Он так спокойно это заявил, словно ни тогда, ни сейчас это ничего для него не значило. Да уж, что взять с этих социопатов?
Он поместил свои длинные пальцы прямо над ранами. Его руки слегка тряслись, ему пришлось поднять из повыше, согнув в локтях, затем он вновь поместил ладони над ранами, водя над ними:
- Выглядит так, словно кто-то пытался выбраться наружу, удар нанесен с очень близкого расстояния.
Олаф вытянул пальцы над отметинами. Я чуть не начала протестовать, но тут я заметила, что его кисть могла бы накрыть раны целиком, а раны были нанесены очень осторожно. Так же осторожно, как и порезы, обнаруженные нами на других жертвах.
- Они того же размера, - заметил он.
Олаф положил руку на мои раны. Меня пронзила мгновенная резкая боль, я поняла, что не смогла сдержать стон, потому как следом произошло сразу несколько вещей. Эдуард предостерегающе произнес: "Олаф!", а тот испустил медленный выдох, совершенно неуместный среди крови и ран. Ну или неуместный для тех, кто не относится к серийным убийцам.
- Кончай меня лапать, - каждое слово я произнесла настолько решительно и твердо, как никогда.
Не знаю уж почему, но впервые то, как он себя повел, нисколько меня не испугало. Зато разозлило не на шутку. Назовем это гневом. Он убрал руку, окинув меня взглядом темных, как пещеры, глаз. Что бы он там не увидел на моем лице, ему это не понравилась, так как он сказал:
- Ты не боишься меня.
- Сейчас нет. Только что что-то пыталось вырваться из меня на волю. Уж извини, но по шкале ужасов это сейчас занимает все мое внимание. Так что кончай ловить кайф от моей боли, это тебе не любовная прелюдия, и помоги мне, мать твою!
Он снял свой кожаный пиджак и сложил его, прижав к моему животу.
- Будет больно, зато, если я зажму чем-нибудь рану, ты потеряешь не так много крови.
- Давай уже, - поторопила его я.
Он прижал пиджак к ране, и это было больно, но иногда лучше потерпеть сейчас, чтобы потом не болело в десять раз сильнее. Должно быть, я издала очередной стон, поскольку Эдуард обеспокоено спросил:
- Он делает тебе больно?
- Не более, чем требуется, - ответила я, гордясь тем, что мой голос почти не дрожал. Ни дать, ни взять крутой охотник на вампиров. И даже нисколько не переживающий по поводу все возрастающего количества серийных убийц и зверей внутри себя. Вот не прет!
- Виктор, - позвала я.
Он повернулся ко мне. Видимо, он забыл свои очки на тротуаре возле полицейского участка, потому что в данный момент я смотрела прямо в голубые глаза его зверя. Нет, это были его глаза. Вертигры, подобные Виктору, рождались такими, а не становились со временем.
- Да, маленькая королева, - отозвался он.
- Во-первых, хватит так меня называть. Во-вторых, пропорциональны ли эти отметины на мне тем, что мог бы нанести мой собственный тигр, если бы он мог выбраться наружу?
Он задумался на пару секунд.
В разговор вмешался Бернардо:
- Я сделал последний поворот, куда дальше?
Виктор подсказал ему направление и вновь повернулся ко мне:
- Ты весьма необычный… случай. Но, на мой взгляд, да. Предположительно это твой размер.
- Вот блин! - в сердцах воскликнула я.
- У Мартина Бендеза руки были намного больше, чем у Аниты, даже в человеческом облике, - вставил Эдуард.
- Наш убийца - женщина, - предположила я.
- Не скажи, у некоторых мужчин бывают такие же миниатюрные руки, как и у тебя, - возразил Олаф.
- Кто-нибудь из твоих тигров может похвастаться такими же маленькими руками? - спросила я, показывая Виктору свою ладонь, чтобы он мог зрительно сопоставить размеры. Он потянулся ко мне, вытянувшись в проеме между водительским и передним пассажирским сиденьями, и прислонил свою крупную ладонь к моей.
