Вот это мне уже не нравится, подумал Аллан.
Вот это мне уже нравится, подумал Герберт.
~~~
A y настоящего маршала Кирилла Афанасьевича Мерецкова и его адъютанта не оставалось другого выбора, кроме как отправиться пешком туда, где, возможно, что-то осталось от Владивостока.
Через несколько часов они пришли в один из палаточных лагерей, оборудованных военными возле уничтоженного города. Поначалу маршала ожидало еще большее унижение - его приняли за беглого заключенного, который раскаялся и решил вернуться. Но потом его узнали в лицо и окружили подобающей маршальскому званию заботой и участием.
Однажды в жизни маршал Мерецков стерпел оскорбление, когда Берия, правая рука Сталина, велел схватить его и пытать ни за что, и наверняка велел бы убить, не приди на выручку лично Сталин. Мерецкову следовало, конечно, дать Берии бой, но тогда важнее казалось выиграть мировую войну, да и Берия был силен. Словом, все осталось как есть. Но Мерецков сказал себе, что больше никогда в жизни не позволит себя унизить. Поэтому теперь предстояло любой ценой найти и обезвредить тех двоих, отнявших у маршала и адъютанта форму и машину.
Начать погоню немедленно Мерецков не мог по причине отсутствия у него маршальской формы. Не просто оказалось и отыскать портного в одном из палаточных лагерей, а когда и это все-таки удалось, то все уперлось в такую простую вещь, как иголки и нитки. Ведь все швейные ателье города Владивостока прекратили свое существование вместе с ним.
Но спустя три дня маршальская форма была наконец готова. Правда, без медалей - ими с выгодой для себя пользовался лжемаршал. Но данное обстоятельство не могло остановить Мерецкова - это означало бы проиграть бой.
Маршал Мерецков получил новую "победу" для себя и адъютанта - не без хлопот, ведь большая часть военной техники сгорела - и на рассвете выехал на юг, пять дней спустя после того, как началась вся эта неприятная история.
На границе Северной Кореи все худшие опасения подтвердились. Некий маршал, в точности как товарищ маршал, на "Победе", такой же, как у товарища маршала, пересек границу и поехал дальше на юг. Больше пограничники ничего рассказать не могли.
Маршал Мерецков сделал тот же самый вывод, что и Аллан пять дней назад, а именно - что ехать дальше в сторону линии фронта - это самоубийство. Поэтому он свернул в сторону Пхеньяна и через несколько часов убедился, что поступил правильно. На внешнем блок-посту он узнал, что маршал Мерецков с адъютантом затребовали встречи с премьер-министром Ким Ир Сеном и были приняты ближайшим человеком ближайшего человека. После чего между часовыми разгорелась перепалка. Если бы маршал Мерецков знал корейский язык, то узнал бы, что один из часовых сразу заподозрил неладное, ведь те двое точно менялись одеждой! По мнению же другого часового, первому часовому можно было бы поверить, будь тот хоть раз трезвым после десяти утра. После чего оба часовых обозвали друг друга болванами, а маршал Мерецков с адъютантом продолжили свой путь в сторону Пхеньяна.
Настоящему маршалу Мерецкову удалось встретиться с ближайшим человеком ближайшего человека премьер-министра во второй половине того же дня. Силой своего авторитета, присущего только настоящим маршалам, маршал Мерецков убедил ближайшего человека ближайшего человека, что как самому премьер-министру, так и его сыну грозит смертельная опасность и что ближайший человек ближайшего человека должен без малейшего промедления показать маршалу дорогу к штаб-квартире премьер-министра. А поскольку времени терять нельзя, то поедут они туда на маршаловой "победе" - скорость у этого транспорта как минимум вчетверо выше, чем у той самоходной артиллерийской установки, на которой ехали Ким Чен Ир и оба преступника.
~~~
- Ннуу, - произнес Ким Ир Сен надменно, но с интересом. - Кто вы такие, кто вас послал и с какой целью вы устроили этот маленький обман?
