Комиссар Аронсон опасался, что тут аноним прав. Человек менее уравновешенный и чуть более просвещенный, чем комиссар, в подобной ситуации сразу предложил бы анониму идти лесом и бросил бы трубку. А вместо этого приходится вступить в дискуссию.
И подумав так, комиссар предложил анониму идти лесом и бросил трубку.
Аронсон позвонил прокурору Ранелиду и сообщил, что завтра с утра, с позволения прокурора, намерен отправиться в Вестеръётланд - проверить недавно поступившие сведения по делу столетнего деда и его дружков (Аронсон не видел необходимости сообщать, что знал о существовании брата у Бенни Юнгберга еще несколько недель назад). Прокурор Ранелид пожелал Аронсону удачи и снова ощутил возбуждение оттого, что вскоре войдет в избранный круг немногочисленных прокуроров, сумевших предъявить обвинение в убийстве с отягчающими обстоятельствами (или просто в убийстве, или как минимум в соучастии в том либо в другом) при отсутствии тела самого убитого. К тому же впервые в истории подобных обвинений жертв явно больше одной. Сперва, конечно, надо, чтобы Карлсон и его присные снова всплыли на поверхность, - но куда они денутся? Может, Аронсон выйдет на них уже завтра.
Время близилось к пяти, и прокурор засобирался домой, тихонько насвистывая и дав волю мыслям. Написать, что ли, книжку об этом деле? Величайшее торжество справедливости. Ничего название? Или слишком претенциозно? Великое торжество справедливости. Так лучше. Скромнее. Больше соответствует личности самого автора.
Глава 20
1953–1968 годы
Мао Цзэдун снабдил Аллана с Гербертом фальшивыми британскими паспортами (откуда их только взял!), и друзья отправились самолетом из Шеньяна через Шанхай, Гонконг и Малайзию. И вот уже бывшие узники ГУЛАГа сидели под зонтиком на белоснежном пляже всего в нескольких шагах от Индийского океана.
Все было бы замечательно, да только официантка, такая любезная, вечно все путала. Что бы Аллан с Гербертом ни заказывали из выпивки, она обязательно приносила что-то другое. Если приносила вообще - потому что могла и заблудиться на пляже. Последней каплей для Аллана стало, когда он заказал водку с кока-колой ("водки чуточку больше, чем колы"), а получил писанг амбон - зеленый-презеленый банановый ликер.
- Ну все, хватит с меня, - сказал Аллан и собрался уже идти к директору отеля требовать, чтобы официантку заменили на другую.
- Ни в коем случае! - запротестовал Герберт. - Она же такая очаровательная!
Официантке по имени Ни Вайан Лакшми было тридцать два года и давно следовало бы выйти замуж. Недурная собой, она происходила из не слишком почтенной семьи и не имела лишних денег за душой. К тому же все знали, что соображает она не лучше, чем кодок - балинезийская лягушка. Поэтому Ни Вайан Лакшми осталась ни с чем, когда мальчики острова выбирали себе девочек, а девочки - мальчиков (в той мере, в какой последним это дозволялось).
Это ее не слишком огорчило, ведь в мужском обществе она всегда чувствовала себя неловко. Да и в женском. Да и вообще с другими людьми. Но так было лишь до нынешнего часа! Потому что есть что-то особенное в одном из этих новых белых постояльцев отеля. Его зовут Герберт, и кажется, что… что у них много общего. Он, правда, минимум на тридцать лет ее старше, но это же совершенно не важно, потому что она… влюбилась! И любовь оказалась взаимной. Герберт никогда еще не встречал человека, соображавшего почти так же туго, как он сам.
Когда Ни Вайан Лакшми исполнилось пятнадцать, отец подарил ей на день рождения "Грамматику". Мысль отца состояла в том, чтобы дочка выучилась говорить по-голландски, поскольку Индонезия в то время была голландской колонией. Через четыре года упорной борьбы девушки с учебником в гости к ним заглянул один голландец. Тогда Ни Вайан Лакшми впервые решилась попробовать себя в голландском, стоившим ей таких трудов, и тут оказалось, что говорит она по-немецки. Отец, который тоже сообразительностью не блистал, купил ей не тот учебник.
Теперь, семнадцать лет спустя, это несчастное обстоятельство обернулось своей противоположностью, потому что Ни Вайан Лакшми и Герберт могли разговаривать друг с другом и объясниться друг другу в любви.
А затем случилось следующее: Герберт затребовал (и получил) половину всех долларов, выданных Мао Цзэдуном Аллану, после чего отправился к отцу Ни Вайан Лакшми и попросил у него руки его старшей дочери. Отец решил, что над ним подшутили. В самом деле: заявляется иностранец, белый, буле, полные карманы денег - и просит руки самой тупой из его дочерей! Да такой даже если просто в дом постучит - уже сенсация. Ведь семья Ни Вайан Лакшми принадлежала к касте судра, низшей из четырех возможных на Бали.
- Вы точно не перепутали дом? - спросил отец. - И вы о старшей дочери спрашиваете?
Герберт Эйнштейн ответил, что вообще-то часто путается, но теперь нет - это совершенно точно.
Через две недели настало время свадьбы, ведь Герберт перешел в… какую-то религию, только забыл, как она называется. Но довольно занятная - слоновьи головы и все такое.
Пару недель Герберт пытался выучить имя свой жены, пока не сдался.
- Любимая, - сказал он. - Я не в состоянии запомнить, как тебя зовут. Скажи, ты очень расстроишься, если я буду звать тебя Аманда?
- Да нет, конечно, милый Герберт. Аманда звучит так красиво! Но почему именно Аманда?
- Сам не знаю, - сказал Герберт. - А у тебя есть другие предложения?
Поскольку у Ни Вайан Лакшми их не оказалось, то с этого момента она стала Амандой Эйнштейн.
Герберт и Аманда купили себе домик в деревне Санур, неподалеку от отеля и пляжа, где проводил время Аллан. Аманда уволилась из официанток, и не особенно переживала - все равно бы ее выгнали рано или поздно, потому что она ни одного заказа не могла выполнить как следует. Осталось только придумать, чем они с Гербертом намерены заняться в будущем.
Как и Герберт, Аманда путала все, что только можно было перепутать: левое становилось правым, верх - низом, а "то" - "этим". Поэтому она так и не смогла получить никакого образования: ведь для этого нужно как минимум, чтобы человек регулярно находил дорогу в школу.
Но теперь, когда у Аманды и Герберта целая куча долларов, все устроится! Я, конечно, ужас как плохо соображает, объясняла Аманда супругу, но я, как-никак, не дура!
И она рассказала, что в Индонезии продается все, и это крайне удобная штука для тех, у кого есть деньги. Герберт никак не мог взять в толк, что жена имеет в виду, но та хорошо знала, каково это, когда ничего не понимаешь, и вместо того, чтобы пускаться в дальнейшие объяснения, попросила:
- Ты скажи, что тебе самому хочется, милый Герберт!
- В каком смысле? Ты хочешь сказать… ну, скажем, водить машину?
- Вот-вот! - сказала Аманда.
Тут она извинилась, что ей надо пойти кое-что уладить. Но к ужину она вернется.
Три часа спустя она уже снова была дома, имея при себе новенькие водительские права на имя Герберта - но не только. Еще у нее был диплом автоинструктора, подтверждавший квалификацию Герберта, и свидетельство о приобретении местной автошколы, которой Аманда уже дала новое имя - "Эйнштейн-Автоправа".
