- Девушка по фамилии Коломбо. Она приходила всего второй раз, по поводу сердечных дел, потом я вам все расскажу. А вот с той, что пришла потом, нам придется помучиться. Это важная дама из Санта-Лючии, Эмма Серра ди Арпаджо. Тут дело обстоит серьезно, она - едва ли не главный источник денег для предприятия. Петроне не смогла мне сказать о ней ничего: Кализе вела с ней дела напрямую. Может быть, тут и узнавать нечего. Я хотел вас спросить, как быть с ней - посылать ей повестку или действовать осторожней? Я бы не хотел поднимать шум, а с людьми из верхов общества всегда сложно иметь дело.
Ричарди нетерпеливо фыркнул:
- Сколько раз я тебе говорил, что не хочу слушать ничего подобного! Если нам положено вести расследование, значит, это надо делать. Пошли ей повестку так же, как всем остальным. А если потом кто-то начнет вставлять палки в колеса, будем думать, как сломать эти палки о его голову. А последний?
- Иодиче, хозяин пиццерии в квартале Санита. Это не карточный клиент, а должник. Но вексель исчез: я проверил сам, его нет. Может быть, Иодиче заплатил и ушел, и запись в тетради говорит об этом.
- А может быть, он убил Кализе и забрал вексель. Посмотрим. Впусти Пассарелли.
Бухгалтер Умберто Пассарелли не верил в судьбу, что было странно для человека, который ходил к гадалке узнать будущее по картам. Он считал важной частью хода событий то, как человек идет им навстречу. Исходя из этого и складывался его день, который мог начаться хорошо или плохо.
Поэтому он обращал очень много внимания на все, что случалось в течение часа после того, как просыпался. Для него события первого часа дня были знаками, ясно говорившими, какой след этот день оставит в его жизни. По ним он, должным образом нахмурившись, настраивал себя на остальные двадцать три часа суток. Но иногда знаки было трудно истолковать.
В то утро его разбудили несколько сильных ударов в дверь - плохой знак. Но их услышал только он, а мама продолжала мелодично похрапывать - хороший знак. Два полицейских в форме - плохой знак. Но они вели себя достаточно вежливо - хороший знак. Они велели ему прийти к ним в управление сегодня же утром - плохой знак. Но они не арестовали его и сказали, что ни в чем его не обвиняют, - хороший знак. Пока не обвиняют, добавили они - плохой знак.
Так Умберто Пассарелли приспособил свое правило жить по приметам к стратегии выжидания. Он осторожно зашел в кабинет Ричарди и перед этим благовоспитанно спросил: "Можно войти?"
Это был худой человечек маленького роста. Его волнение выдавали несколько нервных движений, из которых самым неприятным была привычка щурить левый глаз и одновременно скашивать рот тоже влево. Казалось, что он подмигивает я в то же время пугается. Маленькие золотые очки, твердый воротничок, на манжетах крошечные чернильные пятна.
Аккуратно уложенная прядь волос прикрывала лысую макушку. Легкий ветерок, влетавший в окно, вдруг растрепал его волосы, а в нескольких местах даже приподнял. Ричарди вспомнил шествие на Троицу, которое устраивали на его родине. Участники этой процессии изображали сошествие Святого Духа с помощью дрожащих полосок ткани на голове.
Узнав от Пассарелли и записав все его анкетные данные, комиссар спросил, знает ли тот, что Кармела Кализе убита.
- Конечно знаю. Я прочел в газете. Как жаль! Такая неприятность!
- Неприятность?
- Конечно, комиссар. Поймите: теперь я и еще неизвестно сколько таких людей, как я, должны будем искать другого человека, который бы нам помогал. А это нелегко, поверьте мне. - Он прищурил глаз. - Нелегко поддерживать в себе веру в того, кто говорит тебе, что ты должен делать.
Ричарди сдвинул брови.
- Что это значит "должен делать"? Вы делали то, что вам говорила Кализе?
Левый глаз Пассарелли снова прищурился.
- Конечно, комиссар. Иначе, зачем бы я к ней ходил? И к тому же советы так дорого стоили…
- А как долго вы были ее… клиентом?
