- Нет, - после паузы ответил Митя. - Но я могу без трудовой книжки… то есть без оформления. Как хотите… Без трудовой книжки даже лучше…
- Вот как? Умеете писать новые программы и в старых разобраться сможете?
- Да, конечно.
- У нас крупная фирма, не только банк. Сейчас запишете адрес, поедете туда, к исполнительному директору акционерного общества. А я ему позвоню. Там у нас что-то вроде компьютерного центра - одного из… Когда вы хотите приступить к работе?
- Да хоть сейчас!
- Отлично. Вот и поезжайте. Он вам все объяснит, режим, условия и прочее. И… завтра начнете.
- Значит, я принят? Спасибо! - от сердца воскликнул Митя. - А можно без оформления?.. Я вам честно скажу - меня в военкомат вызывают.
- Можно. Почему нет?
Человек улыбнулся, глядя на него приветливо и как будто прицениваясь.
Перед концом рабочего дня Митя заехал за Аней, радостный и возбужденный успехом. Он был принят на работу с неожиданно приличным окладом и без трудовой книжки. Если учесть, что он был зеленым юнцом, к тому же не имел опыта работы, оклад оказался очень и очень неплох. Он, естественно, ничего не сказал новому начальству о том, что тренируется к чемпионату Москвы, а в начале февраля должен будет недели на полторы уехать в Санкт-Петербург.
- Идем отметим, - сразу откликнулась Аня. - Потанцуем. Кого-нибудь встретим. Попозже вечером спокойно домой к нам зайдем. Чем позже, тем лучше, - ночью никто не станет подкарауливать.
- Борис Михайлович миллион раз предупреждал…
- А! пустяки. Не могу же я голая на зиму остаться. Хожу в одном и том же, как беспризорница. Вместо нескольких дней, вон на сколько затянулось. Конца не видно. Что ж, мы так все поврозь будем жить? Мне что? я - с тобой. А они с мамой то вместе, то она у дяди Света… а он неизвестно где: так недолго до развода. - Аня рассмеялась. - Типун мне на язык, я шучу. Вот мой папа жизнь себе придумал. Он несколько дней назад заезжал домой днем, ничего не случилось… Может, он преувеличивает для нас с мамой - перестраховывается?..
Около одиннадцати часов вечера они вошли во двор недалеко от станции метро Профсоюзная. Сырость, сочащаяся с неба, очищала воздух, пахло свежепосоленными огурцами, как будто жасмином и немного легким вином. Танцевальные ритмы, шум и гам голосов еще звучали в памяти.
- Сумасшедшая Наташа, - сказал Митя. - Парень хотел ее проводить, ну… понравилась она ему. Она ему чуть не запулила в рожу стаканом.
- Она хорошая. Она верная.
- Чокнутая…
- Недотрога, так бывает.
- Зато ты у меня золото.
- Да, я сама тебя приворожила. Это ты мое золото.
Они встали под моросящим дождем и обнялись. Через шаг еще обнялись. Ненасыщаемая тяга друг к другу, влечение, благословенное небом, послужило им обоим во спасение.
Руль был не всесилен. Как выглядит Аня, никто из его людей не знал, и где она работает, вообще чем занимается, не успели узнать. Оставался один способ - сторожить входную дверь по известному адресу: день, неделю, месяц. Никто не приходил. Зашел однажды ненадолго Борис Лагутин - но трое сторожей не могли покинуть свой пост и проследить за ним, да и, наверное, бесполезно, как рассудили позднее: трогать его самого было не велено; обнаружить себя - недопустимо. Так и проглотили.
В то же время на совете у Харетунова решили взять Людмилу Лагутину, жену, - несмотря на то, что подчиненные настоятельно советовали "защемить" журналиста дочерью.
- Дочь намного чувствительней. Из-за дочки он станет идеально под контролем, - высказался Головкин, назначенный руководить планом.
- Нет… нет, - буркнул Харетунов после недолгого раздумья. Ничего не объясняя. - Жену. На подходе к дому. Или к работе.
