– Каюсь, я действительно несколько преувеличил сейчас значение пропавшей книги, – помолчав, сказал Загробницкий. – Но ее значения лично для меня, и, как мне кажется, еще по меньшей мере для одного человека, о котором я вам говорил, переоценить невозможно!
– Вы имеете в виду вора? Или, точнее, главного заказ– чика кражи? – деловито уточнил Игорь.
– Нет, вовсе нет, – покачал головой Загробницкий. – Увы, я сам не знаком с этим человеком, но знаю, что он, как и я, пытался в одиночку, самостоятельно расшифровывать тайну античного Б-линейного письма. Дело в том, что в пропавшем издании целиком приведены многие надписи на кносских таблич– ках и, по идее, любой может попробовать…Тогда, в прошлом веке, издатели не жалели места на подобные вещи, хотя теперь непосвященные могут сильно удивиться – целые страницы в ка– ких-то закорючках! Но на полях – извините за грубость речи – сворованной мной книги, я видел также и другие закорючки, сделанные кем-то карандашом или перьевой ручкой, которые на– водят мысль о том, что не только я один такой безумный, нет, не один только я…
– Господи святой Боже, наш заступник, – пробормотала Бабуся. – Ведь от такой учености и свихнуться не мудрено, того и гляди, все мозги из ушей вылезут. Куды ни плюнь – тотчас попадешь в какого-нибудь… мудреного анчутку…
– В какого анчутку? – быстро вскинул голову Загроб– ницкий, и Игорь даже не понял, что его так заинтересовало.
Ведь ясно же было, что Бабуся имела в виду кого-то из многочисленных представителей враждебной ей нечистой силы, которую она, в зависимости от настроения, называла то дь– явольским отродьем, то анчутками, то аспидами, то сатанинс– кими копытами, и невозможно упомнить, как именно еще.
– Ну, в такого – в анчутку! А чего?
– Нет, ничего, не важно…Просто у нас, в тарасовском университете есть один профессор, мой самый заклятый враг, которого студенты, как я слышал, за вредность тоже называют "анчуткой", – нехотя проговорил Загробницкий. – Вообще-то полная его фамалия – Модест Матвеевич Анчуткин…
– Глянь-ка – он еще и Модест! – удивилась Бабуся. – Уважаемый, небось, человек! Вот его-то я сейчас, этого само– го Анчуткина, и имела как раз в виду!
– А вы его откуда знаете? – поразился Игорь, в упор глядя на Бабусю.
Ему было совершенно непонятно, когда это и каким обра– зом неграмотная старушка умудрилась перезнакомиться с основ– ным университетским профессорским составом?
– А мне вон тот про него говорил, наш рыжик, – отве– тила Бабуся спокойно, – тот, который у нас в чулане всю ночь просидел-промаялся…
– И вы что же – о чем-то с ним ночью еще без меня разговаривали? – не мог поверить собственным ушам Игорь.
– Было маленько, – кивнула Бабуся. – Вот он про это– го "анчутку", или вашего Анчуткина, мне и ляпнул!
– Как – про Анчуткина? Опять – он? Неужели опять – он, Модест, гад ползучий? – сразу же задрожал от негодова– ния Загробницкий. – Этот человек и так мне всю жизнь, бук– вально всю жизнь, испортил!
– Многоуважаемая Евдокия Тимофеевна, – серьезно про– говорил Игорь, показывая рукой на свободный стул. – Вашими замечательными оладьями мы уже сыты, но вы теперь, пожалуйс– та, присядьте с нами и расскажите спокойно, что, когда и по какому поводу рассказал вам "рыжий", то есть, пардон, Сергей Лисицын…
Баба Дуся послушно вытерла руки о свой фартук и с го– товностью присела рядом с "чересчур шибко умными" мужчинами, зная, что и она – совсем не промах!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПО СЛЕДАМ "АНЧУТКИ"
То, что поведала Бабуся, для Игоря оказалось полной не– ожиданностью.