- Уже год. Я приходил к ней примерно раз в неделю.
- А по какой причине? То есть какие она давала вам указания?
- Видите ли, комиссар, я живу со своей мамой. Поймите меня правильно: она великая женщина, необыкновенный человек, у нее нет никого, кроме меня. Поэтому я должен помогать ей, а это непросто: она очень больная, старая, вспыльчивая женщина. Если бы вы слышали ее крики… Она может весь квартал поднять.
- Я вас понял. А какое отношение имеет к ней Кализе?
- Никакого. Просто я человек аккуратный, и мне нравится организовывать свою жизнь заранее, знать причины, определять даты.
- Так в чем же дело?
- Ну, она помогала мне узнать, когда - то есть когда приблизительно - моя мать скончается. Моя невеста - у меня есть невеста, ласковая и бесконечно терпеливая синьорина - должна иметь время, чтобы подготовить приданое и церемонию. Вы не представляете, какая это большая работа. Я не хочу, чтобы вы думали, будто я желаю смерти своей маме - ни в коем случае! Но все-таки отношения между любящими друг друга мужчиной и женщиной должны быть официально оформлены. А ведь по умершей матери нужно носить траур - самое малое два года. Наш с мамой дом полон лекарств, мебель старая, значит, что-то надо поменять. И еще приготовить комнату для детей.
- Значит, у вас есть дети? - вмешался Майоне, который в течение всего допроса пытался сдержаться.
- Нет, но моей невесте нравятся большие семьи.
- А сколько лет этой синьорине?
- На два года больше, чем мне, то есть шестьдесят два. Но у нее прекрасное здоровье. Сейчас я не могу даже уйти на пенсию, пока… не улажу эти дела.
Ричарди с упреком взглянул на Майоне.
- А какой была Кализе, когда вы с ней виделись? Может быть, вела себя не как обычно или сказала что-то?
Пассарелли задумался; его тело совершало при этом множество нервных движений.
- Кажется, нет, комиссар. Может быть, молчала чуть больше чем обычно. Даже не поздоровалась, только дала мне сводку о здоровье мамы за этот день. И вот что удивительно! Ее слова в точности совпали с тем, что говорил мамин врач накануне! Жалко, что я не смог сказать об этом маме: тогда мы бы сэкономили деньги на враче.
Ричарди посмотрел на Майоне, но тот стоял к нему спиной. Комиссар увидел, как подпрыгивают его плечи, и покачал головой.
- Хорошо, Пассарелли. Можете идти. Но будьте в пределах досягаемости: возможно, нам еще понадобится выслушать вас.
Бухгалтер встал, вздохнул, моргнул глазом, перекосил рот, слегка поклонился и покинул кабинет. Перед тем как он вышел из двери, прядь волос, прикрывавшая лысину, изящно шевельнулась. Это было похоже на прощальный кокетливый взмах руки.
36
Тротуар перед церковью Санта-Мария делле Грацие был заполнен людьми, занятыми каждый своим делом. Магазины были еще открыты; воздух был приятный.
Ритучча сидела на церковной лестнице чинно и спокойно. Она ждала. Присмотревшись к ней внимательно, можно было понять, что она не просит милостыню. Нищенка выбрала бы более удобное место - ближе к воротам или неподалеку от улицы. А эта девочка сидела вне конуса света, который шел от фонаря, качавшегося над серединой улицы, в стороне от взглядов. Ритучче было двенадцать лет, но она казалась моложе. Она знала, что это хорошо: чем меньше она заметна для глаз, тем лучше. Знала с тех пор, как умерла ее мать и она, совсем маленькая, осталась одна с отцом.
Одна с отцом.
По ее телу пробежала дрожь как от холода, хотя воздух был уже теплым. Она долго думала о том, что делать. О том, как решить эту задачу - для Гаэтано и для себя.
Решение было трудным и причиняло боль. Будет нелегко выполнить его, и после этого тоже не станет легче. Не из-за одиночества: оно даже стало бы для нее с трудом завоеванной радостью. Ритучча вздохнула.