- Только Паола Чу.
- Погоди-ка, - встрял Бернардо, - если Бендез не был тем тигром, которого мы искали, какого он тогда напал на полицейских?
- Вопрос на засыпку, - ответил Эдуард.
Виктор попытался внести ясность:
- Его бывшая жена предъявила ему обвинения в жестоком обращении. Он был не лучшим из нас, и если бы обвинения прошли в суде, его ждало либо пожизненное заключение, либо…
- Ордер на ликвидацию его задницы, - подытожил Бернардо.
- Именно. В любом другом штате ему бы предложили постоянную прописку в одной из правительственных резерваций для оборотней, но в Неваде, как и в большинстве западных штатов, установлены самые суровые законы. Три привода в участок в данной части страны равнозначны смертельному приговору.
- Было бы неплохо знать это до того, как ввязываться в игру, - пожурил его Эдуард голосом, в котором безошибочно угадывалось, как он недоволен стариной Виктором.
Бернардо завернул за угол слишком резко, Олаф покачнулся. Он надавил на раны, и я изо всех сил попыталась сдержать стон. Он выставил вперед одну ногу, найдя новую точку опоры.
- Это вышло случайно, - извинился он.
У меня неплохо получалось игнорировать его, что свидетельствовало либо о том, что я была в шоке, либо о том, что я обладала немалым талантом к концентрации, раз уж могла не замечать, как Олаф при его росте в метр девяносто восемь навис надо мной с покрытыми моей кровью руками и пиджаком. Готова поспорить, что дело именно в шоке. Но тут я посмотрела на него, разглядела его. Заметила проблеск его личности глубоко в его глазах. Увидела, как он смотрит на меня. Как он бьется над тем, чтобы на его лице не отразилось все, что он чувствует, и как у него это не получается. Он повернул свое лицо так, чтобы единственным человеком, которому было видно его выражение, была я. Он смотрел на меня, зажимая своими ручищами мои раны при помощи пиджака, и его рот приоткрылся, а глаза затуманились. Его пульс сбоку на шее бился часто и тяжело.
Я пыталась придумать, что сказать или сделать, чтобы не получилось еще хуже, в итоге решив сосредоточиться на работе:
- Его бы привлекли за предыдущие эпизоды, это обычное дело, - я посмотрела на Виктора, поскольку видеть Олафа было уже невыносимо.
Мне безумно хотелось, чтобы он перестал меня лапать, но ему бы понравился мой страх, а еще лучше отвращение. Тяжело было представить реакцию, которая подпортила бы ему кайф, за исключением полнейшего пренебрежения к нему.
- Но маршал Форрестер прав, мне следовало предупредить вас, - отозвался Виктор.
- Отметины от когтей лишний раз подтверждают, что это был кто-то другой, скорее всего, Паола Чу, - заметила я.
- Но мы не можем объяснить полиции, откуда нам это известно, не ссылаясь на твои раны, - вмешался Эдуард. - Они могут отозвать твой значок. Мы, конечно, относимся больше к сверхъестественному подразделению, но если им станет известно, что ты действительно можешь покрыться мехом, находясь при исполнении, они тебя вышибут.
- Сама знаю.
- Выходит, - подытожил Бернардо, - нам кое-что известно, но поделиться этим ни с кем нельзя.
- Даже если мы поделимся с ними этой информацией, отнесутся ли они к ней с пониманием, поверят ли нам? - зло спросила я.
Настало молчание. Наконец, Эдуард не выдержал:
- Санчез мог бы, но насчет остальных я не уверен. Если Анита потеряет значок, я бы предпочел, чтобы повод был достойным, и полиция, по крайней мере, отнеслась бы к нему со всей серьезностью, а не подняла бы нас всех на смех.
- Для них преступник ликвидирован, - начал Бернардо. - Они ни за что не поверят, что пришили не того парня.
- Но если это Паола, мы могли бы выяснить у нее, где находится дневное логово, - сказала я.
Олаф удивил большинство присутствующих, обратившись к Эдуарду:
- Тед, ты не подержишь?
