Протокол я подписала с чистой совестью, будучи уверена, что в квартиру ничего не подбросили и ничего не скрыли. Заинтересовала меня информация о том, что записную книжку убитый сжимал в левой руке, а открыта она была на странице с моим телефоном.
Меня это встревожило не на шутку. Если бы все ограничилось телефонным звонком от покойника, это ещё полбеды. Дурацкое стечение обстоятельств, с каждым может случиться. Беда в том, что со мной за последнее время случилось слишком многое. И поведение майора тоже заставляло задуматься: он сам сунул мне в руки записную книжку, сам велел просмотреть её, одобрил моё дурацкое решение попытаться самой распутать дело. Такие решения обычно вызывают категорический протест со стороны милиции и преследуются законом, а тут вдруг… Опять же, майор выдвинул странную версию: будто меня во что-то намеренно впутывают. Видимо, и впрямь вокруг моей особы происходит нечто подозрительное, чего я, всецело поглощённая преследованием польских ядерщиков, не замечала. Нечто серьёзное, коль скоро дело дошло до убийства. И мне, как видно, действительно пора заняться этим.
* * *
Было полчетвёртого утра, когда я позвонила Баське, безжалостно вырывая её из объятий Морфея.
- Выпей воды. - С такого совета начала я разговор. - Знаешь, я втянула тебя в убийство.
- Наконец что-то весёленькое! - обрадовалась Баська заспанным голосом. - И кого же я убила, можно узнать?
- Это некий Вальдемар Дуткевич. Кто он?
- Не знаю. То есть что я говорю! Конечно, знаю! А почему я убила Вальдемара?
- Убила его не ты, а неизвестные преступники. Так кто же он?
- Кто? Вальдемар?
- Вальдемар, Вальдемар! Кто он такой, черт побери?!
- Как тебе объяснить? Ну, в общем, один человек.
- Спасибо, вот теперь все ясно. Ну да ладно. Скажи, он меня знает?
- Понятия не имею. А ты его знаешь?
- В какой-то степени теперь знаю. Знакомство неординарное, хотя и несколько одностороннее. А каким он был при жизни - не знаю. Баська, проснись! Я говорю не о своей новой книге, а о только что случившемся.
Баська немного помолчала, а потом я услышала её запинающийся голос:
- Подожди, я, пожалуй, и вправду выпью воды.
Пока она пила, я закурила сигарету и принесла пепельницу. Похоже, сейчас кое-что узнаю.
- Расскажи мне все ещё раз с самого начала, - потребовала Баська. - По правде говоря, я ничего не поняла.
Я рассказала ей обо всем по порядку, не вдаваясь в подробности и пока без комментариев.
- И это правда? - допытывалась потрясённая Баська. - Ты уверена, что он убит насмерть?
- Насмерть. На его месте даже носорог был бы убит насмерть. Да скажи же наконец, кто он такой и почему звонил мне?
- Ну как тебе сказать? Обыкновенный человек. Работал в садово-огородном кооперативе, разводил шампиньоны. Знаю я его давно, лет двадцать пять. Звёзд с неба не хватает, но человек порядочный, очень добрый и покладистый, если тебе требуется кем помыкать, то Дуткевич как раз подходит.
- Подходил, - поправила я. - Теперь он уже ни для чего не подходит. А откуда у него мой телефон?
Подумав, Баська сказала:
- Возможно, от меня. Целый месяц он мне проходу не давал, просил твой телефон, мол, обожает тебя и жаждет того… заверить в этом самом… ну, в совершённом уважении. Наверное, я в конце концов и дала твой телефон.
- Он и заверил. Прямо скажем, оригинально. Ты считаешь, что в предсмертную минуту он пожелал поговорить именно со мной?
- Очень может быть. Уже известно, кто его убил?
- Пока ничего не известно. Баська, для меня главное - узнать, почему он позвонил мне. Об этом меня спрашивает милиция, и я должна им что-то ответить. Послушай, а не могло получиться так - он хотел позвонить тебе и просто ошибся? Ведь бывает, в панике набрал не тот телефон, мы с тобой подруги, вот и перепутал со страху.
- Ты права. А могло быть и так, что он даже звонил мне, но меня весь день не было дома, мы с Павлом вернулись уже за полночь. И тогда он позвонил тебе.
- А он знал, что вы бываете у меня?
- Он знал, что мы можем быть или в кино, или на бегах, или в Виланове, или у тебя, или ещё где-нибудь, но из всех этих мест только у тебя есть телефон. Представляю, как ты обрадовалась!
- Безумно! Но я уже немного привыкла к необыкновенным событиям. А ты не представляешь, почему он мог бы звонить тебе?
