– Летаю, сынок. Но, ты знаешь, – он округлил глаза. – Повадилась мать со мной. Позади. А ведь истребитель-то одноместный. Вот какие сны, сынок. И все время спрашивает: "Не понял до сих пор, что ли?" А я и не знаю, о чем…
Зато сын понимал, о чем. О том самом. О главном. Ворон ловит отец, по верхушкам смотрит, когда надо под ноги больше глядеть, чтобы в люк не свалиться. Подобрал себе жену – чуть не сыну ровесница. Это ли не верхоглядство?! Матери было видно с той стороны.
– Как там Настасья с Иваном? – спросил отец. – Из штанов не выпрыгивают?… Ну и ладно… Только бы меня не ругали. А то ведь я тоже как понесу по кочкам – мало не покажется…
Сын опять удивился. Вот это заворотил! И, вероятно, сам поверил. По кочкам он понесет. За то, что от смерти спасают.
– Передавай привет и скажи, что у меня все хорошо. Вес набираю. Сто грамм… за сутки. И что долго не задержусь… И что с головой у меня теперь хорошо. Осознал, короче говоря, скажи, мол… А за тебя я рад, сынок. Вдвоем легче нам будет…
Отец опустился на подушку и глубоко вздохнул.
– Хреново мужику одному оставаться, – сказал. – Лучше первому уйти. Женщина – она приспособленней. Ей это вообще, видать, на роду написано, а у нас – видел, как получилось…
Сын молча соглашался. Слегка заносит, конечно, папашу – "по кочкам он пронесет". Но это пройдет. Некоторую невоздержанность можно списать на действие медицинских препаратов. Только бы чужие пилюли больше не употреблял.
Майор сидел вполоборота к отцу. Окна находились позади. Прикрытая дверь – впереди. Дверь вдруг резко распахнулась, и в помещение в белом халате вошел мужчина – круглый, как мячик. Светлая растительность разбегалась вокруг лысины. За ним важной походкой шагала горная козочка по имени Тамара Борисовна. На высоких каблуках. Стройная и молодая. Личико пудрой краснокирпичной обмахнула, чтобы сделаться вдвое моложе.
– Вот! Прошу! Можете здесь беседовать! Никаких, как видите, проблем! – гордо объявил лысый, упираясь взглядом в Николая. – А вы кто такой будете?!
– А вы? – хмуро проговорил майор.
– Начальник госпиталя! – словно на плацу объявил вошедший. – Кто вы такой и что вы здесь делаете?!
Разговор приобретал дурной оборот. Тамара применила свой дар внушения и поставила все вверх ногами. Умна!
– Я вам звонил, – ответил Лушников. – И вы мне ответили. Однако разговор у нас и не получился. Но раз уж госпожа Филькина здесь, прошу привлечь к участию и третью сторону, то есть отца. И пригласить лечащего врача.
– Для чего?! Никого это не касается! – Тамара Борисовна топала ножками.
Начальник учреждения заметно смутился – попал в затруднительное положение, как тот индюк.
– Хорошо. – Он развернулся, подошел к выходу и подозвал медсестру. – Пригласите сюда лечащего… Кто у нас тут?…
Медсестра убежала, не ответив.
Через минуту в палату вошел доктор лет тридцати. Зафиксировался у проема и стал сверлить глазами пространство.
Николай поднялся:
– Майор Лушников, – представил сам себя. – А это мой отец. Теперь скажите, какая у вас специальность.
– Терапия, – ответил доктор.
– Хорошо. А теперь можете нам сказать, в каком состоянии мой отец? С поведенческой точки зрения? Может быть, он психически больной?
Врач наклонил голову набок. Вопрос, конечно, неожиданный, однако никаких у больного отклонений не обнаружено.
– Тогда скажите, для чего ему прописали вот эти лекарства?
Лушников вынул упаковку и протянул ее доктору.
Доктор взял коробочку и стал читать, близоруко щурясь. Потом задумчиво проговорил:
– Никогда таких лекарств не выписывал, поскольку они противопоказаны по многим позициям. Во-первых, они сильно влияют на поведение. Во-вторых, меняют суточный режим сна. Ведут к потере веса.
