Глава седьмая НА КРЮЧКЕ
июля 1994 года
Теймур Мурмедов очень гордился тем, что его родной дядя в свое время сменил Гейдара Алиева на посту председателя КГБ Азербайджана. Никакие "перестройки" на самом деле табель о рангах не поменяли. Знаменитая фраза "Кто был ничем, тот станет всем" сказана всего лишь для красного словца. Кто был всем, тот и останется всем. Никакие смены в парадном списке руководства не мешали солидным людям заниматься своими делами.
В советские времена им перепадали всяческие официальные блага, кормились они и от нефти.
В постсоветские - в нефтяном деле наступило полное раздолье, до такой степени, что пришлось наводить в нем порядок. Случалось, что одну и ту же партию нефти продавали несколько раз, причем и продавцы, и покупатели были каждый раз разные. Ничье - значит общее. Но деньги не бывают общими.
Клан, к которому принадлежал Теймур, попробовал взять дело в свои руки, и ему это почти удалось. Он состоял в основном из бывших сотрудников комитета, выходцев с юга республики, имевших давние серьезные связи с Турцией. Им противостоял другой бакинский клан, в который входили главным образом бывшие партийные деятели и работники МВД.
Кланы пытались договориться, чтобы разграничить сферы влияния. Большим козырем бывших гэбэшников были московские связи. Курировал их по поручению коллег Теймур, у которого и собственные связи в Москве были неплохи. Его бывшие сокурсники по МГИМО занимали разные ступени общественной лестницы. Одни возглавляли собственные крупные фирмы, другие - скромные подразделения в Министерстве внешних экономических связей.
Конечно, нефть можно было гнать напрямую из Азербайджана в Турцию или Иран, но гораздо выгоднее это было делать через Москву. Тем более что в Москву доставлялись одни лишь бумаги, а не многотонные цистерны.
В последнее время Теймур постоянно ощущал на себе чужой взгляд - за ним явно следили, причем достаточно профессионально. Так как, кроме этого взгляда, иных примет не было, он грешил на конкурентов и на всякий случай распорядился усилить охрану.
Белый "линкольн" Теймура мягко подкатил к офису фирмы "Лонг" на улице Бутлерова. Вчерашний телефонный разговор с главой фирмы господином Левашовым, двоюродным братом его однокурсника, окончательно решил вопрос о подписании серьезного и долгосрочного контракта, гораздо более выгодного, чем предлагал Буцков на вчерашней встрече. Буцкову он на всякий случай не отказал, но про себя подумал, что лучше с ним дела не иметь. Буцков был поопаснее даже "родных" гэбэшников.
Первым вышел охранник Мамед и оглядел улицу. Было тихо и спокойно, если не считать старушек, толпящихся возле продуктового магазина, в котором по старой памяти еще подкармливали пенсионеров, ветеранов и инвалидов. Затем вылез, придерживая полу пиджака, второй телохранитель, шкафоподобный Саша, которого все называли Алексом. Он кивнул Теймуру: мол, все в порядке, выходи. Его челюсти непрерывно двигались: Алекс безостановочно жевал резинку. Теймур вышел из своего роскошного автомобиля.
До дверей офиса было не больше пятнадцати шагов, но Теймур успел пройти лишь восемь: профессиональный снайпер беспощадным и холодным взглядом уже смотрел в окуляр оптического прицела.
Теймур упал лицом вперед, Мамед успел подхватить шефа, хотя это был уже не шеф, а его труп. Челюсти Алекса замерли. Он выхватил пистолет и стал осматриваться. Из дверей офиса высыпала местная охрана.
Никто не мог понять, откуда стреляли, - напротив, на другой стороне улицы Бутлерова, было множество зданий: какой-то институт, склады. Разноэтажные и разноцветные здания стояли сплошным рядом, только по окраске фасадов иногда можно было определить, где кончается одно строение и начинается другое. Стреляли явно с той стороны. Было понятно, что искать стрелявшего бессмысленно, хотя трое из местной охраны и побежали в сторону складов.
Конечно же никого не нашли.
