Его близкие друзья все отказали ей от дома, а Витька Каблуков даже не постеснялся и высказал всю правду ей в лицо. Тогда она поставила себе цель, оставить его, Алика, в одиночестве, и постепенно добилась своего. Она обошла всех его приятелей и знакомых, рассказывала про него такое, что у людей волосы вставали дыбом, и немногие решились повторить это потом ему вслух. Конечно, не все верили, но постепенно все с ним раздружились, да ему и самому стало неудобно у них бывать. Витька Каблуков уехал по контракту работать в Штаты, Игорь Бойко женился на шведке и тоже уехал, а с Артемом получилась неприятность. Ольга подружилась с его женой, стала часто у них бывать и рассорила их окончательно, наплела Артему что-то про Алика и его жену, хотя, видит Бог, никогда он и в мыслях не держал ничего насчет жен своих друзей. В общем, дружба прервалась. Теперь он оказался совсем один, и все равно она не может оставить его в покое. Примерно раз в три месяца она подстраивает с ним встречи или просто звонит на работу и приказным тоном велит ему прийти. Он приходит, потому что иначе она может явиться на работу и устроить грандиозный скандал, как уже бывало, когда он работал в другой фирме. Каким-то шестым чувством она узнает, когда у него появляется знакомая женщина, и любыми путями расстраивает знакомство. Вот как в прошлом году, когда он стал встречаться со своей бывшей однокурсницей Леной. Она тоже была в разводе, что такого, если два одиноких человека станут проводить время вместе, ничего друг другу не обещая и не загадывая на будущее?
Кто-то их видел из общих знакомых, донесли Ольге, она подкараулила их на лестнице и наговорила Лене такого! Лена тогда убежала в ужасе, потому что стыдно было выглядывающих соседей, потом опомнилась, звонила ему вечером, говорила, что ничему не верит, но он уже не мог с ней видеться, ему было плохо от стыда и вины за Ольгу.
После того скандала он сломался. Не выдержал, кричал Ольге:
– Что тебе от меня надо, за что ты меня мучаешь?
– Я тебя ненавижу, – последовал спокойный ответ.
– За что? Ведь ты, ты во всем виновата!
– Вот за это самое. – И он понял, что она не врет.
В понедельник с утра матушка позвонила и сказала, что хоть сегодня и последний день, но она должна два дня выходить из голодовки соками, поэтому остается у Валентины до среды. Сестра прямо задохнулась от возмущения и только набрала воздуху, чтобы высказать матушке все, как я нажала на рычаг телефона.
– Ты что это? – набросилась на меня сестра.
– Оставь ее! Пусть все делает, как полагается, а то еще заболеет. Продержимся как-нибудь три дня.
– Сама и будешь готовить!
– Ну и буду! А ты тоже хороша – до того мать заездила, что она уже из дома бежит!
– Что-о?
– Что слышала! Повесила на нее все – уборку, готовку, стирку, Дашку надо туда-сюда водить, с Лолиткой гулять, мужей бесконечно меняешь – и все тут. Твой муж, так и обихаживай его сама, никому не подсовывай.
– Она права, – раздался у меня за спиной Славкин голос.
Черт, как неудобно получилось, я думала, что он давно ушел на работу, вот и разговорилась.
– Извини, Славик, я ведь не со зла…
– Нормально все. – Но я видела, как он нахмурил брови.
Они ушли ругаться в свою комнату, а я подхватила Лолиту и поскорее ретировалась на прогулку. Когда мы с Лолитой вернулись, сестра уже ускакала на работу, а Славка собирался везти Дарину к своей матери до среды. Та бабушка хоть и не родная, но Дашку очень любит.
– Не волнуйся, Славик, голодными я вас сегодня не оставлю, – заискивающе пропела я.
– Не сомневаясь, – буркнул Славка, и они ушли.
Я хозяйственно обследовала холодильник, подсчитала, что надо купить, решила даже сварить борш, пусть Аньке будет стыдно, и отправилась на работу в отвратительном настроении.
Не успела я открыть дверь библиотеки, как Зойка уже сказала кому-то в телефонную трубку:
– Минуточку, вот она как раз идет!
– Нет меня! – рявкнула я, так что Зойка еле-еле успела прикрыть трубку ладонью.
– Ты что, с ума сошла? Ах, простите, это не она, мне показалось! Да, будет, но попозже. Уф! – Зойка перевела дух. – Уж очень настойчивый мужчина тебя добивается.
Максим! Наверняка это он. Некоторые мужчины не выносят, когда им отказывают, у них просто какой-то спортивный интерес, обязательно надо затащить женщину в постель. Как это говорится? Легче переспать, чем объяснить, что не хочешь. Может, и правда? Нет, ни за что. Да пошли они все, Максимы, Алики… Как хорошо было одной.
– Зойка, меня сегодня нет целый день, что надо, пусть передадут.
Опять Алик сидел напротив следователя Громовой, которая что-то писала.
"Это у нее такой метод давления на подследственных. Хотя я, наверное, еще не подследственный, а свидетель, пока".
Громова подняла голову и посмотрела на него сквозь очки:
– Итак, вы по-прежнему утверждаете, что пятнадцатого мая с 13 до 14 в офисе вас не было, вы в это время гуляли по улицам?
– И вы не можете назвать мне точный маршрут вашей прогулки?
– Я затрудняюсь.
Громова вздохнула, сделав вид, что устала объяснять очевидные вещи такому непонятливому человеку, как Алик:
– Понимаете, когда вашу начальницу выбросили из окна, на улице находилось довольно много народу. Так что свидетелей у нас достаточно. Окна вашего офиса находятся не над самой входной дверью, а в стороне. Она упала метрах в двадцати от входной двери. Ваши сотрудники подошли слева минут через семь после падения. Вы же, как показывают свидетели, подошли справа, то есть как бы от входной двери.
– Ну да, я шел с той стороны. Я подошел к двери, хотел было войти, но увидел в толпе своих сослуживцев и подошел к ним.
Громова сняла очки и посмотрела на него в упор:
– Как вы знаете, напротив дома, в котором находится ваша фирма, расположен магазин сантехники "Бахчисарайский фонтан". Окна магазина закрыты рекламными щитами, так что продавцы и покупатели не могли видеть происшествия. Но рядом с магазином поставлен ларек по ремонту обуви. Его хозяйка Сайфутдинова видела, как женщина выпала из окна. Подойти ближе она не могла, так как боялась оставить ларек незапертым. Поэтому, наблюдая через дорогу за другой стороной улицы, она имела достаточно широкий обзор. И она видела, как после падения женщины из окна, минут через пять из дверей вашего офиса вышел человек в джинсовом костюме.
– Тетка Алия? – фыркнул Алик. – Да она же вечно пьяная.
– Правильно, эта свидетельница не вызывает настолько доверия, чтобы мы могли опираться на ее показания, к тому же она не могла четко видеть лица того человека и опознать его не сможет, но все-таки джинсовый костюм…
– Я вам еще раз повторяю, я не мог выйти из подъезда, потому что туда не входил. Я взялся за ручку двери, потом отошел.
– И вы, разумеется, не встретили человека в джинсовом костюме?
Алик пожал плечами.
– Понимаете, как-то все сходится, – продолжала Громова, – в 13.47 Лариса Гребенюк падает из окна. Приблизительно через пять минут свидетель Сайфутдинова видит выходящего человека в джинсовом костюме, то есть в таком, какой был на вас в тот понедельник. Вы меня простите, человек вашей комплекции не может быстро бегать по лестницам, так что примерно пять минут вам и понадобилось бы, чтобы спуститься с пятого этажа пешком, лифтом пользоваться вы не рискнули.
Алик мгновенно отметил про себя, что из речи Громовой исчезла частичка "бы", но из последних сил постарался, чтобы это не отразилось у него на лице.
– И знаете, почему вы не встретили человека в джинсовом костюме, – Анна Николаевна Громова пошла ва-банк, – потому что его и не было, Сайфутдинова видела вас.
– Я точно помню, что не заходил внутрь!
– Если у вас такая хорошая память, – прищурилась следователь, то почему же вы не помните, где вы провели этот час, по каким улицам гуляли и в какие заходили магазины? Если все так, как вы говорите, вас могли запомнить!
– Хорошо, я вам скажу. Это время с часу до двух я провел со своей бывшей женой Ольгой Сергеевной Головко. Мы были в итальянском ресторанчике "Ла Страде", тут недалеко, на 2-й Красноармейской. Мы расстались с ней без четверти два у ресторана. Сами понимаете, за две минуты я не мог оттуда добежать, там ходу минут десять, тем более человеку моей комплекции, как вы ранее изволили выразиться, – Алик нелюбезно улыбнулся.
– Интересно! – Громова оживилась. – И ваша жена может это подтвердить?
– Естественно.
– А почему же вы раньше этого не сказали?
– Не хотел ее впутывать.
– Ну что ж, я вызову вашу жену, бывшую жену на завтра. А вас попрошу никуда не уезжать из города. Вот, подпишите.
Громова записала все данные Ольги и отпустила Алика, вручив ему повестку на послезавтра. Выйдя из здания, Алик направился к ближайшей телефонной будке. Он набрал номер и сказал всего три слова:
– Ольга, я согласен.
В середине дня я потащилась по магазинам, чтобы потом уйти пораньше и приготовить обед на два дня. В самом деле, что я, Золушка, что ли, всю неделю занимаюсь домашним хозяйством! Проболтавшись почти час, я накупила продуктов и у самого метро, конечно, налетела прямо на Алика.
– Здравствуй, Марина!
– Привет! – Я была не очень любезна. – Я занимаюсь хозяйством и тороплюсь на работу, ты, я думаю, тоже.
– Да нет, я как раз собирался домой.
– Ну, счастливо!
– Подожди! – Он поймал меня за рукав, потом взял за руку. – Пойдем хоть кофе выпьем.
Он просительно заглянул мне в глаза, я вспомнила, что Алик ничего мне плохого не сделал, и что нехорошо срывать свое плохое настроение на людях, и согласилась.
– По-быстрому, тут в "Грильмастере".
– Каппучино и пирожок с черникой? – спросил он у стойки.
Надо же, запомнил!
– А ты опять ничего не ешь? Ведь все равно твоя диета нисколько не помогает! – завелась я.
– Да я привык уже на овощах.
– Тебя бы с моей сестрицей свести. Она вечно пробует на себе всякие диеты. Кстати, – мстительно добавила я. – она тебя не помнит, и ее подруга Катя тоже. Говорят, не было у них в школе никакого Алика.
– Катя Скворцова? – улыбнулся он. – Славная такая, как она живет?
– Хорошо живет, – ошеломленно ответила я, – за американца замуж выходит.
– Не может быть, чтобы они меня не помнили, меня вся школа Альбертиком называла.
– Альбертиком? Ты что, и правда Альберт?
– Конечно, я же тебе говорил.
– Господи!
– Что такое? Имя как имя, ты сама говорила, что у тебя даже Еремей какой-то был.
– Слушай, я же тогда, когда мы с Иркиного дня рождения возвращались, тебе не поверила, думала, ты надо мной издеваешься. У тебя такой вид был недовольный, я думала, ты хамишь. Очень я тогда на тебя рассердилась, нарочно пешком потащила. Альберт! Ну надо же, какое имя.
– Это меня в честь деда так назвали. Стоп! Опять его заносит. Я же точно помню, что Иркина мама назвала его тетку Марией Владимировной. Значит, мать его была тоже Владимировна. Мне это уже стало надоедать, сегодня я была в агрессивном настроении, поэтому брякнула:
– Алик, твоего деда звали Владимиром, причем здесь Альберт!
– Правильно, – совершенно спокойно ответил он, – это маминого отца звали Владимиром, а Альберт – это дедушка со стороны отца.
Видя мои недоверчивые глаза, он добавил:
– Правда, я его не знал, он рано умер. Я хотела задать ему хамский вопрос, знал ли он своего отца, но вовремя удержалась, а вместо этого спросила:
– А как твое отчество?
– Александрович.
– А отец, значит, Александр Альбертыч?
– Ну да, так получается довольно забавно, Александр Альбертыч Румянцев.
Это потому, что прабабка, мать этого деда, была немка, вышла за русского, Румянцева, и назвала сына Альбертом. Он был тоже Альберт Александрович Румянцев, как и я. На этот раз я ничего не сказала, только вытаращила на него глаза.
– Я паспорт могу показать! – улыбнулся Алик.
Я развернула паспорт – действительно, все как он говорит. Посмотрев на фотографию, я удивилась еще больше: даже на этой паспортной фотографии было видно, что Алик совсем не толстый. Понятно, почему я не узнала его на школьных снимках. Но какова Иркина мамаша! "Я все про них знаю, двадцать лет с его теткой проработала!" Так меня подставить!
– Алик, прости меня, пожалуйста, я ужасная дура.
– Ну что ты, в моих семейных отношениях трудно разобраться, я понимаю. Мои родители люди не совсем обычные, вернее, отец. Но это очень долгая история, сейчас ты торопишься, я потом как-нибудь расскажу.
Я заметила вложенную в паспорт бумажку. Это оказалась повестка к следователю.
– Алик, тебя все еще таскают в милицию насчет убийства Ларисы?
– Да, вот привязались. Хотят, чтобы я представил алиби на это время, с часу до двух.
Я решилась:
– Алик, а где же ты был в это время? Он посмотрел очень неуверенно и промямлил:
– Тебя не шокирует, если я скажу, что был все это время со своей бывшей женой?
– Господи, да мне-то какое дело!
Но, честно говоря, я удивилась. Иркина мамаша говорила, что жена его бросила, там какая-то жуткая история. Хотя, как верить Иркиной мамаше, я уже убедилась.
– Понимаешь, – бормотал Алик, – мы время от времени видимся, редко, раз в полгода. Так, пообедаем где-нибудь и все. Вообще-то мы уже три года в разводе.
Оправдывается он передо мной, что ли? Меня это абсолютно не касается. Жена даст ему алиби, они прекрасно разберутся без меня. И я стала прощаться.
В нашем подъезде была тьма-тьмущая. Опять что-то с электричеством случилось.
Дом у нас дурацкого экспериментального проекта, и лифт не в самом низу, а до него еше надо тащиться целый лестничный пролет. Мне-то ничего, а старикам или мамашам с колясками архитектора, который этот проект выдумал, наверняка убить хочется.
В кромешной темноте я поднялась к лифту, а сзади хлопнула дверь и еще кто-то вошел. Что такого, кто-то идет домой, но у меня по спине пробежал холодок. Я пошла быстрее, но шаги сзади тоже ускорились, и были они очень неприятные, с какой-то хромотой, и еще дыхание такое свистящее. Я подходила к лифту с такими мыслями: в лифте ехать – страшно, пешком по темной лестнице идти – еще страшнее – а вдруг он тоже за мной пойдет? Что со мной творится, никогда не была такой трусихой! Я все-таки решила вызвать лифт, потому что там горит лампочка, я увижу человека, будет не так страшно.
Лифт стоял на первом этаже, свет оттуда упал на площадку, человек подошел ближе…
Господи, какая же я дура! Вот что значит – у страха глаза велики. Это был Борис, ветеран-афганец с нашего этажа. Борис из Афганистана вернулся весь израненный, потому и хромает, и вместо руки правой у него протез в черной перчатке. Но он не озлобился ничуть, веселый и доброжелательный мужик, получает пенсию и где-то подрабатывает. Как я его сразу по походке не узнала…
Мы вошли в лифт. Он сам нажал кнопку четвертого этажа правой рукой, которая в перчатке, он всегда старался, что может, ей делать, чтобы, как он говорил, не чувствовать себя одноруким.
Нажал он кнопку, а там как заискрит!
Борис мигом посерьезнел, присмотрелся к панели с кнопками:
– Хорошо, что я нажал неживой рукой в перчатке, если бы живым пальцем ткнул – так шибануло бы… Здесь фаза на корпус выведена, будто кто-то нарочно диверсию устроил. Мальчишки, наверное, шалят, как еще сами не убились. Ты подожди минутку в лифте, чтобы никто не сел, я сейчас к себе зайду, инструменты принесу.