И так далее. И тому подобное…
– Достаточно, – прервал доктора начальник.
– Теперь я хочу спросить у больного. – Лушников обернулся к отцу. – Кто тебе дал их, папа?
– Она! – выкрикнул тот, тыча пальцем в сторону Тамары. – Она давала их мне! Всегда! Как придет, так и сунет… Мне и сейчас их снова охота, потому что привык…
– Слыхали? – произнес Николай и снова обернулся к отцу. – Теперь скажи им, папа, хотел бы ты, чтобы к тебе приходила Тамара Борисовна? Как скажешь, так и будет. И я не стану больше помехой…
Отец дернул головой, уцепился руками в кровать и громко произнес:
– Нет! Без нее мне теперь лучше!..
Николай развел руками:
– Кажется, все слышали. Одного не пойму – для чего был весь концерт, когда и так было ясно…
– У нее документы – как я мог отказать! – Шарообразный начальник приплясывал возле койки. – Окажитесь сами на моем месте…
Николай промолчал, дожидаясь решения.
– Думаю, вам лучше сюда больше не приходить, – проговорил начальник, глядя в сторону Филькиной.
Тамара дернулась. Кинулась к бывшему мужу, однако Николай опередил. Встал на пути.
– Вы у меня ответите! – пригрозила та.
– Интересно, перед кем и за что? – удивлялся в углу безногий инвалид.
Посетительница обожгла его напалмом из собственных глаз и выскочила за дверь.
Начальник госпиталя крутил лысиной. Видал за службу всяких, но чтобы таких – впервые. Не женщина – прямо вампир какой-то.
– Вошла и давай жаловаться… – оправдывался он. – Протянула завещание…
– Да разве же это документ? – принялся разъяснять Николай. – Тем более что он отменен другим завещанием… Мне кажется, что вы дадите указание, чтобы эту особу в ваше учреждение больше не пропускали. Могу я надеяться?
Начальник обещал:
– Идемте ко мне в кабинет и все обсудим – какие при людях беседы…
– Поправляйтесь, товарищи офицеры, – проговорил он и вышел из палаты, развевая расстегнутым халатом. – А вас попрошу ко мне… Нет, попрошу-таки… Если не затруднит…
Хитрый тип попался. По лысине видно. Подвел к кабинету, открыл и пропустил Николая впереди себя.
– Располагайтесь…
Лушников понял: чиновник не хочет ссоры и общественной огласки. И, вероятно, боится возмездия со стороны Тамары.
Сели. Рука у начальника скользнула в мебельную стенку. Бутылка долгоносая, темная, и пара рюмок.
– Так и приходится крутиться. То эти тех. То те этих. А мы между ними. Не возражаете?
Лушников отказался. За рулем.
– А я выпью. Нервы. Скажите, пожалуйста… Пришла и словно в душу наплевала. Говорит: "Сводный сын пристает – требует сексуальной близости…" Вы представляете?!.. "Всю, говорит, зиму под подол мне заглядывал…"
Лушников не верил своим ушам. Сказанное свидетельствовало о серьезности намерений – попробуй докажи обратное. Однако документы у него были все с собой, в том числе и билеты. Он вынул их из паспорта и протянул подполковнику.
– Недавно приехал… – проговорил. – И, кажется, вовремя. Сами видите, что с отцом. Прочитали?… Так что приставать в зимний период, извиняюсь, не мог по техническим причинам – расстояние слишком большое. Но теперь понимаю, что тяжко придется… Боюсь я за отца… Она ведь считает себя наследницей.
– А разве же это не так? Она мне показывала завещание…
– Говорю, оно аннулировано другим завещанием, более поздним. Надо бы ей сказать, чтобы успокоилась…
Лушников развернул завещание и тоже протянул медику.
– Вот оно как. Выходит, что так бывает на свете, а я почему-то не верил… – бормотал тот.
Офицер повертел в руках бутылку с коньяком, разглядывая этикетку, и снова убрал в нишу.