Теймур умер на руках Мамеда, не приходя в сознание, - пуля попала точно в затылок.
Против смерти все московские связи бессильны, иногда они ее даже ускоряют.
Я брился, внимательно разглядывая свое лицо в зеркале. Не могу сказать, что мне очень-то нравился предмет бритья. Под глазами круги...
Не раз говорил себе: "Турецкий, откажись от последней рюмочки!" Интересно, сколько человек каждое утро во всех уголках земного шара повторяют эти укоризненные слова? Отказаться всякий бы отказался, но вот в чем загвоздка. Самое трудное, практически невозможное заключается в определении рюмочки предпоследней. Неплохо бы учредить премию тому гению, который придумает "определитель предпоследней рюмочки". Звучало бы неплохо - премия имени Турецкого!
Странно: посреди ночи я ведь проснулся с абсолютно свежей головой, способен был думать, размышлять. Потом забылся на каких-то пару часов, и на тебе! Сработал эффект последней рюмочки.
"Итак, что у меня на сегодня?" - думал я, катя по утренней Москве.
Жара немного спала, и народ на тротуарах сразу стал шевелиться побыстрее. Ветерок в раскрытое окно приятно холодил висок. Было так хорошо на улице, что я почувствовал, как круги под глазами исчезают сами собой.
Так что же все-таки у нас на сегодня? Ломанов раскопал не только какие-то материалы на Буцкова, который фигурировал в телефонах Ричмонда, но и связался с журналистом из "Сегодня", побывавшим в Севастополе и написавшим о смерти Кларка. Оказалось, что Петр Зотов служил в Афгане в роте самого Буцкова. Хорошенький узелок завязывается. Эти бывшие "афганцы" крепко держатся друг за друга. Пропуск я заказал еще вчера и, кажется, не опаздываю.
Нет, все-таки опоздал.
Они тут, похоже, не скучали. Ломанов, очевидно, не рискнул в мое отсутствие принять Зотова в моем кабинете. А может быть, им было приятнее общаться с Верочкой? Верочка сегодня просто цвела. Вместо одного сразу два поклонника, один другого краше. Троица распивала чаи, немилосердно гоняя пакетики чаю по огромным кружкам алюминиевыми ложками.
Я, конечно, извинился, но напустил на себя самый строгий вид, как будто не я, а они опоздали. Но они не обратили на мою строгость никакого внимания. Нет в нынешней молодежи трепета перед старшими. Ну нет - и не надо.
Я пригласил их в кабинет, усадил в кресла и разрешил курить.
Петр Зотов оказался разговорчивым молодым человеком, чуть запинающимся на согласных. Довольно высокий, худой, но крепкий, с жизнерадостной улыбкой и, вероятно, таким же нравом. Круглые карие глаза, улыбка до ушей - он чем-то напоминал подросшего, уже похожего на взрослого пса, но все же щенка породы эрдельтерьеров. Во всяком случае, на криминального репортера он походил меньше всего. Впрочем, говорят, у эрделей идеальный нюх.
- Турецкий, Александр Борисович.
- Зотов, Петр Сергеевич, можно п-просто - Петя. - Он широко улыбнулся, и мы обменялись рукопожатием.
Рука его оказалась сухой и крепкой.
- Каким видом спорта изволите заниматься? - Самое трудное - это начать беседу, а такие ничего не значащие вопросы как раз для того и созданы.
- Когда-то немного занимался боксом, сейчас - ушу, каждое утро бегаю, но, думаю, по нынешним временам лучше всего в тир ходить. Или трофейный "шмайссер" под подушкой держать, да любимые органы не разрешают. Объясните мне, Александр Б-борисович, почему эти с-самые любимые органы к нашему брату журналисту столь суровы?
- Да ведь и вы им спуску не даете.
- Но в-все-таки иногда создается впечатление, что не преступники, а журналисты г-главные враги народа. Но это я т-так, к слову. Я понял, ч-что в-вас интерес-сует Б-буцков? - Зотов немного разволновался, перейдя к Буцкову, потому как запинание на согласных резко усилилось.
- Мы, конечно, кое-что о нем знаем, - сказал я, стараясь не показать, что знаем мы мало. - Но вы-то знаете его давно, причем могли наблюдать в экстремальных ситуациях.
- Н-наб-блюдать... Эт-то в-в-вы хорошо с-с-сказ-за-ли... - с горечью заметил Петя.
Похоже, Петя всерьез интересовался Буцковым, потому как достаточно подробно знал армейскую часть его биографии. Свой рассказ он начал издалека.
Старший лейтенант Андрей Буцков попал в Афганистан, можно сказать, по собственному желанию. К тому времени он занимал довольно бессмысленную, но спокойную должность помощника по комсомольской работе начальника политотдела пехотного полка, дислоцированного на окраине тихого Таллина. Тогда еще Таллин был советским и второе "н" к окончанию своему присоединить не успел.
Буцкову светила обычная и спокойная политотдельская карьера - замполит батальона (роту он уже благополучно проскочил, отсидевши в штабе), заместитель начальника политотдела полка, Военно-политическая академия имени Ленина, что в Москве рядом с Театром Моссовета и Концертным залом Чайковского, а там, глядишь, и в самой Москве можно было бы зацепиться. Остаться в Москве при Генштабе, в Главном политуправлении или в Минобороны считалось едва ли не пределом мечтаний.
Но жизнью человека, особенно военного, часто распоряжаются обстоятельства, от него не зависящие. Как ни ненавидел Буцков заступать в наряд дежурным по части, все-таки ему раз в пару месяцев ускользнуть от этой противной обязанности не удавалось. Солдаты были бестолковы, особенно из Средней Азии, так что дежурить приходилось всерьез: обходить несколько раз за ночь караулы, вытаскивая заснувших бойцов из кабин автомобилей в автопарке, спать, если это можно так назвать, в маленькой, тесной дежурке на жестком топчане, не снимая сапог. И переживать всякие иные "прелести".
В тот, последний раз, он заступил дежурным вместо запившего Карасева. Пил Карасев, а "лавры" пожинал Буцков.
Молоденький солдатик по фамилии, кажется, Нурмухаммедов ему сразу не понравился: забитый, грязный, с затравленным взглядом - из тех, кого в армии называют "чмо". Другие солдаты из караула, а уж тем более сержант Буздаков, караулом командовавший, шпыняли его, особо не стесняясь даже присутствия Буцкова. Той ночью все и случилось.
"Чмо", когда его, как рассказывали потом бойцы, во время полагавшегося ему отдыха заставили счищать снег с территории перед караулкой, в отчаянии и полном обалдении расстрелял полмагазина в сослуживцев. Он громко орал что-то на своем тарабарском языке, и слезы заливали его лицо. Он убил двух рядовых и ранил ефрейтора. Потом с автоматом убежал за ворота части.
Полк подняли в ружье.
Но никаких особых мер не понадобилось. Нурмухаммедов никуда уходить не собирался, просто сидел среди голых холодных кустов напротив части и выл, зажав между коленями автомат. Буцков, совсем не прячась, только держа правую руку на раскрытой кобуре, подошел к нему и отобрал автомат.
Потом был, как водится, показательный суд. Нурмухаммедову дали несколько лет дисбата, приняв во внимание, что он был в состоянии аффекта. В тот же дисбат загремел и сержант Буздаков за "неуставные отношения".
Больше всех пострадал, не считая убитых, сам Буцков. У него оставался один выбор: или сгнить заживо в какой-нибудь островной роте, или писать рапорт в Афганистан. Афган тогда все списывал.
- А ты как попал в Афган? - спросил я Петю, который нервно закурил.
Я чувствовал, что ему необходима небольшая передышка. В моем представлении его образ веселого щенка совсем не вязался со страшной войной, тем более что мальчик был явно из приличной семьи. Впрочем, не такой уж он и мальчик.
