Когда Прищепкин подходил к гостинице, его нагнала женщина. В трауре. Миловидная, хотя и с припухшим от слез лицом.
- Мне нужно с вами встретиться. Как–нибудь без свидетелей, без записей, протокола… После похорон, раньше не получится.
- Вы домработница Мироновых?
Женщина кивнула.
- А сейчас и минуточки нет свободной? Мы же с вами и так вроде встретились.
- Понимаете, нас не должны видеть вместе. - Домработница опасливо оглянулась по сторонам. - Я вырвалась буквально на минуту, а разговор предстоит обстоятельный. - Бросила взгляд на часы. - Все, вынуждена вас оставить, позвоните мне на мобильный. - Она сунула Прищепкину вырванный из блокнота листик с номером, кивнула на прощанье и поспешила на троллейбусную остановку - от гостиницы до дома Мироновых рукой подать, но как раз подкатил тридцать четвертый.
Пообедав в гостиничном буфете несвежим винегретом и клейстерной безвкусной пиццей - хоть бы чему хорошему у итальянцев научились - Прищепкин связался с Фоминцевым и попросил прислать машину. Решил смотаться в Зубовку. В этой деревне проживала женщина, приходившая убирать дачу, на которой убили Петра Олеговича. Прищепкин подумал, что ее–то вряд ли привлекли к работе по организации похорон. Хотя до вечера было еще далеко, но ведь как бы не у дел оказался, почему бы не встретиться, поговорить с нужным следствию человеком?
Фоминцев славился умением организовывать работу следственной группы таким образом, что той не приходилось тратить время и нервы на дополнительные организационные усилия. И уже через десять минут Прищепкин с наслаждением вдыхал неповторимую смесь запахов старого милицейского "уазика": бензин, брезент, никотин, псина… Лучшие в мире духи…
Если сказать, что за прошедшие семь лет Зубовка расцвела и похорошела, это было бы политикой, некой предвыборной агиткой. Жилых, заселенных домов в Зубовке оставалось всего несколько. Да и те не особенно впечатляли. Родионова, впрочем, проживала в самом из них приличном.
Оказалась она бодрой от природы, но угнетенной смертным обстоятельством словоохотливой особой лет шестидесяти пяти. Которую никак нельзя было назвать бабкой, но и на молодицу уже явно не тянувшей.
Впрочем, хозяюшкой стоило Родионову называть, если уж это вопрос принципа! Как бы не привязывая к возрасту, но зато указывая на основную черту личности и характера. Ведь затрат чувствовалось на ее участке, да и в доме, на копеечку, зато труда, любви к той копеечке приложено было столько, что с таким же успехом Родионова могла бы облагородить, оживить и кусочек мертвой тундры иль пустыни. Который без нефти и газа под желтеньким песочком и олигарха на поверхности с мешком для баксов и трубочкой.
Прохладная белизна свежеокрашенных оконных рам и резных ставней, покой и радость запущенной на стены лозы дикого винограда, теплые фонарики цветника у крыльца, ухоженный, без единой лишней травинки, огород, побеленные стволы яблонь, груш. Более всего впечатлила Прищепкина мобильная морковная грядка, на которой каждая морковина произрастала в индивидуальной пластиковой - с обрезанным верхом - бутыли. Впрочем, в эту копеечно–духовную смету явно не вписывался сарай, крытый дорогой финской черепицей.
- Не жалко было - черепицей–то, - подивился Прищепкин запечатленному в оазисе рачительности и бережливости жесту явного расточительства, - если дом под шифером?
- Петр Олегович отдал, после какой–то стройки оставалась. Пять квадратов: для него ни то ни се.
- Расскажите о Миронове. Припомните, пожалуйста, какие–нибудь из жизни его случаи, - проникновенно попросил Прищепкин. - Мне интересно абсолютно все. Хочу узнать о нем как можно больше. Столько, чтобы почувствовать, будто знаю лично… Нам ведь нужно во что бы то ни стало найти убийцу этого замечательного человека.
