Бомж черкнул что-то невнятное и только хотел взяться за ручку, как отставной военный строго спросил у него:
- Что в портфеле?
- Что, что... Как всегда... - начал заикаться бомж. - Откуда мне знать? Не я его сдавал, не мой портфель, - и тут же принялся просить: - Если я портфель не принесу, мне пива не дадут, а похмелиться хочется. Дежурный все еще сомневался, не убирал руку с портфеля.
- Ты же мужик, понять меня должен, похмелиться надо... - привел убийственный аргумент бомж, и тот подействовал: портфель перекочевал от одного края стойки к другому.
Бомж, светясь от радости, юркнул в коридор и немного притормозил. В портфеле вполне мог оказаться и бумажник. Вытащить пару купюр - дело плевое. Хозяин не заметит. Он присел на корточки, портфель поставил перед собой. Не успели щелкнуть замочки, как бомж вздрогнул, почувствовав, что кто-то стоит у него за спиной. Он медленно обернулся через плечо, и его нижняя челюсть отвисла: Тихон, склонив голову к плечу, спокойно созерцал перепуганного бомжа.
- Я, это... шнурок завязать хотел... - он принялся шарить пальцами по прохудившимся кроссовкам на липучках.
- Были бы у тебя шнурки, повесил бы тебя на них.
Тихон брезгливо толкнул бомжа ногой в бок. Тот, ойкнув, сел задом на холодный бетонный пол. Встретившись взглядом с Тихоном, бомж понял, что еще хорошо отделался, начни он возмущаться, Тихон мог и прикончить его. С готовностью бомж схватил портфель и двумя руками протянул его Тихону.
- Держите ваши вещи, все в целости и сохранности. Тихон медленно поднимался по лестнице. Бомж нагнал его на выходе из здания.
- Господин хороший, черт меня попутал! Не хотел я, посмотрел бы и закрыл. Пива уж больно хочется.
Тихон шел, не останавливаясь, бомж нарезал возле него круги, заискивающе улыбался, заглядывал в глаза снизу вверх.
- Я-то что, я ничего...
Фагот ждал Тихона у колонны, возле основания которой примостилась бутылка холодного пива.
- Пива захотел? - сочувственно поинтересовался Тихон.
- Его самого, - сглотнул слюну бомж.
Вор взял бутылку за горлышко и с размаху опустил на край литой чугунной урны. Высвобожденное пиво мгновенно вспенилось и залило мятые газеты.
- Слижешь. Ты же не брезгливый? Бомж остался стоять у урны с открытым ртом. Глаза его туманила неземная тоска. Портфель был совсем не тяжелый. Один его конец раздут, второй почти плоский.
- Чем меньше багаж, тем выше его ценность, - говорил Тихон, ведя Фагота к привокзальному скверику.
- Что там?
- Не спеши, имей терпение.
Тихон сел на лавочку, поддернул брюки на коленях. Портфель стоял между ним и Никитой.
- Угадай с трех раз, что там?
- Деньги.
- Какие?
- Левые, за наркотики расплатиться.
- Так бывает только в фильмах, хотя я не исключаю и такого варианта. Еще какие есть предположения?
- Оружие для наемного убийцы.
- Только последний идиот или сумасшедший станет сдавать пистолет в камеру хранения. Железа в портфеле нет, он легкий. И третье предположение?
- Наркотики.
- Это предположение мне кажется самым правдоподобным, судя по весу портфеля: уж больно он узкий.
Прямо перед лавкой, ничуть не боясь сидевших на ней людей, четыре голубя терзали основательно подсохшую булочку.
Тихон щелкнул замками, открыл портфель. Никита еще не видел, что внутри, но по лицу вора понял: ни одно из трех предположений не подходит. Придерживая пальцами за края крышки, Тихон извлек из портфеля стеклянную банку, до половины налитую водой.
- Бесцветная жидкость, похожая на воду, - так бы написали в протоколе тупые менты, - произнес Тихон.
- Может, наркотик какой-нибудь, героин?
- Ты когда-нибудь видел героин? - усмехнулся Тихон. - Так вот, он совсем другого цвета. Такое чувство, что над нами просто посмеялись.
Он поставил банку на лавку, снял полиэтиленовую крышку, осторожно, как учат этому в школьном учебнике химии, понюхал, подгоняя воздух ладонью к носу.
- Запаха никакого. Надеюсь, это не отрава.
- Террористы решили отравить городской водозабор? - засмеялся Фагот.
- Насчет отравы мы сейчас узнаем. Гули-гули-гули, - стал подзывать вор голубей.
