– Полиция – это не органы! – орет он. – Вот я, допустим, служил в органах, поэтому не надо путать. У нас и подготовка была, допустим, другая и возможности…
– Ага… – ухмыляется "истребитель", – танки с самолетами… хе-хе…
– Не могу сказать, но пушки были.
– Под названием "ТТ"…
Уляхин побагровел. Клювовидный нос еще больше изогнулся, а глаза заблестели.
– Коля, скажи хоть ты этому дятлу! – щелкнул зубами подполковник. – До него никак не дойдет…
– Да, папа, – произнес тот. – В то время органами называли структуры НКВД. Хотя, если разобраться, полиция тоже являлась государственным органом.
– Понял?!.. Нет, ты понял?!.. Или опять до тебя не доходит?!.. НКВД – вот что имелось ввиду под органами!.. – орал бывший гэбэшник.
Он вскочил и пошел по залу. Рад, что своя все-таки взяла. Пробежался раза три от окна к двери и снова сел, разинув рот. Надо было по рукам ударить, поспорить. На бутылку, хотя Уляхин редко пьет. Здоровье теперь не то, чтобы рисковать. Снова закинул ногу на ногу и стал расспрашивать – каковы перспективы уголовного дела.
Выслушал и скис. Разве же это перспективы, если практически одно и то же дело разбросано по разным районам. Кроме того, Филькина вообще может быть не при чем. Мало, что ли, таких случаев бывает? И Уколов может быть не при чем. Стечение обстоятельств, одним словом. Одни пока что подозрения, которые даже косвенными уликами не назовешь.
– Собирай пока что сведения, – подвел черту подполковник. Потом медленно обернулся к товарищу детства и произнес: – А ты сиди дома и не высовывай нос. Понятно тебе?
– Так точно!
Истребитель показал широкие зубы.
– Серьезнее, понимаешь… – крякнул Попугай. – С тобой не в бирюльки играют. И по улицам не шарахайся. Сейчас бандит пошел не тот, что раньше, допустим. Сейчас могут и похитить. Воткнут, допустим, иголку в седалище – все расскажешь. Потом найдут со струной на шее и посинелой головой.
Дядя Коля умышленно нагнетал страсти.
– Однако по поводу нового завещания я бы пока не стал распространяться, – продолжил он, опираясь руками в поверхность дивана. – Дело в том, что это обстоятельство, допустим, может потом пригодиться, поскольку, чует мое сердце, с серьезным противником мы сошлись на узкой тропинке. Молчи. Ни с кем ни в какие разговоры не вступай и на улицу ни шагу.
Подполковник снова покосился в сторону товарища.
– Вспомни еще раз. Подумай. Может, привез из Кореи пуд золота и скрыл? От нас от родных? А что? Бывали варианты. Выпал на парашюте…
– У них, кроме риса…
– …знаю, – перебил Уляхин, – один бронепоезд! Хе-хе… Их шеф по земному шару на нем катается. Так что я бы не советовал… по улицам шастать. Утащил национальное достояние – теперь прячешься!..
Александру Сергеевичу надоело слушать бредни "старого попугая". Сходил на кухню, принес из холодильника бутылку водки и поставил на стол. Воскресенье все-таки.
Попугай округлил глаза:
– Мы люди не гордые – мы и на кухне можем… Особенно если из мелкой посуды, наподобие тазика.
– Уж ты извини, – остановил его друг. – Чтобы потом не говорил – на кухне потчуют…
Уляхин еще больше вытаращил глаза, дернув губами.
– Чтобы в залах, допустим, гостей встречать, надо прислугу иметь… хе-хе…
Достали грибков, колбаски нарезали, хлебца. Рыбку копченую распластали.
– Нельзя мне… – покосился на рыбу Попугай. – Печенка не позволяет. А бывало, допустим, сидишь в лесу. Неделю безвылазно. Один сухарь ржавый останется. Тут и поневоле на подножный корм перейдешь… Десять лет воевать после войны пришлось. А?…
Но все молчали. Лучше пропустить по пять капель для начала. Да песенку спеть. На сопках Манчжурии называется. Выпили по рюмке и стали закусывать.