Эдуард не стал спорить - он просто опустился передо мной на колени, чтобы было удобнее зажимать рану. Хотя он позволил своему удивлению отразиться во взгляде, словно говоря "Что за фигня?!". Я была с ним полностью согласна. Олаф по собственной воле упускал редкий шанс прикоснуться ко мне, когда я, раненая, истекала кровью у него на глазах. В чем тут фокус?
Олаф уставился на свои руки. Они были покрыты кровью:
- Помнишь, Анита, как ты не могла нормально работать в морге, когда я был поблизости?
- Было такое дело, - ответила я.
Он облизнул губы, закрыл глаза и позволил волне дрожи накрыть его с головы до ног, от лысой макушки до мысков его военных ботинок. Приоткрыв рот, он испустил прерывистый выдох:
- Я не могу нормально работать, когда так прикасаюсь к тебе. Я не способен думать ни о чем, кроме тебя, кроме крови и ран.
Он вновь прикрыл глаза, наверное, считая в уме, или что-нибудь вроде того, позволяющее ему вернуть самообладание.
Все мы уставились на него, за исключением Бернардо, которому приходилось следить за дорогой.
- Приехали? - поинтересовался он у Виктора.
- Да, - коротко ответил он.
Олаф открыл глаза:
- Кто-то из нас дожжен вернуться в участок, чтобы присмотреть за той женщиной, Паолой Чу.
- Хорошая мысль, - сказали мы с Эдуардом одновременно.
- Мы с Бернардо могли бы вернуться, - предложил Олаф.
- Спасибо, что не сомневаешься в моем согласии, верзила, - ехидно поблагодарил его Бернардо.
- Да пожалуйста, - отозвался Олаф, словно не уловив сарказма в словах Бернардо.
Мы находились в той части города, которая была расположена ниже Стрипа (Стрип - одна из главных достопримечательностей Лас-Вегаса, частью которой является знаменитый бульвар Лас-Вегас, вдоль которого расположены казино и гостиницы - прим. переводчика), но более точно я сказать ничего не могла, поскольку, лежа на заднем сиденье, я могла разглядеть не слишком много.
Бернардо с Виктором вышли из машины, при этом Бернардо открыл дверь для Эдуарда. Я попыталась выбраться из машины, но боль схватила меня, как чья-то рука, заставив застыть на месте.
- Давай я помогу, Анита, - предложил Эдуард.
Он начал вытаскивать меня из машины, стараясь обращаться со мной очень бережно.
Виктор заглянул в салон и сказал:
- Нас заметили. Возможно, даже снимают на камеру.
- Тогда какого фига ты нас сюда притащил? - прошипел Эдуард.
- Так было ближе, к тому же вы можете сказать, что находитесь здесь для того, чтобы допросить коллег Паолы Чу; главное, чтобы Анита вошла в здание на своих двоих, по возможности.
- Идти можешь? - спросил меня Эдуард.
- Далеко?
- Десять метров, - ответил он.
Вот так просто, он без труда рассчитал расстояние до двери. Я ни в жизни не смогла бы так развить свой глазомер.
- Дайте мне облокотиться на чью-нибудь руку и прикинуться кисейной барышней, и я справлюсь.
Я села и кожаный пиджак свалился на пол. Олаф перегнулся через сиденье и поднял его, Эдуард подал мне руку, позволяя самой выбраться из машины.
Олаф протянул ко мне руку и помог мне натянуть футболку поверх ран. Красная кровь на фоне синей ткани смотрелась фиолетовыми пятнами. Мы заправили края футболки в джинсы, чтобы продольный разрез на ней был не так заметен.
Я встала на ноги, пусть и хваталась за руку Эдуарда так крепко, как никогда ни за кого не цеплялась. Мне даже стоять было больно, я почувствовала, как струйка крови побежала вниз по моему животу. Плохо, раз мне так больно даже стоять, то идти будет еще больнее. Гадство!