Те на время прекратили терзать булочку и уставились на Тихона. Он сел на корточки и стал тонкой струйкой поливать из банки сухую булку. Голуби выклевали в ней глубокую лунку, и жидкость быстро размочила середину. С банкой в руках Тихон сидел и смотрел на голубей, клевавших хлебный мякиш. Крошки разлетались во все стороны, дело у пернатых спорилось. Прошло пять минут, но они выглядели вполне живыми и довольными жизнью.
- Вода. Самая обыкновенная вода, - сказал Тихон, картинно поднимая руку и переворачивая банку. В банке что-то звякнуло и вместе с потоком воды на асфальт упал крупный, с небольшую сливу, ограненный камень. Он лежал на черном мокром пятне и сверкал в лучах осеннего солнца. Капельки воды, застывшие на нем, искрились.
- Ты сам видел, его там не было, - удивленно произнес Тихон и покосился на парочку влюбленных, расположившихся на соседней лавке. Те живо заинтересовались камнем, лежавшим на мокром асфальте. Тихон нагнулся, подхватил его и на ладони продемонстрировал Фаготу.
- Что это такое?
- Да уж не алмаз, наверное. Таких огромных бриллиантов в природе не бывает. Какая-нибудь дурацкая подделка из стекла. Пальцы Тихона сами собой сжимались, чтобы прикрыть камень от посторонних глаз.
- Но все же... - сказал он, одергивая рукав и обнажая часы. Камень со скрежетом прошел по краю часового стекла, оставив за собой четкую бороздку, при этом сам ничуть не пострадал.
- Наверное, искусственный, - сказал Никита. - Я слыхал, что научились выращивать огромные кристаллы. Тихон сидел, задумчиво глядя на ограненный камень в своем кулаке.
- Не может быть, но есть, - сказал он.
- Ерунда.
- Мужика, однако, повинтили, - напомнил Тихон. Голуби тем временем весело растаскивали на части размокшую от воды булочку.
- Точно, не отрава, смотри, - Тихон взял тросточку и попытался дотянуться до голубей. - Им от нашего угощения даже любви захотелось.
- Не мешайте, - усмехнулся Никита.
- Нет, пусть занимаются сексом как хотят, но не где хотят. Дети все-таки в сквере гуляют. Что мне с ним теперь делать? - Тихон высоко подбросил камень и лишь в последний момент подставил руку, чтобы его поймать. - Выбросить, что ли? Хотя нет, есть он не просит, пусть полежит у меня в кармане. В любом случае нужно обратиться к специалисту. Если ты простыл, можно полечить горло и самому, но если случилось что-нибудь серьезное... - и Тихон взвесил в ладони камень. - Аппендицит сам себе не вырежешь, хотя я знавал на зоне одного придурка, бывшего медика, который попытался сам себе вырезать аппендицит. Сдох, так его и не откачали.
- Почему он сам решил себя оперировать?
- Боялся, что его зарежут.
ГЛАВА 8
Федор Филиппович Потапчук появился у Глеба в двенадцать минут одиннадцатого. Уже и кофе остыл, и Глеб устал ждать. По лицу Потапчука, хотя тот всячески пытался это скрыть, Глеб понял, генералу сегодня досталось. Потапчук выглядел измученным и невероятно уставшим, даже руки подрагивали.
- Чай? Кофе? - спросил Глеб. Затем махнул рукой. - Вы с машиной, Федор Филиппович?
- Да, - сказал Потапчук, тяжело опускаясь в кресло и ставя портфель.
- Вам надо выпить, вид у вас ни к черту.
- Сам знаю, - сказал генерал, - я же тебе говорил сегодня днем, старый я уже для этой работы. С раннего утра на ногах, представляешь, даже не пообедал! -
- Беречь себя надо, - произнес Глеб.
Он открыл холодильник и вынул блюдо с бутербродами, поставил его перед генералом, затем рядом с блюдом поставил две рюмки и бутылку финской водки.
- Чтобы вы до дома доехали, Федор Филиппович, а затем уснули, думаю вам надо выпить и закусить.
- Да, - сказал Потапчук и принялся тереть воспаленные глаза. - Спасибо тебе, Глеб, за помощь.
- Что вы имеете в виду, генерал?
- За Князева спасибо.
- Но по вашему лицу вижу...
- Что ты видишь по моему лицу? - генерал взял бутерброд и начал жевать.
- Бриллианта у Князева нет.
- Нет. А ты откуда знаешь?
- Догадываюсь. Не вижу радости на вашем лице. Значит, Князева взяли, а бриллианта нет.
- У тебя есть какие-нибудь предположения? - судорожно глотая холодный кусочек мяса и пытливо взглянув на Глеба, произнес генерал.
