- Года четыре тому назад. Сейчас у нас что - конец июня? А это была Пасха. Значит, четыре года и примерно два или три месяца, в зависимости от того, когда тогда была Пасха, сейчас я просто не вспомню.
- А позже? В последнее время?
- Нет. Пан Доминик избегал меня, а я - его, поэтому нам легко удавалось обходиться без каких-либо контактов.
- Но раньше это было довольно близкое знакомство?
Ушки у моей родни торчком стояли на макушках. Я задумалась, вывалить ли всю правду при них или же хоть чуть-чуть сохранить лицо.
Не приняв никакого решения, стала балансировать на грани умеренной правды:
- Да. Близкое. Весьма близкое.
- И вы его так внезапно оборвали, как раз на Пасху четыре года назад?
- Видите ли, об этом можно долго говорить, хотя Пасха тут ни при чем. Мы не руководствовались религиозными соображениями.
Просто в какой-то момент, после семи лет связи, мы оба пришли к выводу, что продолжать нет никакого смысла, и расстались - раз и навсегда.
Он - сам по себе, я - сама по себе. И привет.
- Но вы, без сомнения, могли бы что-то рассказать о господине Доминике?
- Конечно, могла бы, причем чертовски много. Но не сомневайтесь, делать я этого не стану. Должна же быть у человека хоть какая-то порядочность, даже если это человек женского пола. Меня воспитывали на понятиях рыцарской чести и прочих глупостях, поэтому считайте, что я лишилась памяти, впала в идиотизм и ничего не знаю. О господине Доминике лучше расспросите его самого.
- Это несколько затруднительно, - вздохнул майор. - Спиритические сеансы не пользуются в полиции большой популярностью.
- Что?
- Я говорю, что спиритические сеансы в полиции не практикуют...
- Не понимаю, о чем вы толкуете, - раздраженно произнесла я. - Вы что, хотите сказать, что Доминик на том свете? Он что - умер?
- Именно это я и хочу сказать. Пан Доминик мертв.
От изумления я потеряла дар речи. Смерть и Доминик представлялись абсолютно несовместимыми вещами - он всегда был здоров как бык, берег себя с осторожностью недоверчивого кота, вел самый правильный образ жизни, был далек от ипохондрии, прислушивался к своему организму, словно к дорогому и чуткому хронометру, и казался абсолютно несокрушимым. Каким это чудом он мог оказаться мертвым?
- Это невозможно, - сказала я, пребывая в легком остолбенении. - Почему? Что с ним случилось?! А вы убеждены, что он мертв? Я не верю.
- К сожалению, это факт. Пан Доминик мертв.
- И все равно не верю. Как, черт возьми, он мог умереть? У него было идеальное здоровье, ездил он всегда осторожно, избегал всяческого риска... От чего он умер?
- Его убили. В его собственном доме в Лесной Тишине, как раз тогда, когда вы там находились.
Я расстроилась, но это было не самое благородное чувство - полное скорее злости, чем жалости, к тому же с привкусом скандальности.
С ума он, что ли, сошел, всегда так невероятно остерегался, даже цунами боялся, такой предусмотрительный, такой осторожный - и позволил себя убить?! Не иначе как его прикончили из пушки, из дальнобойного орудия или авиабомбой... Видно, достал он кого-то сверх всякой меры!
- Ни в какой Лесной Тишине я не находилась и вообще не знаю, где это, - рассеянно сказала я, занятая своими мыслями. - Интересно, кто же это его кокнул и как?
- По моему мнению, будет лучше, если ты сразу признаешься, - ледяным тоном посоветовала бабуля. - А если проявишь раскаяние, то, думаю, суд примет твое раскаяние как смягчающее обстоятельство.
- Девочка моя, ты действительно убила того пана? - озабоченно спросил дядя Филипп.
- Если уж ваши родственники высказываются так напрямую, то я тоже хотел бы получить ответ на этот вопрос, - любезно присоединился к ним майор. - Вы убили Доминика Доминика?