– Тирский Андрей Николаевич, – представился он. – Подполковник медицинской службы.
И еще раз попросил извинения. Бывают в жизни огорченья.
Лушников вышел от начальника заведения, направляясь по коридору в противоположную от выхода сторону. Как и предполагал, в госпиталь можно войти со двора – там имелись запасные двери, больше похожие на двустворчатые ворота. Охрана, само собой, отсутствовала.
Майор развернулся и пошел в обратном направлении. В коридоре вновь столкнулся с начальством. Пришлось извиняться: направление перепутал. Вышел из госпиталя, подошел к машине и громко выматерился. Ну, не твари ли! Все четыре колеса оказались полностью спущенными. И, что еще более угнетало, сбоку у покрышек виднелись проколы. Ножом кто-то постарался.
Рядом стояло еще несколько автомашин. Лушников обошел их, осматривая колеса. Ни одной машины не тронули, кроме его серой "Волги". Именно его машина больше всех кому-то "понравилась". Кому – вопрос особый, не требующий большого ума. Однако не станет Филькина орудовать ножом – за углом постоять разве что, посмотреть. Отсюда вывод: не одна приезжала. Настроена твердо, просто переполнена решимостью. Выходит, что следует ждать еще какой-нибудь пакости.
Николай Александрович развернулся и пошел назад в госпиталь, спиной чувствуя невидимый взгляд. Спрятались где-нибудь за аллеей и похохатывают. Вошел опять в кабинет к начальнику, стал рассказывать историю. Тот не поверил, бросился по коридору проверять. Лушников за ним. Вновь подошли к машине.
– Как видите, никто мне их пока что не заменил… А ехать надо…
– Действительно, вас преследуют. Что будете делать?
Лушников точно знал, что: вызывать полицию и осматривать машину. Вероятность задержания негодяя очень мала, зато будет зафиксирован факт, на который можно потом сослаться. Быстро не побежишь. Здесь не тайга. Здесь медленно надо ходить.
Вынул сотовый телефон и позвонил в РОВД. Группу на осмотр места происшествия. Все четыре колеса пробиты. Нет людей? А какое ему дело! Будет ждать… Время пошло…
Проговорил и отключился, продолжая смотреть на Тирского. Как минимум, после осмотра понадобится машина, чтобы отвести колеса в ремонт, а затем привезти назад. Нет еще такого сервиса, чтобы еще и колеса доставляли. Начальник госпиталя обещал помочь. В госпитале Уазик старенький для подобных мероприятий имеется – отвезти-привезти. В гараже стоит. И там же водитель.
Группа прибыла через полчаса. Стандартные вопросы: застрахована ли машина, кому принадлежит, кто мог проткнуть колеса? И еще: имеются ли враги?
А у кого их нет? Тем более у таких людей, как майор полиции? Вынул удостоверение водителя и протянул для ознакомления. Затем паспорт. И под конец служебное удостоверение, окончательно обескуражив следователя.
У того живость появилась в движениях. Достал протокол осмотра места происшествия и принялся проворно писать. Оперативник организовал присутствие понятых – материал должен быть стопроцентным. В течение получаса закончили осмотр и, естественно, ничего не нашли.
– Ткнули, вынули и ушли… – бормотал следователь. – Здесь и не должно быть ничего. Подпишите…
Понятые расписались. Лушников тоже. Протянул следователю заявление и попросил взамен расписку, как и полагалось.
Следователь выдал, поставив роспись…
Домой Николай возвратился к трем часам. Нервы измотаны. Руки и колени испачканы. Спасибо Тирскому – машину с водителем выделил. Нормальный мужик оказался, не оправдал худших ожиданий.
Гирины смотрели во все глаза и ушам не верили. Чтобы женщина и вдруг такое натворить! Это надо с головой со своей не дружить, чтобы с ножиком на колеса кидаться.
– А ты говорил, что можешь жить один. Видал, что придумала?! – У Гирина шевельнулись раздутые ноздри. Не человек – хищник тоже. – Нельзя тебе одному пока что! Порвет на себе кофточку, синяков наделает и побежит в суд – спасите несчастную беженку!..
