Тамара соглашалась. Лучше без машины – куда такая обуза. Бензин, керосин, обслуга… Да вдруг еще колесо проколет по дороге.
Лушников внимал доводам, на лету ловил ценные мысли и улыбался. Предвкушая рыбалку. Всю жизнь мечтал. С самых, можно сказать, курсантских годов. Крохотная деревенька. Нагорная Дубровка в Западной Сибири. Всего полста километров от Ушайска. Зато кругом одни дебри. Ни проехать, ни пройти. На вертолете разве что.
Тамара сложила губы трубочкой и раскрыла глаза: надо же, как далеко собрался рыбачить. И не боится один потеряться.
– У меня сотовый телефон теперь, – проговорил "истребитель". – Звони, если соскучишься…
Вынул листок с номером телефона и протянул.
– По всей стране звонить можно, – расхвалился, – сынок специально для меня сделал.
Тамара смотрела на Лушникова и не понимала. Заговариваться стал совсем. То рядом у него деревня. То вдруг в далекой тайге. Так где же на самом деле? Оказалось, в Крестовых Городищах. В том же само месте, где у него дача стоит. Однако недавно дед попал под обстрел и теперь боится в тех местах снова показываться.
– Хулиганье! – проговорил, выразительно глядя. – Пустили пулю из поджига. Пришлось потом самому с ружьем выходить. Одного свалил – другой сам убежал.
– Как же ты мог. – Филькину передернуло. – По живому человеку стрелять…
– А он? В меня пальнул и смыться хотел.
Лушников раздул ноздри. Из-за таких вот и вынужден теперь в городе торчать, выхлопными газами дышать. Каждый подобный вдох ровно вдвое сокращает жизнь. Или втрое.
– Так, может, хоть позвонишь, когда на рыбалку поедешь? – спросила она.
– Куда же я позвоню? У тебя же телефона теперь нету…
– Я, может, тоже куплю себе на днях.
– Вот и звони сама. Думаю, дня через два меня здесь точно не будет. Сома хочу ловить – сил нету никаких, как заразила меня картина. И этот участковый особенно. Который на родину приехал.
Точно. Все перепутал. Филькина жалостливо посмотрела Сергеичу в глаза. Страшные провалы в памяти. Абсолютное невнимание. Нельзя в таком виде одному ходить.
– Женился бы да жил себе с какой-нибудь… – тонко намекнула. – Раз со мной не захотел.
– Увы, Тамара. – Дед поднял кверху нос. – Кроме тебя мне уже никого не надо. Если ты не возражаешь, пойду я. Страдать потихоньку в одиночестве. Звони, как только приобретешь… как ее… мобилу…
Развернулся и зашагал, припадая на обе ноги. Щемит, значит, сердце у человека, если под окнами оказался. Конечно, не в том возрасте, чтобы серенады под окнами петь, но способен поддержать в трудную минуту. Военная пенсия к тому располагает.
Филькина вернулась домой, сняла куртку и села перед зеркалом. Чем не красавица. И сексуальна, говорят. Но нет в жизни счастья. Хотя бы с тем же дедом. Приехал сынок, и все напрочь исковеркал. А ведь она тоже достойна лучшей доли. В детстве мечтала о принце в золотой короне. На деле оказались одни алкоголики.
Лушников не выходил из головы. Собирается ловить сома. Дурак. Какие теперь сомы, когда в прудах одни лягушки квакают, тараща глаза от натуги. А ведь там действительно имеется речка. В Волгу впадает. Кругом густая лесистая местность. Речка глубокая, омут на омуте – вот его и потянуло. Прошлым летом не раз ночевали на даче, и Лушников словом не обмолвился, что родом из той самой деревни, которая рядом стоит. Значит, не приходилось.
Она встала и подошла к шкафу. Вынула дочерин сотовый телефон с зарядным устройством. Потом достала из сумочки записную книжку и стала набирать номер.
– Алле. Нотариус? Хотелось узнать, не отменено ли завещание?
Ее успокоили. Завещание до сих пор в силе.
Следующим был звонок Лушникову. Дыхание у Тамары было глубоким. В самую трубку.
