- Мите завтра на работу первый день - и вдруг такое…
- Заинька, не думай об этом. Все же я бы тебя на время увез отсюда.
- А бабушка?
- Никому дверь не нужно открывать - и полный порядок… Звонить будем из автомата. А если что - бабушка позвонит Борису Михайловичу в редакцию, или дяде Свету… это уже все равно. Ты понимаешь, самое противное, чтоб ты хвоста за собой не прицепила - тогда они вплотную зависнут над тобой.
Бабушка суетливыми движениями, не замечая, теребила одежду на себе. Она, не отрываясь, смотрела на Аню, как смотрят старые люди, пристально и самозабвенно, как будто сливаясь с дорогим человеком:
- Так поздно… метро не ходит. Собаку хороший хозяин за дверь не выгонит. Но если опасно - внученька, я вас отпускаю, уезжайте. Уезжайте сейчас. Мне так страшно за тебя.
- Мама… Я хочу позвонить. Теперь можно? - Она с умоляющим видом повернулась к Мите.
- Конечно, если несколько раз звонили… Я надеюсь, все будет хорошо, не волнуйся, заинька.
- Правда? Все будет хорошо?
- Наверняка, папа поднял всех на ноги и… ничего плохого не будет. Я немного представляю себе эту публику. Раз оставили в живых - все будет хорошо.
В продолжение последнего часа в его сознании возникала, озаренная мгновенной вспышкой, некая химера, казалось, невероятная, неправдоподобная. Двери лифта открываются на первом этаже, в лоб ему нацелено дуло пистолета, он совершает бросок… Но лицо - лицо, которое он не должен был увидеть; кажется, не успел разглядеть, что там за черным отверстием дула находится какое-то лицо, - оно не только отпечаталось в памяти, но вызвало из небытия отчетливое видение таких же точно черт, принадлежащих человеку, стрелявшему с заднего сидения, из глубины бесцветной легковушки. В такое он не смел поверить: он никого не заметил, помнится, он в ту минуту вообще не видел никого в легковушке…
Борис Лагутин не сидел на месте. Бледный, с пересохшим, плотно сжатым ртом, он мерил шагами кабинет главного редактора.
Его мучили тяжелые угрызения совести. После опубликования очерка протекло более месяца. Убийцы из лихоборской группировки оставались на свободе. Сняли министра - но ничего не изменилось в жизни города по существу. Так же процветал рэкет, и так же убивали и похищали людей, и фантастические финансовые средства, соизмеримые с годовым бюджетом громадной супердержавы, растворялись в воздухе. Людмила была права - ничего не изменилось. А теперь ее взяли и держат в неволе подонки - из-за его дурости, инфантильности, честолюбивого зазнайства!
Тщеславное стремление к нравственным высотам, к жертвенной борьбе - оборачивалось испытаниями для его близких, дорогих людей.
Ему мерещились ужасы; воображение рисовало самые мрачные картины нахождения Людмилы в грязных, чужих руках.
В первый момент он потерял голову, из-за этого допустил ошибку.
Беспокойство за дочь заставило забыть об осторожности - Борис из редакции стал названивать родственникам: продуманная конспирация была сломана. С некоторых пор никто не сомневался в том, что радиоперехват у мафии поставлен идеально. Борис вскоре опомнился - но было поздно.
И все-таки вечером, когда позвонивший Ролану Сергеевичу человек намекнул, что представляет лихоборскую группировку и они удерживают жену Лагутина, - Борис заподозрил обман.
Человек объявил: жене Лагутина никакого не причинят вреда, более того, хоть сегодня освободят, если… - если газета выполнит некоторые условия, а Борис Лагутин свяжет себя словом. Они не угрожают. Они уважают свободную прессу. Но пресса должна уважать их вовсе не такие трудные для выполнения пожелания…
- Это не лихоборская группировка! - заявил Борис. - Те просто стреляют. А если бы они - потребовали бы совсем другое… Это - Харетунов.
- Депутат-пахан? Да?! Испугался, что вширь копнем?.. и слишком глубоко… Импортные махинации. Принадлежность валютных пунктов. Вот за что волнуется! Полюбовные отношения с Центробанком и Управлением налогов… Недавно слышал его выступление - он очень неглупый. Очень!
