Свое правление Ф. Д. Рузвельт начал с установления дипломатических отношений с СССР. В тридцать пятом году было подписано первое торговое соглашение между СССР и США.
На этом фоне не следует преувеличивать "дружественность" американского правительства к большевистской идеологической доктрине. За фасадом внешней благопристойности именно в это время развернулся почти во всю свою мощь фронт тайной войны между разведслужбами великих держав.
НКВД создал мощнейшую разведовательно-диверсионную структуру. Главное направление ее деятельности было ориентировано в первую очередь на США. Это "главное направление" состояло из трех основных видов активности: легальной, полулегальной и тайной.
В рамках легальной активности через коммунистов и сочувствующих шла пропаганда достижений советского государства, его успехов в создании идеальных условий жизни для рядовых граждан, небывалого подъема науки и искусства, спорта и так далее. Полулегальная активность заключалась в поддержке профсоюзного движения США со стороны СССР и Интернационала, а также в материальной помощи Компартии США, профсоюзам под видом международной солидарности трудящихся. Последствия экономического кризиса усилили ряды сторонников "советского образа жизни". Конечно, людям с пределом мечтаний в виде гарантированной пенсии утопические социальные гарантии большевиков казались раем.
Тайная активность на то и была тайной, чтобы не быть заметной не только рядовому гражданину, но и многим политикам. НКВД внедрял своих агентов, как засланных из СССР, так и завербованных среди придерживающихся левых взглядов или падких на кажущиеся легкими деньги американцев, во все сколько-нибудь значимые государственные, частные и общественные организации. Не гнушаясь ничем. Разумеется, разница между мелким агентом, работающим в порту, и, например, конгрессменом, очевидна, но агентурная система была организована таким образам, что информация собиралась по крупицам, в самых разных сферах. Каждому находилось дело.
Одни занимались сбором разведывательных данных - от объема грузовых перевозок крупнейших портов США до совершенно секретных сведений о разработках новейшего оружия. Другие выполняли роль профессиональных провокаторов, активизируя забастовочное движение и массовое недовольство политикой правительства. К непосредственным террористическим актам прибегали не столь часто, но все же чаще, чем это было вызвано оперативной необходимостью. Вряд ли оправданным был знаменитый взрыв в морском порту Провиденса, штат Род-Айленд, когда агенты НКВД при операции по ликвидации бывшего сотрудника НКВД, сбежавшего на Запад Семена Фридмана, заодно ликвидировали почти полторы сотни мирных граждан и вывели из строя мексиканский сухогруз "Элизабет".
Именно в недрах НКВД созрела концепция "правдоподобного отрицания", которая в США получила конкретные очертания лишь в 1948 году в секретной директиве Совета национальной безопасности. По этой директиве любые действия разведывательных служб США должны были планироваться и проводиться таким образом, чтобы у правительства всегда была возможность убедительно отречься от тех или иных действий разведки. Вся политика Сталина была построена на этой концепции начиная с тридцатых годов. Американцы оказались всего лишь примерными учениками.
Первоначальный период заигрывания правительства Рузвельта с большевиками быстро кончился. Трезвые головы, казалось, вовремя спохватились. Не случайно Федеральное бюро расследований, ведущее свое происхождение от созданного в 1908 году в министерстве юстиции достаточно скромного Бюро расследований, занимавшегося лишь координацией уголовно-следственных усилий различных ведомств, именно в 1935 году получило новое, ставшее классическим название - ФБР. Вместе с названием оно получило и новые полномочия. Именно в его недрах проходили первый "обжиг" будущие основатели и столпы ЦРУ.
Но если с терроризмом и мелкими агентами можно было как-то бороться, как, впрочем, и с общественным мнением (внешне к нему прислушиваясь, но делая по-своему), то с "агентами влияния" дело обстояло гораздо сложнее. В подобном грехе можно было заподозрить кого угодно, вплоть до самого президента. До сих пор неясно, сколько пользы, а сколько вреда принесла Америке комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Сколько голов даром полетело тогда, сосчитать трудно. Кстати, тогда, в тридцатые годы, этого термина, "агент влияния", практически не существовало или, во всяком случае, он еще не стал расхожим клише бульварных газет, которые позже присуждали этот почетный и высокий статус кому ни попадя.