Едва Родионова задумалась, что бы такое поведать следователю, как тут же прослезилась: нету больше голубка Миронова.
- Редкостных душевных качеств человек был, - начала она, смахнув слезы тыльной стороной заскорузлой ладони. - Обо всех покойных принято так говорить; в том числе и о тех, по ком, дожидаючись, черти в аду извелись. Но я бы о Петре Олеговиче такое и при жизни сказала. Заслужил потому что. Как никто другой заслужил!!!!. Все окружавшие Петра Олеговича люди его просто боготворили. От него словно исходил какой–то магнетизм. Стоило только Петру Олеговичу войти в комнату, как все начинали улыбаться и розоветь, оживая, щечками, хотя до этого чувствовали себя смертельно усталыми да несчастными. Здоровья, мол, уже нету совсем, муж (жена) сволочь, дети катятся по наклонной. Жизнь, короче, не удалась. Петр Олегович находил для каждого нужное тому слово, шутку. Но при этом вовсе не опускался на плоскости людей, находившихся ниже на социальной лестнице, как бывает в случаях, когда начальник для каких–то своих надобностей заигрывает с подчиненными, а оставался собой, то есть человеком, которому реально принадлежала власть в городе, миллионером. Тем самым он как бы подтягивал людей на свой уровень. Великодушным образом: нате, мол, и с моей колокольни полюбуйтесь, в принципе, ничего ведь особого. Тут же в Миронова за один только этот жест и влюблялись. У нас ведь как в основном: я начальник - ты дурак; ты начальник - я дурак. Лично меня Петр Олегович за сердце зацепил, когда Дениску от инвалидности спас. Сынок–то мой в страшенную автокатастрофу попал.
Вы, наверно, и представить себе не сможете, во что превратился Дениска, когда на двухстах километрах скорости врезался в опору мостовую, - он тогда у Мироновых водителем работал, в аэропорт спешил Петра Олеговича встречать. Врачи "скорой", когда приехали, даже пульс не искали. В морг сразу повезли. Однако врач один из бригады, самый молодой и любопытный, верно, к голове Денискиной прибор какой–то подсоединил. И заметил на экране слабые импульсы. Ну и что, если разобраться, вопрос–то вроде решенный. Однако сдавать тело в морг, коль формальные признаки жизни обнаружились, врачи уже не имели права. Матюкнули ретивого коллегу молодого, развернулись и - в травматологию.
Оживив каким–то чудом сердце электрошоком, шестнадцать часов собирали, сшивали хирурги тело Денискино. Заведомо зная, что в лучшем случае обречен мой сын на растительное существование. Овощами называют таких в домах инвалидов. В череп–то глубоко лезть им нельзя было, потому что не имелось у хирургов для этого достаточной квалификации, а также по причине того, что в областной больнице отсутствовали необходимые инструменты и оборудование. Но все равно я молила Бога, чтобы тот оставил Дениске жизнь. Любую, хотя бы растительную. Единственным ведь он у меня ребенком был, вообще на свете единственным - муж к другой еще по молодости сбег. Умри тогда Дениска - не выдержала б, наложила руки.
Петр Олегович повел себя так, будто это не водитель его в аварию попал, а сын родной. Даже в больнице возле Дениски как–то ночь просидел… Около месяца пролежал Дениска в реанимации, и только тогда ясно стало всем - выживет, определенно выкарабкался он! Только действительно, никогда не сможет самостоятельно даже нужду справить. Ну и ладно, сказала себе. Главное, не покинул меня сын, остался. Однако Петр Олегович с вердиктом врачей не смирился. И созвонился с лучшим в Европе нейрохирургическим центром в Майнце. Он оплатил Дениске и операцию, и три месяца лечения в реабилитационном центре, и последующие Денискины поездки в Германию на консультации. Благодаря Петру Олеговичу Дениске в конце концов даже инвалидность сняли. В городе теперь живет. Нормальная семья, двое детей…
- Знаете… я почему–то и ожидал услышать нечто подобное, - неосторожно вырвалось у Прищепкина.