– Раньше народ проще был, – говорил подполковник. – И преступник, допустим, под стать ему. Но лесные братья – это было нечто. Склады. Базы. Вооружение и обмундирование. Настоящие бои в лесах. И никто об этом до сих пор толком не знает. Скрывали от народа правду… Взять нашу хотя бы армию, что в Советском Союзе существовала. Это же тоже организация была. Потом она распалась. А ведь у нее тоже структуры были. Где те люди? Снайпера, например? Разведчики?
Понесло Попугая. И не свернуть с намеченного пути.
– Так что ты думать должен, Николай, прежде чем шаг ступить… Понятно тебе? Жди момента, когда можно будет ударить. Но ударить именно в тот момент, когда вся конструкция должна будет обязательно рухнуть. А про иски свои забудь. Несерьезно это. Не по-мужски. Если эта красавица в чем-то действительно замешана – она опять появится. Всплывет. Оно же не тонет…
Майор соглашался. Нельзя торопиться.
– Чует мое сердце – плачет об ней пансионат строгого режима. Как бы ее на свет божий вывести? – Уляхин задумался. Потом продолжил: – Для этого на три аршина под землю смотреть надо. Это ведь надо – от горшка три вершка, а тоже туда же. Квартиру ей подавай. Умна… Как же ты так поддался, Сергеич? Неужели не видел сразу, куда она метит?
Сергеич скромно промолчал, глядя на товарища. Чешет себе языком и пусть. Откуда было знать, что все так получится.
– Задать бы ей чесу, чтобы летела, – бормотал подполковник и вдруг резко добавил: – Вот что значит чужим умом жить! Божья коровка… За горло брать надумала…
Квартирный телефон прервал его рассуждения. Николой поднял трубку, выслушал и стал собираться.
– Куда ты? – спросил Уляхин. – А мы?
– А вы сидите. Налить вам?
– Что случилось-то? – Уляхин подскочил на месте.
– Потом расскажу. Кажется, опять кого-то нашли. С признаками насильственной…
Подполковник снова сел. Раньше все-таки было намного проще. Во всяком случае, по выходным не убивали.
Николай быстро собрался и подошел к столу.
– Может, посидишь без меня, дядя Коля, пока меня нет?
Подполковник с готовностью согласился. Махнул рукой, провожая майора – тот может быть совершенно спокоен. Встал, подошел к двери и закрылся позади Николая на цепочку. Чтобы воры обоих не украли.
– Смешного, допустим, ничего нет. – Уляхин знал это абсолютно точно. Откроют двери, пока люди спят, тюкнут по головам – и поминай как звали прославленных кавалеров. – Сейчас ты бодрствуешь, а через пять секунд тебя, допустим, в сон потянет после рюмки… Наливай!..
Лушников подчинялся. Взял в руки бутылку и стал наполнять рюмки. Какой-то дурак мог придумать, что Уляхин Николай решил продать свой квартиру. И Лушников сразу поверил. Наверняка Тамара и придумала. Больше некому. Чтобы показать, что не все такие недоверчивые, как Сергеич. Слава богу, сын вовремя приехал – не дал осуществить коварные планы.
– За тебя, подполковник…
Уляхин сморщил иссохшее лицо.
– За нас обоих, майор.
Поднял рюмку и плеснул в себя ядовитую жидкость. И еще больше сморщился. Как он ее раньше пил, понятия не имеет. Яд и есть. Прямо голимый. И чтобы заесть, взял с блюда кусочек рыбы. Что уж теперь говорить о печени, если водку сосут сидят.
– Включи телевизор, Саня, – попросил Уляхин.
Тот протянул руку, взял с тумбочки пульт и нажал кнопку. "Самсунг" быстро разогрелся и стал показывать региональные новости.
"На пустыре ранним утром, – говорила, захлебываясь, ведущая, – обнаружен полуобгоревший труп мужчины лет сорока. Документы отсутствуют. Причины гибели устанавливаются…"
По лицу ведущей не было понятно, скорбит она или радуется. По губам сквозила улыбка: бомж какой-то, вероятно, нашел свой конец – туда ему и дорога.