- Дома не живут…
- К тому дому, где живет! - раздражился Харетунов. - Но только не! - не рядом с домом. И только одну ее. Запрещаю кого- либо зацепить!.. И… с нею… Не обижать…
Он уже знал, что дочь Лагутина - та девушка, которую он видел у своего друга детства. И он решил помиловать ее. Ему было наплевать давным-давно на всех друзей детства, на все дружеские и любые вообще отношения вместе взятые, и целительная, натуропатическая публика сильно раздражала его - но что-то в самой глубине души принудило его поступить так, а не иначе.
Подчиненные чутьем угадали, чего желательно хозяину. Поскольку их "хозяйство", не в пример банде Руля, несравнимо было мощнее и располагало более сильными средствами, - в кратчайшие сроки выяснили, где скрываются члены семьи Лагутина, он сам, место работы Людмилы, короче, вся информация была у них как на ладони.
Выпустив Аню из объятий, Митя оступился в рытвину, наполненную по щиколотку водой. Почувствовал, как холодная водица заползает в туфлю.
- Бр-р… стой, Аня. Подержи меня за локоть. Сниму туфлю, вылью…
- Что? полная? Папины дам тебе носки.
Наклонившись, стоя на одной ноге, он заметил нечаянно
вспышку огонечка от сигареты в тамбуре подъезда. Они с Аней остановились сбоку, под острым углом. Дом был многоподъездный, двенадцать этажей; Аня жила на четвертом.
Самый плохой вопрос был такой: что если это обычный человек?
Если бы знать наверняка, что бандит, все стало бы проще.
Они двинулись вперед, и Аня, не понимая, потянула его под руку к подъезду.
- Идем прямо. Не гляди туда, - Митя прижал ее руку локтем, увлек дальше, мимо входа в дом. - Идем-идем. Иди спокойно.
- Что случилось?
- Там стоит человек. Курит.
- Ну, и что? Что за глупости?
- Анечка, давай-ка теперь я буду командовать. Хорошо, что ты бесстрашная - пока тебя когтистый зверь за попу не ухватил. Немного, чуть-чуть слушайся - тогда не ухватит.
- Ты думаешь, там?..
- Не знаю. Я только понимаю, насколько серьезно. Ты - ребенчик; ты просто веришь, что раз со мной - значит, надежно.
Я рад, спасибо… Но, знаешь, не думаю, чтобы папа так уж зря паниковал. Не такой он человек.
- И что, мы не попадем домой?
- Не знаю. Надо придумать, где мне тебя оставить.
- Как оставить!..
- На несколько минут. В подъезд я хочу войти один. Меня никто не знает, мало ли, я тут живу…
- Я не хочу без тебя!..
- Аня, помолчи и слушай, что тебе говорят, - произнес он, хотя и на пониженных тонах, непривычно строго; она с удивлением повернула к нему лицо. - Ну-ну, некогда сейчас. Хорошо?
- Хорошо, - согласилась она. - Митя, но я правда боюсь без тебя.
- Ничего. Интересно, в другой подъезд сможем открыть код? В чужом подъезде ты будешь в безопасности. А я за тобой минут через пять-семь вернусь. Только стой спокойно, жди; все хорошо.
Они вошли в двери на другом конце дома.
Митя поднялся на три пролета лестницы, убедился, что никого нет.
- Мне здесь ждать?
- Да. Если кто-нибудь войдет в дом, сделаешь вид, что направляешься на выход. Не спеши. Наружу не выходи. А если кто-нибудь выходит, иди наверх, как будто ты вошла. В лифт не заходи - только на лестнице. Девушка кого-то ждет; кто-то сейчас подойдет к ней, думаю, так должно быть нормально. Ну, я пошел, не волнуйся.
Он приблизился к подъезду слегка раскачиваясь, ленивой походкой. Человек в тамбуре стоял, смотрел. Уже не курил. Притворился, что тоже только что оказался здесь; пошел наверх по ступенькам. Митя вызвал лифт.
- Полдвенадцатого есть, кореш? Сколько сейчас времени? - спросил человек из-за поворота лестницы, невидимый.
- Черт его знает, - небрежно ответил Митя. - Часы дома оставил.
Он вошел в лифт, нажал на восьмой этаж. Когда приехал, посмотрел наверх, вниз - никого не было. Спустился на седьмой этаж, так же посмотрел - никого. На шестой. На пятый. Тут внизу пролета, между этажами, стоял человек, впился в него глазами и, казалось, готов был сделать рывок к нему. Митя нажал на четвертый этаж - здесь находилась квартира Ани - двери лифта раскрылись.
