Она набрала номер и следующие пару минут вновь разговаривала на языке Декарта. После этого уселась за столом и сплела пальцы рук.
- Еще раз прошу прощения, пан комиссар. Тут как раз в Катовице прибыл некий иностранец, ищет жену - польку, и, похоже, кое-что для него у меня имеется. - Она робко усмехнулась. - Кое-что имеется и для вас. Как мне кажется, для вас важны данные по Марии Шинок. Но их я выявлю только завтра, в шесть вечера. После трех встреч, которые вы проведете с моими клиентками. Нужно дать шанс Амуру.
- Так ведь вы же ничего обо мне не знаете, - начал было возражать Попельский. - Как же вы меня этим клиентками представите?
- Я знаю о вас достаточно много. - Пани Новоземская вновь была милая и ласковая. Думаете, после двух десятков лет работы в этой сфере я не разбираюсь в мужчинах? Так как? Приглашаю вас завтра, к трем часам дня. Первой дамой будет пани доктор Фрыдерика Пржибилла, врач-дантист, сорок лет. Прошу вас, сейчас я покажу вам фотографию ее и других дам.
Попельский поднялся, погасил папиросу и подошел к письменному столу владелицы конторы. Он умел поднимать верхнюю губу, открывая - словно пес - острые клыки; умел щурить глаза так, что лицо его превращалось в маску ярости; он даже умел раздувать ноздри своего переломанного носа, и тогда его лицо делалось похожим на морду гориллы. Все это он мог делать по собственному желанию, чем частенько развлекал маленькую Риту. Теперь же все эти его умения проявлялись вопреки его воле.
- Вы не знаете обо мне одного, мадам, - голос, исходящий сейчас из его горла, странным образом свистел, - конкретно же: того, что никуда я сейчас не уйду. И, либо вы сейчас же мне все расскажете, либо я здесь все расколочу вдребезги пополам! Ты поняла, сводница старая?
Так что пани Клементина Новоземская рассказала ему про Марию Шинок и про заинтересовавшегося ею мужчину. Она знала, что бы случилось, если бы она отказала. За два десятка лет работы мужчин она узнала очень хорошо.
Катовице, понедельник 1 февраля 1937 года, полдень
У Мока и Попельского было много общего. Оба быстро сердились и были педантами; оба владели классическими языками, обожали шахматы, бридж, обильную и вкусную еду, равно как и не сторонились компаний падших женщин… И была у них еще одна общая черта: нетерпеливость. Чаще всего она проявлялась у них тогда, когда приходилось долго ждать заказа в ресторане. Тогда они раздраженно сопели, выкуривали кучу папирос, стучали пальцами по столешнице, ежесекундно цеплялись к официанту, нервно почесывали затылки, словом: находились в предшествующем взрыву состоянии.
Но сейчас, когда сидя в ресторации "Эльдорадо" на улице 3 Мая, они не только забыли об уходящем времени, но даже и не помнили, чего заказали к обеду. Мок всматривался в Попельского, стараясь не уронить ни словечка из его рассказа.
Мария Шинок принесла пани Новоземской какие-то сбережения в своем мешочке и попросила ее внести в реестр и поместить в распространяемых по всей Польше газетах объявления следующего содержания, - тут Попельский глянул на один из двух листочков, предоставленных ему хозяйкой брачной конторы. - "Золушка разыскивает своего сказочного принца. Скромная, трудолюбивая и красивая панна, лет двадцать, разыскивает респектабельного, богатого и культурного в обхождении мужчину, которому она готова отдать все, что более всего предпочитает ценитель домашнего очага". Через пару недель в контору пришло это вот письмо, тут он начал читать с покрытого машинописью листка:
- "Высокоуважаемая Пани! Меня весьма заинтересовал анонс "Золушки", объявление номер 142/37. С большой охотой я бы познакомился с этой девушкой. Но, поскольку вот уже несколько лет я разыскиваю соответственную кандидатуру для женитьбы, то я прекрасно ознакомлен с мошенничествами, применяемыми некоторыми весьма шустрыми и решительными молодыми особами, желающими заполучить такого как я мужа - со связями, имуществом и дворянским титулом. Это, наверняка, не относится к обладающему превосходной репутацией брачному заведению Высокоуважаемой Пани; тем не менее, желая не совершать хлопотное и далекое путешествие, чтобы впоследствии не переживать разочарования, я обязан задать Уважаемой Пани пару вопросов: 1. Является ли "Золушка" сиротой? 2. Осталось ли она чистой и не порченой телесно? Чтобы иметь удовольствие видеть Пани лично и познакомиться с "Золушкой", на оба вопроса я должен получить положительные ответы. В противном случае, мне придется отказаться от этого крайне любопытного матримониального предложения. Ответ прошу направлять до востребования в ближайшем почтовом отделении. С выражениями глубочайшего уважения, граф …" - и тут он произнес какую-то особенную, звучащую по-немецки фамилию, и даже чмокнул от изумления.