Народ Америки между тем жил обычной жизнью, в поте лица зарабатывая на кусок хлеба с джемом. Большая политика была уделом больших политиков...
В тридцать седьмом году Норман Кларк поселился в Ньюарке, штат Нью-Джерси. В том же году он основал свою первую в жизни газету "Ньюарк уикли". Ему едва исполнилось двадцать лет. Газета довольно быстро приобрела широкий круг читателей и подписчиков. Прежде всего ее отличало то, что она совсем не писала о политике. Однако она не была и чисто бульварной, то есть не рылась в грязном белье местных жителей, не отказывая, правда, себе в удовольствии узнать об интимной жизни знаменитостей если не мирового, то по крайней мере континентального масштаба.
Хотя Ньюарк и был созвучен Нью-Йорку, да и находился совсем недалеко от неофициальной столицы, но городом был провинциальным и отчасти пуританским. Газета Кларка удачно вписалась в общий настрой жизни города.
В ней освещались проблемы пригородного животноводства (какая-нибудь статья Гарри Смита о способах повышения рождаемости у свиней могла вызвать в городе многочисленные пересуды, а номер с такого рода статьей зачитывался в местной библиотеке до дыр, пока не исчезал, унесенный излишне предприимчивым свинофермером), погрузочно-разгрузочных работ (виртуозом пера неожиданно оказался заместитель управляющего Ньюаркским портом Дерк Бауэр, который вскоре сменил профессию) и так далее. Норман Кларк был человеком, умеющим удивительно хорошо подбирать команду людей, делающих одно дело. Биографы Кларка охотно описывают этот период деятельности молодого предпринимателя, благо свидетелей его предостаточно. Эти люди оказались почему-то гораздо более жизнеспособными, нежели те, кто сопровождал детство и юность Кларка.
Чрезмерность ньюаркских розовых тонов лишь подчеркивала темноту предыдущего периода его жизни и казалась малореалистичной. Так, если из темного, холодного и сырого подвала выйти сразу в яркий солнечный день, то все окружающее представляется неправдоподобным, а солнце режет глаза до боли и слез.
Глава десятая ПОКОЙ НАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ...
30 июля 1994 года, утро
Любин кофе так и остался нетронутым - я не решился ее будить. Лишь чмокнул в сонную щеку, в ответ она что-то пробормотала. Я осторожно прикрыл дверь, английский замок тихо щелкнул, прощаясь со мной.
На Пятницкой я поймал какого-то частника, который довольно быстро довез меня до самого дома, по дороге сам с собой обсуждая нынешнюю дороговизну. Я прозрачный намек понял и, судя по его широко заулыбавшемуся лицу, расплатился достаточно щедро.
Даже не побрившись, я сразу позвонил Марине. Она не стала выспрашивать, где я пропадал. Просто не успела - я сразу предложил ей загородную прогулку, ну, например, в Архангельское или на Клязьму. Хотя бы в субботу я имел право на отдых?
Марина обещала собраться и прийти ко мне через полчаса. Я отправился в ванную бриться, чтобы к ее приходу тоже успеть собраться - не ровен час затрезвонит телефон, как это часто бывает, и вместо Архангельского придется мчаться совсем в другом направлении. Годы работы в прокуратуре приучили меня всегда подходить к телефону. Но если меня нет дома... Ты звони не звони, ушел Турецкий. И точка. Главное - вовремя оторваться.
Телефон - мой главный союзник и главный враг. Не только жизнь Кларка состояла из парадоксов, по этой части следователь Турецкий не слишком-то отличается от американского миллионера. В конце концов, все люди одинаковы: две руки, две ноги, а посередине, как правило, гвоздик.