– Саша… Я тут подумала и решила, что не могу без тебя. Может, простишь меня? Просто так? Возьми и прости, как прощают только очень щедрые люди…
В самую точку попала. В тот самый момент, когда никто не мешал. Опять ей везло.
– Тамара, – промямлил Сергеич. – Ты же знаешь, кто ты для меня на самом деле. И если бы не обстоятельства…
– Какие? Разве же не ясно, что мы сами их для себя создаем, будто из глины вылепливаем?… Конечно, это опять всего лишь наши мечты. Но мечты не сбываются сами по себе – их надо догонять.
Проговорила и удивилась. В ней неожиданно проснулся философ.
– Если решишься ехать, то дай знать. Я непременно с тобой. Хочу все бросить и начать новую жизнь. С нуля.
– Хорошо, но смотри! Чтобы никому! – пробурчал Лушников и отключился. Пошел принимать те самые таблетки, сказал, которые остались от Тамары.
А к вечеру Александр Сергеевич снова пропал из дома. Вышел на пять минут прогуляться и где-то запропастился. Шум подняли опять те же Гирины. Уляхин Николай подключился к ним на более позднем этапе. Часа через два, когда те окончательно выдохлись. Уляхин пришел, уселся на скамью у ворот рядом с супругами Гириными и стал громко костерить человеческого самца за половую невоздержанность. Того самого, которого Адамом зовут.
Народ шел мимо и удивлялся. Некоторые останавливались. Молва моментально разнеслась по округе. Опять, кажись, понесло дядю Саню Лушникова. В родные края на дачу собрался. Сома ловить. Именно только его. В Крестовые Городищи. Собрал припас и тихонько смылся. Ничему не научила человека жизнь. Сома ему подавай. Как бы сам на корм не ушел к усатому…
Народ жалел старика. Ополоумел, выходит. На улице без фуфайки не обойтись, а этого понесло. Была бы Ирина жива – разве же она ему позволила бы. Надо идти к его молодой жене и хоть той рассказать. Говорят, живет в общежитии не так далеко.
И ближе к ночи, как раз после бразильского "Клона" собрались трое старушек и зашагали асфальтовой тропинкой.
Пришли, позвонили в дверь. Тамара вышла, заспанная. Выслушала сообщение и вновь развернулась к двери.
– Какое мне дело теперь до него, – хрипнула голосом. – Чо хочет, то пусть и делает. Нашли тоже ровесницу…
И скрылась за дверью.
Женщины качнули головами и развернулись. Среди них была и Гирина Настасья.
– Видали штуку? Словно бы он ей никто…
Пришли к дому.
– Придется опять караулить квартиру, – произнесла Анастасия. – Как будто у нас своих дел нету…
Постояли с часок, удивляясь и ругая одинокого бездумного человека, и разошлись. Наверно так и должно быть у одиноких. Через пень колоду…
Глава 22
Александр Сергеевич жил на даче четвертый день.
– Никому я не нужен, – жаловался он соседям. – Сын уехал в командировку. Гражданская жена, с которой жил до этого, тоже бросила. Знать не хочет. А все из-за чего? Из-за квартиры. Я ведь все подписал ей. Казалось бы, что еще надо человеку!..
Соседи кивают, повиснув на городьбе.
– В меня же здесь стреляли, – вдруг вспоминает Лушников. – С улицы из пистолета. А может, из пугача из какого. До сих пор по судам таскают, потому что пришлось с ружьем отбиваться…
Народ снисходительно слушает, но по глазам видно – никто не верит. Слишком уж экзотический случай. Сам еле ходит – об воздух держится, а послушать, так у него чуть не война была в начале апреля. Хотя дырка все же в стекле виднеется. Аккуратная. Словно из рогатки камушком пробили.
Лушников бродит по саду, косясь в сторону колокольни. Точно известно, что двери забиты на толстые гвозди. Но где гарантия, что их снова не вытащили. Залезут опять и пальнут по седому котелку.
Но тихо вроде в той стороне. Да и народ теперь живет кругом. Понаехало всяких. И хромых и кривых. Роются. Носы морозят на ветру. Смотрят слезящимися глазами и планы на урожаи строят. Когда лучшим вариантом было бы совсем другое: засеять весь участок газонной травой и ходить по ней до самой осени босиком. А помидоры с огурцами в магазине купить.
В обед явился из города господин Уляхин. Вылупил глаза и давай прилюдно ругаться, чтобы, дескать, ехал домой. Лушников больше молчал. На конституцию больше напирал. Где хочет, там и живет. И с кем хочет. Остальные ему не указ. Жаль, не едет к нему Тамара Борисовна, а то бы они сообразили вечерком на двоих. Танцы под луной и под шашлыки с водочкой. Тамару снова взяли к себе на работу. Так что некогда ей разъезжаться теперь.
Ничего не добился подполковник НКВД. Плюнул и уехал назад. Все с той же сумкой в руках. Продуктов оставил придурку и назад покатил. Все-таки вместе когда-то учились. Разве же бросишь одинокого.
Лушников проводил товарища до самой остановки, посадил в автобус и стал возвращаться. Дачи стоят на возвышенности. Кругом лес. Но если подняться на крышу – город Волгошуйск виднеется. Напрямую – километров десять всего. Оттого и связь по сотовому телефону превосходная. Александр Сергеевич периодически включает сотовый телефон на подзарядку. Вдруг Тамара надумает поговорить, а до него не дозвониться.
Завернул за угол и вздрогнул, услышав в кармане торопливый трезвон.
– Шура. Ну, как ты?
– Да живой пока что… Хожу.
Говорила Филькина. Накануне обещалась приехать, но опять у нее что-то срывается. Однако Сергеич должен надеяться, потому что не сегодня, так завтра обязательно. Проговорила и снова в отключку. Ни здравствуй, ни прощай.
Сергеич опустил телефон в карман и двинул к даче. Солнце опускалось за Волгу, наливаясь кровью. Должно быть, к ветру и еще большему холоду. А дров на даче осталось полтора полена. Придется опять обогреватель включать. Вошел внутрь и прикрыл за собой дверь. Потом поднялся на мансарду, снял с гвоздя потертый бинокль и стал смотреть в сторону церкви. С другой половины дома, не выходя из темного угла.
Тишина внутри. На улице тоже ничего не слышно. Лишь лай отдаленный раздается. Наверняка народ думает: один себе живет, никого не боится. А ведь все не так. Боится. Жизнь у него тоже одна. И прожить ее хочется до конца.
Быстро темнеет весной. Народ, что приезжал с утра, последними автобусами уехал. Опять та же пустынность, что и вчера была, и позавчера… Недолго ему уже осталось. Всему бывает конец.
Вновь бросил бинокль к глазам, прежде чем уйти вниз. Поужинает, потом поднимется и включит свет. Потом опять спустится вниз и будет долго еще сидеть внизу, глядя в сумерках из темного окна.
Хотел опустить бинокль, но задержался – фигура на колокольне мелькнула в проеме. Присмотрелся: локоть торчит из-за косяка. В темной одежде. Ошибки нет никакой. Наконец-то!
– Может, ты тоже видишь? – проговорил Сергеич.
– Вижу, – тихо донеслось с чердачка.
Под самой крышей мансарды вдоль конька оставлено треугольчатое помещение. Снизу под ним сам потолок. С боков крыша. С торцов забрано досками. Одна из досок слегка отведена в строну – ветром словно бы оторвало. Или гвоздь пожалели, когда прибивали.
– Будем ждать, – донеслось сверху. – Ляг в углу за трубой и молчи…
Сергеич подчинился. Кинул на пол матрас и сел, бороздя взглядом пространство. Неужели опять по его душу пожаловали. Это как насолить надо кому-то, чтобы за тобой беспрестанно охотились. Может, действительно, эхо необъявленной войны?
Зашуршала рация. Для чего только взяли с собой. Если один шорох от нее.
– Виктор, слышишь меня?… Кажется, кто-то там появился. Будем ждать. Через полчаса начинаем. Ровно в девять…
На чердаке лежал сын Сергеича. Четвертые сутки кряду. И еще двое томились – в пустующем домике рядом с церковью. Сергеич был вынужден согласиться на предложение. Хуже нет, когда тебя самого ведут. Лучше уж тебе руководить событием. Надо лишь подойти вдоль стены к выключателю и нажать кнопку. У окна в ту же секунду будет высвечиваться фигура мужчины. С улицы не видно, кто там сидит за тюлевой занавеской. Все рассчитано. У Николая оружие. Снайперская винтовка Драгунова. У него и документ оказался соответствующий – снайперскую подготовку прошел на острове.