Она увидела, что тот, кого она ждет, пробирается к ней через толпу. Обвисший край мягкого берета загораживал его смуглое лицо; ладони были испачканы известью и штаны тоже - до середины бедер. Гаэтано Руссо тоже выглядел моложе своих тринадцати лет, если не смотреть ему в глаза.
Он сел рядом с Ритуччей. Как всегда, они даже не поздоровались дуг с другом. Двое детей на ступенях церкви, но у этих детей были глаза столетних стариков. Она посмотрела на него, и он наконец заговорил:
- Ей лучше. А те поступили так, как ты говорила, - и бандит, и эта свинья, у которого она работает.
На ее губах мелькнула улыбка. Как все оказалось просто. Мужчины все одинаковы.
Глаза Гаэтано были полны слез.
- Она была такая красивая. А теперь… проклятые.
Ритучча крепко сжала его руку:
- А остальное?
Гаэтано поднял голову и посмотрел на Ритуччу. Его черные глаза так блестели от гнева и слез, что светились в темноте, словно глаза волка.
- Все идет так, как мы говорили. Ты уверена? Завтра?
Ритучча кивнула, глядя в одну точку перед собой. "Мама, ты поймешь меня. Если ты видишь меня, я здесь, на церковной лестнице. Если ты чувствуешь меня, то знаешь, что у меня на сердце. И что происходит с моим телом почти каждую ночь с тех пор, как ты ушла из нашего мира. Я должна это сделать, мама. Ты это понимаешь, правда?"
С моря прилетел ветер. Может быть, это он выжал из глаз Ритуччи единственную слезу, которая скатилась по ее щеке.
У Майоне на глазах проступили слезы от смеха, он вытирал их носовым платком.
- Комиссар, я сейчас умру! Детей он хочет! Ему шестьдесят, ей шестьдесят два - а он хочет детей! А его мама, здоровая и бодрая, может прожить до ста лет, и еще два года он будет в трауре! Не старей, не болей, милая невеста! По-моему, нам лучше последить за этим бухгалтером Пассарелли. Он вот-вот придушит свою маму подушкой, чтобы избавиться от нее. Тогда жених с невестой смогут соединиться!
Ричарди покачал головой, как всегда криво улыбаясь, будто гримасничая.
- Да, человек - странное существо. Никогда не знаешь, какой он на самом деле. А кто у нас следующий?
Майоне положил на место платок и снова взял в руки расписание гадалки.
- Синьорина, о которой известно мало. Ее фамилия Коломбо. Ее сопровождала другая девушка, давняя клиентка Кализе, и гадалка еще не говорила о ней с Петроне. Сопровождавшая пришла по поводу любви: жених был далеко; потом, кажется, она вышла замуж. Поэтому Петроне подумала, что и эта пришла по такой же причине. Кализе в течение двух или трех сеансов уточняла вопрос и говорила девушке то, что узнавала от Петроне, которая начала свое расследование. В день преступления оно еще только начиналось. Впустить ее?
Комиссар Ричарди повел себя странно: ему вдруг стало не по себе. Он огляделся - это его кабинет, все как обычно. Он провел рукой по глазам: может, у него начинается жар?
- Да, впусти.
В кабинет вошла Энрика.
Когда Ричарди несколько месяцев назад столкнулся с ней лицом к лицу перед тележкой с зеленью, он смотрел на нее всего одну секунду. Но в своем воображении и в мечтах он бесконечное множество раз повторял это мгновение.
Это было одно из тех мгновений, вокруг которых строится целая жизнь. Первый раз он и она смотрели друг другу в глаза.
Нормальные люди так не поступают. Но он знал, что не имеет права быть нормальным.
Он так долго думал об этом моменте, переживал его снова и снова, как пожизненно осужденный в своей тюрьме или как потерпевший крушение на необитаемом острове. И поэтому поверил, что готов к настоящей встрече, если она случайно произойдет. Но невозможно было ошибаться сильнее.