В ближайшее время от телефона уже никуда нельзя будет деться. У нас в прокуратуре налаживается сотовая связь. Всем скоро вручат маленькие приборчики с личным номером, называются они - пейджфоны. Кладешь его в карман - какой-нибудь специальной инструкцией по прокуратуре обяжут, - и, где бы ты ни находился, он начнет трезвонить. В самый, конечно, неподходящий момент. Интересно, как же с этим приборчиком надо будет поступать в бане? Брать его с собой в парную? А привязывать куда прикажете? Гусары, молчать!
Будь он неладен! Он, конечно, зазвонил!
- Ты, наверное, отдохнуть собрался? - издалека начал Меркулов.
Я прямо-таки видел добрую улыбку на его устах и решил перехватить инициативу.
- Ты, Костя, наверное, хочешь пригласить меня на пикник? - как можно вежливей поинтересовался я, прекрасно понимая, что речь пойдет совсем не о пикнике.
- Это дело за мной. Я о своих обещаниях, ты знаешь, не забываю. Предлагаю вариант не хуже. В море искупаешься, если успеешь конечно...
- Куда и когда?
- В Севастополь. Сегодня.
- Мы ж туда собирались на следующей неделе. Что за спешка?
- Спешка объясняется двумя объективными причинами, - размеренно, как школьнику, объяснил Меркулов. - Во-первых, мне звонили из администрации Президента. Они, оказывается, не забыли о порученном нам деле. Торопят. Вторая причина еще более объективная. Тяжело ранен лейтенант Сотников, командир катера, обнаружившего яхту Кларка. В Севастополе какая-то суета происходит вокруг этого дела. Глядишь, упустим время, лишь с чайками останется возможность разговаривать. Твой Ломанов уже едет в прокуратуру, он заберет ваши командировочные...
- В рублях или купонах?
- В рублях, в рублях, там поменяешь - миллионером сразу станешь. Будь осторожен. У миллионеров жизнь тяжелая и опасная. Ломанову заехать к тебе или вы встретитесь в аэропорту?
- А когда летим?
- Есть рейс в тринадцать десять.
- Когда Сережа приедет, пусть сразу звонит мне. Есть некоторые привходящие обстоятельства.
- Надеюсь, женского пола? - усмехнулся, довольный своей прокурорской проницательностью, Меркулов.
- Так точно, ваше превосходительство. - Я щелкнул несуществующими каблуками тапочек и вытянулся в струнку.
- Какое же я превосходительство? - заскромничал Костя.
А что? Я не преувеличиваю. Мы же возрождаем теперь старые русские гербы и флаги. Я слышал, скоро и табель о рангах снова введут. Ты где-нибудь на уровне тайного советника будешь, никак не меньше, а к ним нижестоящие члены только как к превосходительству обязаны обращаться.
- Ну, хорошо, обращайся, - любезно разрешил Меркулов.
Марина пришла одетая по-походному: в светлых потертых джинсах с ситцевой заплаткой на левом колене, в синей тенниске с маленьким зеленым крокодильчиком на груди и с кожаным рюкзаком на одном плече.
- У тебя паспорт с собой? - вместо приветствия поинтересовался я, чмокнув ее в тугую щеку.
- А ты что, меня в загс собираешься пригласить по дороге? - с замечательной непосредственностью ответила она вопросом на вопрос.
Ну что ж, нормальная женская реакция: простенько, со вкусом и ненавязчиво. Надеюсь, она шутит.
Словно услышав мои мысли, она добавила:
- Шучу, шучу...
- Если серьезно, то есть возможность искупаться в море. Для этого тебе нужен только паспорт, купальник и два-три свободных дня.
- Паспорт у меня всегда с собой, купальник сегодня тоже, а свободного времени вообще навалом! - Она сияла, как ребенок, которого берут на вечерний сеанс в кино, с лимонадом, пирожными и взрослым фильмом в нагрузку.
Тут как раз позвонил Ломанов.
- Сережа, звони в аэропорт и закажи три билета. Да, на меня, на тебя и на... Как твоя фамилия? - зажав ладонью трубку, шепнул я Марине.