- Собственно, никаких. Сумасшедший он. Поведение сумасшедшего логически просчитать невозможно.
- Это понятно.
- Я вам, по-моему, об этом говорил.
- С сумасшедшими, сам понимаешь, работать чрезвычайно сложно.
- Если он сумасшедший, - Глеб наполнил рюмки водкой, - то тогда с ним должны работать врачи, а не ваши сотрудники, Федор Филиппович.
- Это еще почему?
- Да потому, что он больной и врачи в болезнях лучше разбираются, чем майоры, полковники и даже генералы.
- Эка, загнул! - генерал поднял рюмку, Глеб поднял свою, - А коньячком почему не угостил?
- Лучше водка, - сказал Сиверов, чокаясь с Потапчуком. Они выпили. Генерал закусил.
- Чайку крепкого можно?
- Можно, Федор Филиппович, - сказал Глеб и принялся заваривать чай.
Потапчук сидел молча, погруженный в свои мысли. Глеб с разговорами к нему не лез, понимая, что если генерал захочет что-то сказать, то скажет сам. И Потапчук, в конце концов, не выдержал:
- Меня вчера директор вызывал.
Глеб повернул голову, ожидая продолжения. Но генерал медлил, словно размышлял, стоит ли жаловаться или, может быть, обиду спрятать в себе. Затем снова заговорил.
- Устроил мне нагоняй. Причем разговаривал со мной так, словно я первый год замужем и не понимаю, что к чему в этой жизни.
- Давайте еще по рюмке? - не задавая вопросов, предложил Сиверов. Наполнил рюмки, взял сигарету, закурил.
- Знаешь, Глеб, я устал, причем устал, как пес. Я уже едва дышу, а все еще продолжаю бежать за дичью. А годы, они ведь свое берут. Усталость смертельная, только силой воли и заставляю себя бежать. Но жажды догнать уже нет. И это печально. Это говорит о том, что пора мне на покой. Устал я, измотан, издерган, в общем, свое уже два раза отбегал.
- Директор предложил вам уйти на пенсию?
- Нет, - сказал генерал, - не предложил, и это меня удивляет. Но "нагрузил" по полной программе: и здесь упущение, и здесь недоработка, и это не успел, и это не вовремя... С него, я понимаю, тоже требуют, он тоже человек не свободный. А еще бриллиант, черт бы его побрал... Бизнесмены начали в коалиции сбиваться, на премьер-министра давят, на президента умудрились выйти. Жалуются на нас, что мы их не охраняем. А у них охраны больше, чем у меня сотрудников.
- И охрана хорошая, - вставил Глеб.
- Хорошая... Да только убивают их одного за другим, каждый месяц кого-нибудь хоронят. Не в Москве, так в Питере, не в Питере, так в Красноярске или Хабаровске, Владивостоке. По всей России крупных бизнесменов молотят, щелкают, как орехи.
- Никто не заставлял, сами такой путь выбрали. - Они, в принципе, хорошее дело делают: людям рабочие места обеспечивают, налоги платят, вносят свой вклад в строительство государства. Баневского вспомни, - Потапчук хотел сказать, "земля ему пухом", но не сказал, поднял рюмку, и они с Глебом, не чокаясь, выпили. Получилось, что они выпили за упокой души бизнесмена. Глеб улыбнулся.
- За Баневским тоже люди стояли, и они, по всей видимости, на директора влияют. Да и журналисты угомониться не могут, все еще пишут, говорят, сюжеты стряпают. Вот давеча целую программу по телевизору выдали про убийство бизнесмена. И знаешь, что самое интересное? Говорят, что мы так никого и не нашли, что ни одно из громких убийств по сей день не раскрыто. Словно мы сидим и ждем, когда заказчики с убийцами сами придут, сами на себя напишут, а нам останется лишь наручники на запястьях защелкнуть и в Лефортово их спровадить.
- Что, Федор Филиппович, совсем тяжко? - спросил Глеб, вытаскивая из пачки сигарету и неторопливо прикуривая.
- Тяжко, Глеб, поверь мне, старику.
- Хватит вам про старость сказки рассказывать! Вы любому молодому фору в пять очков дадите.
- Врешь ты все, Глеб. По глазам вижу, тоже чувствуешь, что я старым стал и никчемным. Чутье потерял, тебя по пустякам дергаю. И Князева, если бы ни ты, еще неделю или месяц искал бы.
- Он не прятался, просто не попадался на глаза. Прятаться ему ни к чему, он уверен, что он царь российский, а мы все - рабы его.
