подъезда. Права стал качать. Стоянку ему освободи. Совсем озверел очкарик. Ну и куда его теперь?
- А ты что скажешь? - Лыжник перевел взгляд на Шустрого.
- Вышли мы из тачки свежим воздухом подышать, и тут этот капитан, явно расстроенный, в плисовых штанах нарисовался. Сигареткой, спрашивает, не угостите, граждане урки? Дал ему Хариус прикурить, а потом и он дал нам прикурить, причем обоим. Мне точно ребро сломал, подлюка. Пришлось в травматологию наведаться. Байкера оставили. Он из квартиры напротив контролирует.
Шустрый включил настольную лампу и приступил к подробному исследованию рентгеновского снимка.
- Открой товарищу пасть, - обратился к Хариусу бывший двоеборец.
Выдернув шляпу изо рта строптивого пленника, Хариус подтолкнул его к столу. Водитель с ожесточенным видом распрямил подпорченную шляпу и натянул по самые уши.
- Представьтесь для начала, - предложил ему вежливо Лыжник.
- Сам представляйся, - ответил тот с вызовом.
- Член думской комиссии по борьбе с организованной преступностью Черкасский. - Бандит предъявил в развернутом виде свое удостоверение. - А это - наши сотрудники. Они вели слежку за особо опасным рецидивистом, снимающим угол в одном с вами здании. Вы пытались им помешать. Они действовали согласно инструкции.
- Чихал я на рецидивистов, - угрюмо ответил пленный. - Пусть мне стоянку освободят.
- Уже. - Лыжник затянулся и пустил кольцо, которое медленно поплыло вверх.
- Вот так-то. - Владелец "Оки" с торжествующим видом развернулся к Хариусу. - Чья взяла?
- Твоя взяла, - согласился Хариус. - Моя утерлась.
- Заявление будем писать? - поинтересовался Лыжник у настырного мужчины.
- Чихал я на твое заявление. - Владелец "Оки" с гордо поднятой головой вышел из кабинета.
- Пропустите доходягу, - распорядился Лыжник, нажав кнопку селектора.
- Что дальше? - Хариус рухнул на диван под картиной мариниста Айвазовского.
- Пока только ждем. - Лыжник, допив виски, раздавил сигару в пепельнице.
- Чего ждем? - уточнил Шустрый.
- Вечера. - Лыжник потянулся. - Малюта желает взять квартиру приступом.
- Я бы не рискнул, - заметил Шустрый, ощупывая ребра.