Все это, разумеется, Герберта до глубины души поразило, но… неужели он от этого станет лучше водить машину? Ну, в каком-то смысле да, объяснила Аманда. Потому что теперь у него статус, теперь он сам принимает решения, кто хорошо водит машину, а кто нет. Ведь жизнь так устроена, что правильно не то, что на самом деле правильно, а то, о чем тот, кто принимает решения, скажет, что это правильно.
Герберт просиял: он понял!
Фирма "Эйнштейн-Автоправа" оказалась успешным предприятием. Практически все на острове, кто хотел получить права, учились у этого симпатичного белого. Сам Герберт постепенно вошел в роль. Он лично читал все теоретические лекции, авторитетно заявляя, например, что ездить слишком быстро - это плохо, потому что может произойти авария. Слишком медленно тоже ехать не следует, так как это мешает проезду. Ученики кивали и записывали - господин учитель знает что говорит.
Шесть месяцев спустя Герберт вытеснил с рынка обе остальные автошколы и стал монополистом. Этой радостью он поделился с Алланом во время своего очередного еженедельного посещения пляжа.
- Я горжусь тобой, Герберт, - сказал Аллан. - Подумать только, что именно ты решился пойти в автоинструкторы! В стране, где левостороннее движение и вообще…
- Левостороннее движение? - изумился Герберт. - Что, в Индонезии левостороннее движение?
Пока Герберт развивал полученную в подарок фирму, Аманда тоже не сидела без дела. Сперва она получила серьезное образование, став экономистом. На это ушло несколько недель и приличная сумма, но в конце концов диплом оказался у нее на руках. С наивысшими оценками и, кстати, выданный престижным университетом на острове Ява.
С образованием за плечами Аманда бродила по пляжу и думала, думала, думала. Чем бы таким ей заняться, чтобы принести счастье семье? Аманда, даже став экономистом, считала весьма посредственно. Но может, есть смысл… да, пожалуй… да, если, скажем… Чем черт не шутит, подумала Аманда Эйнштейн:
- Займусь-ка я политикой!
Аманда Эйнштейн основала Либерально-демократическую Партию Свободы (слова "либеральный", "демократический" и "свобода", на ее вкус, сочетались очень красиво). В партии сразу же появилось шесть тысяч несуществующих членов, которые единогласно решили, что Аманде следует принять участие в выборах губернатора ближайшей осенью. Правящий губернатор должен уйти в отставку по возрасту, и до того, как Аманда загорелась идеей участвовать в выборах, на губернаторское кресло претендовал только один реальный кандидат. Теперь их стало двое. Один - мужчина из высшей касты, педана, другая - женщина, да еще из низшей, судра. Исход выборов в пользу Аманды, разумеется, предрешен. Если не по этой причине, то хотя бы потому, что у нее целая куча долларов.
Герберт не возражал, чтобы любимая занялась политикой, но помнил, что на пляже под зонтиком сидит Аллан и терпеть не может политику вообще, а идеи коммунизма, после пяти лет лагерей, - особенно.
- Нам что, придется стать коммунистами? - встревожился Герберт.
Нет, Аманда так не считала. Во всяком случае, в названии партии нет такого слова. Но если Герберту настолько хочется быть коммунистом, то слово всегда можно добавить.
- Либерально-демократическая коммунистическая партия свободы, - произнесла Аманда, пробуя название на вкус. Длинновато, конечно, но тоже неплохо.
Но Герберт не это имел в виду. Наоборот. Чем меньше эта партия будет заниматься политикой, тем лучше.
Тут супруги перешли к вопросу финансирования избирательной кампании. Как представлялось Аманде, на момент окончания кампании у них не должно остаться целой кучи долларов - слишком много уйдет на то, чтобы выиграть. А что думает Герберт?
Герберт отвечал, что был всегда уверен - в таких делах у них в семье Аманда лучше понимает. Во всяком случае, он ей не конкурент.