На него смотрел, теперь уже сверху, тот же человек, в черной куртке, в черном свитере, поверх которого свисала тяжелая золотая цепь. Что-то такое, похожее на браслет, особенно разглядывать было некогда, он быстрым нервным движением переместил с запястья, натягивая на кулак.
Митя глянул вниз - там тоже стоял человек, задрав к нему навстречу лицо такого сорта, как если бы это было не лицо, а раздутый кирпич.
Верхний бандюга кубарем скатился на площадку:
- Стой, падла! Замри!..
Митя нажал на первый этаж.
Снаружи раздавался грохот и какие-то крики, слова ему было не разобрать, но он понимал, что бегут вдогонку за лифтом и предупреждают нижнего своего сообщника.
В его распоряжении имелись несколько секунд.
Он расслабился полностью. И поскольку их было трое против одного и их намерения, по счастью, не допускали ни малейшей двусмысленности, - он настраивал мышцы, все свое расслабленное тело на высшую точку концентрации и удара.
Внизу, лишь только дверь лифта раскрылась, Митя увидел наставленную в лоб ему пушку. И не успел бандюга закончить: - Выходи!.. Руки подними на затылок! - Митя в горизонтальном прыжке сдвоенным ударом ног вышиб у него из руки его поганую пушку и поразил в горло, попав в то место, где шея соединяется с грудью: бандюга свалился, пересчитывая ступеньки, из горла хлынула кровь.
Сверху, обогнав кирпичную морду, на Митю бежал черный с браслетом на кулаке.
Митя встал посреди площадки, и тот на скорости хотел сломать его, но в последнее мгновенье, неуловимое для простого смертного, Митя отпрыгнул в сторону, черный провалился мимо, и в долю секунды Митя подсек его, а ребром ладони нанес хлесткий, сокрушительный удар в основание черепа. Тот влетел в лифт головой вперед.
Движением ноги Митя вбросил его ноги вовнутрь, нажал на верхнюю кнопку. Дверь закрылась. Лифт уехал, увозя несчастного инвалида с места сражения.
Снизу ступенек, от входной двери, доносился натужный клекот тяжело дышащего первого бандита.
В этот момент наверху показался из-за поворота лестницы раздутый кирпич, спешащий на подмогу товарищам, в недоумении - если кирпичи способны недоумевать - что же здесь такое происходит и сколько у них объявилось врагов, сумевших учинить такое побоище.
Он на бегу лез правой рукой в карман, в спешке зацепился локтем за перила - его крутануло на месте.
Митя подпрыгнул, опустился вровень с ним и, применив захват, - бросил его. Бандит, перелетев ступеньки пролета, саданул головою в стену. Остался лежать ничком, раскинув руки, словно еще хотел взлететь по собственной воле. Позднее оказалось, что голова цела, только слышится гул в ушах, зато одна рука сломалась в предплечье.
Ну, что ж, прощайте, подумал Митя, оглянулся, все было тихо, если не считать клекота внизу. Вот теперь я вас прощаю, - вспомнил он философский разговор с дядей Светом и с Аней.
Не до свидания. Навек. Вы сами хотели - я не виноват.
Он вышел из дома, захлопнул дверь.
Все, ребята, подумал он о семействе Ани, квартиру можете заколачивать. Отжили. Сюда через пять лет не советую приближаться. Не спасет никакая милиция, никакая ФСБ.
Придется Ане новую одежду покупать. И все - заново. Не беда: Бог даст, заработаю.
Поздно ночью у Руля в одном из пристанищ происходила разборка. Третий, последний, крестник Мити - тот, что имел похожую на кирпич физиономию, - по прозвищу Бампер, когда вернулось сознание, несмотря на сломанную левую руку, сумел втащить в автомобиль двух товарищей и по ночной Москве благополучно добрался в родные пенаты. Здесь уже сподвижники отвезли тех в круглосуточную "скорую помощь" - у черного вместе с повреждением шейных позвонков обнаружилась черепная травма, он был без памяти; у самого первого, караулившего внизу, были сломаны горловые хрящи, наблюдалась перемежающаяся потеря сознания, он задыхался.