- Ты чего это так удивляешься? - спросил Мок.
- Да ничего… ничего, - на мгновение задумался Попельский.
- А откуда это письмо пришло?
- Неизвестно. Клементина Новоземская обнаружила его под дверью собственной конторы. Кто-то подсунул его из коридора.
- Хлопотное, далекое путешествие… - задумчиво повторил Мок слова из письма.
- Погоди, сейчас только все и начнется. - Попельский даже приподнялся на стуле, слоно готовящийся бежать спринтер. - На оба вопроса Новоземская ответила утвердительно….
- А как она проверила девственность? Что попросила дворника услугу оказать?
- Вовсе нет, - весело фыркнул Попельский. - Я и сам спросил об этом. Она же ответила, что это самая малая забота… Похоже, ей можно верить, несмотря на все свои безупречные манеры, кажется мне, что в прошлом была она бордельмамой… Так что графу в ответном письме она написала, что девушка - сиротка и девственница. А через несколько дней прибыл и он сам…
- Ну и? - Мок был настолько заинтригован, что даже не глянул на официантку, которая поставила перед ними по большой бутылке живецкого пива.
- Низкорослый, худой, около сорока лет, очень элегантно одетый…
- Идеальный господин Никто, - перебил его Мок. - Человек без каких-либо особенностей.
- Ошибаешься, - отпил глоток пива Попельский. - Увидав его, пани Новоземская искренне опечалилась. Как только он вошел к ней в контору, до нее сразу же дошло, что на этом мужчине она не заработает. "Невообразимо уродливый", именно так она и сказала. Позволь, я процитирую ее слова еще немного. Я же записал все, что она говорила. Итак: "Мужчина не обязан быть красавцем. Он может быть лишь немного красивее дьявола. Но вот дьяволом уже быть не может". Вот как она его охарактеризовала. А вот тут более тщательное описание: "Густые, толстые и седеющие волосы, словно шапка начинались сразу же над бровями. Синяя, выбритая щетина доходила до самых глаз, которые были маленькими и похожими, словно бы их кто-то воткнул в голову. Квадратная челюсть, неровные зубы, узкие губы". Новоземсякая приняла от него причитающиеся за запись деньги и договорилась с Марией Шинок на тот же день, ни на мгновение не веря в матримониальный успех того свидания. Она даже облегченно вздохнула, когда мужчина ушел. Больше уже она его не видела.
- Он не пришел… - задумчиво произнес Мок.
- А вот теперь слушай внимательно. Встреча этого графа с Клементиной Новоземской произошла 30 августа 1936 года… В тот же день, после полудня он должен был встретиться с Марией Шинок. Тебе эта дата ничего не говорит?
- Именно тогда девушку нашли искусанной?
- Да! - Попельский ударил ладонью по столу, что даже пролилось пиво. - Это он, Эби! Он пришел на ту встречу, но в контору не заходил. Подождал, покуда девушка не вышла оттуда. И он пошел за ней. А она, наверное, плакала, поскольку была обманута тем, что мужчина не пришел на встречу. Она шла, ничего не видя по причине слез, а в своей несчастной сумочке напрасно несла квасцы, которые должны были вернуть ей утраченную девственность. А этот монстр шел за ней… И где-то на нее напал…
Подошла официантка и поставила перед ними тарелки. Мужчины прервали беседу, но не разрывали связей взглядов. Их не интересовала жесткая и зарумяненная шкурка, легко отстающая от розового, сочного мяса, ни белые кучки силезских клёцок, ни небольшие холмики гороха и красной, густой, исходящей паром капусты. Никто из них даже не глянул на официантку, которая не отходила от стола и ожидающе поглядывала на клиентов.
- Чего она хочет? - не выдержал Мок. - Чаевых? Дай ей, Эдвард, а то у меня нет мелочи!