– Вот и еще одна могила на нашем кладбище прибавилась. Растем помаленьку, – проговорил Уляхин и закашлялся. Вынул свернутый платок, утер губы.
– Все там будем, – проговорил Лушников. – Вот ушел у меня Николай. А кто его знает, как у него сложится сегодня на работе. Когда жил от меня далеко, я о нем почему – то не беспокоился.
– Нормально у него будет. Только ты сам теперь тоже смотри – народ, допустим, ушлый пошел…
За разговором да за телевизором бутылку эту старые друзья быстро оприходовали. Уляхин стал смотреть телевизор, надоели разговоры на вольные темы. Хозяин пересел на диван, лег, чтобы лишь ноги вытянуть, и незаметно задремал.
…Майор Лушников прибыл в дежурную часть, следом за ним приехал Драница. Остальных дома не застали. Оперативно-следственная группа только что выехала. Сели в машину Драницы и тоже поехали к месту происшествия. Кому-то понравилось жечь трупы. Причем в самых неподходящих местах. На виду у людей практически. На этот раз покойника обнаружили в парке "Прибрежный". В позе боксера. На бетонной плите с двумя круглыми отверстиями посередине и грудой головешек. Сгоревшее деревянное сооружение оказалось местным сортиром.
– Обычная поза, – бормотал эксперт. – Влияние повышенной температуры… Судя по предварительным данным, на момент возгорания был умерщвлен… Абсолютно точные сведения. Потому что на голове имеется два входящих пулевых отверстия, а выходные намного больше – вынесло полголовы.
Подошел Порошин. У него суточное дежурство. Подал руку, здороваясь.
– Никаких сведений о личности. Свидетелей тоже никого. Имеется лишь один сторож, который не мурлычет.
– Пьяный, что ли?
– А хрен его знает! Такое впечатление, словно объелся чего-то. На роже рубцы от подушки. Вон он сидит на лавочке…
Подошли втроем к сторожу. Остановились напротив, глядя в заспанное лицо. Не должны так долго сохраняться следы. Подсели с двух сторон и стали вести неторопливую беседу. Кого видел накануне, чем среди ночи занимался, и почему так случилось, что ничего не может сказать?
Тяжелый случай: мужик ничего не помнил. Даже как оказался в этих местах, вначале не мог объяснить. Потом лишь дошло до него, что работает сторожем и обязан следить за порядком. Однако перегаром от него не пахло.
– Веди, показывай свой кабинет, – проговорил Лушников.
Подняли под руки и повели асфальтовой дорожкой мимо бездействующих каруселей. Навстречу торопился мужик лет сорока. Лысый и небритый. В спортивной одежде. Встал поперек дорожки, вопросительно глядя и перегораживая путь.
– Чо ты хочешь, мужик? – искренне изумился Порошин.
– Я не мужик! – воскликнул тот. – Я директор!
– Вот оно даже как! – опять удивился Порошин. – Тогда объясни полиции, откуда у тебя образовался покойник? Можешь сказать?
Директор вращал глазами и вел разговор о своем. Покойники не его стихия. В парке до сих пор почему-то бездействуют все аттракционы – вот о чем болит голова. Могут ему сказать, почему в парк не пускают людей?
– Доход, значит, беспокоит… – констатировал Драница. – Документы приготовьте свои. А мы их сейчас поглядим. Есть у вас?… Устав. Свидетельство. Разрешение. Лицензии… И все остальное. Кому парк принадлежит? Городу? Или гражданину по фамилии Орлов?
– Орлов тут не причем, – ответил директор. – Хотел взять себе парк, но ему отказали. Мэрия Волгошуйска не позволила.
– Ну, еще позволит. Еще не вечер. Браткам надо уступать…
Директор заблестел глазами. Страшные темы менты затрагивают. Лучше держать язык за зубами.
– Где контора?
– Там…
– Веди, начальник…
Пришли в небольшой бетонный домик. Здесь же и комнатка сторожа. Принялись осматривать и ее. Возможно, кто-то к сторожу заходил. Либо сторож изнутри кого-то видел.
– Вспоминай. Может, тебя угощали?