Должен сказать, что многое свидетельствует в пользу этого.
Да что они все - с ума посходили, что ли?!
- Я даже не представляю, каким образом могла бы его убить, - разозлилась я. - Выстрелить из ружья? С большого расстояния, с телеобъективом.., нет, извините, как его там.., с оптическим прицелом? Или, может, это как-то иначе называется... Но зачем?
- Вот это я хотел бы услышать от вас.
Цель, равно как и причины убийства известны вам, а не нам.
- Ничего мне не известно. Вздор! Делать мне больше нечего, как только убивать Доминика. Кто придумал этот идиотизм?
- А откуда вы знаете, что его убили из ружья?
- А что, так и было? Ниоткуда не знаю, просто другого способа и представить себе не могу. Ножом и с близкого расстояния - исключено, разного вида единоборствами он владел в совершенстве. Яд отпадает, он ел и пил исключительно свое. Из чужих рук и куска бы не взял, точь-в-точь хорошо выдрессированный пес. Что-то ему на башку сбросить.., тоже нет, у него была реакция летучей мыши. Остается только огнестрельное оружие, причем стрелять нужно было с большого расстояния, чтобы он не заметил.
- А вы умеете стрелять?
- В общем-то умею. Но разбирать эти штуки по частям, заряжать, взводить, чистить - это уж нет. Это как с автомашиной - ты ездишь, а сервис ухаживает за машиной. Кому-то пришлось бы это за меня сделать.
- А вы пробовали?
- Нет. То есть да, один раз попыталась засунуть патрон в двустволку, а ещё раз - вытащить что-то такое непонятное из пистолета...
- Не из револьвера?
- Нет, у револьвера - барабан, а пистолет плоский, это каждый ребенок знает. Царские офицеры крутили барабан, когда играли в свою русскую рулетку, да и в кино у всех ковбоев всегда были револьверы, если я правильно помню. Не знаю, кто и когда придумал пистолет с.., вспомнила, обойма! Это называется обойма. Я попыталась её вытащить, но все это так ужасно тяжело ходит, а у меня пальцы слабые. Короче, одной попыткой дело и ограничилось.
- А где вы взяли оружие?
- Нигде не брала, мне его сунули в руку.
- Кто сунул?
Ничего не поделаешь, не могла же я им соврать, все это совсем не трудно проверить, пришлось говорить правду.
- Доминик, - призналась я мрачно.
- Когда?
- Откуда я знаю? Давно. Сейчас, дайте подумать... Лет девять тому назад.
- Где?
- Что - где?
- Где это произошло?
- Где-то в Тухольских Борах, на какой-то полянке, которую я бы ни за что на свете не нашла. Что-то там стояло, какой-то сарай или овин, в этот овин я и стреляла.
- А откуда пан Доминик взял оружие?
- Вынул из машины. Целый арсенал.
Все уставились на меня с ещё большим подозрением.
- Что именно он вынул? - заинтересовался майор.
- Ну, тут вы от меня точного ответа не дождетесь, - вежливо предупредила я. - Разные вещи. Двустволку я опознала по двум стволам, а остального просто не помню, я даже и не пыталась во всем этом разобраться.
- Но длинноствольное оружие от короткоствольного вы отличите?
- Если они заметно различаются, то да.
Но я иногда видела в кино нечто среднее, ни то ни се, так в этом я ничего не смыслю.
- А он какие вынул?
- Больше длинных, чем коротких, а всего их там штук шесть было. Но даже если бы вы мне все это показали на фотографиях или даже живьем, я бы тоже не была уверена. Во всяком случае, все это стреляло.
- А у него было разрешение на все это оружие?
- Он говорил, что да. И думаю, говорил правду, потому что, если бы у него разрешения не было, он вряд ли стал бы возить этот арсенал в машине и показывать бабам. Он всегда избегал выносить на публику какие-либо нелегальные вещи.
- А сколько раз вы стреляли из его оружия после этого?
- Ни разу.
- А из чего стреляли?
