Они сели в подошедший троллейбус и поехали по направлению к центру. Потом вышли и побрели под дождем, прижавшись друг к другу. Тамара Борисовна никого не боялась. Пусть смотрят. Кто ей такой Александр Сергеевич, чтобы она заживо зарывала свой сексуальный талант. А в том, что она талантлива, Тамара была абсолютно уверенна. Только она одна может испытывать бури чувств.
Пришли в квартиру. Отворили одну из комнат, вошли и сразу же повалились в кровать, сдирая друг с друга одежду. Больше всего мешали брюки. Наконец освободились от этой придумки цивилизации и торопливо соединились.
Тамара Борисовна принялась в постели стонать, в две руки царапая ногтями Уколова за заднюю часть. Она вела себя так, словно для нее только что наступил звездный час. Сейчас или никогда.
И спектакль удался на славу. Уколов свалился рядом, как ствол подрубленного дерева. Господи помилуй. На сексуальную маньячку, кажись, наскочил. Однако в этом что-то есть. Не забыть ему больше этого сексуального состязания. И надо будет обязательно повторить свой поход.
Он так и сделал. На большее его не хватило. Изношенный все-таки организм. Трижды сидел в колонии, в том числе в помещении камерного типа. А это, как ни крути, тюрьма в тюрьме. Режим как в гестаповских застенках.
– Кем ты работаешь? – интересовалась Тамара.
– Осеменителем…
Это ее рассмешило. Хотя Илья не обманывал. Он действительно работал в Пригородном совхозе на должности по искусственному оплодотворению коров.
– Кроме смеха… Есть такая должность, – разъяснял Уколов.
– А в город зачем приехал?
Это походило на допрос, но Уколов все же ответил: по цивилизации соскучился… Одни коровьи хвосты перед мордой – поневоле впадешь в уныние.
Тамара стала рассказывать о себе. У нее тоже брат сидел, когда они жили в Средней Азии. Два раза попадался. Потом полиция от него отстала – вроде как с мафией связался. Там же одни крутые, в мафии. Разве же с ними полиция может справиться. Вот бы такого же мужика найти, как ее брат. Только мигни – пойдет и решит проблему. За ножик сидел.
Уколов встрепенулся – и сам тоже за ножик…
И пошутил:
– Кого зарезать надо – ты только скажи.
– Да есть тут один. На ладан дышит… Хотя дело того стоит…
Проговорила и притворно замолчала. Тайна, она всегда заманчива.
– Кто с тобой живет? – оживился половой партнер. – Одна?
– Дочь, – осадила его Тамара. – С внуком. Но есть вариант, что появится квартира почти что за миллион. Старинная. Здесь же рядом, в центре города.
Илья слушал, наматывал на ус. Когда говорят, лучше не прерывать. Изобрази из себя скучающего, тогда тебя попытаются заинтересовать.
И Тамара старалась. Чуть не все сведения выложила по поводу своего бывшего гражданского мужа. Кроме, естественно, приехавшего недавно сына. Боялась отпугнуть нечаянным сообщением. Потом как-нибудь можно объяснить.
Тамара перестала перебирать факты "супружеской" жизни. Устала. Полежала с минуту, закрыв глаза, и спросила:
– Кофе хочешь?
– Хочу, – ответил Илья.
– А виски?…
И виски Илья хотел. Почему нет, когда тебя угощают. Только бы гонорею не подцепить или другую симпатическую болезнь. Однако на то не похоже. В комнате порядок. Воздух чистый, не прокуренный.
Тамара поднялась. Накинула на голое тело халатик и пошла к холодильнику. Достала бутылку, колбаски копченой, лимон. Две рюмки вынула из шкафчика. Откупорила и бутылку и наполнила рюмки.
– За знакомство, Илюша? Буду надеяться, что не в последний раз тебя вижу.
– О чем ты говоришь! – Илья раздул ноздри. – За кого ты меня держишь…
– Тогда за нас!..
Тамара подняла рюмку. Посуда тоненько тенькнула, соприкасаясь, и жидкость пошла в желудок. Хорошая вещь – виски. Лучше всякого вина. И этот гусь тоже хорош. Давно ей такого не доставало…
Уколов Илья закусывал, когда в квартиру вдруг позвонили.