- Вне всякого сомнения - будь он проклят!..
- Никто от него не искал с тобой встречи?
- Нет. Нет желающих подставить глотку под нож: верная смерть. То были мои наивные фантазии.
- Ну, что ж, примем все их условия, - сказал Ролан Сергеевич, берясь за маленькую черную трубочку и набивая табаком. - А там видно будет. У нас нет сил с ними бороться - подчинимся: жену твою надо выручать… Перестань нервничать, Борис! Ничего фатального не случилось, завтра она будет с тобой.
- Дай Бог, дай-то Бог… У меня дочь, у меня мать.
- У меня мать, и сын, и жена…
- Почему они меня просто не ликвидировали! Меня!.. Отыгрываться на невинных людях!..
- Э-э!.. Э-э!.. Лагутин, опомнись. Ты заговорил о гуманности бандитов… Просто ты им мертвый не нужен.
- Да! Они хотят манипулировать мною живым!.. Горе нам! МВД; Госбезопасность - разве не могли они остановить вакханалию изуверства!.. Но мы с тобой сидим сейчас и не чирикаем. И даже в мыслях нет обратиться к ним за помощью!
- Разумеется, ни в коем случае. Ты все отлично знаешь. Сами договоримся, только сами. Обратиться к ним - все равно, что сообщить мафии, что мы объявляем ей войну. Утечка информации у них, не в пример нам…
- Я бы ни о чем не жалел, но… бессмысленно. Никакой реакции, никакой подвижки вперед, вбок, куда-нибудь! Ничего. Не знаю, что делать. Руки опускаются.
- Ты бы видел, какие запоры дома у меня, живем как в осажденной крепости… Мрачно живем, темно… Зато "Московская газета" звучит!
Борис промолчал. Сел у окна и опустил голову на руки.
- На полтора-два часа выделишь машину?.. Я с ума схожу: как она там? ночью одна у бандитов… Кошмар!..
- Где ты будешь искать?
- Нет, машина нужна - отвезти дочь и мать в безопасное место.
- Для йога ты слишком нервный. Как у них говорится? - страдания земных радостей и печалей не потревожат его внутренний мир - не будет потрясен никаким тяжким горем - беспокойство не будет мучить его… Очень красиво.
- Шутишь?
- Ну, что ты? Я вспомнил сейчас, - Ролан Сергеевич пустил клуб дыма, - что наша журналистка Катя Паншина сочинила детектив, больше двух строчек невозможно прочесть - так грязно написано - в нем тоже похищают женщину, и целый клубок надуманных перипетий… В жизни все проще. Либо пулю, сразу. Либо - тот тип сказал, что позвонит - принимаем их условия - твою Людмилу отпустят. Вот и конец истории.
- Не сглазь. - Борис опять пошел по кабинету. - Какая йога? Чтобы заниматься йогой, надо жить в башне из слоновой кости - не выходя! Как мой брат двоюродный, намного меня старше: ему за шестьдесят. Я к нему отвезу моих. Человек смолоду отодвинулся от любой бесчеловечности - от власти, каких бы то ни было чиновничьих, партийных, групповых зацепок. Живет концентрированно и отрешенно. У него нет мешков под глазами, как у нас с тобой! А я… Да, конечно, воздержание, и голодание - но в промежутках все время нарушаю, и даже понемногу пью. Но иначе нужно отказаться от всех наших битв!.. не прикасаться, не влезать…
- А как ты думаешь, Борис? Паучья сеть Харетунова - с банками, с прочими структурами - достигает самого верха? или он на втором, даже на третьем уровне по значимости?
- Судя по последним аукционам, от верха его оттеснили. Он туда не пробился. Там другие. Все же он - конечно, они все бандиты, все друг друга стоят - он в прямом смысле держит банду с киллерами, вооруженной фалангой…
- А те не держат?
- Кхм… кхм… Тем по закону… положено…
- Хотелось бы выйти на главного пахана. Я бы рискнул - сгореть звездою яркой - на мрачном небосклоне - один раз все поставил бы ва-банк!