Оказывается, среди ночи, а вернее, почти уже под утро, баба Дуся вдруг затеяла писать письмо в деревню своей зака– дычной подружке Прасковье Петровне, которую Бабуся называла не иначе, как "Парашкой", а то и вообще "Парашей", вызывая у молодежи какие-то тюремные ассоциации.
– Извините, какое письмо? – не понял с первого раза Загробницкий.
– Да такое, самое что ни на есть обныкновенное, – по– яснила Бабуся. – Вовсе не такое, о каком вы тут толкуете, не Бе и не Ге-письмо, а такие, что почтальонши разносят иногда вместе с пенсиями. Мне чего-то Параша второй раз уже приснилась, вот, думаю, дай-ка я ей напишу хоть пару строк, чтобы от души отстала маленько…
– Но почему среди ночи? – удивился Игорь. – Мало вам, что ли, другого времени?
– Да оно, может быть, и немало, да только вы когда в полночь в дом завалились, так тут же сами весь сон мне и сбили, – а мне как раз про Парашку снова начали показывать! – так я потом только зря ворочалась, а заснуть уже все рав– но не смогла. – сказала Бабуся, укоризненно глядя на Игоря. – И к тому же буквы всякие и закорючки ваши – хоть в книж– ке, хоть на бумаге – лично на меня сразу же сон навевают и действуют получше любого снотворного.
– Вот как? – с интересом поправил очки на носу Алек– сандр Иванович. – А у меня как-то…почему-то…что-то… наоборот. Сплошная бессонница!
– А ты как-нибудь попробуй по-моему: медку на ночь по– есть, да письмо кому-нибудь начать писать – безошибочно действует! – посоветовала баба Дуся. – Я пока все буквы вспомню, пока на бумаге накорябаю, гляжу – а уже храпеть начинаю, прямо за столом…
При словах "буквы вспомню" Игорь не удержался от улыб– ки.
Надо же, ему, например, не нужно вспоминать буквы и слоги, но вот сесть написать письмо все равно себя сроду не заставить – не получается!
Порой заглянешь в телефонную книгу, прикинишь в уме: вот этому хорошо бы чиркнуть хотя бы пару слов, да и по это– му адресу неплохо было бы направить весточку, но тут же все благие намерения откладываются на какое-то неопределенное "потом".
А Бабуся увидела во сне подружку, и тут же взялась за листок бумаги, хотя для нее написать письмо в деревню, на– верное, так же трудно, как Игорю связать крючком кружевной воротник.
Игорь подумал: да, совсем другое поколение, которое продолжает хранить традиции, пусть даже и таком смешном ви– де, как его Евдокия Тимофеевна.
Итак, усевшись среди ночи писать письмо, Бабуся тут же обнаружила, что не может точно припомнить, как правильно пи– шутся многие слова.
Все "шибко грамотные" в доме давно спали, а отправлять письмо, буквально переполненное ошибками (Прасковья куда бы– ла более грамотной, чем баба Дуся, и даже одно время работа– ла в школе учительницей младших классов!) Бабусе все-таки не хотелось.
И тут она услышала, как за стенкой в чулане возится и тяжело вздыхает рыжий арестант.
Сергею Лисицыну не спалось – он бессонно кумекал, как ему следует дальше себя вести.
– Сынок, – тихонько постучала ему в дверь Бабуся. – А, сынок! Ты там чего, не спишь, или чего?
– Какой я тебе сынок? – нехотя огрызнулся "рыжий". – Совсем, что ли, офонарела, старая? Чего пристала? Ну не сплю, а тебе чего? Подкоп я тут у тебя делаю, под бетонную плиту…
– Ну, внучок, а если хочешь – правнучек, мне ведь без разницы, – нисколько не обиделась баба Дуся. – Ты мне только скажи, как правильно написать слово "шишнадцать", "шиш" или, может, "шаш"? А то я тут письмо пишу, сомнева– юсь…
– Ну, ты даешь! – помолчав, проговорил "рыжий". – На фиг тебе?
– Да вот, хочу написать, что недавно мне тут в городе на базаре пришлось на целых шишнадцать рублей лука и морквы всякой покупать, а у моей Параши, да и у меня самой раньше этого добра бесплатно целый огород был засажен, как грязи везде понатыкано. Обидно мне очень стало!