Эдуард рассовал часть моего арсенала по карманам, которых на нем было полно, но немалая часть моего оружия, а также мой жилет все еще валялись на полу.
- Оружие, - потребовала я немного сдавленным голосом.
- Забудь, - сказал Виктор.
- Нет, - запротестовала я.
Олаф, не говоря ни слова, начал собирать с пола мой арсенал, рассовывая, что мог, за пояс своих брюк. Эдуард уже прихватил мой рюкзак. Олаф подобрал кожаный пиджак:
- Это чтобы спрятать руки, - пояснил он.
Я поняла, что его руки покрыты моей кровью. Не то чтобы я не заметила этого раньше, но от вида моей крови на его руках, при том, что я все еще сохраняла вертикальное положение, я ощутила царящий кругом зной пустыни намного острее.
- Внутрь, - прошептала я, - давайте скорее войдем внутрь.
Эдуард без лишних вопросов повернул меня в сторону здания. Когда я повернулась, что-то непривычно натянулось в животе. Мой желудок угрожающе сжался. Лишь бы меня не стошнило с такими ранами на животе. Это будет чертовски больно. Я мелкими глотками вдыхала горячий, словно застывший воздух и концентрировалась на каждом шаге. Я фокусировалась на том, чтобы каждый шаг казался максимально естественным, на случай, если нас снимали, а также на том, чтобы двигаться не слишком быстро, иначе я еще больше потревожу раны. Это была одна из самых осторожных прогулок, которые я могу припомнить. Я настолько сосредоточилась на ходьбе, что не замечала здание, пока Викор не придержал для нас двери.
Тут я посмотрела наверх, разглядев вывеску "Трикси", на которой светилась неоновыми огнями полуобнаженная женщина, сидящая в огромном бокале для мартини. Вывески было уже достаточно, но хозяева заведения сочли необходимым дополнить ее неоновой надписью в витрине возле входа, без обиняков гласящей: "Девочки, девочки, девочки- голые всегда".
Я смерила Виктора недовольным взглядом, медленно проходя мимо. Он прошептал:
- Доктор уже ждет внутри, к тому же здесь работает Паола Чу. Ты сможешь найти здесь какую-нибудь зацепку, которая позволит тебе держать ее в участке и дальше, не выдавая твой секрет.
С его логикой было не поспорить, да и воздух внутри был прохладнее. В данный момент, меня не слишком беспокоило, где мы находимся, лишь бы прилечь где-нибудь, где есть кондиционер. Я подавила очередной приступ тошноты и позволила Эдуарду ввести меня в прохладный полумрак "Трикси"-голые-всегда. Что ж, в аду по крайней мере, было прохладно.
Глава 49
Музыка была громкой, но не такой уж режущей слух, как в некоторых клубах. Мелодия звучало устало, хотя, возможно, дело было во мне. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я разглядела маленькие столики, расставленные тут и там по неожиданно большому помещению. Тут была главная сцена и платформы поменьше в виде столов, окруженных сиденьями для зрителей. Было около семи часов вечера, так что мужчины уже заняли свои места в тусклом помещении. На платформах в виде столов ползали женщины - голые, как и было обещано на вывеске. Я отвела глаза в сторону, поскольку есть такие вещи, которые полагается видеть только гинекологу или любовнику.
Главная сцена была огромна и пуста. От нее отходил небольшой помост, а сама она была окружена сиденьями для зрителей. Я ни разу ни в одном стрипклубе не видела ничего, напоминающего эту сцену, за исключением допотопных кинофильмов.
Виктор вел нас между столиками, и мы следовали за ним, ведь если бы меня несли на руках перед толпой посетителей, это шло бы вразрез с нашей легендой.
Эдуард не пытался как-то приободрить меня, он просто держал свою руку крепко согнутой в локте, чтобы я могла цепляться за него двумя руками, и продолжал медленно идти вперед. Олаф и Бернардо по-прежнему держались позади. Виктор оказался возле небольшой двери подле главной сцены задолго о того, как до нее добралась я. Острая боль перешла в ноющую, вызывая головокружение. У меня перед глазами начали расплываться круги, что было фигово. Сколько же крови я потеряла, и сколько все еще продолжаю терять?