- На вечер… еще на вечер накануне необходимо запастись билетом на самолет. В Аргентину. В Австралию. В Антарктиду. И то не спасет.
- Хоть помечтать…
- Отборный дивизион истребителей. А нет, так космическая ракета. Повсюду дотянутся… Но твои мечты мне по нраву. Мы как хирурги, тоже вскрываем гнойники. Прости меня, Ролан, я сейчас - твердокаменный кусок льда… Мне бы дожить до разрешения напасти вот этой… Ожидание так муторно!
- В дальнейшем постараемся делать все возможное, чтобы уберечь близких.
- А что возможно? Молиться. Господу.
- Надеюсь, придумаем. Есть одна фирма, дорогая, правда. Но - окупится. Чтобы не становились мы кусками льда. В конце концов, скажется на качестве газеты!
- Не звонит еще?
- Пока нет. Не волнуйся, у них четко.
- Пойду звонить брату. На другой этаж. Дочери могу от себя позвонить - тот адрес я уже впопыхах раскрыл.
Борис попросил Александра Евгеньевича двоюродного брата встретить их ночью - троих… нет, четверых, кажется, Аня с мужем, за полтора месяца видел ее однажды мельком. Двоюродный брат жил один, что было очень удобно; мать Бориса приходилась ему родной теткой.
Поздно ночью он перевез на редакционной машине Аню, Митю и свою маму, которая никак не хотела в такой спешке покинуть родные стены.
Он уговорил ее взять самое необходимое; обещал завтра заехать за остальными вещами, какие она надумает.
Оставив на попечении у Александра и настоятельно попросив отсюда и сюда не звонить ни в коем случае, Борис возвратился в редакцию, в свой кабинет.
- Папа, а дядя Свет? Он и тетя Лена не в себе…
- Я ему сразу позвоню… Похоже, крепкая банда ополчилась на нас. Они захватили маму недалеко от ее работы. Значит, они знали заранее. При таком случае еще один пост ставить - чрезмерная роскошь…
- Маму скоро отпустят?
- Отпустят, - подумав, ответил Борис. - Спи спокойно. А по улице ходи с оглядкой - на работу, с работы…
- После работы я буду заезжать за Аней, - сказал Митя.
- Так, хорошо. У Светозара появляться нельзя, у бабушки нельзя - по моей глупости. У нас с самого начала нельзя. Остается здесь - надо беречь этот дом, ребятки. Вы шпионских фильмов, кажется, насмотрелись во множестве, как надо себя вести знаете…
- Можно к тете Лене.
- Я туда поселю маму.
- Они знают ее работу.
- Да. Не будет работать какое-то время.
- Я могу, - сказал Митя, - у моей родни поселиться вместе с Аней.
- Пока живите здесь. И прошу, доча, не делай больше глупостей. Нужно было меня спросить.
- Прости, папуля, пожалуйста… - Она обняла его за шею, целуя в губы, и заплакала.
У него увлажнились глаза:
- Не плачь, Анечка… я верю и все сделаю… с мамой обойдется.
- О… мне страшно…
- Не плачь… Мне надо ехать…
Как ни странно, если не считать волнения за оставленных близких, спокойнее всех ночь прошла у Людмилы.
Первый час, когда ее похитили и везли в машине, надев повязку на глаза, но руки не связывали, а потом где-то за городом ввели в дом и она должна была поневоле привыкать к новой обстановке и своему положению пленницы, - первый час был тревожен и неприятен. Удручающе действовало само осознание несвободы, грубого захвата, свежее воспоминание, как ее втолкнули в автомобиль, отпихнув от нее близкую знакомую, с которой они мирно шли к метро. В ушах еще продолжали раздаваться стартовые звуки ее нового существования - угрожающие, жесткие, запугивающие слова: едва втолкнули в машину, та с места в карьер развила бешеную скорость, завизжав покрышками.