– Обидно ей! – проворчал за стеной арестованный. – А вот мне если "шишнадцать" лет ни за что ни про что припаяют, думаешь, не обидно будет?
– Как же, тоже обидно, – согласилась Бабуся.
– Выпусти меня, бабулечка, а? – воодушевился вдруг Серега. – Ну чего тебе стоит? А я больше не буду, бабулеч– ка, плохо себя вести, я сразу исправлюсь, хорошим стану, но– вую жизнь сразу начну! Давай, пока все спят, а? Никто и не догадается, как я исчез. Ведь я полный сирота, бабулечка, нет у меня ни отца, ни матери, ни бабушки, ни дедушки, неко– му меня было учить, но теперь я и сам сразу же за ум возь– мусь, только выпусти…
– А ты мне письмо написать поможешь?
– Конечно, только ты давай, бабка, быстро и тихо, что– бы мы никого не разбудили! – обрадовался "рыжий" и тут же подсказал, что слово, с которым у старушки случилась зако– вырка, нужно писать "шистнадцать", и даже процитировал шепо– том зазубренное со школьных времен правило, что "жи" и "ши" надо писать с буквой "и".
Впрочем, в написании некоторых слов "рыжий" все-таки явно и сам затруднялся.
Тут-то он и вспомнил про своего хорошего знакомого по фамилии Анчуткин, сказав, что этот человек точно все слова знает, потому что грамотнее и умнее его вообще невозможно никого на свете отыскать.
В скором времени письмо "на деревню бабушке", которое заняло всего страничку большими, неровными каракулями, было благополучно завершено, и к тому же Бабуся почувствовала, что смертельно захотела спать.
– Знаешь что, я бы тебе непременно открыла, – сказала Бабуся уже сгоравшему от нетерпения Сереге. – Но только вспомнила, что с замком нипочем в одиночку не совладаю, он тут у нас тугой слишком, так что все равно на помощь людей будить придется…
– Дура ты старая! – в сердцах проговорил "рыжий" и снова вздохнул и замолчал – ушел в себя.
"Не такая уж и дура, – подумала про себя Бабуся, ловко заклеивая языком конверт. – Одна бы я точно не справилась, а так хоть вместе время не скучно скоротали…И потом – та– кого отпустишь, сжалишься, а этот сиротинка сразу же душить наброситься, да за ножики хвататься, слышали мы эти разгово– ры, знаем…"
– А какой предмет преподает ваш Анчутка, или как там его? – спросил Игорь, обращаясь к Александру Ивановичу.
– Сейчас, кажется, историю России. Но раньше, много лет подряд Анчуткин читал марксизм-ленинизм, разбирал со студентами проблемы коммунистического строительства в Со– ветском Союзе – в общем, занимался анти-историй, как я это называл, и к тому же был на нашей кафедре парторгом. А сей– час переквалифицировался, про Россию-мать говорит, даже ка– кое-то патриотическое движение, кажется, возглавляет, мухо– мор несчастный…
Игорь обратил внимание, что рассказывая о своем закля– том враге, Александр Иванович непроизвольно морщил нос, словно даже сама биография Модеста Матвеевича Анчуткина из– давала какой-то весьма неприятный запах.
– А как же имя? – поинтересовался Игорь.
– Что – имя?
– Разве имя – Модест – не помешало бурной партийной карьере Анчуткина? Уж больно оно какое-то старомодное, не пролетарское…
– Ха, дворянское, – невесело улыбнулся Александр Ива– нович. – Наш Модест сумел всех убедить, что его имя на са– мом деле расшифровывается, как "модернизация всех электрос– танций", или как-то еще в этом роде – я уже точно не помню. Этот человек умеет все устроить так, что все, буквально все, работает исключительно ему на пользу, и во имя карьеры. У-у-у…Анчутка…
– И все же неспроста, что исполнитель преступления – а теперь мы знаем, что Лисицын не более, чем мелкий исполни– тель – как-то связан с этим вашим Модестом. – Пожалуй, с такой личностью на всякий случай есть смысл познакомиться, не помешает. Как-никак, но это хоть какой-то след, пусть да– же совсем призрачный.