– Кто?! – Встрепенулся гость, шипя по-змеиному. – Муж?!.. Любовник?!..
Вскочил и стал быстро одеваться. Куда его привели?! Разделают вместо барана и пустят на пирожки.
Тамара вышла в коридор, а через минуту возвратилась.
– Напрасно переживал. Свои…
В дверном проеме стоял мужчина сорока с лишним лет и самоуверенно смотрел сверху вниз на сидящего Уколова. Лицо черное, с красноватым отливом. По черным кудрям – стальная проседь.
Хозяйка отступила, разводя руками.
– Прошу знакомиться… Анатолий Семенович, адвокат. – И в сторону Уколова: – Илья Николаевич.
Она хотела сказать: "Осеменитель", но вовремя раздумала. Решетилов мог не понять шутки. Он и без того не хочет понимать. Стрижет глазами – того и гляди голова покатится к ногам.
Однако бывший мошенник улыбнулся, увидев бутылку с виски и рюмки.
– Хорошо живем… – проговорил, протягивая руку.
– Жизнь – хоть в бубен бей, – осклабилась Тамара. – За душой ни копейки… Директор обещал выдать сегодня, но обещанного у нас долго ждут. Слушай, Решетилов, дай взаймы до получки. Отдам! Как получу, так сразу и рассчитаемся. На хлеб денег нету…
Решетилов сел в кресло. Нога на ногу. Виски лакают, а хлеба нет. Кому эта гонит…
Тамара опустилась напротив. Гость Илья жался за крошечным столиком.
– Поговорить надо, – сказал Решетилов и посмотрел в сторону гостя. – Вопрос серьезный, требует взаимных усилий. Короче говоря, клиент сорвался, и шеф сильно расстроен.
– Какой? – спросила Тамара.
– Она еще спрашивает! – вслух удивился адвокат. – Тот самый! Фамилию называть не буду. Летчик-истребитель, который. Истрачено столько средств…
– Не смеши мои тапочки, Решетилов. Каких средств? Это мой муж. Ну!.. В больнице лежит теперь. При чем здесь фирма!..
– А при том, что на него имели виды. Возлагали надежды. Старались, а он ушел. Ты его упустила. Договор так и не подписали, а ведь он же бредил, что с ним договор заключен…
– Разберусь как-нибудь!.. Моя проблема! – огрызнулась Тамара, бросив взгляд в сторону Уколова.
Решетилов дрыгал от нетерпения ногой.
– Короче, мы тут с шефом прикинули… Если клиент сорвется – не выплыть нашему кораблю в бушующем поре…
Тамара ухмыльнулась – нашел тоже сравнение. Корабль! Челнок дырявый на самом деле. Сами втроем управляют – и они же еще угрожают. Заехали в пучину, и кто-то им виноват.
– Ладно, я что-нибудь придумаю, – решила она согласиться и взялась за бутылку: – Может, выпьешь?
Но тот отказался. За рулем.
– Сделал, что ли, машину?… А права?… Так и не выслали?
– По временным езжу… Скоро новые выдадут, а тот бандит наверняка куда-нибудь скрылся или запил.
– Какой он хоть из себя?… Высокий, говоришь?… Здоровый… Никогда таких в природе не видела. А ты-то куда смотрел. Тебе палкой по окнам колотят, а ты сидишь…
Достала из шкафа на всякий случай третью рюмку и наполнила все три. Кого ему бояться, адвокату! У него все гаишники знакомы и все начальники МРЭО. Та еще рыбина.
– Ладно… – Решетилов поднял рюмку. – Я поехал, а ты принимай меры.
Выплеснул в себя рюмку и захрустел апельсином, наливаясь на глазах краской. Поднялся. Кажется, все сказал. А этот, что рядом сидит, ни черта не понял. Хлопает глазами, как суслик. Так и должно быть в их фирме. У них не организованная преступная группа. У них фирма официальная.
– Где у тебя дочь? В деревню опять уехала? Ну, оставайтесь тогда, а я пошел. Проводи…
Тамара пошла за ним следом по длинному коридору.