Мужику лет шестьдесят. Высокие лобные залысину. Волосы стрижены коротко. Гладит себе лоб, глядя в пол. Старается вспомнить, но там по-прежнему пусто. Взглянул в бок: взгляд попал на пустую пивную бутылку, и тут же вспомнил. Приходили двое. Лет под тридцать. Прокатиться на каруселях хотели. Но он отказал. Обычно полиция еще дежурит по двое человек, а в этот раз никто не пришел. Катать, естественно, сторож никого не стал – энергия отсутствовала. А выпить пивка не отказался. Помнит, что из последних сил тянул из стакана липкую жидкость. Потом наступил безусловный провал.
Он снова провел ладонью по лицу, разглаживая рубцы.
– Уволю, – бормотал из кабинета директор.
– Не имеешь права, – отвечал сторож. – Сначала разобраться надо…
Оперативники вышли из помещения, глядя под ноги. Вот она жизнь: никому ничего не надо. Убили человека, и всем до лампочки.
Лушников сошел со ступенек, а Драница задержался. Ступень деревянная заинтересовали человека.
– Что там, Петя? – спросил Порошин.
Тот молча нагнулся, сунул руку под толстую половицу и вынул блестевшую в темноте стекляшку. Приблизил к глазам и стал разбирать буквы.
– Не по-русски написано… Та-ва-зе-пам… Вот. Тавазепам. Видали. У кого-то наверно кончились, ее и выкинули. За ненадобностью. Посмотри, Лександрыч.
Лушников взял из рук старшего опера бутылочку и присмотрелся – точно такая же тара, как и в случае с его отцом. И название лекарства такое же. Невозможно забыть подобное название. Вызывает повышенную сонливость, потерю памяти, беспокойство и паранойю.
– Надо сообщить следователю, – проговорил Лушников. – Пусть изымут, как положено, и приобщат к делу. Жаль, руками трогали. А этого… – Он ткнул пальцем в дверь конторы. – Надо срочно направить на судебно-медицинскую экспертизу.
Драница вернулся, чтобы позвать за собой сторожа. Директор парка изо всех силы пытался возражать. Сторож обещал стоять двое суток, поскольку некому было его подменить, а тут вдруг вмешалась грубая сила и ломает устоявшиеся отношения. Драница сказал директору пару ласковых, и тот замолчал.
– Что ты ему сказал? – удивился Порошин.
– Ничего, – ответил тот, выходя наружу. – Обещал на машине прокатить… Но он не захотел.
Сторожа сопроводили к машине. Повторили следователю его рассказ, и тот торопливо написал направление. Сторожа посадили в машину и увезли, надеясь, что это мероприятие даст хоть какой-то результат.
Подошедшая труповозка забрала покойного. Группа все же оставалась на месте. Решили еще раз прочесать парк, покопаться в золе, заглянуть во все щели и опросить жителей близлежащих домов.
Самым близким домом была десятиэтажка, построенная в виде опрокинутой буквы "П". До нее было добрых триста метров. Опросили всех жильцов, квартиры которых выходили в сторону парка. И ни один из них не сказал что-нибудь вразумительное. По ночам они вообще не глядят в окна.
Опрос привел к убеждению, что деревянное сооружение подпалили во второй половине ночи, когда народ вовсю спал. Но для чего это было надо – тащить человека в парк, когда с ним можно расправиться в другом месте?
Оперативники ставили себя на место преступников – а как бы они поступили, доведись им оказаться в подобной ситуации? И понимали, что вряд ли поехали бы сюда специально, чтобы устроить костер. Подобные действия могли иметь случайный характер. Встретили, например, того же бомжа и стали над ним издеваться по причине пьяного состояния. Потом пристрелили и решили подпалить, чтобы никто его не узнал. Но для чего? Обычно подобное совершают с одной целью – обезобразить труп и сделать его опознание невозможным. Вот и весь вывод.
Ничего в парке больше не нашли. Понятые изнывали от беспрестанного блуждания по лесу. Наконец Ким Ли Фу решил сворачиваться. Сели в машину и вернулись на базу. На месте их поджидал Гаевой. Ободрал взглядом, словно оперативники лично плодили преступников, и велел собраться в его кабинете.