– Запросто… – подтвердила тетка Настасья. – От сексуального насилия…
– Так что уж мы лучше у тебя поживем. Пока ты окончательно не оперился… Привет, значит, передавал?… И отказался от нее?… Значит, не все потеряно. Соображать начинает…
Гирин искренне радовался. Долгое время оба товарища служили в соседних частях. И жены у них оказались родными сестрами. Так что было у них что вспомнить и за что бороться.
Лушников допивал чай, когда прозвонил телефон. Николай вышел с кухни и поднял трубку. Говорили из областного УВД. Приказ подписан. Следует прибыть в отдел кадров для ознакомления.
– Сейчас же прибуду, – сказал майор. – Если честно, то мне надоел этот отпуск…
Положил трубку, допил чай и стал собираться. Куртку на плечи и за двери.
Гирины были довольны. Отпуск человека расхолаживает. Отдохнуть, в крайнем случае, можно потом. Зато дело, считай, будет оформлено. Плохо человеку жить без поддержки. На работе, хоть какая, а поддержка. Служба – это таже жизнь, только экстремальная…
С назначением на должность поздравлял все тот же заместитель. Подполковник внутренней службы. Пожал руку и рекомендовал сегодня же предстать перед начальником РОВД. Начальство должно знать своих подчиненных. А по поводу отпуска можно решить в рабочем порядке. Какой это действительно отдых в апреле. Приехал-уехал. Туда-сюда. Одни нервы, короче говоря.
Проговорил. Нагнулся к ящику стола и вынул оттуда новенькое служебное удостоверение. Попрошу расписаться в получении… А старое удостоверение сдать. Как ни прискорбно, оно отслужило свой срок и подлежит уничтожению.
Принял документ и проговорил, напутствуя:
– В следующий раз документы можно будет получить в обычном порядке – в окошечке. По коридору и направо… Удачи тебе, майор…
Лушников развернулся и вышел. Как-то все враз у него определилось – и колеса проколотые, и назначение на службу. Наверно, так и должно быть – то черная полоса, то светлая.
Вышел из УВД. Сел в машину и пошел на восточную окраину города. Ближе к дому и ближе к месту работы. Действительно, в этом что-то есть, когда работа и дом расположена не так далеко друг от друга.
Глава 11
Капитан с вечера дремал, лежа в кровати, но с наступлением ночи, сон покинул его. Дремоты ни в одном глазу. Как ни ворочался, не мог уснуть Казанцев. Со стороны города не доносится ни звука. Лишь свет уличных фонарей проникает сквозь неплотные шторы.
Опять повернулся на другой бок, но сон не идет. Покурить снова сходить, что ли, думает он. Недавно привезли протез. Культя поджила, и стало возможным прогуливаться по территории. Казанцев исходил вокруг госпиталя всю территорию – прилегающий сад и спуск от Волжского косогора. Прогулки помогали. Сон среди ночи был нормальный. Но сегодня опять его нет. Не следовало с вечера ложиться в кровать и давить "на массу".
Осторожно, стараясь не хрустеть кроватной сеткой, опустил обе конечности с кровати. Нащупал рукой стоявший рядом протез и сунул в него культю. Не попади он тогда со взводом на минное поле, быть бы капитану давно майором. Или подполковником. После того события присвоили лейтенанту сразу капитана, минуя промежуточное звание, и отправили на инвалидность. Вот тебе и армейский спецназ. Всего один неосторожный шаг. Всего один дурной приказ. Идти вперед!.. Не смотря ни на что!..
Застегнул пряжки. Взял в руки самодельный посох, сигареты с зажигалкой, и двинулся в туалет. В последнее время снова стало тепло. Форточка настежь открыта. Госпиталь порядком надоел. Пора отсюда потихоньку двигаться. Дед Лушников – и тот мечтает на днях покинуть богоугодное заведение. Набрал, говорит, чуть не десять килограммов. На лице действительно появились щеки, а во взгляде появилась добродушная снисходительность.
Темнота в коридоре. Лишь слабо светит на стене синяя дежурная лампа, да девчонки в белых халатах на медицинском посту смотрят из-под настольных ламп сонными глазищами.