- Так уже двадцать пять лет, что бы у него ни случилось, он всегда звонит мне. Я уже привыкла. А ты только меня осчастливила или ещё кого-нибудь?
- Ещё Гавела. Так что ты в хорошей компании.
- Очень приятно. А кто этот Гавел?
- Наш отечественный бизнесмен высшего класса. Я тебе рассказывала о нем. Да ты его знаешь, я как-то вас на улице познакомила, помнишь, огромная лысина и морда весёлого хулигана?
- А, вспомнила. Он-то тут при чем?
- Понятия не имею. У покойника был записан номер его телефона.
Баська издала звук, как будто захлебнулась водой, которую я ей посоветовала выпить. Я удивилась и забеспокоилась.
- Не пей, когда говоришь. И не переживай так. В конце концов, не каждый день убивают наших знакомых…
- Подожди! - прервала меня Баська. - Ты говоришь, у Вальдемара был записан номер его телефона? Где записан?
- В записной книжке, недалеко от твоего. Кажется, на следующей странице. Они что, знакомы?
Судя по звукам, Баська жадно пила воду. Наконец она отозвалась:
- Не знаю. До сих пор я думала, что нет. То есть я хотела сказать, ничего об этом не знаю. То есть откуда мне знать, кого мог знать Вальдемар? И вообще, что за идиотизм - звонить тебе!
Я с ней охотно согласилась и, желая выяснить все до конца, спросила:
- Значит, и о тех двоих ты тоже ничего не знаешь?
- О каких двоих?
- Он ведь прошептал мне в трубку: "Опять эти двое". Из чего я поняла, что его прикончили знакомые. Ты их знаешь?
- Не знаю, знаю ли. Никто из моих знакомых не предупредил меня, что собирается пришить Вальдемара. Может, покойный вращался в неподходящем обществе, откуда мне знать? Я вращаюсь в подходящем.
- Ты давно его видела?
- Совсем недавно, несколько дней назад.
- И как он выглядел?
- Обыкновенно, совсем не напоминал жертву преступления. Послушай, у меня замёрзли ноги. И пожалуй, я не очень люблю отвечать на вопросы в такую пору.
Я утешила её, сказав, что милиция начнёт их задавать не раньше семи утра. Баська чертыхнулась, и я решила оставить её в покое и отключилась. Не потому, что пожалела или вспомнила наконец о своём хорошем воспитании, а просто надо было подумать.
Разговаривала Баська со мной как-то странно, не так, как всегда. Понятно, это отчасти объяснялось и тем, что я разбудила её среди ночи, и тем, что вряд ли кому приятно узнавать о трагической гибели своих знакомых даже в более подходящее время. Но нет, тут что-то другое. Она говорила со мной как-то… неискренне. Вот именно - неискренне. Фальшивая нота прозвучала где-то в середине нашего разговора и удержалась до конца. Она хотела что-то скрыть от меня, но что? Расспрашивала очень мало, не заинтересовалась ни подробностями преступления, ни самим погибшим. Лишь одно обстоятельство явно задело её за живое - телефон Гавела. Почему?
Я чуть было не позвонила Гавелу, чтобы спросить, не знает ли он Дуткевича, да вовремя опомнилась. Гавел - последняя из странностей. А вокруг меня уже столько этих странностей накопилось, что давно пора разобраться с ними. Просто сесть и хорошенько подумать. Такой способ понять непонятное наверняка лучше, чем разговоры с людьми, - во-первых, потому что люди не всегда скажут правду, во-вторых, такие разговоры вряд ли будут одобрены майором. Итак, попробую по порядку.
Как я ни старалась, разложить все по полочкам мне не удалось. Память упорно подсовывала все события без разбору, независимо от того, имеют ли они хоть отдалённую связь с покойным Дуткевичем, Баськой и Гавелом. Единственное, что мне удалось выявить, так это хронологию событий. Увы, только хронологию…
* * *
Первым в цепи странных явлений было знамя.
Мои канадские родственники ни с того ни с сего обратились вдруг ко мне с настоятельной просьбой нарисовать для них знамя. Подробные инструкции относительно того, как должно выглядеть это знамя, они изложили в пространном письме. В нем же прислали и некоторые эмблемы, остальное надлежало раздобыть на месте. По окончании работ шедевр следовало отправить в Канаду, где его собирались вышить шёлком.