Руль никак не мог смириться с случившимся, в голове не укладывалось:
- Чтобы один-единственный фраер сломал целую бригаду!.. Ну, приемы, ну, каратист… у вас пушки были! Вы что? Первый день на свет вылупились!.. И ты, Бампер, во второй раз обосрался! Кто Кассира упустил?! Ноги унес - убитого Нипеля бросил!..
- Автоматчики… с автоматами, Руль, - зажимаясь от боли, оправдывался Бампер, - я говорил…
- А теперь, говорят, его убили. Кто? Нас обошли!.. И этот фраер-каратист - кто он? зачем он? Случай? Откуда он взялся?
- Хрен его знает. На лифте спустился.
- На тот самый этаж?
- Сначала поднялся на верхотуру. Потом спустился.
- Выходит, он вас искал? Не сходится что-то, не сходится - если он из тех, что Кассира схарчили, почему один? почему без оружия? Неужто такой он у них супермен, что были уверены, что вы трое его одного говна не стоите?.. Рискованно. Нет. Не понимаю. Почему вы на лестнице были?
- Сперва сидели в машине… Окна у них темные всю дорогу… Потом Кардан говорит: пошли внутрь, у меня предчувствие - сегодня объявятся.
- Это точно, у него чутье как у гиены, наперед угадывает. Ну, про себя он не угадал.
- Руль, - подал голос приближенный его Сигнал, - может, взорвем к чертям квартиру?
- Зачем? Нам нужен журналист. Чего добьемся?
- Поглядим после. Толпа соберется, мусора, собаки, зеваки. А мы поглядим. Иначе как их отыщем? Все одно что иголку в стоге сена. Если они попрятались, неизвестно где.
- Ну, его-то знаем. Где он, и какая внешность. Плохо работаете. Он обязательно со своими встречается; по телефону-то, голову ставлю, беспременно разговаривает.
- А где телефон? Он полностью испарился. Я, положим, ему дозвониться могу. Через секретаршу. Договорюсь на какое время, и он будет говорить, как миленький. Но откуда сам он звонит, мы не знаем.
- Значит, так. Подкараулить на работе, после работы. Создаем сеть - на машинах и пешими. Узнать, где он бывает в течение дня. Проследить вечером: он должен нас вывести. Если не выведет на жену или дочь напрямую - его хата будет, номер телефона будет, и все просечем.
- Добро, - сказал Сигнал.
Посреди ночи он вбежал к Рулю с сенсационной новостью, чуть ли не в минуту полового акта, рискуя жизнью, ибо какое животное не озвереет, если его оторвать от самки при начале томления плоти.
Руль, нагрузившись после делового разговора, отсыпался в объятиях красотки-манекенщицы, новой избранницы, для которой авторитет набитого кармана, ореол тугого кошелька, превыше любых прочих качеств, обернулся беззаветной притягательностью.
Возникшая обоюдная страсть и полное взаимопонимание, пожалуй, могли бы завершиться законным браком.
Хотя Руль никогда не женился. Ему, с его средствами, доступна была на выбор практически любая женщина. И ему постоянно требовалось подстегивать остроту ощущений, требовалась смена обстановки, перемена облика партнерши, резкие контрасты. Все- таки великая обуза - опыт и возраст.
Несмотря на то, что в своем кругу он имел славу сущего мясника, - в отношении многочисленных избранниц он отнюдь не был Синей Бородой: бывшие, брошенные и оставленные, они все благополучно здравствовали, он их одаривал дорогими подарками и многим обеспечил их существование.
- Ты чего, Сигнал? Омон на нас едет? - Он приподнял голову на подушке, с трудом разнимая опухшие веки, хрипло откашливаясь. - И так - блядь! - без отпуска десять лет работаешь!.. И ночь не спишь!.. Ты чего? Охренел? Врываешься… А ты лежи! - приказал он женщине, ладонью придавливая лицо ее в подушку, и она замерла без звука, закрыв глаза, словно ее и не было на огромной двуспальной полированной кровати, привезенной из далекой Америки и приобретенной Рулем по той единственной причине, что не нашлось во всей Москве и в самых фешенебельных мебельных магазинах другой, дороже этой. - Говори. Я слушаю.