Казанцев приблизил два пальца к губам, показал сигаретную пачку и прошел мимо. Вошел в туалет. Отлил для начала из мочевого пузыря, затем достал сигарету и прикурил, сразу затягиваясь. Не будь той мины, служил бы спецназовец до сих пор.
Подошел к зарешеченному окну, положив на подоконник самодельное изделие из свилеватой карельской березы. Легкое и прочное. Для себя делал, после того как сломал магазинный посох. Ручка к палке подогнана через сверление и поставлена на эпоксидную смолу. Невозможно сломать. А по бокам у ручки, тоже на эпоксидный клей, поставлены в углубления конические пятаки из нержавеющей стали. Благодаря чему и рассыпались стекла у того автолюбителя.
Спецназовец знал, для чего делал свой посох. Кроме инвалидной клюки, не на что больше надеяться в его состоянии. Внизу у посоха приспособлен тонкий наконечник из резины от танковых катков. Износу нет, и не скользит по асфальту.
Володя поднял посох и стал осматривать. Ни одной царапины действительно после того сражения не осталось. А все потому, что пятаки с выступом помогли. Надо лишь ухватиться вовремя за нижнюю часть и действовать. Как молотком. Двумя руками. И не бояться. Должны знать, куда лезут! На инвалида!..
Капитан не был пугливым, однако поступать так заставляла действительность. Тому была масса примеров – пляски молодежи над поверженным телом, глумление над слабым инвалидом… Не над ним, конечно. Это было бы слишком…
Не хотелось даже думать, когда над тобой глумятся. Тем более пляшут…
Докурил сигарету и потянулся за другой. Жена днем приезжала. Говорила, что начальника нового назначить собираются. Свежую метлу. Надсмотрщика или погоняло. Чтобы по кабинетам не сидели, бегали сломя голову. Работа у нее тоже не из приятных. Приходит, порой, вся измотанная, словно на ней там воду возили. Но чтобы сказать, что изменяет ему, нет никаких оснований. Не похоже. Совместные ночи тому свидетели. Не для того армейская медсестра выхаживала капитана, чтобы выходить за него замуж, а потом бросать. Не похоже. Из Афгана когда вернулись, бывший прапорщик двинула напрямую в полицию. В инспекцию по делам несовершеннолетних не взяли – образования маловато оказалось, а вот в уголовный розыск – пожалуйста. Самое место для женщины. Теперь она старший лейтенант. Нервы бы только свои берегла, не растрачивала…
Докурил сигарету, притушил под краном, опустил в урну. Развернулся и пошел назад. Кажись, уснет теперь. Настоялся, наговорился сам с собой, расслабился.
Девчонки на посту валяются головами под лампами. Рядом с открытыми журналами и недочитанными книгами.
Тихонько прокрался мимо, страшась скрипнуть протезом. Посох за середку держит в левой руке – для чего только брал, если опорой этой почти не пользуется! Подошел к палате и стал отворять дверь, слегка подымая кверху. Скрипучая, зараза, попалась. Но при подъеме не скрипит.
Бесшумно открыл и замер: в полумраке застыл какой-то тип. В полусогнутом состоянии. В белом халате. Лушникова разглядывает, а сам в карман к себе лезет. Стетоскоп, вероятно, достать собрался, чтобы сердце послушать. Но почему-то без света.
Извлек. Тонкий блестящий предмет. Осталось лишь сделать короткий замах.
Капитан позади громко кашлянул.
Мужик вздрогнул и оглянулся. И ничего не понял: что-то мощное и невидимое метко клюнуло в лоб откуда-то сбоку. Удар оказался ужасным.
Дед не слышал глухого падения. Нож выпал и лежал рядом.
Казанцев нагнулся, подобрал лезвие и бросил себе под одеяло. Торопливо пробежался по телу, обыскивая. Пусто. Даже щиколотки проверил, а также в подмышках и в позвоночной впадине. В карманах тоже оказалось пусто, за исключением какой-то бумажки, сложенной вчетверо и порядком затасканной.