Он ушел к себе. Я осталась одна. Мысли были нехорошие. Не случайно сегодня в подъезде нет света: это дело рук того человека, который вывел фазу на корпус колодки управления в лифте. Я все-таки закончила технический вуз и немного представляю себе, что это такое. И не случайно лифт оказался внизу, когда я вошла в подъезд, он был приготовлен там для меня, это была ловушка, смертельная ловушка. Если бы на кнопку нажал не Борис своим протезом, а я или кто-то другой, что бы тогда было? Могло и убить. Кажется, напряжение в лифте не двести двадцать воль, а все триста восемьдесят… Меня спас счастливый случай в лице Бориса.
И вот еще что дошло до меня совершенно неожиданно: если неизвестный злоумышленник подготовил все это именно для меня, хотя это просто бред какой-то, ну кому я мешаю? Но все же, если это для меня, значит, он был здесь перед самым моим приходом, может, он и сейчас здесь?
Меня обдало волной ужаса, от страха я перестала соображать. Мне казалось, что в полной темноте притаился мой неизвестный враг… Я почувствовала, что еще немного, и я заскулю от страха, как Лолита, но тут вернулся Борис с инструментами – должно быть, он и отсутствовал-то каких-нибудь две минуты, но мне они показались вечностью.
Дома никого не было. Я бросила сумки в коридоре и опустилась в своей комнате на диван. Ноги меня не держали. Только представить себе, что если бы я не подождала Бориса, а нажала бы кнопку сама, сейчас валялась бы вся обугленная. При этой мысли мне стало совсем нехорошо.
С трудом добредя до кухни, я достала из холодильника матушкину минеральную воду. Тоже мать называется. Когда она нужна, то ее нет. И вообще – то полная квартира народу, невозможно одной побыть, то дом как вымер, даже собаке лень хозяйку встретить.
– Лолитка, ты где?
Лолита не торопилась на зов. Наконец я обнаружила ее на диване в комнате сестры. Лолита сладко спала на спине, вытянув лапы. Интересно было то, что именно на этом диване, и только на нем, Лолите спать запрещалось. В каждой комнате у нас было по спальному месту, Лолиту пускали всюду – и ко мне, и к матушке, и на Дашкину кровать, но сестра недавно купила потрясающую и безумно дорогую мягкую мебель и естественно хотела сидеть и спать на диване сама, а для собаки это слишком жирно. Но Лолита так не считала, потому что обивка дивана подходила к цвету ее шерсти. Лолита у нас девушка со вкусом, я это уже говорила. Назло всем я не стала сгонять Лолиту с дивана. Я почесала ее за ухом, она проснулась и благодарно ткнулась мне в руку. Мы посидели немножко рядом, и мне стало полегче. Ладно, на этот раз Бог уберег, матери ничего рассказывать не буду, а то она всполошится и не будет отпускать меня никуда вечером из дому. Я решила отвлечься хозяйственными заботами и отправилась на кухню. Если сварить сегодня борщ на два дня, а потом поджарить филе трески, как меня научила тетя Надя, – кусочки рыбы обваливают сначала в муке, потом в яйце, а потом еше в сухарях и кладут в кипящее оливковое масло, то можно сегодня приготовить только салат, без гарнира обойдемся, а к чаю что-нибудь принесет сестра. Борщ и рыба останутся еще и на завтра, таким образом, я смогу завтра не торчать на кухне. А в среду возвращается матушка после голодовки и опять начнет всех пичкать диетическими продуктами.
Последняя порция рыбы была на сковородке, когда раздался телефонный звонок. Сестра сказала, чтобы я не надрывалась с ужином, потому что они со Славиком идут в гости и вернуться домой очень поздно, чтобы я не закрывала двери на второй замок. И все, ни извинения, ни ласкового слова.
– Пораньше не могла позвонить? – осведомилась я.
– Ну, знаешь! – мгновенно взъярилась сестрица. – Когда смогла, тогда и позвонила.
– Понятно, счастливо погостить! – Я повесила трубку.
Ко всему прочему еще и рыба сгорела, пока мы мило болтали с сестричкой по телефону.