- К-как попал? К-как все. Забрили - и под ружье. Я учился тогда на журфаке, на втором курсе. Одна сволочь меня с "Архипеллагом" з-заложила. Тогда в Сибирь за ч-чтиво уже не ссылали, н-но из университета п-поперли к-как миленького. "Милые люди" из П-пятого уп-правления предлагали п-помочь. Но уж очень мне этого н-не хотелось. Тогда-то они и п-пообещали п-пристроить меня в Афган. И п-пристроили...
И Петя продолжил свой рассказ.
Зотов был в Афганистане уже третий месяц, когда их роту принял старший лейтенант Буцков вместо убитого во время патрулирования дороги в Кабул капитана Елисеева. Историю Буцкова, "переквалифицировавшегося" из помощников по комсомолу в командиры боевой роты, Зотову рассказал замполит капитан Егоров, с которым Зотова связывали дружеские отношения. Во-первых, когда рядышком лежишь под огнем, отношения завязываются сами собой. Во-вторых, даже в Афгане никто не отменял обязательность комсомольских собраний, а точнее их протоколов. Собраний как таковых практически не было, а протоколы с потрясавшей Егорова изобретательностью сочинял Зотов. Он же оформлял "Боевой листок" и писал для него заметки.
Поначалу Буцков пытался навести "порядок", в понятие которого у него прежде всего входило запрещение "травки". Но это его желание встретилось с таким невиданным упорством подчиненных, что он быстро понял: если слишком настаивать, то в какой-нибудь случайной перестрелке с "духами" можно получить целенаправленную "шальную" пулю в затылок. Со временем он и сам пристрастился к "травке", но всегда знал меру.
В ту пору в их краях стояло относительное затишье. Основные боевые действия переместились к югу. В задачу роты Буцкова входило постоянное патрулирование дороги и иногда - сопровождение грузов, следовавших на Кабул. Как и всякое затишье во время войны, оно оказалось чреватым самыми неожиданными последствиями.
Рота дислоцировалась в чистом поле: большие армейские палатки, автопарк, склад ГСМ, хилая "колючка" вокруг, пять караульных постов. Ближайшее селение, в которое, по слухам, регулярно наведывались "духи", находилось в шести километрах к востоку от расположения роты.
Тот черный день, точнее, черная ночь случилась с субботы на воскресенье. Так совпало, что в субботу пригнали цистерну с водой для бани, а у знакомых водителей из большого каравана бойцы прикупили спирт. К ночи подрались знатно.
Буцков загонял бойцов в палатки под дулом пистолета. Замполит накануне уехал в Кабул, а Буцкову надо было обязательно попасть в расположение полка. Телефонистки обещали ему почти стопроцентный разговор с Ивановом, где жили его старенькие родители, - отец тяжело болел. За себя он оставил лейтенанта Долю.
Этот Доля был примечательная личность. Он окончил Московский институт связи с отличием, а в армию попал обыкновенным двухгодичником. К удивлению начальства узла связи Генштаба, куда Игоря Долю взяли, как классного специалиста по радиооборудованию, этот лейтенантик написал рапорт с просьбой послать его в Афганистан. Там он стал командиром взвода связи - вся-то связь была полторы радиостанции.
Другие офицеры, вырвавшись в Кабул, волокли с его базаров все что ни попадя и отправляли в Союз (попутно не брезгуя и "трофеями"). Доля же привозил из Кабула книги, которые покупал в Военторге, и хороший одеколон.
Но главной страстью Доли было оружие.
Он разбирался во всех моделях и модификациях. Назубок знал даже то, что никогда не попадало ему в руки. Еще Доля был великолепным стрелком, и если был не в наряде, то два часа в день упражнялся в стрельбе по учебным мишеням.
Буцков на Долю мог положиться. Во-первых, лейтенант не пил, а во-вторых, его если и не уважали, то побаивались.
Однажды он пытался загнать в палатку быкоподобного, обкурившегося "травки" украинца Лeбядко. Тот куражился, орал гадости про москалей (не совсем по адресу, так как Доля по происхождению был из хохлов), сам не спал и другим не давал. Веселился, в общем. Худенький Доля достал свой ПМ и выстрелил три раза в землю.