- Речь идет не о чаевых, - ответила официантка по-немецки, а на ее лице было написано возмущение. - Я узнала о том, что вы спрашивали, - в Попельскому она обратилась уже по-польски. - Тут как раз пришел мой коллега, который тогда обслуживал того некрасивого пана.
- Вы можете его позвать? - Попельский вручил ей пятьдесят грошей "на чай".
- Гельмут! - позвала та. - Иди-ка сюда, сынок!
- В чем тут дело? - Мок наколол клецку на вилку и застыл. - Я видел, что когда мы зашли, ты долго с ней о чем-то беседовал… Мне казалось, будто ты спрашивал свободный столик… Может, ты все же объяснишь мне, наконец…
Попельский перенес взгляд на подошедшего к столику официанта Гкльмута. То был широкоплечий парень, на лице были видны следы от оспы.
- Чем могу служить уважаемому пану?
Официант стоял в предписанной правилами позе.
- Выпейте, пан Гельмут, за мое здоровье. - Попельский и парню вручил пятьдесят грошей. - Мы можем говорить по-немецки?
- Разговаривать - да, выпить - нет, - официант произнес это по-немецки, огляделся по залу, но монету сунул себе в карман. - Сейчас пить не могу.
- А кто говорит, что сейчас? - Попельский отрезал приличный кусок рульки и наложил ножом побольше хрена. - Выпьете позднее, а сейчас кое-что нам расскажите. Ваша коллега упоминала, что где-то с полгода назад был тут у вас клиент с исключительно отвратительной внешностью. И что вы его обслуживали… Это может быть очень важным, возможно, что тот человек - это опасный убийца, - последние слова Попельский произнес практически шепотом, показывая официанту свой полицейский значок. - Вполне возможно, вы являетесь владельцем необыкновенно ценной информации. Не хотелось бы вам поделиться ею с нами?
- Я не понимаю одного слова. "Отвратительный"? - Гельмут явно был сбит с толку.
- Уродливый словно обезьяна, - вмешался Мок.
- Тогда я его помню, - расцвел официант. - Он и вправду был некрасивым, словно обезьяна, всю салфетку запачкал… Что-то писал на ней… Я тогда обратил его внимание. Он извинился, даже заплатил за стирку. Это все, что я помню.
- Да ну, пан старший, - Попельский дружелюбно усмехнулся, - наверняка вы помните гораздо больше… Присядьте-ка к нам, выпейте пивка или водочки…
- Не могу я присаживаться к клиентам, - Гельмут вновь оглянулся в сторону бара.
- А что тот уродливый клиент заказывал? - спросил Мок.
- Не знаю, но, похоже, то же самое, что берут все остальные. Клёцки по-силезски и рулет. А потом он ушел. Больше ничего я не помню. Все это было так давно.
- А что он писал на той салфетке, пан не помнит?
Попельский поднес ко рту трясущуюся шкурку, сделавшуюся коричневой от горчицы.
- Нет, не помню. Всю салфетку исписал, так что и воспользоваться нельзя.
- Так что там было? Письмо? Какие-то слова? - В отличие от Попельского, Мок пока что не проглотил ни кусочка.
- Да где там! - Гельмут почесал затылок. - Нет, он чего-то считал. Числа какие-то писал! Причем, чернилами! Салфетка так и не отстиралась!
- И вы, наверняка, ее выбросили? - разочарованно спросил Мок.
- Ну да. А что было делать? Прошу прощения, но мне нужно идти к клиентам.
Гельмут поклонился и ушел. Мок вздохнул и съел клёцку, после чего вонзил вилку в свиную рульку. Но ко рту мясо он поднести не успел. Попельский сильно прижал его предплечье к столу. Поляк был весь напряжен. Немец приглядывался к нему, раскрыв рот, в котором не дано было исчезнуть кусочку мяса. Жир с рульки каплями стекал на скатерть.
- Сюда приехал издалека, повторяю, "издалека", фальшивый граф, встретился с матроной Новоземской, которая рекомендовала ему данное заведение, понавыписывал каких-то чисел на салфетке, - Попельский прижимал руку Мока к столу, а жилы на его лбу делались толще, - а между делом покусал Марию Шинок. Две же первые покусанные жертвы были найдены в окрестностях Львова. А ты знаешь, где находится европейская столица математики?
- А какая здесь связь?
- Так ты знаешь или не знаешь?
- Ну… я знаю… Наверное, Геттинген. Или Париж, Берлин?