– Давай, папаня, – скомандовал сверху сын. – И сразу уползай книзу.
Сергеич скользнул вдоль стены. Нажал выключатель и поспешно шагнул на лестницу – внизу стены толще. Только бы сын под огонь не попал. Лушников просился сам лечь вместо него, но тот не согласился. Тебе, сказал, в микроскоп смотреть, а не в оптический прицел.
Скрепя сердце пришлось согласиться.
Сергеич стоял на лестнице. Спустился на две ступени вниз и смотрел через открытую дверь в пространство мансарды, видя лишь противоположную стену.
– Ложись! – раздалось сверху.
Почти сразу же стеклянная пыль мелькнула из-за двери от окна, ударив в сидящего на стуле "человека", а от реки донесся ослабленный расстоянием хлопок выстрела. Почти не слышимый. Так звенят испорченные глушители. И в ту же секунду на чердаке тяжело ударило, и сквозь щели посыпалась пыль.
Со стороны церкви опять хлопнуло, чиркнув где-то выше. По чердаку. Вероятно, засекли огневую точку. Сын почем-то больше не стрелял. Сергеич кинулся кверху. Манекен лежал с перебитой головой. Клочья ваты торчали в разные стороны. Вскочил на приставленную к стене лестницу, отворил узкий люк и нырнул в узкое и душное пространство.
– Где ты, Коля?…
Сын молчит. Лежит на спине, запрокинув голову, в стороне от винтовки. Откатился в бок.
– Коля…
– Сделай снайпера, папа…
Сергеич опустился рядом. Поднял винтовку, припадая к прицелу, и стал торопливо искать мишень. Как когда-то на полигоне. Вместо нее на колокольне сидел человек. Виднелась лишь голова. На лице опять та же маска. Рядом винтовка с набалдашником.
– Бей левее, перекрестьем в плечо, – проговорил сын.
Отец не стал переспрашивать, почему так, а не иначе. Положил перекрестье точно в подоконник – туда, где должно было бы быть именно левое плечо, и поймал мягкий спусковой крючок. Выбрал слабину и задержал дыхание. И даже не понял, что выстрелил. Только увидел, как "мишень" скрылась за подоконником.
Конечно, виновата в том была пуля. Человек лежал на колокольне и больше не поднимался. С боков к церкви приближались двое оперативников в штатском, скрываясь за домиками. Они поглядывали вверх, целясь из автоматов.
Сергеич вскочил на ноги, уцепился в тело сына и подтащил к люку. В темноте не видно, куда его ранило. Черная куртка под ним разбухла. Он мычал, пытаясь, что-то сказать еще.
– Сейчас, – торопился отец. – Мы вместе… Помоги только мне спуститься… Давай. Я первый, а ты за мной. Время, сынок! Напрягись!
Нырнул ногами вперед, закрепился на лестнице и подхватил на себя сына.
В голове поплыли круги. Сын лежал на спине у отца. Только бы не соскользнул вниз.
Сергеич осторожно перебирал ногами. Достиг пола и тут же повалился под тяжестью, но не уронил. Как раз на кровать угодил. С трудом выскользнул из-под тела и стал срывать одежду. Рубаху второпях разорвал – пуговицы летели по сторонам. С трудом снял сырой рукав.