Не успел Аллан ответить, как дверь распахнулась и ворвался настоящий маршал Мерецков, крича, что готовится покушение и что вон те мужчины посреди комнаты - беглые заключенные-уголовники.
На секунду в помещении сделалось чересчур много маршалов и их адъютантов, особенно для обоих автоматчиков. Но как только премьер-министр косвенно дал понять, что новый маршал - настоящий, автоматчики снова взяли на мушку самозванцев.
- Не волнуйтесь, дорогой Кирилл Афанасьевич, - сказал Ким Ир Сен. - Ситуация под контролем.
- Ты умрешь! - сказал разгневанный маршал Мерецков, узнав Аллана, стоящего в маршальском мундире со всеми медалями на груди.
- Все так говорят, - ответил Аллан. - Сперва юный Ким, потом премьер-министр, потом вы, господин маршал. Единственный, кто не потребовал моей смерти, это вот вы, - сказал Аллан, повернувшись к гостю премьера. - Я не знаю, кто вы такой, - но, видимо, вряд ли стоит особенно надеяться, что у вас будет другая точка зрения на этот счет?
- Безусловно не стоит, - гость улыбнулся в ответ. - Я Мао Цзэдун, руководитель Народной партии Китая, и могу сказать, что излишняя снисходительность к тем, кто желает зла моему верному товарищу Ким Ир Сену, мне вовсе не свойственна.
- Мао Цзэдун! - повторил Аллан. - Какая честь! Если меня прямо сейчас отправят на тот свет, не забудьте, пожалуйста, передать привет вашей красавице-жене.
- Вы знаете мою жену? - удивился Мао Цзэдун.
- Да, если господин Мао не менял жен в последние годы. Раньше ведь за ним такое водилось? Мы повстречались с Цзян Цин в провинции Сычуань несколько лет назад. И немножко погуляли в горах вместе с молодым парнем, по имени А Мин.
- Так вы Аллан Карлсон? - изумился Мао Цзэдун. - Спаситель моей жены?
Герберт Эйнштейн ничего не понял, кроме того, что у его друга Аллана, видимо, девять жизней и что вместо верной смерти им снова предстоит что-то еще. Такого нельзя допустить! От потрясения Герберт уже не сознавал, что делает.
- Я убегаю, убегаю, стреляйте, стреляйте в меня! - крикнул он и, бросившись через всю комнату, перепутал двери и угодил в стенной шкаф, где тут же споткнулся о ведро.
- Твой товарищ… - сказал Мао Цзэдун. - Он, по всему видно, не Эйнштейн.
- Не скажите, - сказал Аллан. - Не скажите.
~~~
В том, что Мао Цзэдун оказался в этой комнате, не было ничего странного, поскольку Ким Ир Сен оборудовал свою штаб-квартиру в китайской Маньчжурии, возле города Шеньян в провинции Ляонин, примерно в пятидесяти милях на северо-запад от северокорейского Пхеньяна. Мао любил бывать в этой местности, где в свое время его, пожалуй, больше всего поддержали. И любил общаться со своим северокорейским другом.
На то, чтобы во всем разобраться, разумеется, ушло какое-то время, но в конце концов все, кто требовал Аллановой головы, изменили свое мнение.
Первым великодушно протянул руку маршал Мерецков. Аллан Карлсон ведь точно так же пострадал от самоуправства маршала Берии, как и сам Мерецков (Аллан от греха опустил одну незначительную подробность - что именно он сжег Владивосток). А уж когда Аллан предложил маршалу поменяться кителями, чтобы маршал получил назад все свои медали, тут уж от маршальского гнева и следа не осталось.
Ким Ир Сен тоже не видел оснований сердиться. Аллан ведь не собирался причинить премьер-министру какой-либо вред. Ким Ир Сена беспокоило только, что сын никак не может смириться с таким обманом.
Юный Ким продолжал кричать и плакать и требовать для Аллана немедленной и мучительной смерти. В конце концов Ким Ир Сену ничего не оставалось, как влепить сыну оплеуху, велев немедленно замолчать, не то схлопочет вдобавок и затрещину.
Аллана и маршала Мерецкова пригласили присесть на диван к Ким Ир Сену, затем к ним присоединился удрученный Герберт Эйнштейн, после того как выбрался из стенного шкафа.
Окончательно личность Аллана оказалась подтверждена, когда в комнату вошел двадцатиоднолетний личный повар Мао Цзэдуна. Аллан и А Мин долго обнимались, пока Мао не велел повару удалиться на кухню готовить вечернюю лапшу.
Благодарность Мао Цзэдуна Аллану за спасение жизни Цзян Цин не знала границ. Он готов помочь Аллану и его товарищу всем чем угодно, без всяких ограничений. В том числе забрать их в Китай и позаботиться о том, чтобы и Аллан, и его товарищ жили там достойно и со всеми удобствами.
В ответ Аллан попросил господина Мао простить его, но коммунизмом он, Аллан, уже сыт по самое горло и хотел бы просто немножко отдохнуть где-нибудь, где можно пропустить стаканчик просто так, без сопутствующего политического доклада.
Мао отвечал, что, разумеется, прощает господина Карлсона, но пусть тот не питает особых надежд, что в будущем сумеет отсидеться в сторонке, поскольку коммунизм побеждает повсеместно и скоро завоюет весь мир.
Тут Аллан спросил, не подскажет ли кто-нибудь из уважаемых товарищей такое местечко, куда, на их взгляд, коммунизм доберется в последнюю очередь, - а для полного счастья там желательно еще солнце, белые пляжи и что-нибудь на грудь принять, кроме зеленого индонезийского бананового ликера.
- Я совершенно уверен - мне хочется в отпуск, - сказал Аллан. - Я же в нем еще ни разу не был.
Мао Цзэдун, Ким Ир Сен и маршал Мерецков принялись обсуждать это дело между собой. В качестве варианта был предложен карибский остров Куба - ничего более капиталистического они просто не знают. Аллан поблагодарил за идею, но заметил, что Карибские острова - это ужасно далеко; к тому же он только что сообразил, что у него ни денег, ни паспорта, так что запросы, пожалуй, придется немножко ужать.
Положим, насчет паспорта и денег господину Карлсону беспокоиться незачем. Мао Цзэдун обещал снабдить его и его друга фальшивыми документами - поезжайте куда захотите! А еще дать с собой целую кучу долларов, их все равно девать некуда - эти деньги президент Трумэн передал Гоминьдану, а Гоминьдан второпях оставил, убегая на Тайвань. Но Карибы в самом деле далековато, на другой стороне земного шара, так что, наверное, стоит подумать еще.
Покуда три правоверных коммуниста продолжили свою плодотворную дискуссию о том, где лучше провести отпуск человеку, которого так раздражает их идеология, Аллан мысленно поблагодарил Гарри Трумэна за материальную помощь.
Были предложены Филиппины, но отвергнуты за политическую нестабильность. Наконец Мао предложил Бали. Аллан ведь посетовал на индонезийский банановый ликер, и это навело Мао на мысль об Индонезии. Страна к тому же не коммунистическая, хотя коммунизм и к ним уже подбирается, ну так это теперь везде, за исключением разве что, может, Кубы. Зато там у них наверняка найдется что-нибудь кроме бананового ликера, тут председатель Мао совершенно уверен.
- Ну, значит, Бали, - сказал Аллан. - Поедешь со мной, Герберт?
Герберт Эйнштейн, постепенно смирившийся с мыслью, что придется пожить еще какое-то время, покорно кивнул. Ну да, поедет, что ему еще остается?
Глава 19
Среда, 11 мая - среда, 25 мая 2005 года
Объявленные в розыск и предположительно мертвый продолжали успешно прятаться от посторонних глаз в Клоккарегорде. Хутор находился в двухстах метрах от шоссе, дом и сарай располагались так, что прикрывали собой двор со стороны дороги, создавая некоторую свободную зону, в частности для Сони. У нее была прогулочная полоса от сарая до небольшого леска, невидимая из мимо идущего транспорта.
Жизнь на хуторе постепенно налаживалась. Бенни регулярно обрабатывал рану Ежику, грамотно комбинируя лекарственные препараты. Бастеру пришлись по душе вестеръётландские просторы, а Соне вообще везде нравилось, лишь бы не голодать и время от времени слышать от хозяйки ласковое словечко. А тут еще и этот старый дедушка к ним прибился, что слониха тоже очень и очень одобряла.
Для Бенни и Прекрасной солнце сияло вне зависимости от погоды, и если бы не этот кошмарный розыск, они бы, пожалуй, решились и свадьбу сыграть. Ведь в зрелом возрасте куда быстрее понимаешь, что не ошибся с выбором.
Бенни с Буссе прониклись такими братскими чувствами, каких прежде и не помнили. Когда Бенни все-таки удалось наконец внушить Буссе, что он, Бенни, уже взрослый, даром что пьет сок вместо бреннвина, то все стало гораздо проще. А еще на Буссе произвело впечатление, как много Бенни умеет. Может, и правда, высшее образование - не такая блажь и трата времени?
Младший брат теперь словно сделался старшим, и Буссе это, пожалуй, устраивало.
Аллана особенно и видно не было. Он сидел себе на садовых качелях, даже когда теплая погода сменилась той, какая обычно бывает в Швеции в мае. Иногда Ежик присаживался рядом поболтать.
В ходе одной из таких бесед между Алланом и Ежиком вдруг выяснилось, что представления о нирване у обоих очень сходное. Высшую гармонию мироздания, по мнению и того и другого, являет собой шезлонг под зонтиком в солнечном и теплом климате и чтобы все время подносили бокалы со всякой ледяной выпивкой. Аллан рассказал Ежику, как божественно было на Бали, где Аллан в свое время проводил отпуск на деньги Мао Цзэдуна. Но в вопросе конкретного наполнения бокалов Аллан с Ежиком несколько разошлись. Столетний мужчина предпочитал водку-колу или, скажем, водку-грейп. А в более торжественных случаях - водку-водку. Ежик, в свою очередь, оказался любителем более ярких расцветок. Лучше всего что-нибудь оранжевое, переходящее в желтое - как солнечный закат. И в серединке чтобы обязательно зонтик. Аллан не мог понять, на что Ежику там зонтик. Ежик отвечал, что Аллан, конечно, много повидал и наверняка знает больше, чем простой завсегдатай стокгольмской тюрьмы, но в данном конкретном вопросе он совершенно не смыслит.
Тут разгорелся диспут о свойствах нирваны. Одна сторона, между прочим, минимум раза в два старше другой, зато другая, положим, в два раза крупнее первой, - впрочем, в конце концов стороны достигли взаимопонимания.
По мере того как проходили дни и недели, журналистам становилось все труднее поддерживать ажиотаж вокруг предполагаемого тройного убийцы и его подельников. Уже через несколько дней сообщения на эту тему исчезли с телевидения и из утренних газет, в соответствии со старинным и спасительным рецептом: если тебе нечего сказать, то лучше помолчать.
Вечерние газеты продержались дольше. Если тебе нечего сказать самому, то всегда можно взять интервью или процитировать кого-то, кто еще не понял, что ему тоже нечего сказать. Впрочем, от идеи выяснить нынешнее местонахождение Аллана с помощи карт таро "Экспрессен" отказалась. Так что тему пришлось временно прикрыть. И подождать, как говорится, чего-нибудь новенького-хреновенького. Что означало напряженные поиски альтернативного сюжета, способного взволновать общественность. На крайний случай всегда можно написать про диеты.
Иными словами, все СМИ отправили тайну столетнего мужчины в архив - за одним исключением. В газете "Эскильстуна-Курирен" регулярно появлялись материалы о разных местных новостях, имеющих отношение к исчезновению Аллана Карлсона: например, что в администрации транспортного бюро установили бронированную дверь для защиты от внешнего вторжения и что сестра Алис из пансионата для престарелых приняла решение - Аллан Карлсон утратил права на свою комнату, которая будет передана кому-нибудь другому, тому, "кто больше ценит тепло и заботу персонала".