Переполох, вызванный этим заказом, трудно описать. Я носилась по городу в поисках необходимых для работы материалов и орудий труда: бристоля, кисточек и красок, в том числе серебряной и золотой, - ничего нужного не нашла, зато в процессе поисков наткнулась на туалетную бумагу необыкновенной красоты и, естественно, закупила в большом количестве, вызвав тем самым жуткую зависть родных и знакомых. Толпы запыхавшихся людей во всех магазинах города стали домогаться сверхъестественного дефицита от ничего не понимающих продавцов. Затем мне удалось полностью дезорганизовать работу нескольких знакомых учреждений и нарушить покой многих знакомых семей, требуя раздобыть для меня изображение святого Георгия, убивающего дракона, ибо его изображение должно фигурировать на знамени. Отзывчивые люди копались в архивах, перетряхивали книги в домашних библиотеках, а одни знакомые так разошлись, что потом, наводя порядок, произвели заодно уж и ремонт квартиры. Были подняты на ноги все родные, знакомые и знакомые знакомых.
Когда же один из них с триумфом принёс изображение святого Георгия на белом коне, раздобытое с большим трудом у деревенского свояка, оказалось, что я ошиблась и перепутала святых - на знамени должен быть изображён не святой Георгий, а святой Михаил Архангел в битве с драконом.
Достать святого Михаила оказалось намного легче, я просто обратилась в костёл святого Михаила, благо он рядом с домом. Затем прорвалась в музей Войска Польского - в понедельник, когда музей для посетителей закрыт, - и вытребовала образцы необходимых милитарий. Плакатные краски, кисти и довоенную монету в десять злотых мне одолжили друзья. Через несколько недель суматохи и напряжённой работы знамя было готово.
В числе людей, втянутых в работу над знаменем, оказался и Гавел. Я упорно стояла на том, что у его брата Ежи, то бишь Георгия, должно быть изображение патрона. В результате на какое-то время Гавел перестал со мной разговаривать. Баська тоже была втянута, именно у неё я одолжила те самые десять злотых. В моем распоряжении оказалось несколько экземпляров довоенных монет, появилась возможность выбора, и я выбрала Баськину монету, потому что на ней лучше всех сохранился заказанный Канадой орёл. Но Баська со мной разговаривать не перестала.
Все мои знакомые, потерявшие покой сначала из-за святого Георгия, потом святого Михаила, потом из-за золотой краски, туалетной бумаги и довоенной разменной монеты, очень живо интересовались моими успехами в деле создания шедевра и непременно желали его увидеть. Я же демонстрировала его неохотно, ибо густая краска каждый раз сильно размазывалась, поэтому решила устроить коллективный просмотр, пригласив к себе гостей - впервые за долгое время.
Разложив на тахте два больших листа бристоля, густо покрытых разноцветными красками, я позволила собравшимся вволю насладиться плодом рук моих.
Из уважения к моему тяжкому труду они воздержались от критики. Павел же просто не мог оторвать глаз от моего творения и повторял в полном восторге: "Вот это флаг! Ну прямо как живой!" Кое-кто из гостей вскоре ушёл, а кое-кто остался. Точнее, остались четверо: Баська, Павел, Янка и Мартин. Разговор, естественно, вертелся вокруг знамени.
- Интересно, как ты его собираешься отсылать? Краска и в самом деле размазывается, - говорила Баська. - Просто не представляю себе, что можно придумать.
- Вот именно! - подхватила Янка. - Я тоже не представляю. Закажешь такие громадные коробки?
- Сложишь вчетверо?
- Что ты! Какое вчетверо? Складывать, так уж в шестнадцать раз, вчетверо никуда не влезет.
Я вмешалась в дискуссию:
- Послушайте, ведь канадские заказчики именно это мне и советовали: сложить вчетверо и отослать им в письме.
- Ну так сложи.
- А ты себе представляешь, чем это кончится? Даже если я и достану такой огромный конверт, до Канады доберётся лишь мятая макулатура. Нет, я отправлю бандеролью.
- Думаешь, в бандероли не помнётся?
Павел, искренне озабоченный сохранностью шедевра, выдвинул другое предложение.
- Лучше отправить в железном ящике, - веско заявил он, - или в крепком чемодане.
- Никаких ящиков, никаких чемоданов, - возразила я. - Сверну в рулон и вложу в картонную трубку, тубус называется. Вот и вся проблема.
- Прекрасная мысль! - саркастически заметил молчавший до сих пор Мартин. - Тогда только и начнутся проблемы.
- Что ты хочешь сказать?
- Да ничего особенного. Будешь отправлять рулон, на международном почтамте развернут, посмотрят - ага, предмет искусства! И потребуют разрешения, заверенного Комиссией по охране памятников искусства или Комитетом народных промыслов.