- Руль, засекли журналиста!.. Дикий случай! Мы засекли его!.. У него жену уперли. Кто-то еще охотится на него, представляешь? Он с горя в открытую всю дорогу по всем номерам: и с матерью, и с дочерью, и с одним родичем… Уперли жену. Похитили, представляешь? Прямо из газеты до ночи звонил.
Руль выругался многоэтажно.
- Опять нас обошли!.. С Кассиром в прошлый раз. Теперь с журналистом. Что происходит?! Дочка, говоришь, известна?
- Да. Характерный момент: из акционерного общества недвижимости, где покойный Кассир восседал, вечером вышли на журналиста. Разговор был не короткий.
- Кассира-то нет.
- Там сейчас новый, наверное, появился.
- О чем был разговор?
- Врубили помеху - ничего не слышно. Только схватили по номеру, что это они. Пока искали противопомеху, они отвалили. Но, Руль, он перед нами теперь голенький. Только прикажи.
- Хочу знать, действительно с нами кто-то в одну дуду дует? В одну дырочку залезть хочет? Лежи, лежи… Недвижимость, мы, и еще третий, - он развел руками. - Сигнал, врубай всех своих - и тут же делаем! Срочно надо, шутишь, что ли? Баллон, Кардан… и все мы под ударом.
- Кардан вдобавок со сломанным горлом в больнице, - сказал Сигнал.
- Вот еще что. Эти кассиры, условно говоря, давят нас по всем флангам. Похоже, его отсутствие - не великий урон для них: они как Змей Горыныч стоголовый… Так вот, все внимание на них. Все адреса, какие накопил: банк, контора недвижимости, всё- всё. Мы должны знать паханов ихних - кто они и чем занимаются. Я хочу с ними разобраться… ну, понимаешь? Они нас столько подставляют - и вчера к тому же сломали троих. Нам не житье, пока они рядом, дышат нам в рожу!..
- Добро, - сказал Сигнал.
ГЛАВА 8. ТЯЖКАЯ НОЧЬ
- Что с тобой, бабушка? - спросила Аня, как только они открыли дверь и увидели заплаканную, всю какую-то съежившуюся, понурую бабушку.
- Слава Богу, вы целы-здоровы! - бабушка бросилась обнимать ее и разрыдалась. - Люду похитили… Папа звонил. И Светозар Павлович звонил… несколько раз… Волнуются за тебя…
- Ой!.. - начиная плакать, произнесла Аня. - Маму похитили… Кто? Зачем?
- Папе позвонили на работу.
- Кто?
- Эти… бандиты.
- Выкуп хотят?
- Я не знаю. Чего они хотят… Я вся извелась - и Люда, и так поздно уже, а вас нет… Беда!.. - Она вспомнила, каким ужасом обернулись несколько вечерних часов, сердечную боль и тревогу за жизнь внучки; новые рыдания сотрясли ее. - Беда!..
- Погодите. Погодите. - Митя, попав в середину женских слез, почувствовал себя настолько неуютно, казалось, мурашки забегали по всем нервам и по поверхности кожи, он был готов на что угодно, лишь бы остановить обильный поток переживаний. - Может, не так страшно… Анечка, любимая… Бабушка… Погодите…
- Где она-а?? - плакала Аня. - Зачем?.. Лучше меня-я…
- Не надо говорить лишнее. Анечка, успокойся, не надо… Придется про наши сегодняшние дела рассказать Борису Михайловичу; теперь никуда не денешься - он должен знать.
Аня прислушалась к его словам:
- Митенька, он мне голову оторвет…
- Нет, нельзя от него скрывать. Все одна шайка… Ясно, они его не оставят в покое. - Он подумал, удивляться можно одному - почему так долго раскачивались. Черт побери, хотел бы я знать, после Людмилы Павловны осада снимается, или все равно для Ани угроза и для Бориса Михайловича?.. - Бабушка, откуда он и Светозар Павлович звонили сюда?
- Не знаю, Митя. Светозар Павлович от себя, я полагаю… А Боря? С работы, из редакции…
- Из редакции… Он ведь сам запретил Ане перезваниваться.
- Голову потерял… Что? - ты думаешь, у меня для Ани небезопасно?
Митя молчал и думал. Аня сказала: