- Вы, конечно, правы, но мы сейчас говорим о другом. Все, что произошло в России в последние годы, опять же во многом было осуществлением грандиозного замысла "атлантистов". Даже на внешнем уровне. Под видом помощи нарождающейся "демократии" посулом больших денежных вливаний в экономику они спровоцировали развал СССР, который был для них опасен. В эйфории свободы, которую получили наши граждане в виде свободного выезда за границу и болтливых газет, мы забыли о том, что Россия - великая держава, которая несет ответственность не только за своих граждан, но и за те страны, которые естественным образом вошли в ее состав в разные годы. Вы видите, к чему это привело. К бесконечным войнам на окраинах бывшей империи. Существует несколько вариантов восстановления нарушенного статус-кво в мире.
Филин взглянул на часы, и, видимо, его вполне устроило то, что он там увидел, потому как лекция продолжилась:
Главный наш союзник - Германия, а вовсе не Америка, как это долго казалось большинству людей. Вот теперь-то мы можем наконец вернуться к Кларку. Норман Кларк был чрезвычайно влиятельным человеком, хотя он почти никогда не занимал крупных постов в американской администрации. Тем не менее он был советником всех американских президентов, начиная еще с Рузвельта. Но, что гораздо более важно для нас, Норман Кларк на протяжении своей долгой жизни был убежденным "евразийцем". Эти убеждения он ставил гораздо выше своих политических пристрастий. Именно поэтому он мог сотрудничать с тем коммунистическим режимом, который существовал в нашей стране. Этот режим теперь малюют черными красками, отождествляя его с фигурами Хрущева, Брежнева, Андропова, Горбачева. Однако это лишь верхушка айсберга.
Вновь на секунду приоткрылась дверь, впустив струйку пахучего сигаретного дыма, и вновь Филин проигнорировал это, возможно, предупреждение.
- Не забывайте о Главном разведывательном управлении, о Комитете госбезопасности, в котором было отнюдь не только Пятое управление, занимавшееся мышиной возней с диссидентами. Их обширнейшая и важная деятельность в сфере упрочения евразийских позиций до сих пор по-настоящему не оценена. В последнее время, если вы смогли заметить по газетам, внешняя политика России диаметрально изменилась. Если всего несколько лет назад мы осторожно ждали, что скажет наш заокеанский "брат", то теперь Россия начала проводить собственную политику. Улучшились наши отношения с Германией. Вероятно, именно это напугало Кларка или он просто постарел. Он не понял новой реальности. Можно сказать, что он изменил нашему евразийскому делу. История таких измен не прощает.
- Ну и кто же в данном случае выступал в роли той самой "непрощающей истории"?
Вы интересуетесь мелочами, молодой человек. Какая разница: кто, что и как? Главное - почему. Это я вам, кажется, объяснил. Объясню и еще одну вещь.
Интонация Филина изменилась, а голос приобрел металлические нотки, свойственные человеку, привыкшему приказывать:
- Меня просили передать вам очень серьезные люди, чтобы вы делом Кларка особенно не увлекались. Занимайтесь Ричмондом, да и там не зарывайтесь. Вы входите в слишком опасную сферу.
- Те, кто вас просил это передать, были в курсе того, что мы с вами сегодня здесь встретимся?
- Молодой человек, не будьте излишне наивным. Мы обязаны знать все.
Вдруг Филин стал похож на собственную фамилию. Кругленький нос как бы заострился и загнулся крючком, затемненные стекла очков по-птичьи замерцали, как в американских фильмах ужасов, казалось, он вот-вот замашет крыльями, выпустит когти и...
Зажегся свет. Я сидел в каминной один, тупо глядя в глубину бутылки "Абсолюта".
- Саша, нам пора ехать! - Оказывается, это Люба заглянула в комнату.
Сколько же я просидел здесь после "отлета" Филина? Он совершенно выбил меня из колеи, я даже не сразу ответил Любе:
- Едем, Люба. А где Ольга?
Я отвез девушек на Балаклавский, на прощание Люба опять одарила меня этаким взглядом, уничтожающим как минимум лет десять.
Что ж, мне снова восемнадцать! Я и чувствовал бы себя на восемнадцать, если бы не разговор с Филиным, который не давал мне покоя, пока я катил по летней ночной Москве.
В общем-то Филин говорил очень убедительные вещи. Это был тот вариант разговора, когда, слушая собеседника, ты с ним волей-неволей вынужден соглашаться. Только потом, как бы освободившись от чар, начинаешь понимать, что все на самом деле гораздо сложнее, чем было только что выстроено так убедительно. Похоже, он и впрямь серьезный человек.
А ты, дорогой и смелый Турецкий, теперь, наверное, под большим колпаком. Только чьим? Контрразведки, разведки или военных? О каких серьезных людях говорил Филин? Из ФСК, СРВ или ГРУ?
- Е-мое! Куда же она! - Я резко нажал на тормоза, которые взвизгнули, как стая резаных поросят. Почти прямо из-под колес выпорхнула худенькая девушка с пышными волосами, в темных брюках и темной тенниске. Кто ж так одевается ночью, да еще переходит дорогу в неположенном месте? На самоубийцу вроде бы не похожа.
Я выскочил из машины, подбежал к девушке. Она улыбалась. Я-то думал, что она насмерть перепугана, а тут - на тебе! Рот до ушей. Она сразу перешла в наступление:
- Вы меня чуть не задавили, теперь везите домой.
Мне хотелось выругаться, причем грубо, я знаю несколько слов, очень подходящих к такой ситуации. Но... определенно мне сегодня просто везет на девушек. Эта, когда я взглянул на нее поспокойнее, оказалась поразительно хороша собой. Невинная улыбка... Выразительные карие глаза, капризные пухлые губы, ровная полосочка зубов, чуть вздернутый нос - прямо модель какая-то!
- Где же вы живете, прелестное создание, по ночам бросающееся под машины?
Она назвала адрес. Фантастика! Это был мой дом! О чем я и сообщил ей, неожиданно развеселившись.
- Да я там всего со вчерашнего дня живу. Сняла квартиру. Родители уехали за границу.
Уже сидя рядом со мной, она как-то торопливо рассказывала:
- Я нашу трехкомнатную на Садовом кольце сдала знакомым фирмачам за большую-большую кучу денег, а тут сняла за совсем маленькую кучку. Арифметика в мою пользу. - Она явно веселилась, подсчитывая барыши.
- Вы не боитесь первому встречному рассказывать о своих больших доходах? - улыбнулся я.
Девочка мне определенно нравилась.
- Вообще-то я Марина.
- Саша, - сказал я.
- Уж раз вы меня не задавили, когда имели такую возможность, то теперь мне вас можно не бояться, - как-то очень нелогично ответила она и засмеялась. Тут-то я и понял, наконец, что моя попутчица была уже изрядно навеселе.
Доехали мы на удивление благополучно. Больше под колеса моей "пятерки" красавицы не бросались. Зато одна из них сидела рядом со мной.
Ее квартира оказалась в соседнем подъезде.
- Я вас хочу пригласить, Саша, выпить со мной за мое чудесное спасение, которым я обязана исключительно вам.
Когда вас так искренне приглашает молоденькая и красивая девушка, попробуйте-ка отказаться!
В Марининой квартире царил хаос. Но она за него не извинялась, что обычно делают женщины даже в менее необходимых случаях, сдувая несуществующую пылинку в идеально прибранной квартире. Всюду стояли нераспакованные коробки, флаконы и баночки с косметикой находились в самых невероятных местах: на полу в прихожей, на телевизоре и даже на платяном шкафу гигантских размеров. Столь же гигантский несложенный диван был прикрыт пушистым клетчатым пледом.
- Садитесь, Саша, сейчас принесу чего-нибудь вкусного.
Я, повыбирав между коробкой и диваном, сел все же на диван.