Но чуть позже в комнату ее заточения вошла симпатичная девушка, удивительным образом не похожая на разбойницу, скорее - на добрую фею, ласковую и сочувственную. Представилась Наташей. И стала ободрять и утешать Людмилу, так что у нее возникла шутливая фантазия на тему порядочной девушки, похищенной бандитами и принужденной выполнять их поручения. Вот так и меня оставят здесь насовсем, пошутила сама с собой Людмила, и я забуду белый свет, и прежнюю жизнь. И буду приветствовать новую узницу.
- Не огорчайтесь, - говорила Наташа, ни на минуту не оставляющая ее без внимания, - вас в ближайшие дни отвезут домой. Может быть, уже завтра. Здесь хороший дом, вы в нем почетная гостья… и здесь хорошая кухня…
Ближе к вечеру Людмила с аппетитом поужинала, они вдвоем посмотрели телевизор, побеседовали на манер двух светских дам - и отошли ко сну.
Для вечернего туалета нашлись и полотенца ослепительно чистые, и предусмотрительно в ванной комнате лежала запечатанная зубная щетка, и паста. И постель оказалась отменная.
Наташа и на ночь не оставила ее без опеки, поместившись в этой же комнате на другой кровати.
Людмила спала без сновидений, крепким, здоровым сном.
ГЛАВА 9. ДЯДЯ СВЕТ ДЕЙСТВУЕТ
Светозар Павлович был из породы людей, которых обывательское мнение определяет коротко и недвусмысленно - идиот. У него имелась куча знакомых, таких же бессистемных, безрежимных, не всегда таких чистых сердцем и возвышенных, как он, но обязательно жаждущих свободы, плывущих по волнам творчества, строящих свою жизнь и свою деятельность так, как им хочется, без оглядки на сиюминутную выгоду, на мельтешащую свору карьеристов и неутомимых добытчиков денег, денег и денег.
Последнее они полагали неоправданной глупостью и, лишенные какой бы то ни было зависти, если и обращали внимание на чье-нибудь богатство, то лишь с одной целью - держаться от него подальше.
Светозар Павлович, дипломированный врач, в далекие годы молодости увлекся так называемой нетрадиционной медициной, много учился и познавал в том направлении, и в итоге бросил службу, полностью ушел из общественной жизни. Он сочинял стихи, ходил на всякие поэтические сборища и чуть-чуть печатался. Он, конечно, был умен, не глупее Харетунова и ему подобных, но если человек полный бессребреник - разве он не идиот?
Вполне понятно, что предыдущий его брак разрушился; с сыном он сохранял отношения, но, к великой печали, тот вырос чужим и в большой степени лишенным родственного сыновнего чувства.
Не парадокс ли, думал иногда Светозар Павлович, что сын доставляет ему меньше радости и удовольствия, а что отраднее встречаться с племянницей Аней, которая одним появлением согревает сердце.
Само собой разумеется, женой его могла быть только женщина, родная по духу, разделяющая его мироощущение, его жизненные принципы и цели. И, что немаловажно, способная с легкостью выносить его бессистемный образ жизни, налеты ватаг посетителей, раздачу налево и направо всего, что кому-либо могло понадобиться, неизменные проблемы с деньгами, при том что, занимаясь успешно - весьма успешно - целительством, Светозар Павлович мог бы сколотить приличное состояние.
Но он не хотел, ему претило, он как будто боялся становиться богатым человеком, накапливать деньги, имущество. В самом основании его души имелся некий запрет. Он избегал роскоши. Единственно, с чем он мирился, - громадные размеры квартиры, да и то лишь потому, что появлялась возможность неограниченно размещать приходящих и приезжающих, больных, инвалидов, находящихся в процессе излечения, знакомых, полузнакомых и вовсе неизвестных и сомнительных. Не говоря о друзьях поэтах, художниках, музыкантах, дрессировщиках - однажды у них два дня жил человек со змеями, уверяя, что они неядовитые и неопасные.
Сами они - при их безрежимности - животных не держали. Известно, что собака требует ухода более ответственного, чем грудной младенец. А это было неосуществимо. Светозар Павлович, отказываясь от приема пациентов, утром и перед сном вечером длительное время сидел в позе лотоса: он медитировал, упархивая из окружающей обстановки в иные миры, по пути время от времени складывая в уме свои особые, только ему присущие, стихотворения, гимны, целые поэмы. По окончании медитации он иногда заносил их на бумагу, иногда - нет; они оставались кружиться в его сознании своеобразными переплетениями и обрывками нитей, волокон, медленно вращающимися в невесомости пространства, истончаясь или увеличиваясь, рождая новые необычные метафоры и рифмы, окрашенные в неземные цвета.