Генерал грустно улыбнулся. Он был похож на пенсионера, который сидит в парке на лавочке и ждет, когда придут партнеры по домино или шашкам. И тогда он сможет два-три часа не думать о собственном здоровье, о таблетках, детях, внуках, а будет наслаждаться игрой и неторопливой беседой с такими же, как он сам. Глеб спросил, глядя прямо в глаза Потапчуку:
- Вы что, Фёдор Филиппович, на самом деле о пенсии подумываете или просто меня стращаете?
- Нет, Глеб, не стращаю. Подумываю и всерьез. Но дела, черт бы их побрал, не пускают. Сам себе говорю: вот этого найдем, это дело закрою, и можно будет уйти на заслуженный отдых. Глеб рассмеялся:
- За город уехать, капусту, помидоры выращивать, плодовые деревья сажать, кустарники. Собачку, наверное, заведете, книжки читать станете?
- Ага, - признался Потапчук, - как точно ты все нарисовал.
И они, глядя друг на друга, рассмеялись так задорно, так весело и искренне, словно не было никаких убийств, словно им сейчас лет по тридцать и впереди огромная жизнь, беззаботная, светлая. А здоровья у них - на сто лет хватит.
У Потапчука даже слезы выступили. Он принялся вытирать покрасневшие глаза носовым платком.
- Рассмешил ты меня, Глеб, повеселил.
- Так я же вам, Федор Филиппович, не все рассказал.
- Что забыл?
- Еще вы рецепты разные осваивать будете.
- Медицинские рецепты?
- Вин, наливок, закаток всевозможных, огурчиков, помидорчиков, салатиков, ассорти, соляночек, аджичку будете делать. Можем с вами даже маленький ликеро-водочный заводик на участке смайстрячим.
- Ага, Глеб, смайстрячим, - подхватил веселую интонацию генерал и взял в руки бутылку с водкой. - Давай еще по одной, и я поеду, посплю хотя бы часика четыре.
- А лучше шесть, Федор Филиппович.
Генерал сам налил водку. На этот раз они чокнулись, и Глеб, глядя в глаза Потапчуку, сказал:
- За ваше здоровье, Федор Филиппович.
- Нет, Глеб, давай за тебя.
- Ну, если так, тогда за нас. Они чокнулись, выпили.
Немного помолчав, Глеб вынул и показал Потапчуку фотографии Розы. Он уже выяснил, что она является дорогой проституткой и встречается, кроме Гусовского, еще со многими влиятельными людьми.
На генерала это особого впечатления не произвело, его больше интересовала сейчас судьба бриллианта Романовых.
- Ничего удивительного, Глеб, они и дома друг другу продают, и заводы. Так что женщина для них такой же товар, как и все остальное.
- Не скажите, Федор Филиппович, Гусовский ее ценит. Генерал с любопытством рассматривал фотографии.
- Согласись, красивая женщина?
- Красивая, - согласился Глеб, - но не в моем вкусе.
- Ой, ладно тебе! Ирине привет от меня передавай.
- Хорошо, передам. Правда, видимся мы с ней в последнее время крайне редко.
- Понимаю. Я своих тоже только спящими вижу, - опять с грустной улыбкой сказал генерал.
- Гусовский в Питер собирается завтра или послезавтра, так что я, наверное, тоже туда рвану.
- Не лезь, пожалуйста, никуда, - попросил Потапчук.
- Ясное дело. Буду наблюдать. Есть у меня предчувствие, что очень скоро все на свои места встанет.
- Что ты имеешь в виду, Глеб?
- Найдем мы и того, кто Баневского заказал, и того, кто заказ выполнил. Поверьте мне, Федор Филиппович, найдем. И вы тогда доложите начальству, что дело сделано, а они вам новое подбросят еще позаковыристее. И будет вам не до помидоров с огурчиками, а будете вы бежать, высунув язык, и тяжело дышать. Жизнь у вас такая, судьба. На роду было, наверное, написано "охотничьим псом" родиться.
- Наверное, - сказал генерал, вставая. - Спасибо тебе, Глеб, развлек. Отдохнул я с тобой. А насчет Князева ты, наверное, прав. Подключу специалистов-психиатров, пусть им займутся.
- Правильно, - кивнул коротко Глеб.
Он проводил генерала до двери. Потапчук неторопливо спустился по лестнице. Машина с шофером ждала его в соседнем дворе. Глядя ему вслед, Глеб думал, что кому на роду написано быть "охотничьим псом", тот будет им до последних мгновений жизни. А Потапчук был именно таким - "породистым охотничьим псом" с прекрасным чутьем. Таких - на тысячу один.