На красном пластмассовом столике с колесиками Марина прикатила натюрморт из ассортимента ближайшего супермаркета на бывшем рынке. Я туда ради интереса заходил как-то и даже купил коробочку французского сыра. Но цены, указанные в долларах на обертках, когда их переводят в рубли, выглядят слишком большими, хотя не очень отличаются от цен в обычных магазинах.
На столике было ассорти из орехов, прозрачно нарезанные ветчина и колбаса, микроскопическая баночка с еще более микроскопическими огурцами, печенье с тмином и еще какое-то. Хлеб, однако, был самый что ни на есть отечественный - черный и немного черствый. Довершала картину литровая, чуть початая бутылка лимонного "Абсолюта" и два красивых граненых стакана, совсем не таких, как во времена моей юности.
- За неожиданное знакомство, - подняла стакан Марина и состроила мне глазки.
Потом она вставила кассету в огромный двухкассетник, стоявший на подоконнике.
- Это мой любимый Элтон Джон. Я тоже помнил эту музыку, когда она была у меня записана на больших бобинах первого в моей жизни магнитофона.
Мы потихоньку надирались. Оказалось, что Марина тоже не прочь выпить, тем более такого божественного напитка. Водка шла так легко и так тепло разливалась по жилам, что уже после третьего тоста мы с Мариной чувствовали, будто знакомы как минимум сто лет.
Я узнал, что она учится на филфаке, на романо-германском отделении, на четвертом курсе. Что она натура очень влюбчивая и что, как ей кажется, она уже и в меня влюбилась. Похоже, что и я влюбился, причем второй раз за один день. Меня тоже потянуло на откровенность. Конечно, то, что я следователь по особо важным делам, не входит в категорию государственных тайн, но, будь я менее усталым и выпей чуть меньше, я бы скорее всего об этом болтать сразу не стал.
Правда, Марина не проявила никакой сверхзаинтересованности к моей нетривиальной профессии и не выпытывала никаких "тайн".
По-моему, ей просто хотелось, чтобы я ее поцеловал. Все уже было ясно. Я ее невысказанное желание выполнил, но события мы не торопили, выпили еще, еще и даже потанцевали немного.
Вернувшись на клетчатый диван, мы почувствовали, что нас уже несколько развезло, что одежда нам мешает и что вообще пора прилечь, чтобы не упасть на пол.
Марина отстранилась от меня, подошла к огромному шкафу, достала оттуда полотенце и погнала меня в ванную, где царил такой же беспорядок. Только в отличие от комнат здесь было не так много предметов, но все - в столь же неподходящих местах. В углу стоял набор для специй, а рядом - сумка с какими-то обувными коробками. На табурете, свернувшись, как клубок ядовитых змей, притаились полосатые кухонные полотенца... Войдя в комнату, я обнаружил постель уже разобранной. Марина была в полосатом халате, надетом явно на голое тело. Призвав меня располагаться, она упорхнула в ванную.
Коснувшись головой подушки, я, грешным делом, чуть не заснул, но Марина вернулась достаточно быстро, и я не успел так опозориться...
Я проснулся среди ночи. Марина, как обманчиво невинное дитя, сладко спала, подложив обе ладошки под щеку. Моя голова от выпитой водки не только не болела, но была удивительно чиста и способна к размышлениям. Чем я и воспользовался, потому что спать больше не хотел: за окном было совсем светло, но вороньи крики, раздававшиеся поблизости, свидетельствовали о том, что еще очень рано.
Первым делом я вспомнил о Любе и почувствовал себя в некотором роде изменником, хотя, кроме взглядов, никакого другого повода она мне для этого не давала. Потом я вспомнил рассказ Ломанова о его изысканиях в библиотеках. Материалов оказалось много. Ломанов готовил мне выжимки из разных источников. Уже не существовало ни Любы, ни даже Марины - я думал о Кларке.