У дверей замешкалась с ключом, и Решетилов быстро поймал ее двумя пальцами за нос.
– Голову отверну, если надумаешь мозг е…
Но вовремя остановился, убрав руку: из комнаты выглянул Уколов Илюша. Нашла себе тоже – ни уму ни сердцу. Отвернулся и вышел, хлопнув дверью. Буря, а не мужик. Опять с Гноевых что-то затеяли. А говорить не хотят. Лишь вокруг да около. Потому и мечтает Тамара собственную сделку провернуть.
Илья подошел сзади, обнял за плечи.
– Кто таков?…
– Ты же слышал. Адвокат…
– А на самом деле?
– Мошенник! – зло произнесла Тамара. – Тюрьма по нем плачет. Видал, как он поет?… Сделка у них сорвалась! Виноватых теперь ищут!.. И без меня не могут, козлы. Идем…
Они вернулись в комнату. Две других комнаты были закрыты и опечатаны. Квартира, как и все общежитие, готовилась под выселение для последующей приватизации.
Тамара закрыла дверь на ключ и бросилась на грудь Илье. Короче, выручай ее Уколов. Иначе крышка ей придет без него.
– Можно две таких квартиры купить в Новом городе, – сказала напрямую. – Вместо одной, что наклевывается у нее в центре…
Уколов сразу согласился: разве же можно от подобных предложений возражать, когда бабки сами в руки плывут. Прижать полудохлого старика не стоит никаких проблем. Подумают, сам задохнулся. Удивительно не то, что умер, удивительно то, как до сих пор в живых оставался.
– Я согласен, – вновь повторил. Подумал и вновь сказал задумчиво: – Существует проблема, мимо которой нельзя просто так пройти.
– Какая? – поспешно спросила Тамара.
– Оплата моей работы…
Удивительно: он считает это трудом. Тамара не могла не поморщиться. Ухватила себя за щеку – только бы не заметил.
– Ты имеешь ввиду, конечно, деньги? – выдавила она из себя.
– Ты правильно меня поняла…
– Но сейчас у меня нет!..
Тамара отпрянула, теряя к нему интерес, и отвернулась к окну.
– Сейчас никто не настаивает, – продолжил Уколов. – Но обычно выдают расписку… Этого будет достаточно.
Тамара улыбнулась. Расписка – никчемная бумажка, к тому же написанная от руки… Кто поверит "осеменителю"?! Даже в суде! Там нужны договоры!.. Нотариально заверенные…
Где у нее лежат все бумаги-то?… Подошла к шкафу, протянула руку и достала оттуда целый ворох бумаг. Села за столик и стала писать, поставив заглавие посредине.
Расписка.
Я, Филькина Тамара Борисовна, 1964 года рождения, проживающая по адресу… паспортные данные… обязуюсь выплатить Уколову Илье Николаевичу…
Она задумалась. Сколько же ему пообещать? Указать небольшую сумму – Илюша может заподозрить в заведомом обмане. Скупость может сыграть злую шутку. Скупердяй платит дважды – не зря кто-то подметил. А не спросить ли ей об этом напрямую?
– Сколько ты просишь? – произнесла деревянным голосом.
– А сколько будет стоить половина дома? Я так понимаю, что ты можешь вообще ничего не получить. Так что думай сама. Тем более мы же с тобой всегда теперь будем вместе… Ты мне нравишься…
И Тамара продолжила писать:
Ч етыреста тысяч рублей в течение двух месяцев текущего 2004 года…
Затем под текстом еще раз поставила дату, размашисто расписалась и в скобочках расшифровала свою подпись:
(Филькина Т.Б.)
Хрена лысого получит от нее Илюша. Придурок уколотый. Кто же такой бумажке поверит? К тому же, сегодня он живой, а завтра его уж и нет. Либо сама Филькина уехала в другое государство – куда-нибудь в Среднюю Азию. Говорят, там теперь опять нужны русскоязычные специалисты. Мониторинг проводить… на хлопковых полях…
Тамара не понимала, что такое "мониторинг". Однако ей виделись вышки с часовыми среди бескрайнего поля.