Мир для меня сузился до тех усилий, которые я прилагала, чтобы передвигать ноги. Боль в животе стала отдаленной, в то время как мои глаза заволокло туманными пятнами, светлыми и темными. Я мертвой хваткой вцепилась в руку Эдуарда, предоставив ему заботиться том, чтобы мы ни на кого не налетели.
До меня донесся голос Эдуарда:
- Все, Анита. Можешь остановиться.
Ему пришлось ухватить меня за плечо, чтобы заставить взглянуть на него. Я стояла, уставившись на него, глядя ему в лицо, не понимая, отчего окружающие краски вдруг стали ярче.
Чья-то рука легла мне на лоб:
- Ее кожа на ощупь холодная, - раздался голос Олафа.
Эдуард взял меня на руки, отчего меня моментально скрутила боль столь острая, что я вскрикнула, а мир расплылся на яркие полосы. Я сосредоточилась на том, чтобы подавить приступ тошноты, и это помогло мне справиться с болью. Тут мы оказались в каком-то тусклом помещении, хотя тут было и не так темно, как в клубе. Меня уложили на стол под свет ламп. Подо мной оказалась простыня, под которой отчетливо угадывалась пластиковая поверхность стола.
Кто-то прикоснулся к моей левой руке. Я разглядела незнакомца, моментально напрягаясь:
- Эдуард! - позвала я.
- Я здесь, - отозвался он, встав в изголовье импровизированной кушетки.
- Это наш врач. Он самый настоящий врач, он спас многих моих людей. Доктор настоящий профи в том, что касается накладывания швов на раны, это позволяет нам избежать шрамов, - пояснил Виктор.
- Сейчас будет слегка больно, - предупредил врач.
Он воткнул в мою руку иглу капельницы, из которой в меня начал поступать раствор. Я была в состоянии шока. Мне удалось разглядеть лишь темные волосы и темную кожу доктора, еще я успела заметить, что у него были более выраженные этнические черты по сравнению со мной или Бернардо. В остальном он казался мне размытым пятном.
- Как много крови она потеряла? - спросил врач.
- В машине, казалось, не очень-то много, - ответил Эдуард.
Я уловила какое-то движение и попыталась проследить за ним взглядом, но Эдуард удержал мою голову, положив ладони по обе стороны моего лица.
- Смотри на меня, Анита, - потребовал он. Так обычно родители закрывают ребенку глаза, чтобы он не видел большого злобного доктора.
- Е-мое, - испугалась я. - Плохо дело.
Эдуард улыбнулся:
- А что такое? Я недостаточно хорош? Могу позвать Бернардо, чтобы ты могла любоваться им. Он посимпатичнее будет.
- Ты дразнишь меня, пытаясь отвлечь мое внимание. Черт, что происходит? - раскусила его я.
- Врач не хочет давать тебе наркоз, учитывая твою кровопотерю и шоковое состояние. Будь мы в клинике с необходимым оборудованием, он бы попробовал дать тебе обезболивающее, но за неимением этого, доктор не хочет лишний раз рисковать.
Я тяжело сглотнула, и на этот раз виной тому была не тошнота, а страх.
- Там же четыре царапины! - поделилась я своими подозрениями.
- Ну да.
Я закрыла глаза и попыталась выровнять пульс, подавив непреодолимое желание спрыгнуть со стола и удрать.
- Не хочется мне этого делать, - пожаловалась я.
- Да знаю я, - отозвался Эдуард, все еще охватывая руками мою голову, не пытаясь ее удерживать, а просто вынуждая меня смотреть на него.
Откуда-то справа раздался голос Олафа:
- Анита залечивала раны и похуже. В Сент-Луисе им не пришлось накладывать швы.
- Лишь потому, что ее раны заживали слишком быстро, и это не было необходимым, - возразил Эдуард.
- А почему она сейчас так не может? - не отставал Олаф.