Мрачное предсказание пало на нас как гром с ясного неба. Переварив услышанное, я возмутилась:
- Ты что, спятил? Неужели ты думаешь, что я со своей мазнёй отважусь обратиться в комиссию или комитет?
- А без их оценки и печати не примут на почте.
- Он прав, - угрюмо подтвердила Баська. - Если будет свёрнуто в рулон, скажут, картина. А картин без их печатей не принимают. Так что уж лучше сложи.
- В одну шестнадцатую!
Тут уж я не выдержала:
- Хватит болтать! Перегибать и складывать не буду! Ни один кретин не примет это за произведение искусства.
- Кретин как раз и примет, - ехидно заметил Мартин.
- Довольно! Я решила: сверну прямо на почте после того, как они посмотрят, чтобы лишний раз не мять, вложу в тубус, они запакуют, и отправится моя посылка в Канаду. И нечего тут каркать!
- Это как же? - удивилась Янка. - Ты считаешь, так оно и полетит прямиком в Канаду? И по дороге никто не будет вытаскивать и просматривать?
- А на кой черт просматривать?
- Ну как же… Ведь таможенники должны посмотреть, что там пересылается?
- Таможенный досмотр будет произведён при отправлении.
- А потом уже не будет? Я думала, что где-то по дороге посылки обязательно открывают и просматривают.
- Кто, по-твоему, этим занимается? Кондуктор в поезде? Пилот в самолёте?
- А ты откуда знаешь?
- Специально занималась изучением вопроса, когда писала о контрабанде наркотиков, так что знаю все досконально. При отправлении на международном почтамте посылки просматривают работники таможенной службы, потом посылки облагаются пошлиной, потом запаковываются и отправляются. А если есть информация о нелегальных вложениях, тогда производится более тщательный таможенный досмотр. Сомневаюсь, что милиция заподозрит меня в контрабанде.
Убрав с тахты знамя, я достала карты для бриджа, справедливо полагая, что после тяжких трудов заслужила право на невинное развлечение. Павел пододвинул кресло, Баська закурила и принесла себе отдельную пепельницу.
- Ты уверена? - спросила она.
- В чем? Что милиция не заподозрит меня в контрабанде?
- Нет, в том, что по дороге больше посылки нигде не проверяют.
- Крепко же сидят в тебе представления периода ошибок и искажений. Говорю тебе, просматривают только на почтамте и больше нигде.
Янка уронила под стол карты, и они с Павлом принялись их собирать, ползая на четвереньках. А Баська упрямо развивала тему:
- В таком случае я могу отправить знакомым за границу, скажем, вышитую крестиком подушечку-думку, набив её бриллиантами? И она преспокойно дойдёт?
- Тебя засекут при отправке, слишком тяжёлой окажется твоя подушечка. А вот если ты её набьёшь бумажными долларами, тогда могут и не засечь.
- А у тебя есть бумажные доллары? - поинтересовался Павел из-под стола, но не успела я ответить, как меня перебил Мартин:
- С бумажными долларами её тоже засекут, они шуршать будут.
Я пошла на уступки:
- Ну тогда можешь выслать какие-нибудь шпионские материалы - микрофильмы или что другое. Маленькое, лёгкое и не шуршит.
- Нет у меня шпионских материалов, - огорчилась Баська. - Впрочем, долларов и бриллиантов тоже нету. Может, у вас есть?
- Есть. Разумеется! Целые кучи. Я специально нарисовала знамя, чтобы их переправить.
Вместо того чтобы играть в бридж, вся компания вдруг с оживлением принялась обсуждать проблему контрабанды в целом и возможности переправки контрабандных товаров в моем тубусе в частности, совершенно игнорируя при этом тот факт, что у меня не было ни контрабандных товаров, ни, следовательно, желания их переправлять. Да и у них не было ничего подобного, так что их повышенный интерес к контрабанде был совершенно непонятен.
- Нет, бриллианты отпадают, - решительно заявил Павел. - Они будут грохотать в этом, как его… ну, в трубке. А золото слишком тяжёлое.
- Нелегально пересылать лучше всего "Гвиану", - предложил Мартин, - или "Маврикия". Можно приклеить скотчем внутри тубуса. Так что если у тебя найдётся "Гвиана" - вот удобный случай избавиться от неё.
- Что за "Гвиана"? - спросила Янка, и я с готовностью удовлетворила её любопытство:
- Самая редкая в мире марка. Её единственный экземпляр принадлежит филателисту-миллионеру, который пожелал остаться неизвестным. Теперь выясняется, что этот неизвестный миллионер - я, только до сих пор я сама об этом не знала.
- Вот и хорошо, отправь её подальше. Прекрасная мысль - прилепить внутри к трубке.