Энрика тоже словно окаменела. Повестка из полицейского управления вызвала у нее любопытство, но страха и смятения не было: Энрика знала, что ей не из-за чего волноваться. По дороге она прокрутила в памяти события последних дней и решила, что дело в случае, свидетельницей которого она недавно была на улице. Четыре подростка в черных рубашках хватали за одежду старика и называли его пораженцем. Ничего серьезного, но в такие времена никогда не знаешь, что тебя ждет.
И вот теперь она стоит перед человеком, чей силуэт видит каждый вечер, не пропуская ни одного дня, всегда в один и тот же час. Перед мужчиной, который заполняет все ее сны и самые тайные желания. И снова смотрит в его прозрачные глаза, в которых словно отражается сердце.
Майоне поднял взгляд от записной книжки и удивленно моргнул: такая неестественная тишина была в кабинете. Даже на площади за окном все молчало - а это редкий случай в такой час дня.
Весна наслаждалась этим до безумия: она обожала такие мгновения, когда кровь беззвучно пульсирует в венах.
Бригадир смотрел на них обоих, как зритель на спектакле, который ожидает, что будет дальше, а потом нерешительно кашлянул.
Этот звук в тишине показался оглушительным взрывом. Ричарди вскочил с места. Непокорная прядь волос упала ему на лоб, уши ярко покраснели. Он открыл рот, потом закрыл и открыл снова. В конце концов, он произнес: "Садитесь, пожалуйста", но голос плохо повиновался. Ричарди шумно кашлянул, чтобы прочистить горло, и повторил приглашение сесть.
Энрика не ответила: она была словно околдована и не верила собственным глазам. Ей захотелось убежать, но вместо этого она осталась стоять как вкопанная. Свою сумочку она держала перед грудью и крепко сжимала обеими руками, словно приготовилась защищаться. На ней были шляпка, приколотая к волосам двумя большими булавками, юбка до середины икр и полуботинки. Она, конечно, мысленно проклинала себя за то, что не оделась более современно и не подкрасилась.
Ричарди стоял рядом с письменным столом, не зная, куда идти - вперед или назад. Ему тоже сначала хотелось бежать. А поскольку она загораживала собой дверь, он подумал, не прыгнуть ли в окно. Ричарди бросил умоляющий взгляд на Майоне. Бригадир еще никогда не видел комиссара таким.
Тогда Майоне очнулся и вмешался в происходящее. В сюрреалистической картине появилось движение.
- Прошу вас, садитесь, синьорина. Вас вызвали, только чтобы получить информацию. Представляю вам комиссара Ричарди. Он должен задать вам несколько вопросов.
37
Полицейские Камарда и Чезарано остановились у входа в переулок. Камарда еще раз посмотрел на листок бумаги, который держал в руке, и кивнул товарищу. Они вошли в переулок и скоро оказались перед заведением, которое было их целью, - перед пиццерией.
Они расслабились и были спокойны: нужно просто передать вызов в полицейское управление человеку, который мог дать нужные сведения, а мог оказаться и свидетелем - кто знает.
Это было последнее задание на сегодня, и легкое-легкое. Потом они закончат обход и вернутся домой.
У одного было двое детей, у другого трое.
Теперь Ричарди и Энрика сидели, а Майоне возвышался над ними, как судья на ринге. Из тупикового положения удалось выйти - но только в физическом смысле. В психологическом - нет. Ричарди даже не пытался заговорить. Энрика сидела как мертвая - словно не живая девушка, а чучело, сделанное из ее кожи. Майоне, стоявший спиной к стене, был вынужден вмешаться снова:
- Итак, синьорина Энрика Коломбо, проживающая по адресу улица Святой Терезы, дом сто три. Это вы?
Энрика медленно повернула голову к нему:
- Добрый день, бригадир. Вы прислали мне повестку, и я подтвердила ее получение; это что-то значит. Да, это я.
Тон этих слов был холодней, чем ей хотелось, но у нее были все основания злиться. Она так долго ждала, что герой ее мечты сделает первый шаг к встрече, и сейчас не могла примириться с тем, что познакомилась с ним из-за "вызова для дачи информации". Такая надпись была на листке, который ей вручили сегодня утром.