- Волкова Марина Геннадьевна...
- ...Волкову Марину Геннадьевну. Да-да, это наша новая сотрудница. Судмедэксперт. - Я с удовольствием смотрел на вытянувшееся лицо Марины. Наконец-то мне удалось ее хоть немного смутить.
- Понял, - ответил сообразительный Ломанов, - встречаемся у стойки регистрации рейса.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПРОПАВШИЙ ДНЕВНИК
Спокойней!
Вы горн так раскалите для врага,
Что сами обожжетесь. В бурной спешке Вы можете промчаться мимо цели,
И кончено! Ужель вам не известно - Вскипая, влага льется через край: Прирост по виду, а на деле убыль. Спокойней! Повторяю, лучше всех Себя в руках вы можете держать,
Но только влагой разума гасите Иль охлаждайте пламя страсти.
В. Шекспир, "Генрих VIII" (Перевод Б. Тсмашевского)
Глава первая СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ ХРОНИКИ
- июля 1994, день и вечер Хорошо, что из Внукова я успел позвонить Любе - в Симферополе нас встречал Лушников, и, конечно, сразу закрутил, заморочил голову. О нас ему телефонограммой сообщил Меркулов.
На звонок из аэропорта Люба прореагировала на удивление спокойно. Я ожидал обид, вопросов и прочих штучек, но, видимо, русские женщины наконец-то научились ценить свободу и независимость мужчин. Процесс сей прошел не без издержек - сами они стали чрезвычайно независимы.
Честное слово, Люба могла бы и попереживать, что я улетаю в далекий Севастополь, оставив ей в залог любви лишь чашечку остывшего кофе...
Мой старый знакомый, бывший однокурсник и тезка Саня Лушников, с которым мы выпили не один бочонок студенческого пива и съели неисчислимое количество батонов по тринадцать копеек с докторской колбасой и майонезом, называя этот комплекс радостей "спасательным студенческим набором", был потрясающе энергичным человеком. Люди вокруг него пропитывались, заражались его энергией. Лушников всегда существовал словно бы в бурном океане громких голосов, смеха, возбужденных и горящих глаз. Человек-вулкан, он мог с таким пафосом рассказать про какой-нибудь паршивый осенний дождик, стряхивая с волос капельки воды, что пол курса немедленно мчалось из сухой аудитории, дабы отведать "классного" дождя.
Крым был его родиной, поэтому после университета он с удовольствием сюда вернулся, не предполагая, что когда-нибудь окажется в другом государстве.
Я думаю, что и сейчас следователь Крымской республиканской (или все же областной?) прокуратуры служил не "новой родине Украине", а закону, охраняя покой мирных граждан от всяких подонков, которые везде одинаковы, будь то в Москве, Киеве, Севастополе или Нью-Йорке.
Когда мы с Мариной появились во Внуково, Ломанов - истинно интеллигентный человек - сделал вид, что и впрямь принял ее за судмедэксперта. Во всяком случае, он не задавал ей никаких профессиональных вопросов. А жаль. Мне бы очень хотелось понаблюдать, как она будет выпутываться.
Казалось бы, у Лушникова и подавно не было никаких оснований не воспринимать Марину в той роли, в какой мы ее представили. Однако он, подмигнув, многозначительно пожал мне локоть. В остальном он вел себя по-джентельменски.
На площади перед Симферопольским аэропортом нас ждала видавшая виды черная "Волга" с шофером в белой парусиновой кепке и со странным именем Герберт. Очевидно, его родители чрезмерно увлекались фантастикой, про себя предположил я.
- Слушай, Саня, - спросил я Лушникова, увидев, как нас обгоняет роскошный "мерседес" шестисотой модели, - как же вы на такой, извини за выражение, развалюхе за вашими мафиози гоняетесь?
- А вы что, - вопросом на вопрос ответил Саня, - все уже на "роллс-ройсы" перешли?