- Ну да, понятно, - обиделась за шефа Родионова. - Вам, как журналисту, - только жареное подай… Мотивы убийства пытаетесь нащупать?.. Так вам тогда не ко мне нужно было ехать, а на завод.
- Извините, не хотел вас обидеть. Продолжайте. Только, пожалуй, перейдем к бытовой конкретике. Мне интересно все. Чем Петр Олегович питался, с кем водился, какие читал книги, наконец, не злоупотреблял ли дегустациями продукции родного завода?
Родионова задумалась. И неожиданно - надолго.
- А знаете, я только сейчас поняла, каким закрытым человеком был Петр Олегович. Ведь мне больше и рассказать о нем нечего. Хотя, конечно, это объяснимо тем, что непосредственно соприкасалась с ним довольно редко. Готовил Петру Олеговичу на даче сторож–охранник, кто туда к нему приезжал - не знаю, пьяным его никогда не видела… Тем не менее, будь он человеком менее скрытным, знала бы гораздо больше. Ведь о людях такого масштаба постоянно курсируют какие–то слухи. Да и сами эти люди любят быть на виду. И журналистов порой на содержание берут, и на телеэкран, верно, лезут.
- Лезут, - вздохнул Прищепкин. - Словно мухи на мед - прямо толпой прут. Однако правды о них из телепрограмм все равно не узнать. Над сказочками, которыми кормят обывателей, целые команды имиджмейкеров работают.
- Ну и пусть себе работают, настоящая рожа все равно вылезет. Ведь в конце концов появляется у всех ощущение, будто знают человека, о котором каждый день втирали им со всех сторон, как облупленного. А вот у меня сейчас в отношении Миронова ощущение–то совершенно обратное… Тем не менее это действительно человек высочайших душевных качеств.
- Кто ж сомневается, - опять вздохнул Прищепкин.
* * *
Из доклада Бухвоста и Комиссара Жюса.
Петра Олеговича с женой и Славой охраняло целое охранное агентство, которое давно потеряло самостоятельность и полностью перешло на службу к Миронову. Один охранник постоянно сопровождал Ольгу Генриховну, два - Петра Олеговича, еще по одному, совмещая охранные функции со сторожевыми, безвылазно торчали на дачах. Бывший директор агентства стал начальником охраны и также без дела не остался. Он то присоединялся к охраннику Ольги Генриховны, то к охранникам Петра Олеговича, то выполнял какие–то его поручения, словом, был каждой бочке затычкой. Ну, и отвечал за действия охраны в целом.
Таким образом, охранников на даче в то роковое утро было даже трое… Три человека, выходит, и исчезли. Вот как бывает: собаки в поисках того, дачного, все лапы до брюх истоптали, а про еще два исчезновения ни у кого и мысли не промелькнуло. Но ведь именно так все расследования, методом тыка и с бесконечными обломами, на самом деле и ведутся. Гладенькими они только в генеральских докладах выглядят. Любой сыскарь мог бы рассказать на эту тему столько, что слушатели дружно бы воскликнули: зачем нам такая милиция?! Чего только, например, стоит широко известная в сыскарских кругах история, в которой начальник следственной бригады при осмотре места убийства оставил свои отпечатки пальцев на орудии этого самого убийства, рукоятке ножа. Отпечатки внесли в дело и несколько месяцев сравнивали с отпечатками пальцев подозреваемых, среди которых был и настоящий убийца… Тем не менее нужна милиция, ну как же мы без пушистеньких. Только не стоит ее идеализировать, граждане хорошие. Давайте принимать милицию такой, какая она есть. Ведь ловит же иногда жулье и преступников? Да нормально, если разобраться, ловит. Процент раскрываемости такой же низкий, между прочим, как и в Штатах, признанном мировом оплоте законности и порядка.
Дачного сторожа–охранника звали Сергеем, фамилию он носил Тищенко. По свидетельству начальника охраны Андрея Андреевича Воропаева, был тот парнем тихим, надежным и напрочь лишенным какой–либо авантюрности. Потому что заикался сильно, а заикам и заслуженное достается с трудом - контакты–то у них с другими людьми напряженными, неустойчивыми получаются. Им хотя бы высказаться толком, где уж тут, чтобы словами делу способствовать, краснобайствовать, оттенками смысловыми жонглировать. Тем паче не свойственно заикам стремление кем–то манипулировать, кому–то втирать. Получается, честнейшие люди. И умнейшие, потому что по причине сокращения контактов с людьми в себя вынуждены уходить, читают много. Как правило еще, люди они с неудавшейся личной жизнью. Ведь любовь их и вовсе немыми делает, поэтому завязывают заики свои жизни не с любимыми, а с теми, кого удается своими костяными языками закадрить.
Сергей в детстве заикой стал - испугался чего–то там. В армию не взяли, работал на стройке каменщиком. Стихи по ночам писал, мечтал поступить на Высшие курсы сценаристов. В охранники попал только благодаря тому, что приходился Воропаеву каким–то дальним родственником. Никто б другой заику не взял, у охранника все должно быть тип–топ, верно? Но Воропаеву жалеть о решении пригреть родственника не пришлось. Сергей взялся сопровождать грузы в Киселевград из Москвы (в основном это была дорогая бытовая электроника) и ни разу не подвел воропаевских работодателей. Если вступать в противоборство с рэкетирами было бессмысленно, откупался по мизеру; если смысл имелся - боролся за видики–шмидики ако лев.
Когда Воропаев со всей командой подался к Миронову, Сергей сам напросился сторожить "объект". Личной жизни все равно не было - чего за город цепляться? Зато перед Сергеем забрезжила возможность регулярного занятия литературой, перехода от стихов к прозе. Так как Сергей любил и умел хорошо готовить, то за одобрением его кандидатуры дело не стало.
Личными охранниками Петра Олеговича считались Дмитрий Марецкий и Александр Егоров. Будучи мастерами спорта по академической гребле, в агентство Воропаева подались из милиции, но ни Тарасюк, ни Капинос таковых не знали, потому что служили бывшие спортсмены на участках Киселевградского района, да и совсем недолго. Это дало возможность навести справки о гребцах сразу в двух источниках, не считая воропаевского: родного ведомственного и спортивного.
Марецкий и Егоров в "двойке" выступали, рассказывал о них тренер Гамзат Сулейменович Тагиров, неоднократный чемпион мира и давнишней Мюнхенской олимпиады в гонках на каноэ. С юности были они друзьями, что называется, не разлей вода. В один год родились, в один - в секцию пришли, женились, по ребенку произвели, одновременно к кризису роста спортивного мастерства подгребли. А кому спортсмены без перспективы нужны, кто их содержать будет? И превратились Марецкий и Егоров в милиционеров. Только вряд ли из них какие–то особенные аниськины получились, потому что и в спорте были средненькими. Силой природной брали, а не упорством и характером. Себя жалели, чуть какая царапина - по фигу зачеты, соревнования. Зато если распределение - Марецкий и Егоров в очереди первыми. Вечно плакались - и в жилье, мол, нуждаются, и денег не хватает. Оно и верно, горисполком квартирами нас не баловал. Ну а чего, если разобраться, баловать? Спасибо хоть подбрасывали деньги для организации зимних месячных сборов в Сочи.
Не любили Марецкого и Егорова в сборной. Ни с кем не сходились близко, членами единой команды никто их всерьез не воспринимал и не чувствовал, в том числе, наверно, и они сами.
В общем, не испытывал к ним теплых чувств Тагиров. Это, конечно, не показатель, тренерам ведь перспективные, беспроблемные нужны. А Марецкий и Егоров… Еще и девчонку на сочинских сборах изнасиловали. Чуть замяли это дело.
Могли ли Марецкий с Егоровым стать соучастниками, а то и организаторами убийства шефа? Да запросто, лентяям ведь свойственно желание решать свои проблемы за счет других и как бы прорывами. Гамзат Сулейменович в качестве залога моральной чистоты и гражданской зрелости академической гребпары полушки б не оставил.