Когда два совсем разных человека – участники преступ– ления – знают одного и того же человека, это уже не стоит на всякий случай считать простым совпадением, а следует кое-что проверить…
И Игорь с благодарностью посмотрел на Бабусю – ведь именно она сейчас ему эту самую ниточку снова незаметно под– сунула в руки, как было и в прошлый раз, когда распутывалось дело об "ангельской пудре".
Но больше всех бабу Дусю должен был сейчас на самом де– ле благодарить Загробницкий – если бы не она, чудак-человек почти наверняка находился бы сейчас на том свете, и в эти самые минуты плавал в холодной ванне в собственной крови.
Ведь именно Бабуся посоветовала Игорю "ковать железо, пока горячо" и немедленно, прямо среди ночи, отправляться на поиски вора.
А если бы они приехали даже на полчаса позже?
Но теперь, глядя на оживленного, заметно повеселевшего Александра Ивановича Загробницкого, Игорю про это даже не хотелось и думать.
Тем более, Загробницкий и сам сейчас восторженно благо– дарил Бабусю – правда, пока только за ее оладьи, но это, в конце концов, не так важно…
Главное, что он все же оценил старушку, которая лукаво улыбалась от удовольствия.
Или Игорю только лишь мерещилось в выражении морщинис– того лица Бабуси что-то хитрющее, как говорится – "себе на уме"?
Но теперь Игорю почему-то не терпелось также поближе познакомиться с Модестом Матвеевичем Анчуткиным, и он решил сделать это немедленно.
Старинное здание тарасовского университета располага– лось в самом центре города, и потому от дома Игоря до него было легче всего добраться пешком.
Загробницкий сам вызвался сопровождать Игоря, но подой– дя к университетскому корпусу, вдруг заупрямился и не поже– лал заходить в здание, уверяя, что ему лучше всего просто подождать "в теньке на лавочке".
Признаться, Игорь рассчитывал, что с помощью Александра Ивановича ему будет гораздо легче сориентироваться в запу– танном учебном расписании, по которому он намеревался вычис– лить местонахождение Анчуткина, и разобраться, где в универ– ситетском лабиринте расположена нужная аудитория.
Но Загробницкий действительно уселся на скамейке и де– монстративно положил ногу на ногу, показывается, что ни за что не сдвинется дальше с места.
– В чем дело? – спокойно спросил Игорь.
– Мне туда нельзя. Запрещенная территория, – сказал Загробницкий.
– Слушайте, Александр Иванович, хватит валять дурака. В конце концов, не забывайте, что вы сами затеяли всю эту мороку… – начал раздражаться Игорь.
– Да, я помню, – грустно кивнул Загробницкий. – Но…все равно никак нельзя. Вы, Игорь Анатольевич, просто не представляете даже, как тут меня опозорил Анчуткин. Так что я с этих пор родной университет за сто метров кругом об– хожу.
– А в чем дело?
– А-а-а, даже впоминать противно, – невесело махнул рукой Загробницкий. – Что-то не хочется.
– А все-таки? Надеюсь, не надо напоминать, что сейчас проходит следствие, и вы меня интересуете вовсе не как част– ное лицо. Поэтому попрошу руками особенно не размахивать, а отвечать на вопрос, – со всей строгостью, на какую он толь– ко был способен, проговорил Игорь.
– Он, Модест, меня публично обвинил в отношениях, ну…как бы вам лучше сказать, ну…в некоторых отношениях с одним из моих учеников, – нехотя пояснил Загробницкий. – Заметьте, даже не с ученицей, не со студенткой…
– В том смысле, что вы – голубой? – озадаченно спро– сил Игорь Загробницкого, который как-то уж совсем не был по– хож на представителя сексуальных меньшинств.
Да и вообще, признаться, было не ясно, помнит ли еще этот чокнутый, и не такой уж старый по возрасту книголюб, что такое обыкновенный секс, даже если не касаться сейчас чересчур узкой специализации?