В связи с каждой очередной статьей кратко перечислялись все происшествия, причины которых, по мнению полиции, коренились в том, что столетний мужчина вылез через окно в доме престарелых и скрылся в неизвестном направлении.
Однако издатель "Эскильстуна-Курирен" был старого образца и держался той безнадежно предвзятой точки зрения, что человек и гражданин не может считаться виновным, пока не доказано обратное. Поэтому в "Курирен" относились к публикации имен участников этой драмы с осторожностью. Аллан Карлсон и в "Курирен" был, безусловно, Алланом Карлсоном, но Юлиус Юнсон именовался "мужчиной шестидесяти семи лет", а Бенни Юнгберг - "владельцем уличной закусочной".
Результатом чего, в свою очередь, явилось то, что комиссару Аронсону позвонил на служебный телефон некий рассерженный господин. Мужчина, пожелавший остаться анонимным, был убежден - он располагает решающими сведениями касательно пропавшего и подозреваемого в убийствах Аллана Карлсона.
Комиссар Аронсон отвечал, что решающие сведения - это как раз то, что ему нужно, и сообщившему их комиссар охотно гарантирует анонимность.
Так вот, мужчина прочел все заметки в "Эскильстуна-Курирен" за месяц и очень тщательно обдумал все, что произошло. И хотя он располагает куда меньшим количеством информации, чем комиссар, но из всего прочитанного в газете напрашивается вывод: полиции надо бы прощупать этого мигранта как следует.
- Наверняка он и есть главный преступник, - сказал анонимный мужчина.
- Мигранта? - удивился комиссар Аронсон.
- Да, не знаю уж, Ибрагим он или Мухаммед, потому что в газете его дипломатично именуют "владелец уличной закусочной" - нарочно, чтобы мы не поняли, что он турок, или араб, или мусульманин, или еще кто-нибудь из этой серии. Никакой швед не станет открывать уличную закусочную. А тем более в Окерском Заводе. Это имеет смысл, если только ты мигрант и не платишь никаких налогов.
- Стоп-стоп-стоп, - сказал Аронсон. - Давайте разберемся. Человек ведь может быть одновременно турком и мусульманином или, скажем, арабом и мусульманином - почему бы нет? Это я для порядка…
- Он что, и турок, и мусульманин? Час от часу не легче! Ну так пошерстите его как следует! Его и его чертову семейку. У него небось родни сто человек, и все живут на пособия.
- Не сто, - сказал комиссар. - У него единственный родственник, брат…
И тут в мозгу комиссара Аронсона что-то шевельнулось. В свое время, еще несколько недель назад, он распорядился выяснить родственные связи Аллана Карлсона, Юлиуса Юнсона и Бенни Юнгберга. Это было сделано в надежде выйти на родственницу, желательно рыжеволосую - сестру или кузину, дочь или внучку, живущую в Смоланде, - еще до того, как удалось идентифицировать Гуниллу Бьёрклунд. Улов тогда оказался невелик. Одно-единственное имя, не имевшее к делу ни малейшего отношения, - но может, имеющее теперь? А именно - у Бенни Юнгберга обнаружился брат, который живет около Фальчёпинга. Уж не там ли они все теперь сидят? Тут размышления комиссара перебил аноним:
- А у этого братца где закусочная? Сколько он платит налога? Понаехали сюда, понимаешь, и убивают наших шведских мальчишек - массовой иммиграции давно пора положить конец! Слышите?
Аронсон ответил, что слышит, что благодарен за сведения, хотя в данном случае фамилия владельца уличной закусочной Юнгберг и он швед чуть более чем полностью - и, таким образом, не может быть ни турком, ни арабом. Является ли Юнгберг при этом мусульманином или нет, этого Аронсон сказать не может. Но это ему и не интересно.
Анонимный мужчина сказал, что улавливает издевательскую интонацию в лживом ответе комиссара и что вообще знает эти социал-демократические фигли-мигли.
- Нас много, и с каждым часом нас все больше - сами убедитесь на выборах в будущем году, - провещался аноним.