Одна пуля легла ровно между подошвами огромных сапог Лебядко, вторая справа, третья слева - в сантиметре от ноги. Всю дурь словно ветром выдуло из головы Лебядко. На следующий день он приходил извиняться, видимо сильно его пробрало.
Когда Буцков уехал, а вся рота, чистая и благостная, рассредоточилась по палаткам и укромным местам, с удовольствием попивая водочку, Доля, положив перед собой на стол два пистолета, сидел в командирской палатке и читал "Преступление и наказание" Достоевского. Как раз на сцене первого разговора Раскольникова со следователем Порфирием Петровичем прибежал начальник караула сержант Ерменин:
- Товарищ лейтенант, там два аборигена пришли. Лекарства просят. Или пожрать. Мы не поняли.
Оказалось, изможденный седобородый старик и пацан лет двенадцати просили бинты. Якобы мать мальчика, дочь старика, руку порезала.
- Могли бы и тряпкой перевязать, - пробурчал Доля и распорядился выдать пару пакетов.
Глаза незваных гостей так и шныряли по территории лагеря, но об этом вспомнили только потом.
Ночью Доля проснулся от автоматной очереди. Выскочив из палатки - уже занимался рассвет, - он увидел прямо перед собой белое лицо Ерменина. Тот выпустил в воздух уже, наверное, полмагазина. Изо всех палаток выбегали полуодетые бойцы с "Калашниковыми" в руках. Но стрелять было не в кого.
"Духи" пришли под утро. Их было, скорее всего, трое-четверо. Задушив потихоньку караульного, они пробрались в ближайшую от хилой "колючки" палатку и бесшумно перерезали горло десятерым сладко спавшим бойцам. Тут-то и вспомнили мальчика со стариком.
Бойцы рвались в селение. Каждый представлял себя на месте зарезанного. Эта смерть требовала немедленного отмщения, ибо была слишком унизительна. Советских солдат зарезали как баранов. Доля едва смог сдержать их немедленный порыв. Решать предстояло Буцкову.
Подъезжая к лагерю. Буцков не сразу заметил нездоровую суету в расположении вверенной ему части - по телефону мать, рыдая, сообщила ему, что два дня назад похоронили отца.
Командирский "ЗИЛ" въехал в распахнутые ворота. Буцков выслушал короткий рапорт Доли прямо с подножки. Он побледнел, челюсти его сжались. Скрипнув зубами, он отрывисто приказал:
- Автомат мне. Лейтенант Доля и двенадцать человек со мной!
Он ткнул пальцем по очереди, казалось бы, в совершенно случайных бойцов, но уже через несколько секунд стало понятно, что выбор его был неслучаен. С ним поехали только "старики", бывшие в деле неоднократно.
Зотова, по которому скользнул взгляд командира, он все же не выбрал - Зотов был еще "молодым".
О подробностях того, что было в селении, никто не рассказывал. Создавалось такое впечатление, что все участники дали обет молчания. Только хохол Лебядко как-то по пьянке проговорился, что они расстреляли едва ли не всех: и стариков, и детей, и женщин.
Через неделю большой отряд душманов совершил нападение на расположение части. Они обстреляли роту сначала из гранатометов, потом пошли в атаку. Такого никогда не бывало - обычно они действовали исподтишка, в темноте. Доля, стреляя из "Калашникова" одиночными, уложил пятерых и хохотал, беспрерывно хохотал. Это производило жуткое впечатление.
Когда с севера прибыл вертолет огневой поддержки, "духи" уже в беспорядке отступали. "Трассы" с вертолета добили почти всех оставшихся в живых.
- П-после я Б-буцкова не в-встречал, его перевели в Кабул, а вслед за ним и Долю. Я д-до сих пор не з-знаю, что в действительности т-там произошло... Но предполагаю, ч-что они выкосили всех подчистую. P-разве что к-кто спрятался. Таких с-случаев было много. Тут в-все так совпало - "духи", с-смерть отца, д-да и вообще за т-такую с-самодеятельность не казнили. С-себе дороже.
- А после Афганистана ты его не встречал? - спросил я Петю.
Тот закурил и задумался - как бы вспоминая.