- Ну, не совсем, - с неожиданной для себя гордостью сказал я, - мы, например, в прокуратуре, на "вольвах" раскатываем, а наша доблестная милиция обзавелась белыми полицейскими "фордами". Не вся, конечно, но прогресс на лице.
Мы дружно рассмеялись - именно так, "на лице", говорил наш преподаватель по гражданской обороне, милейший глухой подполковник в отставке.
- Понимаешь, Саша, - как будто бы погрустнел Лушников - я бы этого дурака Хруща собственными руками задушил. За то, что Крым хохлам отдал. Хорошо, мы пока хоть как-то держимся, в первую очередь потому, что флот российский, да и президент наш, слава Богу, с Россией нормальные отношения пытается налаживать. На самом деле не в этом главная проблема. Сейчас идет такая крутая дележка крымской собственности между крупнейшими бандитскими кланами, что пули свистят над головами мирных граждан не раз на дню. Бедные граждане едва успевают уши затыкать. Про взрывы я вообще молчу. Отчасти бандиты сами нам помогают - друг друга со страшной силой отстреливают. Вот недавно знаменитых братьев Башмаковых пришили. Слышал, наверное?
Я кивнул. Мы уже давно выехали из города и мчались по извилистой крымской дороге. Все-таки "Волга" не такая уж плохая машина, даже старенькая, подумал я. По обеим сторонам шоссе тянулась южная растительность, так не похожая на подмосковную. Буйство красок уже было приглушено палящим солнцем, экзотические кусты смотрелись скорее серыми, нежели зелеными. Уж больно жаркое выдалось лето, даже для Крыма.
- Представляете, - обернулся к нам троим Лушников, - мы тут недавно настоящие военные действия вели, с привлечением армейских частей, гранатометов, дымовых шашек и всего прочего...
- Да, было дело, - пробасил до сих пор молчавший Герберт.
- Но инициативу занимательнейшего повествования Саня никогда никому не уступал. Это противоречило бурному темпераменту, который ему помогал всегда быть в центре внимания: Получилось, вроде как они партизаны, а мы - фрицы. Помните историю времен войны о Керченских каменоломнях?
Мы помнили, потому что всех нас с детства пичкали историями о пионерах-героях, которым следовало подражать. Даже более молодые Сережа и Марина успели побывать в лагерях, пионерских конечно, где непременно бывала аллея этих самых героических пионеров с их портретами, либо намалеванными полупрофессиональными мазилами, либо изваянными из гипса отставными скульпторами. В Крыму почему-то особенно заметно процветал культ пионеров-героев. Может быть, из-за обилия пионерских лагерей на его территории? Чтобы советские дети и летом не расслаблялись, а постоянно ценили свое счастливое детство, за которое сложили головы их легендарные сверстники.
У берегов Крыма моих детства, отрочества и юности вовсю сновали маленькие быстроходные катера с именами Вити Коробкова, Володи Дубинина, Павлика Морозова... Когда-то, в бытность мою пионером, я даже видел мать того самого Павлика Морозова. Это было, кстати, тоже в Крыму.
После седьмого класса группа школьников из нашей школы отправилась в поход по Крыму. Наш руководитель, преподаватель физкультуры Борис Федорович Тряпкин, большой затейник и балагур, поручил мне писать дневник нашего похода. "Дневник боевой славы" - так он его называл. Этот дневник мы должны были потом сдать в школьный музей, чтобы нами могли гордиться те, кому это вдруг понадобится. Дневник, как бы это лучше выразиться, несколько искажал окружающую нас действительность.
Так, например, пошептавшись с билетером и что- то сунув ему в руку, Борис Федорович провел нас на просмотр замечательного французского фильма "Мужчина и женщина". Фильм этот был "до шестнадцати", потому-то ему и пришлось пойти на подкуп билетера. В дневнике было записано: "Были в кинотеатре на просмотре фильма "Залп "Авроры". До сих пор не знаю, существовал ли когда-нибудь на свете фильм с подобным названием, но звучало очень идеологически верно.