- Нет, друг мой, - в голосе Попельского прозвучала гордость. - Львов. Как раз мой город.
- Понимаю, что ты хочешь сказать. То, что Минотавр является математике, который выписывал на салфетке уравнения. А в письме в матримониальное бюро писал, что приедет издалека. Ты соединил оба эти факта. Но с тем же успехом он мог быть предпринимателем и обитателем Варшавы, который в свободную минутку подсчитывает прибыли… Ваша столица тоже ведь находится далеко. И, черт подери, дай мне, в конце концов, съесть эту рульку!
- А тебе известно, что во Львове имеется знаменитое кафе "Шотландское", где встречаются математики? - Попельский отпустил предплечье Мока. - И знаешь, годами они писали там на салфетках или даже на столешницах, как этот поддельный граф? Быть может, он бывал там тоже, и у него осталась эта привычка?
- Ну, может… - Мок с громадным удовольствием пережевывал кусок мяса. - Я понимаю, что ты хочешь вернуться в свой родной город… И у тебя совершенно нет охоты объясняться перед этим комиссаром Холевой или как там его… Но это всего два фрагмента информации и твоя интуиция. И нам возвращаться только лишь по этой причине? У нас ведь тут тоже куча работы. Например, расспросить соседей этой девушки…
- Ты сказал, будто бы я случайно объединил два фрагмента информации. Но здесь имеется третий, наиболее важный факт. Нужно было начать именно с него. И как раз по его причине мы ближайшим же поездом отправимся во Львов. Ты знаешь, как зовут нашего графа? Как он представился в письме? "Граф Гуго Дионизи фон Банах". А тебе известно, кто такие профессор Гуго Дионисий Штейнгаус и профессор Стефан Банах?
- Нет.
- В том то и дело! - Попельский тщательно уложил остатки капусты на оставшихся кусочках мяса. - Это львовские математики и частые посетители того заведения, где пишут на салфетках. Поехали: заскочим на минутку в "Матримониум", возможно там еще получим какие-нибудь ценные сведения. Жалею, что мы не расспросили у пани Новоземской про акцент того гориллы, поскольку я уверен, что эта наблюдательная женщина явно отметила в нем какие-то львовские особенности…
Катовице, понедельник 1 февраля 1937 года, два часа дня
У пани Клементины Новоземской имелась привычка обедать около двух часов дня в располагавшемся неподалеку ресторации "Театральная". Тогда она закрывала свое бюро, а на двери вешала сообщение: "Обеденный перерыв. Работаем с 15:30". Точно так же она поступила и сейчас. Женщина надела шубу из соболей и небольшую шляпку с цветком, закрепленным в прихотливой петельке, после чего направилась к двери, держа сумочку под одной рукой, а в другой - картонку с объявлением. И тут дверь открылась. В контору вошел невысокий мужчина в пальто и шляпе, с тростью в руке.
- Я как раз закрылась на обед, - пани Клементина постучала покрашенным красным лаком ногтем по объявлению. - Не хотите проводить меня? Поговорить мы можем и за едой.
Первый полученный ею удар чуть не сломал ей глазницу. Теплая кровь залила глаз женщины, на лбу протянулась багровая полоса, быстро начавшая синеть. Удар отбросил Новоземскую на стену комнаты. Хозяйка сползла по стенке с выпрямленными ногами и тяжело свалилась на копчик. Нападающий отвернул нижнюю часть своей трости, освобождая десятисантиметровый стальной стилет. Он поднял руку и вонзил металлическое лезвие в голову; острие, практически без сопротивления, прошло сквозь шляпку и кости черепа. Мужчина нажал, провернул и протолкнул лезвие до упора. В какой-то мере он был милосерден. Ему не хотелось, чтобы жертва видела, как он склоняется над ней, вонзает нож в щеку, глубоко надрезает ее и сует в место надреза верхние зубы. Ему не хотелось, чтобы она видела, как он откидывает голову, и как кровавая мякоть шлепается на пол…
ЧАСТЬ II - КОМНАТА МИНОТАВРА
/…/ любая небрежность сделана сознательно, всякое случайное столкновение является столкновением запланированным, любое унижение - наказанием, всякое фиаско - таинственной победой, любая смерть - самоубийством.
Хорхе Луис Борхес "Deutsches Requiem"
Ворохта, понедельник 8 февраля 1937 года, четыре часа вечера