Глава шестая НОРМАН КЛАРК
Согласно нарытым Ломановым материалам, начинала складываться картина жизни и судьбы таинственно погибшего американского миллионера. Норман Кларк родился в местечке Блу-Бей под Чикаго, на берегу озера Мичиган. Это произошло в том году, когда в далекой России приключилась Октябрьская революция, которую на протяжении десятилетий русские называли "Великой".
Сведения о его детстве, содержащиеся в "Парадоксах Кларка" Роальда Линча и рассыпанные по множеству иных изданий, как нельзя лучше соответствуют классическим американским легендам о парне из обычной небогатой семьи, который разбогател и стал потрясающе важной птицей исключительно благодаря своим необыкновенным талантам. Таланты эти на самом деле были самого обычного свойства: напористость, трудолюбие, стремление к победе, обостренное честолюбие. Плюс немного везения. Правда, биограф постоянно подчеркивает, что на фоне детства "обычных" миллионеров детство Кларка отличалось тем, что уже тогда проявились незаурядные и контрастные черты его характера.
Кстати, когда Роальд Линч описывает более поздние периоды жизни Кларка, он постоянно, словно заядлый коллекционер, цитирует свидетельства множества людей, в тех или иных обстоятельствах пересекавшихся с Кларком, как знавших его долгие годы - и в разные периоды, так и тех, для кого встреча с Кларком была лишь эпизодом.
Когда же биограф пишет о детстве, если не самыми достоверными, то, во всяком случае, интересными должны были бы оказаться воспоминания соучеников, учителей, товарищей по детским играм, первых возлюбленных в конце концов. Однако создается впечатление, что эти люди в жизни Кларка существовали, но то ли они все скопом и очень давно умерли, то ли Кларк настойчиво предложил биографу собственную версию своего детства и отрочества.
Отец Кларка был скромным коммивояжером по продаже швейных машинок фирмы "Зингер", мать - домохозяйкой. Семья жила в маленьком домике, который снимала. Отец был строг и начитан, потому и Норман с ранних лет приохотился к чтению.
Его любимым писателем был Марк Твен, а любимым героем, естественно, неугомонный Том. Маленький Норман больше всего на свете хотел походить на Тома Сойера, очевидно, именно этим объясняется его нарочитая проказливость в юные годы.
Однажды, пятилетний Норман увидел, как большие мальчишки ловко ныряют с самодельной вышки для прыжков в воду. Желая не отставать, он храбро забрался на самый верх и нырнул, даже не подумав о том, что не умеет плавать. Его едва откачали. Когда мать спросила его, зачем он это сделал, Норман ответил: "Должен же я был им всем доказать, что не боюсь".
В двенадцать лет Норман, как и полагается, смертельно влюбился в сестру своего одноклассника. Она была старше на два года и считала их совсем малышами. Вдохновившись любовными успехами Тома Сойера, Норман преподнес своей возлюбленной подарок в розовой коробочке изумительной красоты с золотой объемной розой на крышке. Коробочку он стащил у матери, а подарком была необыкновенно умело засушенная лягушка. Но избранница почему-то не оценила сердечного подарка и завизжала как безумная: "Убери эту дохлятину!"
Что ж, первая любовь всегда сложна и не приносит быстрого счастья.
Как всякий будущий миллионер, свои способности по части коммерции Норман проявил очень рано. Мало того, они были связаны именно с прессой. Вместе с другими мальчишками Норман продавал газеты.
Особенно хорошие отношения у него сложились с газетой "Блу Бей-сити". Начал он с того, что практически никогда не возвращал взятые в редакции для реализации газеты, как делали другие. Он предпочитал заплатить из собственных денег за непроданные экземпляры. Уже в десятилетнем возрасте Кларк понимал, что деньги надо сначала вложить в дело, чтобы оно стало приносить серьезные плоды. Со временем хозяин газеты предпочел иметь дело исключительно с ним.
Тогда Норман, будучи монополистом, создал свою первую фирму из окрестных мальчишек. Сам Норман занимался лишь организацией, подсчетом денег и расплатой с хозяином газеты. С ребятами. которые хоть раз его подвели, он расставался безжалостно - ведь за их промахи он платил из собственного кармана.