Выслушал доклад, задал пару вопросов и отпустил по домам. Завтра с утра соберутся опять. Странное убийство. Второе за короткий срок. Можно было бы заставить "Убойный отдел" работать до вечера. Или до утра, пока семь потов не сойдет. Пока не научатся работать… Либо не разбегутся по теплым местам… Но Гаевой так не поступил.
– Копайте везде, где можно, – сказал напоследок.
Лушников пришел домой и нажал на кнопку звонка, так как ключи оставил в квартире и теперь не мог в нее ворваться. Звонил раз пять, долго не отпуская кнопку. Наконец за дверью раздалось шуршание, и дверь отворилась. В проеме маячили мятые физиономии.
– Спите, что ли?
– Никак нет…
Глава 20
Скворцов, быстрый и легкий на ногу, вспорхнул и полетел. Скворец и есть. Не понятно только, где летал и с чьих рук клевал. На этот раз, вытаращив глаза, прилетел в госпиталь и в ординаторской приземлился.
Валентина Петровича в этом заведении словно бы специально ждали. Тут же переправили в архив. Туда якобы и приходил нарочный.
Старший лейтенант снова вспорхнул и полетел по лестнице на чердак. У скромной дверцы остановился, вежливо постучал, а услышав разрешение, вошел. Старший лейтенант такой-то. Протянул удостоверение.
Дама средних лет на закате сексуальной мобильности вопросительно на него посмотрела. И невольно улыбнулась, заметив бесшабашность и легкую придурковатость во взгляде.
– Что интересует доблестную полицию?
Скворцов хотел было рассказать историю о злодее, который охотится на инвалидов, но вовремя передумал. Рассказ мог оказать на даму неизгладимое впечатление, и та могла в результате испуга замкнуться.
– Историю болезни никак не можем перехватить. То одному надо, то другому, – придумал он второпях. – А ведь дело не ждет. Сроки. Прокурор, между прочим, по головке не погладит. Потому решили обратиться к вам. У вас, говорят, тоже лечился. Казанцев. Судья какой-то, говорят, забрал историю, и теперь концов не найти. Не помните, какой из себя был? Болдырев его фамилия…
Еще бы его не помнить. Архивистка нахмурилась, вспоминая. С такой шишенцией среди лба нельзя не запомнить. Не шишка, а рог, похожий на прикрытый глаз циклопа.
– Улыбчивый такой? – помогал вспоминать Скворцов. – Зубы блестящие, ровные. Худощав, скуласт, волосы темно-русые. Глаза серые. Роста среднего… – все перебрал, что помнил. Словно по ориентировке читал.
– Совершенно верно… Он самый. Забрал под расписку целиком всю историю. Ему, говорит, по делу понадобилось.
Женщина полезла в сейф за распиской. Вынула пачку бумаг и стала листать.
– Вот она… Можете сами убедиться.
Валентин Петрович бросил взгляд. По бумаге разбежались каракули гражданина Уколова. Старший лейтенант помнил почерк Ильи Николаича. Есть о чем доложить начальству. С запросом в госпиталь приходил Уколов. Обращался в архив. Ему там и выдали. Архивист запомнила его по травме на лбу. Рогатый приходил…
– Знаете, – замялся оперативник. – Мне перед прокурором отвечать. Не выдадите ли ксерокопию этого документа. Пусть разбираются меду собой. А я вам уплачу за труды.
Вскоре на руках у Скворцова была ксерокопия с надписью "Верно" и подписью главврача. Именно тот человек приходил в архив, кого подозревают в настоящее время. Осталось сегодня же съездить за ним в племсовхоз и привезти к себе в РОВД. Правда предъявить в качестве обвинения, пока что опять будет нечего. Хищение документа, который фактически ничего не стоит. Подложное требование? Но что это даст, если корысти не усматривается? Можно надавить. Посадить на "Полиграф", если согласится, и допросить с пристрастием. И все? Пожалуй, что так. Убийство Казанцева ему не пришьешь. Даже если алиби у того не будет. Однако побеседовать есть о чем. Валентин Петрович не побрезговал бы осеменителем.