– Вот именно, – потупился Загробницкий и вдруг заго– ворил быстро-быстро. – Вот именно. Дело в том, что у меня тогда появился один ученик – Женечка Семенов – на редкость выдающихся способностей в области истории молодой человек. Вы даже не представляете, какая это в наше время редкость, когда молодой человек умеет самостоятельно анализировать те или иные исторические процессы, нестандартно мыслить. Вы не поверите, но за то время, пока я работал в университете, я даже рефераты у студентов перестал читать, а сразу же всем ставил зачеты – все, абсолютно все списано, разница лишь в почерке и количестве ошибок, что для исторической науки вов– се не так важно. А Женя Семенов – у него, вы не поверите, была душа настоящего романтика, Шлимана… Мы много времени проводили вместе – занимались в библиотеке, обсуждали раз– ные темы…И…вот так. Как я сказал.
– Позвольте, но заниматься вместе в библиотеке – вов– се не повод к грязным обвинениям! – возмутился Игорь. – Это что-то новенькое.
– Наоборот – до боли старенькое. Просто Анчуткину давно хотелось меня убрать, и ему повод был не так уж и ва– жен. Вот он и выбрал, по своему обыкновению, наиболее гнус– ную клевету. И даже нашел свидетелей среди студентов, кото– рые подтвердили, что во время одной археологической практики мы спали с Семеновым в одной палатке. Да, я этого и не скры– вал, нам действительно так было удобно…потому что мы часто не спали, а, наоборот, сидели у костра…А-а-а, ладно, что теперь говорить? Дело сделано. Меня опозорили перед студен– тами, публично выставили гомиком, а потом объяснили, что это стало главной причиной моего увольнения…
Игорь уже даже начал жалеть, что заставил Загробницкого заговорить на чересчур болезненную для него тему, потому что у Александра Ивановича от обиды снова начали предательски трястись губы – нет, его душевные раны до сих пор были слишком свежими, и от каждого мысленного прикосновения начи– нали тут же кровоточить.
– А как сложилась судьба того мальчика, Жени? – толь– ко спросил Игорь. – Его что, тогда тоже отчислили?
– Женю? Нет, но после той поганой истории – я имею в виду общее собрание, на котором с обвинениями выступил Мо– дест… – поморщился Александр Иванович, как от настоящей боли. – …Семенов перевелся учиться в другой город, где жили его родители. Правда, там нет университета, а только педагогический институт. К тому же Жене, по семейным обстоя– тельствам, как я слышал, пришлось устроиться на вечернее от– деление…Но я знаю точно – он мог бы стать блестящим уче– ным, самым что ни на есть настоящим историком, жемчужиной. И если этого теперь не случится, то вина полностью должна ле– жать на "Анчутке", и только на нем.
– Ладно, сидите здесь, я сам пойду поищу вашего извер– га, – согласился Игорь, которому все любопытнее было позна– комиться с Модестом Матвеевичем.
Игорь придерживался мнения, что ничего на свете не бы– вает случайным.
И потому вовсе не напрасно дело о пропавшей книге ка– ким-то образом сейчас вывело его именно к зловещей фигуре Анчуткина.
Разумеется, с помощью Александра Ивановича Игорь гораз– до быстрее разобрался бы в огромной, мелко исписанной "прос– тыне", которой издалека казалось расписание исторического факультета, еле-еле разместившееся на нескольких склеенных между собой кусках ватмана.
А так ему понадобилось минут десять, а то и больше, чтобы понять такую простую вещь, что у Модеста Матвеевича Анчуткина, как назло, в расписании сегодня значился "библио– течный день", и в корпусе его точно не будет весь день.
Когда Игорь ни с чем возвратился в сквер, он заметил еще издалека, что возле скамейки, где он оставил Загробниц– кого, столпилась небольшая группка студентов.
Игорь даже немного замедлил шаг, увидев как оживленно, с улыбкой, о чем-то разговаривает с ребятами Загробницкий.
Игорь, который был знаком с этим весьма странным това– рищем примерно половину суток, еще ни разу не видел его ве– селым и даже не предполагал, что Александр Иванович умеет смеяться столь заразительно…