- Хорошо, - сказала Аманда. - Тогда треть капитала кладем на мою избирательную кампанию, треть - на взятки главам окружных избирательных комиссий, треть - на очернение главного конкурента, а на оставшуюся треть будем жить, если выборы провалятся. Как ты считаешь?
Герберт почесал нос - он вообще никак не считал. Но рассказал Аллану о планах Аманды, и Аллан вздохнул от мысли о том, что человек, не способный отличить водку с кока-колой от бананового ликера, теперь собирается стать губернатором. Впрочем, они ведь получили от Мао Цзэдуна целую кучу долларов, и Аллану более чем хватает его половины. Так что он пообещал, что бюджет Герберта с Амандой в случае провала на выборах получит подкрепление. Но только пусть больше не затевают ничего такого, в чем ни бельмеса не смыслят.
Герберт поблагодарил друга. Аллан все-таки очень добрый, это факт.
Впрочем, помощь Аллана не понадобилась. Губернаторские выборы увенчались для Аманды полнейшим успехом. Она победила почти с восемьюдесятью процентами против двадцати двух. То, что общая сумма превышала сто процентов, свидетельствовало, по мнению конкурента, о многочисленных нарушениях в ходе выборов, но суд отмел этот аргумент и к тому же пригрозил проигравшему кандидату серьезными последствиями, если тот не прекратит очернять правящего губернатора госпожу Эйнштейн. Кстати, непосредственно перед судебным заседанием Аманда и председатель суда встретились за чашечкой чая.
~~~
Покуда Аманда Эйнштейн медленно, но верно подбирала под себя весь остров, а ее супруг учил островитян водить машину (причем без особой необходимости даже не садясь за руль), Аллан по-прежнему отдыхал в своем шезлонге у кромки океана и с соответствующим напитком в бокале. Причем большей частью именно с тем, какой и заказал, - поскольку Аманда перестала обслуживать туристов, найдя себе в жизни иное применение.
Кроме того, что он посиживал в шезлонге и попивал из бокала, Аллан еще листал мировые газеты, которые предусмотрительно заказывал, ел, когда ему этого хотелось, и отдыхал после обеда в номере, когда слишком утомлялся от всего перечисленного.
Дни складывались в недели, недели в месяцы, месяцы в годы - но ему так и не надоел его отпуск.
К тому же через полтора десятка лет у Аллана по-прежнему оставалась целая куча долларов. Отчасти потому, что их с самого начала была целая куча, но кроме того, Аманда и Герберт Эйнштейны спустя какое-то время стали владельцами отеля, где Аллан жил, после чего тот сразу стал там единственным бесплатным постояльцем.
Аллан, которому уже стукнуло шестьдесят три года, не напрягался сверх необходимого, зато Аманда делала все большие успехи на политическом поприще. Она была популярна среди широких народных масс, об этом свидетельствовали опросы, которые один за другим проводил местный институт статистики - находившийся в собственности и под руководством одной из ее сестер. К тому же некая организация по правам человека оценила Бали как наименее коррумпированную провинцию Индонезии. Что, правда, объяснялось тем, что Аманда подкупила все руководство организации, - но тем не менее.
Впрочем, борьба с коррупцией была одним из трех главных направлений работы Аманды на посту губернатора - для начала она ввела курс "Основы коррупционной безопасности" во всех балийских школах. Один директор школы в Денпасаре поначалу стал протестовать, полагая, что результат окажется прямо противоположным. Но Аманда сделала его главой местного управления школьного образования, с окладом в два раза больше прежнего, и проблема тут же отпала.
Другим направлением деятельности губернатора стала борьба против коммунизма, которая выразилась прежде всего в том, что Аманда еще до своего избрания добилась запрета местной коммунистической партии, ставшей что-то чересчур многочисленной. Кстати, таким образом Аманда заодно смогла сэкономить бюджет своей избирательной кампании.