- Ни из чего. То есть, да, конечно, из чего-то такого стреляла в тире. Но тоже редко.
- Тогда откуда же вы знаете, что умеете стрелять?
- Если я попадала туда, куда хотела попасть, то, наверное, умею, как по-вашему? В выбранные сучки того овина и во всякие там разные фитюльки в тире. А в тире я всегда попадаю, благодаря чему пользуюсь большим уважением собственного сына.
- А этот, как вы его называете, арсенал был у пана Доминика до конца жизни? Он от него не избавился? Не поменял?
- Да откуда же мне знать? В лесной чащобе не выбросил, это точно. А потом я всех этих винтовок не видела. Да и он о них при мне не вспоминал, поэтому понятия не имею, что с ними сталось.
Майор наконец отцепился от огнестрельного оружия и перешел к другой теме, по крайней мере мне так показалось.
- Когда вы в последний раз были в кабинете покойника?
В какой-то степени он застал меня врасплох, и с полминуты я взирала на майора довольно тупо.
- Секундочку, секундочку, не путайте меня. Я так понимаю, что вы имеете в виду Доминика. В каком кабинете?
- В его кабинете. В его доме. В его личном кабинете.
- Да о чем вы говорите? Никакого дома у него не было.
- А что у него было?
- Двухкомнатная квартира, в одной комнате - спальня, в другой - нечто вроде гостиной. И никаких кабинетов.
- Похоже, мы говорим о разных домах.
Где находились эти две комнаты? По какому адресу?
- Аллея Независимости, сто восемнадцать... Вот черт, номер квартиры не помню. Во всяком случае - на четвертом этаже.
- И это была его единственная квартира?
- Если и была какая-то другая, мне о ней ничего неизвестно, - ответила я тоном, который явно свидетельствовал о моем родстве с бабулей.
Даже жуки-короеды начали в голосе поскрипывать.
- После нашего разрыва до меня доходили какие-то сплетни, вроде бы у него было не одно жилье, но меня это не интересовало. У него могло быть хоть сто дворцов - не моей это бабки тапки...
Прикусить себе язык я не успела.
- Что такое?! - со смертельной обидой в голосе осведомилась бабушка.
Я чуть было не подавилась, но майор, по всей видимости, заметил мое faux pas <Faux pas (фр.) - оплошность, бестактность.>, и в нем шевельнулась жалость, а может, и плевать ему было на наши семейные распри, просто не хотел прекращать свой перекрестный допрос, - в общем, паузы он не сделал.
- В таком случае почему вы послали ему письмо на другой адрес?
- Какое письмо?
- Обыкновенное. Нормальное письмо. На адрес Ружана, дом три, квартира шестнадцать.
Посмотрите, это ведь ваше письмо?
Он вытащил из кармана помятый конверт, показал написанный от руки адрес, вынул из конверта листок бумаги и сунул мне под нос. Мне даже не нужно было разглядывать, я узнала это письмо.
Оно было довольно коротким. Всего четыре слова:
"Я обдумала. Не хочу".
* * *
Я и вправду не хотела. Не лежало у меня сердце к этому последнему разговору, к взаимным упрекам и претензиям. Меня охватило уныние. За каким чертом я должна говорить с пнем, объяснять могильной плите, что она холодная и бездушная! И что несчастная плита могла с этим поделать?
Последнее поручение Доминика, которое он выдал, уже спускаясь по лестнице, звучало так:
- Обдумай все и сообщи.
Вот этим-то письмом я как раз и сообщила ему, что больше не хочу. Не хочу его видеть, не хочу ничего исправлять, ничего не хочу выяснять, не хочу пытаться все наладить, не хочу даже устраивать скандала. Очарование прошло, обожание сдохло, и то счастье, которым он пичкал меня семь лет подряд, уже из ушей лезло!