Пуля угодила в плечо, прошла навылет. Кровь торопилась истечь из слабого тела – хоть пробкой затыкай. Сергеич схватил со стола аптечку, вынул тюбик с иглой, снял предохранительный колпачок и воткнул сыну в ягодицу. Потом выдавил содержимое. Все без остатка. Противошоковое. Затем ввел препарат для свертывания крови. Он точно знал его название. Лишь после этого уцепился за бинт. Сорвал упаковку и стал мотать через подмышечную впадину. Марлевая повязка не хотела держаться. Сползала. Содрал с сына остатки рубахи. Торопливо кинул бинт под обеими подмышками, завязал на груди, после этого стал закрывать рану, вращая упаковку вокруг плеча. Оборот. Нырок под петлю, оборот вокруг марлевого жгута, подтянул и к спине. И там тоже самое. Упаковка под марлевый жгут, снова оборот вокруг марли, чтобы не скатывалось, и в обратную сторону. Только так можно закрепить повязку. Только так она не сползет. Это было нечто, напоминающее повязку "чепчик", накладываемую на голову, с двумя лямками до подбородка. Бинт быстро кончился. Порвал вторую упаковку и стал мотать крест накрест, временами закрепляясь петлей за жгут. Израсходовал и вторую упаковку. Уцепился за лейкопластырь и, открывая куски липкой материи, закрепил бинт по краям. Кажется все. Потеря крови. Лицо бледное. Сколько же сын потерял крови?
Боже! Сергеич вздрогнул. До сих пор не вызвал скорую. Выхватил телефон и набрал 03.
– Огнестрельное ранение… Дачный участок в районе села Городищи… Раненый Лушников, год рождения… Вызвал отец…
Диктовал данные. Всем нужны почему-то в первую очередь сведения о больном, а не о месте его нахождения. Вот она, система. Насквозь административная.
С трудом дождался, пока ему не ответят, что выезжают. Отключился и снова набрал номер. Теперь звонил в дежурную часть Заволжского РОВД. Им быстрее приехать, чем сельским. Тем более что свои сотрудники там действуют, не чужие. Ответил начальник РОВД Гаевой. И тут же сказал, что выезжает лично.
Скорая и полиция прибыли в одно и то же время. Гаевой вбежал в дом и кинулся к сыну. Медики хмурились, отстраняя руками посторонних.
– Дайте исполнить профессиональный долг…
Быстро измерили давление. Воткнули в вену иглу с длинным шлангом и подняли кверху емкость.
– Что-нибудь применяли? – спросил доктор.
Сергеич показал тюбики. Врач понимающе качнул головой. Правильно сделали, потому что вовремя. И повязка вполне нормальная.
Сына положили на носилки. Двое сотрудников подхватили их и понесли к выходу. Медсестра торопилась рядом, стараясь держать капельницу выше тела.
– Я с вами!
Сергеич метнулся следом.
– Вам надо остаться, – потребовал Гаевой…
– Алексей Иванович…
Тот не хотел понимать.
– Это же мой сын…
Подполковник оказался неумолим:
– Раненому могут помочь только врачи. Не надо им мешать. Расскажите нам, что здесь случилось…
Рация в машине громко пропищала, и голос торопливо сообщил.
– Церковь оцеплена – что будем делать?
– Ждать! – крикнул подполковник, обернувшись к Дранице. – Передай им… без меня не начинать.
Сергеич торопливо рассказывал, как было дело. Скорее всего, снайпер понял, что за ним наблюдают. Николай тоже стрелял, но не попал. Вероятно, винтовка оказалась непристреляна.
– Понятно… Будьте на месте. – Гаевой торопился. – Не следует вам туда пока что ходить. Мы вас позовем позже. Возможно, там будет бой. Нам еще не известно, сколько там на самом деле человек. Возможно, там целая банда…
Проговорил и прыгнул в "Волгу". Остальные сели в "Уазик" Драницы. Хлопнули дверями и поехали вдоль линии, разрывая темноту фарами. Как быстро стемнело. А ведь когда возникла перестрелка, было еще светло.
Сергеич вошел в дом и поднялся на второй этаж. Снова взял в руки бинокль и стал наблюдать в сумерках за строением. Когда-то давно в эту церковь ходили молиться. Сергеич не помнил. Этого не было на его веку. Церковь к тому времени, когда он стал себя помнить, уже была закрыта. Крепкое кирпичное здание отдали вначале под склад, потом и вовсе о нем позабыли, и здание стало ветшать. Стальную крышу со временем истрепало ветром, а на сырой стене проросло деревце неизвестной породы.
В бинокль почти ничего не видно. Вспышки фонарей. Людские фигурки. Только бы сын выкарабкался у Сергеича. И только бы это у него было в последний раз.
Сергеич с фонарем поднялся на чердак и, ухватив рукой винтовку, стал пятиться назад, не распрямляясь. Узко в помещении. Доски ощетинились гвоздями.