Откинулась на спинку стула и протянула расписку. Можешь забрать, если ты такой неверующий.
Тот с умной миной на лице принял документ. Аккуратно свернул и сунул во внутренний карман висящей на спинке стула куртки.
– Будем работать, – произнес. – Но только не сегодня. И не завтра… Вопрос требует изучения. Подход. Отход. Фиксация…
Он улыбнулся, широко обнажив чистые белые зубы. Улыбка выглядела холодной, и Тамаре стало не по себе.
– Кроме того, – планировал Уколов, – предстоят расходы: транспорт, покупка униформы и так далее…
"Вот, что значит, мужик", – подумала Тамара, и радостные предчувствия снова залили сердце… Кажется, существует уже даже план, если про униформу помянул. Выходит, что процесс пошел. Тамара обязательно развернется. Только так и надо действовать – быстро, напористо. Иначе в этом мире затопчут. Пройдут, как стадо баранов, и не заметят.
– Как ты думаешь действовать, Илюша? – прошептала Тамара, вновь прилипая к его груди.
Он снисходительно улыбнулся и ничего не сказал. Есть сферы, о которых лучше молчать. Пусть остается в неведении – может, у него фирма своя. По устранению физических объектов.
Глава 10
Опять утро. Отпуск. И дни бегут один за другим. С островом Сахалином теперь ничего не связывает, кроме воспоминаний. Дела решены. Можно валяться хоть до обеда. Светлые окна и тишина…
Его хотели лишить угла, но чужой план провалился. Однако можно ли почивать на лаврах? Достаточно вспомнить, о чем говорил начальник госпиталя. Тот говорил обо всем. И даже чуть ли не о праве наций на самоопределение. Зато о праве больных "истребителей" на защиту государства промолчал. А ведь наверняка чудо военной медицины спит и видит себя генералом. В белом халате…
"Вот он, результат демократии. Однако еще в позапрошлом веке утверждали, что лишь деспотия соответствует гению русского народа", – усмехнувшись, подумал Лушников и стал подниматься с кровати.
Гирин спал. Тетка Настасья возилась на кухне. Доносился звук воды и тихое звяканье посуды.
Посмотрел на часы и пошел в туалет. Быстро побрился, умылся, решив после завтрака сразу же ехать к отцу. Нельзя пускать дело безопасности на самотек. Кроме того, хотелось взглянуть в глаза тому гению, который говорил, что каждый человек вправе на общение. Даже если человек – шизоид откровенный. И ведь даже внять не хотел, что ситуация требует всего лишь внимания, чтобы в ней разобраться. Кто он в таком случае, этот медик погонах? Неделя прошла, а встретиться с ним так и не удалось.
Лушников Николай торопливо позавтракал. Взял документы, ключи и отправился к гаражу. У него накопилась куча вопросов, которые хотелось непременно задать чиновнику, даже без надежды на ответ.
К госпиталю приехал в десятом часу. Вошел в здание с центрального входа. По всей вероятности, существовал еще один "вход-выход" либо даже и не один. Через которые сновали на задворках различные службы, включая слесарей и санитарок. Надо было проверить это предположение.
Николай показал удостоверение и пошел коридором к знакомой палате. Отопление уже отключили, в помещении ощущалась прохлада. Вошел в палату, ловя взглядом знакомую фигуру. И не поймал. Пусто на постели. Одеяло откинуто. Подушка примята.
– На процедуры пешком отправился, – пояснили сзади. – Ноги тренирует…
Голос показался знакомым. Лушников обернулся. На кровати сидит одноногий тип.
– Володя…
Тот шевельнул культей, собираясь встать.
Лушников протянул для приветствия руку. Узнал инвалида, который с помощью инвалидной клюки недавно "вставлял" окна в машине одного адвоката. Инвалидная клюка – это весомый аргумент в опытных крепких руках.
Взял стул и сел напротив, соображая: госпиталь – то самое ведомство, где и должны лечить таких вот.
– Чо не звонишь? – спрашивал тот. – Я тебе несколько раз пытался тоже, но все напрасно. То ушел, то скоро должен подойти. Дед какой-то отвечал.