Ведь даже ту стрельбу в лесу Доминик затеял только ради того, чтобы продемонстрировать ничтожество моей персоны. Чтобы доказать, что я ничего не умею, а он умеет все и поэтому должен пользоваться безоговорочным почитанием. Его чуть удар не хватил от скрытой ярости, когда я четырьмя выстрелами выбила четыре сучка из доски овина, а потом упрямо попадала в десятку на большой мишени, которую он насадил на гвоздь. Доминик пришел в бешенство и язвительно раскритиковал меня за полное отсутствие какого-либо понятия об оружии, а я-то, идиотка, ждала, что меня похвалят!
Он доминировал и владел, проклятый супермен, а я принимала это за опеку и заботу. Он хлестал меня, как лысую кобылу, хая все, что бы я ни сделала, и это называлось повышением моего общего уровня. Он беспрестанно обманывал меня и оскорблял, скрывая как правду о себе (чему, собственно говоря, трудно удивляться), так и свое богатство, что уже граничило с лживым идиотизмом. Он что - воображал себе, будто я соблазнюсь его деньгами? Наверняка так и было, ведь он постоянно твердил, что все женщины - алчные хищницы...
Я действительно думала, что Доминик живет в скромной двухкомнатной квартире, а "вольво" купил на гонорар за фотографии. Я искренне верила, что фотография - единственное его занятие и единственный источник доходов. Я восхищалась благородством, великодушием и добросердечностью Доминика, которые заставляли его делиться своим добром с разными падшими личностями, вытащенными им же из грязи. Большинство этих существ было женского пола, но он позволял им лишь боготворить себя да прислуживать, не отвечая, по моим наблюдениям, ни малейшей взаимностью.
Я понятия не имела, зачем Доминику все эти люди, у меня не было и намека на подозрение, чем он на самом деле занимается. Лишь года через четыре начала кое-что подозревать, но и тогда гнала эти мысли подальше. Однако в конце концов шило вылезло из мешка, и я взбунтовалась.
Оказалось, что вытянутые из грязи личности становились кем-то вроде его агентов. Тайных информаторов. Доминик находил им работу или помогал знакомиться с важными людьми, и та или другая девица прямо из постели своего ухажера неслась к Доминику, чтобы передать ему все секреты. Глупые бабы воровали документы и фотографии, делали копии - в общем, из кожи вон лезли, только бы завоевать любовь и ласки божества. Зачарованные рабыни, они были ещё глупее меня.
С парнями дело обстояло не так гладко, ибо гомосексуализм в планы Доминика не входил, так что ему приходилось становиться для очередного юнца настоящим идолом, абсолютным авторитетом, правда за пазухой был припрятан компромат на каждого бедолагу.
- Знание - это власть, - сказал он мне однажды.
Да, он обожал власть. Скрытую, тайную, а не явную - упаси боже! И деньги обожал, поскольку они питали его власть.
Доминик никого не шантажировал в открытую, нет, он действовал исподволь, тихо и коварно. Никогда ни у кого не брал денег, напротив, любил платить за все сам, с презрением и каким-то лживым сочувствием симулируя широту души.
Однако за свою щедрость требовал услуг. Громадные свои доходы он черпал из каких-то таинственных вкладов, ссуд, компаний и ещё черт знает чего. Начав интриги с младых лет, Доминик успел взять под уздцы прежнюю партийную верхушку, тем более что ему досталось наследство от дяди, которого он в глубине души высоко ценил, а вслух горячо осуждал. Сволочью дядька тот был исключительной; по моему разумению, он сумел завладеть какими-то секретными документами партии и органов безопасности, якобы сожженными. Когда строй сменился, в тюрьму он не сел, несмотря на свои многочисленные мошенничества и преступления - кажется, речь шла о наркотиках, подделке документов и контрабанде. Просто смотался из страны и затаился где-то в теплом гнездышке. Заодно и сменил фамилию - из Яна Доминика сделался Домиником Иеном.
Доминик воспользовался дядиным наследством, а уж потом у него все пошло само собой, так как новые капиталисты подставлялись чуть ли не добровольно, торопливо и без опаски. Доминик прижимал их столь дипломатично и деликатно, что каждый предпочитал пойти ему навстречу и помочь заработать.