Он не ложился спать до глубокой ночи. Ждал каких-то сообщений. Но никто не звонил.
Светозар Павлович пытался дозвониться домой к матери Бориса, никто не брал трубку. Он так и не узнал, вернулась ли Аня, прихода которой ожидала бабушка.
Он нервничал и сердился - чего никак нельзя было делать, - сидел у телефона, слонялся по квартире, не представляя, что можно предпринять в его неведении.
Людмила, младшая сестра, была его любимицей.
В отчаянии он позвонил к ней на квартиру; но там, конечно, никого не было.
В этот вечер у них остался с ночевкой Данила, который, отложив гитару, с грустью провожал глазами Светозара и Катерину: она подходила к мужу и задавала вопросы, пыталась успокоить, а тот отвечал отрывисто, мрачно, не похоже на себя.
- Да ложитесь вы спать! Не крутитесь под ногами. Утро вечера мудренее.
- А ты? - спросила Катерина.
- Я думаю, - ответил Светозар, забираясь с ногами на диван рядом с телефоном и поджимая под себя ноги. - Вечером мне звонил Боря… Я звонил его матери… А теперь как сквозь землю провалились. Самые дикие могут произойти вещи. Я не могу поехать - я не знаю адреса: никогда не был в доме у нее. Разве что по номеру телефона… Страшно подумать, что с ними случилось!
К трем часам ночи, потеряв всякое терпение, он набрал домашний номер Леонида Харетунова и не сильно удивился, когда друг детства, не заставив долго ждать, проговорил внятно, как будто поблизости, грубо и к тому же хрипловато спросонья:
- Да… Что?.. Ты, Светлый? Говори.
- Леня, у тебя широкие связи и широкий кругозор. Прости меня, что разбудил… Только ты мне поможешь. Бандиты похитили мою сестру… - И он стал рассказывать, когда и как это произошло.
- Да знаю я…
- Откуда ты знаешь? - растерянно переспросил Светозар.
- Знаю, как у них делается. Кто похитил, сказали?
- Кажется, лихоборская группировка.
- Ясно. Ложись спать. Утром попробую прояснить обстановку и… уверен, ничего плохого…
- Леня, я не могу ничего не делать до утра!.. Неизвестно, в каком она состоянии. Неизвестно, жива ли она…
- Жива, жива…
- Тебе легко говорить!.. Потом - пропала моя племянница, дочь сестры. Должна была приехать вечером к бабушке, я звоню - они все пропали. Аня… ты, кажется, видел ее у меня. Произошло что-то страшное!..
- С твоей племянницей вовсе ничего не должно произойти…
- Может быть, у тебя есть возможность в управлении внутренних дел или по твоим каналам - парламентским или какая-нибудь охрана у тебя - попросить проверить срочно!.. Может быть, еще удастся предотвратить…
- Светлый, извини, сейчас ночь. Ничего не могу сделать. Утром попробую…
- Тогда я сам сейчас еду к бабушке!
- Не делай глупости. Ложись спать.
- Ладно, спи. Извини, - и он повесил трубку, огорченный, что ничего не добился, недовольный собой, что унизился до роли просителя - у этого прожженного типа, давным-давно, еще в детстве, свойства души не составляли ни для кого секрета.
"Да поезжай хоть к бабушке, хоть к матери!.." с раздражением выругался Харетунов, услышав короткие гудки. Он знал, что заснуть уже не сможет, - проклятый идиот вторгся посреди ночи! Но что же в самом деле могло произойти с этой бабушкой и с племянницей? Работа Руля? Нельзя допустить, чтобы Руль из журналиста веревки вил. А сейчас идиот - детский сад, в соотнесении с матерыми шакалами, - отправится к ним прямо в когти. И - конец. Натуропат ясновидящий, он мне еще как пригодится!..