Третье направление работы Аманде подсказали Герберт и Аллан. От них она с изумлением узнала, что температура в большей части прочего мира - вовсе не тридцать градусов круглый год. Есть, скажем, такое место, Европа, так там вообще довольно прохладно, а еще прохладнее в тех краях далеко на севере, откуда происходит Аллан. Тут Аманда сообразила, что на белом свете наверняка полным-полно закоченевших богачей, которых надо заманить на Бали немножко пооттаять. И тут же кинулась развивать туризм, выдавая разрешения на строительство роскошных отелей на земле, которую сама перед этим купила.
Кроме того, она отменно заботилась обо всех своих родственниках. Отец, мать, сестры, дядья, тетки и кузины - все получили престижные и прибыльные посты в балийском обществе. Все это привело к тому, что Аманда переизбиралась на пост губернатора еще не менее двух раз. Причем во второй раз количество голосов и голосовавших полностью совпало.
А еще за эти годы Аманда успела родить двух сыновей: сперва Аллана Эйнштейна (ведь Герберт был обязан Аллану практически всем!), а затем Мао Эйнштейна (ведь целая куча долларов пришлась так кстати!).
Но однажды все резко осложнилось. Началось с того, что проснулся Агунг - вулкан с кратером трехкилометровой высоты. Прямым следствием этого для Аллана, загоравшего в семи милях от кратера, стало то, что дым закрыл солнце. Другим пришлось еще хуже. Тысячи людей погибли, десятки тысяч вынуждены были бежать с острова. Но всенародно избранный губернатор Бали не приняла ни единого осмысленного решения. И даже не поняла, что должна была их принять.
Вулкан постепенно успокоился, но остров продолжало трясти - в экономическом и политическом смысле, как, впрочем, и всю остальную страну. В Джакарте вместо Сукарно к власти пришел Сухарто. Новый руководитель страны не собирался, в отличие от прежнего, цацкаться со всякими политическими извращенцами. Для начала Сухарто развязал охоту на коммунистов - на явных коммунистов, на предполагаемых коммунистов, на похожих на коммунистов, на возможных коммунистов, на весьма вероятно сочувствующих коммунистам и на некоторых непричастных, - так что всего погибло от двухсот тысяч до двух миллионов человек; точной цифры нет, поскольку многие этнические китайцы, заклейменные как коммунисты, сумели уплыть из страны морем и ступили на китайскую землю, где их, наоборот, заклеймили как капиталистов.
Когда дым рассеялся, то ни один из двухсот миллионов жителей Индонезии не выражал больше коммунистических взглядов (которые из соображений безопасности приравняли к уголовному преступлению). Миссия выполнена - и президент Сухарто пригласил США и остальной Запад участвовать в дележе богатств Индонезии. Это, в свою очередь, привело в движение другие шестеренки, и народ стал жить лучше, а лучше всех - президент Сухарто, разбогатевший почти бесконечно. Неплохой результат для солдата, начавшего военную карьеру с контрабанды сахара.
Аманда Эйнштейн решила, что быть губернатором в таких условиях уже не так приятно. Около восьмидесяти тысяч балийцев погибли в результате усилий правительства Джакарты заставить граждан мыслить правильно.
Герберт под шумок вышел на пенсию, и о том же стала подумывать Аманда, хотя ей еще не исполнилось и сорока трех лет. Теперь у семьи была и земля, и отели, а целая куча долларов, ставшая основой семейного благосостояния, выросла в целую кучу раз. Можно уже и в отставку - но вот только чем тогда заняться?
- А как насчет работы послом Индонезии в Париже? - Сухарто сразу перешел к делу, едва позвонив и представившись.
В свое время решительность, с которой Аманда Эйнштейн запретила на Бали местную компартию, обратила на губернатора внимание Сухарто. Да и баланс в соотношении мужчин и женщин на высших должностях в посольствах не повредит (если Аманда согласится, то данное соотношение станет уже 24:1).
- В Париже? - ответила Аманда Эйнштейн. - А это где?