Майоне больше не имел формальных предлогов, чтобы поддержать разговор. Оставшись без опоры, он смотрел на Ричарди и ждал, чтобы тот начал задавать вопросы. Но не было никаких признаков, что комиссар собирается заговорить. Ричарди по-прежнему молчал как немой. Бригадир забеспокоился: не стало ли его начальнику плохо, но не решился спросить об этом Ричарди.
Он снова кашлянул. Ричарди очнулся и взглянул на него. Но что выражал этот взгляд, было непонятно.
Майоне понял, что должен вести допрос сам, хотя и не знал почему. Комиссар держался так, словно перед ним было привидение.
- Синьорина, вы знакомы с Кализе Кармелой, по профессии гадалкой на картах?
Так вот почему ее вызвали! Энрика знала от подруги, что гадалка убита, и это ее сильно взволновало: она видела несчастную женщину всего за день до смерти, и такой ужасной смерти! Но сейчас ее застали врасплох, и она сгорала от стыда. Значит, он знает! Знает, что она ходила к гадалке, и, может быть, думает, что она невежественная дура или - еще хуже - что она не чтит Бога и пользуется услугами ведьмы, чтобы решить свои проблемы.
Энрика крепко сжала губы и бросила из-под очков в черепаховой оправе гневный взгляд.
- Да, разумеется. И я уже знаю об… этом несчастье. Я видела ее накануне. А что такого? Разве это запрещено?
Майоне моргнул от неожиданности: он не предполагал, что тон ответа будет таким агрессивным.
- Конечно, не запрещено. Мы только хотели узнать, нет ли у вас каких-то предположений, ну, или не показалось ли вам что-то странным. Скажем, не вела ли Кализе себя иначе, чем обычно.
Иначе, чем обычно! Как будто Энрика постоянная клиентка, почти свой человек в этой жалкой, дурно пахнущей квартирке. У нее нет никакого желания стоять здесь и терпеть обиды.
- Обратите внимание, бригадир, что я была там всего лишь второй раз. Поэтому я не знаю, какой Кализе была обычно. Могу вам только сказать, что она задала мне гораздо больше вопросов, чем я ей, по поводу… того, что меня интересовало. Ничего странного я не заметила.
Майоне качнулся с ноги на ногу.
- А когда входили и выходили, вы ничего не заметили?
Энрике казалось, что она вот-вот умрет от мысли о том, что про нее думает Ричарди, от того, что он не говорит с ней, потому что она выглядит как дура. И еще эти проклятые очки и лицо не накрашено. Ей хотелось лишь одного - плакать.
- Нет, бригадир. Разве что привратница была со мной недостаточно вежлива: когда здоровалась и прощалась, смотрела мне прямо в лицо, как будто хотела запомнить. А теперь, если вы позволите, я хотела бы уйти: я неважно себя чувствую.
Майоне, который не знал, что еще спросить, посмотрел на Ричарди, но тот сидел за письменным столом как каменный, а затем указал рукой на дверь.
Энрика встала и направилась к выходу. И разумеется, в этот момент случилось чудо: статуя ожила, вскочила с места, вытянула руку в сторону девушки и заговорила:
- Синьорина, синьорина, подождите! Я должен задать вам вопрос! Пожалуйста, не спешите уходить!
От тона этих слов у Майоне мурашки пробежали по спине. Он никогда не слышал, чтобы комиссар так бормотал, и не хотел больше никогда слышать. Энрика остановилась и резко обернулась. Тихим и немного дрожащим голосом Ричарди произнес:
- Скажите мне, пожалуйста… - провел языком по пересохшим губам и заговорил снова: - Вы… вы были там… Что вы спросили у Кализе? Что вы хотели узнать? Скажите, пожалуйста, что?
Майоне был ошеломлен. Он с изумлением смотрел на комиссара и думал, что еще немного - и у Ричарди разорвется сердце. Но Энрика не пожелала пойти на сделку с судьбой, хотя и была тронута этим печальным зовом.
- Не думаю, что это вас касается. До свидания.
- Но я прошу вас, я умоляю… Я должен это знать!