Нелестную характеристику дали Марецкому с Егоровым и менты, коллеги их бывшие.
Похоже, что ребята в милицию двинули служить с расчетом на перспективу некой халявы, рассказывал Капиносу бывший непосредственный начальник гребпары капитан Самсонов. Что дурака можно будет конкретно повалять, жилье тут сразу отвалят. Ну и… сидишь с ними и прям чувствуешь немой вопрос: капитан, где у вас взятки дают? Ублюдки журналисты сделали нас в глазах всего народа крохоборами. Я бы этих продажных писак… В общем, выперли их из рядов ровно через два месяца после принятия. Не мудрствуя лукаво, как–то прокатились Марецкий с Егоровым по деревням и всем тамошним бабкам–самогонщицам заявили, будто оброк устанавливают. Естественно, вечером о рейде был я уже в курсе. Шума устраивать не стал. Можно ведь было такое шоу устроить. Выдать бабкам меченые купюры, снять на видео. И впаяли б этим гребаным гребцам… Просто предложил сдать оружие и служебные удостоверения.
Эти показания настроили Капиноса и Тарасюка на самый лирический лад: да вот же они - убийцы–то! - академическая пара. Спешный их вывод подкрепило также и то обстоятельство, что Марецкий с Егоровым до сих пор так и не решили свои проблемы с жильем. Следовательно, вполне могли пуститься во все тяжкие.
Андрей Андреевич Воропаев, однако, уверенность их основательно поколебал. Да, согласился, в юности Марецкий с Егоровым не были образцами для подражания. А вы, посмотрел он в глаза Капиносу и Тарасюку, были? Капитаны смутились: какие уж там образцы. Еще и сейчас в характерах своих имеют они некоторые недостатки. Малюсенькие совсем. Борются, конечно, но…
В юности все ленивы, продолжал Андрей Андреевич, каждый не прочь и рыбку, как говорится, съесть, и пивком запить. Да, проходили ребята по делу об изнасиловании. Глупые потому что были, девки им и так на шеи вешались. Слишком легко парням все давалось - в отличие, скажем, от племянника моего. Потому и обурели настолько, что до большого спорта, до которого было только руки протянуть, не добрались. Но это же еще не повод… Квартиры ребятам обязался Миронов построить. Какой тем был резон против шефа что–то замышлять, в сговоре каком–то участвовать? Да они бы, прикрывая Миронова, не задумываясь, под пули встали… Нечто подобное, кстати, случилось и в жизни.
Миронов тогда начинал только, и против него организовали покушение. Кем организовано, так и не дознались. Мину с часовым механизмом Марецкий с Егоровым в его доме обнаружили и на пустырь собственноручно вынесли. Как потом выяснилось, за несколько минут до взрыва. Адская машина к раме оконной была прикреплена, тикала. Сколько уже оттикала, сколько тикать осталось - не разобрать. Ребята быстренько сняли раму с петель и - бегом из квартиры. Миронов не случайно личными охранниками Марецкого с Егоровым утвердил. Знал их еще с тех пор, когда спортивную секцию вел. Они ведь поначалу к нему пришли, а потом ребят Тагиров переманил. Чем под них копать, вы бы лучше к их женам сходили. Места ведь не находят.
Капинос с Тарасюком усовестились немного, но не настолько, чтобы полностью подозрения с гребцов снять. А также для того, чтобы отказаться от намерения снять показания с самого Воропаева.
Однако у Андрея Андреевича было надежное алиби. Которое тот, кое–куда мысленно послав Тарасюка с Капиносом, тут же предъявил. В пятницу на ночь он в Тамбов поездом выехал. К теще на юбилей. Только в воскресенье к обеду и вернулся. Вместе с ним были жена и два взрослых сына. Билеты даже сохранились. Между прочим, на плацкартные места - большого достатка в их семье никогда не было.
* * *