В биографии Кларка пера Роальда Линча можно найти немало подобных эпизодов, которые в одинаковой степени могут быть чистой правдой или столь же чистой выдумкой Кларка или самого биографа. Живыми свидетелями они не подтверждены.
Году примерно в двадцать седьмом - двадцать восьмом его отец, Роберт Кларк, неожиданно разбогател, сделав солидное состояние на нефтяном буме в Венесуэле. После своего быстрого обогащения он напрочь испаряется из биографии Кларка. Словно существовал в ней только для того, чтобы объяснить, откуда взялось первоначальное состояние Нормана Кларка, позволившее ему в тридцать седьмом году основать свою первую газету. Это и тогда стоило немалых денег.
Кстати, период между неожиданным обогащением отца и основанием собственной газеты, наиболее темный в биографии миллионера. Хотя для любого биографа именно годы становления личности обычно представляются наиболее лакомым кусочком.
Однако вернемся к детству. Много внимания биограф уделяет спортивным занятиям и успехам Кларка. Кроме прыжков в воду Норман занимался футболом, если это можно было назвать футболом. На берегу Мичигана юный Кларк и другие мальчишки гоняли тряпичный мяч. Точно так же, как дети за несколько тысяч миль от них в Лондоне и Москве.
Крепким телосложением он отличался с детства. Но если в зрелые годы, это был крупный, солидный мужчина, то в детстве, по его собственному признанию, он выглядел просто упитанным, даже чуть полноватым, что не мешало ему быть первым в мальчишечьих играх и забавах.
Как бы между прочим Кларк любил вспоминать о своей детской бедности, зато почти нет свидетельств о том, какой стала его жизнь после того, как отец разбогател.
Если он получил от отца наследство, благодаря которому смог начать собственное дело, то совсем непонятно упорное нежелание Кларка оставить что-либо серьезное в наследство собственным детям. Если деньги родного отца ему не помешали, а помогли, то почему его собственные деньги могли помешать его детям? Очевидно, это было обыкновенное проявление непредсказуемости характера Нормана Кларка. Именно непредсказуемость часто и на все лады, подчеркивается всеми, кто о нем писал, только ею и можно объяснить множество "парадоксов", открывающихся предвзятому читателю его биографии (особенно в первой ее части).
В детстве у него даже не было собственной комнаты. Он спал за бумажной ширмой в маленькой гостиной. Зато в зрелом возрасте он заказывал номера с несколькими кроватями, чтобы иметь возможность ночью перелечь в постель с прохладным бельем.
Когда-то в его "фирме" работало всего десять мальчишек, в империи Кларка заняты десятки тысяч человек.
В городе его детства не было даже маленькой картинной галереи. Да и теперь нет, что по меньшей мере странно. Ведь Кларк создал несколько музеев в разных странах мира и обладал собственной значительной коллекцией, большая часть которой в последние годы, находилась в Москве. Он собирался ее завещать вовсе не городу детства, а московскому Музею частных коллекций.
Достаточно спокойно относясь к внешним признакам богатства, Кларк тем не менее владел собственным самолетом, двумя "роллс-ройсами" и еще полудюжиной автомобилей других марок.
В знаменитой коллекции автомобилей Леонида Брежнева был роскошный красный "порше", действующий экспонат, подаренный Норманом Кларком. Свои автомобили он коллекцией не считал. "Роллс-ройсы" нужны были исключительно для представительских целей, другие же ему просто нравились. Кларк никогда не переставал восхищаться этим изобретением человеческого разума.
Он всячески поддерживал новые изыскания в автомобилестроении, финансируя гонки "Формулы-1", на которых, как известно, апробируется все новое и самое прогрессивное. На соревнованиях "Формулы-1" он никогда не присутствовал, считая это делом профессиональным, не рассчитанным на лицезрение праздных зевак.
Может быть, сама его жизнь слишком напоминала гонки этой самой "Формулы-1".