– Дядя…
– А сюда какими судьбами? У тебя же другое ведомство…
Лушников стал быстро рассказывать. Сосед по палате, что на процедурах, – его отец. С дистрофией лежит… Дистрофия – результат внезапной женитьбы.
Казанцев понимал с полуслова. Вечная проблема всех стариков. И даже не удивился, услышав о притязаниях на квартиру. Проблема известная: могут и голову открутить – только дай волю.
– Так что нет никакой уверенности, – говорил Лушников, – что его оставят в покое…
Инвалид упирался руками в кровать и качал головой – ни перед чем не остановятся.
– Таблетками, говоришь, потчует? – хмуро спросил.
Лушников вынул упаковку, высыпал на ладонь.
– Понятно, – взглянул тот. – Присмотрю за ним тут, но ты обо мне молчи… Какая, говоришь, из себя?… Около сорока?…
И снова качнул головой. Невысокая и стройная… Светловолосая. Ищет места под солнцем. Торопится. Потому что потом будет поздно – участки займут.
Он опустил голову, выдвинул из-под кровати ногу с пустой штаниной и обнажил посинелый обрубок.
– Видал, что с култышкой мне сделал? Бампером, козлина, заехал… Ну, ничего… Сойдутся еще наши дорожки.
– Надо было полицию вызвать.
Но тот махнул рукой:
– Он хоть и причинил вред, но я все равно доволен. А тебе спасибо, что выручил.
Лушников улыбнулся, вспомнив битву человека и машины на перекрестке. Мимо того события невозможно было пройти, потому что оно было достойно и писательского пера и журналистского объектива. Пешеход был прав, потому Лушников и вмешался. И благодарности здесь ни к чему.
– Отдал ему права?… – спросил Казанцев. – Не отдавай. Я бы из них вермишель сделал. Видал, братков вызвал?… Крутой… А за отцом я твоим присмотрю. По ночам у меня все равно бессонница.
Казанцев опустил штанину. Потом продолжил:
– Протез, сука, германский сломал – в ремонт пришлось отдавать… Теперь прыгаю на костылях, будто кролик.
– В суд его надо было…
– Обойдусь. Долги я свои взыскал – стеклышки и рихтовка тоже не мало стоят.
Просторная дверь палаты вдруг отварилась, и вошла медсестра под ручку со старшим Лушниковым.
– Здравия желаем! – произнесла она.
Отец улыбался. Каких-то несколько инъекций – и нет больше в нем тягучей отрешенности. Жизнь снова интересует человека. Появился аппетит и желание действовать.
– Сынок…
Лушников поднялся. Взял отца под руку.
– Я сам… Я еще сильный…
– Ну, разговаривайте тут, – сказала сестра и вышла.
Отец продолжал бормотать. Всю задницу искололи. И под лопатку умудрились воткнуть. И под капельницу кладут каждый день. Так что у него времени совсем не остается, что даже газету некогда дочитать…
– Как там дела? – спросил. – Ну, в целом?… Не приходила?…
Беспокоит, свербит старая душевная рана. Забыть негодяйку никак не может.
– Нет, пока… – ответил сын. – Не приходила.
Он кашлянул и многозначительно посмотрел в сторону Казанцева. Палата на двух больных. Конечно, не идеальное место, чтобы тихо отправить человека в мир иной, однако и сюда проникнуть могут. А медики напишут какую-нибудь ерунду в заключении: умер, например, от запора – вот и радуйся после этого.
– У меня тоже все нормально, – сказал Николай. – Жду приказа, а пока отдыхаю…
– Это хорошо, – бормотал отец. – Служить надо. Глядишь, подполковника присвоят.
Человек жил старыми понятиями: солдат спит – служба идет. И ведь сам когда-то служил – по лезвию ножа, бывало, съезжал. Куда все ушло?… Забыто?… Стерлось из памяти?… Выветрилось другими проблемами?… Квартиры едва не лишился, и самого чуть на доски не уложили, но, похоже, так и не понял человек. Вероятно, это маразм.
– Так и летаешь, папа, во сне? – спросил Николай.