Чем дальше, тем сильнее я чувствовала вонь, идущую от этой деятельности. Выяснилось, что он приписывал себе чужие достижения и чужие заслуги. Давал понять, что он - гений механики, ну и, разумеется, лучший фотограф всех времен, пока совершенно случайно не выяснилось, что за него все делают другие. Я бы ни за что в такое не поверила, не наткнись на правду сама. Вычитывая тексты, я ведь в общем и целом понимала, о чем идет в них речь.
И когда вдруг Доминик объявил себя автором чего-то такого, что ещё в рукописи лежало у меня на столе...
И я очень быстро охладела к нему; ореол, окружавший его в моих глазах, заметно потускнел. Доминик никак не мог поверить, что я могу уйти от него, хотя нежные чувства симулировал из рук вон плохо. Собственно, последние годы он вообще со мной не считался, делал все, что хотел, ясно давая понять, что мне придется смириться с ролью половой тряпки - иначе я его вообще потеряю.
Семь лет я словно пребывала в дурмане, доверчивая и глупая корова. Семь лет потратила на то, чтобы угадывать его желания и исполнять их. И вот наконец все кончилось.
Полностью я обрела свой разум лишь тогда, когда мы расстались, когда с меня свалилась эта ужасающая ноша и я сумела осознать, насколько тяжела она была. И тогда я почувствовала вовсе не горе, а невероятное облегчение. Остались лишь горечь, отвращение к самой себе и упреки в собственной глупости.
И все это свое беспредельное идиотство выставить на всеобщее обозрение? Сейчас, разбежалась!
* * *
Похоже, майора по-прежнему занимал вопрос: почему письмо было послано на другой адрес? Я встряхнулась и пришла в себя. Да пожалуйста, отвечу, уж это-то вполне могу сказать.
- Я понятия не имею, пан майор, что там было на этой Ружаной, три, но Доминик требовал, чтобы вся его корреспонденция поступала именно на этот адрес. Тогда я думала, что там сидит какой-то служащий, забирает почту и доставляет Доминику куда потребуется - тот ведь много бывал в разъездах. Еще я думала, что он не хочет, чтобы кто-то по переполненному почтовому ящику догадался, что его нет дома.
- А теперь что вы думаете?
- Ничего. Теперь это меня вообще не касается.
- И вы никогда там не бывали?
Я искренне удивилась:
- Чего ради?
- Чтобы проверить... Ладно, оставим... Вы знакомы с Михалиной Колек?
О Михалине Колек я знала довольно много, хотя это трудно было назвать знакомством. Одна из особо ошалелых обожательниц Доминика, которую мне постоянно ставили в пример как особу весьма полезную и услужливую. Возможно, мне полагалось видеть в ней соперницу и стараться её превзойти.
- Постольку-поскольку. Знаю, что есть такая, два-три раза видела её мельком, но никогда не разговаривала с ней.
- А откуда вы знаете?
- Секундочку. Что - откуда я знаю?
- Что она вообще существует?
- О её существовании меня известил Доминик. Я увидела их вместе, полюбопытствовала, что это за монстр. Он назвал имя, на том все и закончилось. Если он соврал, я на себя ответственности за это не возьму и прошу на меня все не валить.
- А вы знаете, где жила пани Колек?
- Не имею ни малейшего представления, - А где живет сейчас?
- И подавно.
- Но хотели бы знать?
Я удивилась ещё больше:
- А на кой шут? Да пусть себе живет хоть в шалаше, хоть в королевском замке, меня это не касается. Как-нибудь проживу без этих сведений.
- И все же я вам скажу. Теперь Михалина Колек живет в Служевецкой Долинке, а вот раньше жила на Ружаной, дом три, квартира шестнадцать.
- Ну и что? - спросила я, прежде чем до меня дошел смысл. - Мне что - к ней в гости идти? Не хочу!
- А может, и стоило бы сходить? - ядовито буркнула тетка Иза. - Выразить свои соболезнования...