- С удовольствием. Вообще-то Бенни должен был отвезти нас с Юлиусом в Стокгольм, чтобы мы передали чемодан с Библиями Перу-Гуннару. Но Бенни сказал, что лучше бы сделать небольшой крюк и заскочить по дороге в Смоланд, где у него невеста, а это как раз и есть Гунилла, вот она…
- Мир вам! - сказала Гунилла с легким поклоном в сторону прокурора Ранелида.
Прокурор Ранелид коротко кивнул Прекрасной в ответ и снова повернулся к Аллану, который продолжил:
- Бенни знает Пера-Гуннара лучше всех нас, так вот Бенни сказал: Пер-Гуннар преспокойно подождет несколько дней с этим Библиями, в том смысле что новости в них все-таки не самые свежие, - и тут он, пожалуй что и прав. Хотя и тянуть целую вечность тоже не дело - ведь как только Иисус вернется на землю, все главы о его будущем пришествии тут же потеряют актуальность…
- Что за бред, Карлсон! Не надо отклоняться от темы!
- Конечно-конечно, господин прокурор! Я буду держаться так близко к теме, как только можно, иначе худо выйдет. Уж кому-кому, а мне это хорошо известно. Отклонись я от темы тогда, стоя перед Мао Цзэдуном в Маньчжурии, меня бы мигом на месте и шлепнули.
- И всем стало бы намного легче, - заметил прокурор Ранелид, поторапливая Аллана жестом.
- Ну так вот, короче говоря, Бенни посчитал, что Христос вряд ли успеет вернуться, пока мы будем в Смоланде, и насколько я понимаю, тут Бенни оказался прав…
- Карлсон!
- Ах да, конечно. Ну, в общем, поехали мы в Смоланд, все втроем - а что, тоже приключение, подумали мы с Юлиусом, а Пера-Гуннара и не предупредили, что мы туда едем, что, само собой, неправильно.
- Да уж, - вставил Пер-Гуннар Ердин. - Я мог бы, конечно, прождать и несколько дней, ничего такого. Но господин прокурор должен понять, я встревожился: вдруг Болт устроит Юлиусу, Аллану и Бенни что-нибудь нехорошее. Потому что Болту никогда не хотелось, чтобы клуб "Never Again" распространял слово Божие. А тут еще газеты эти пошли писать - час от часу не легче!
Прокурор кивнул и пометил у себя на листке. Кажется, выстраивается что-то напоминающее логику. Тут он повернулся к Бенни:
- Но прочитав о пропавшем, возможно похищенном, столетнем мужчине, о "Never Again" и "воре в законе" Юлиусе Юнсоне, почему было не обратиться в полицию?
- О, такая мысль у меня была. Но когда я обсудил это дело с Алланом и Юлиусом, то понял, что номер не пройдет. Юлиус сказал, что принципиально не общается с полицией, а Аллан сбежал из интерната и совсем не хотел, чтобы его вернули обратно к сестре Алис только потому, что газеты и телевидение все поняли с точностью до наоборот.
- Ты правда принципиально не общаешься с полицией? - обратился прокурор Ранелид к Юлиусу Юнсону.
- Ну да, в общем-то. Просто мне по жизни что-то не везет с представителями этой профессии. Хотя для ее более симпатичных представителей, как, например, господин комиссар Аронсон вчера или тем более господин прокурор сегодня, я только рад сделать исключение. Подлить кофейку господину прокурору?
Да, кофе прокурору, конечно, не повредит. Сейчас важно собраться с мыслями и попытаться извлечь из этой беседы хоть какое-то рациональное зерно, чтобы в три часа дня предъявить СМИ если не правду, то что-то более-менее правдоподобное.
Однако оставлять Бенни Юнгберга в покое прокурор не собирался:
- А что же ты не позвонил тогда твоему приятелю Перу-Гуннару Ердину? Ты же понимал, что он прочел о тебе в газете?
- Я подумал, что ни до полиции, ни до прокуратуры еще не дошло, что Пер-Гуннар встретил Иисуса, а значит, его телефон по-прежнему прослушивается. Я ведь прав, господин прокурор?
Прокурор неопределенно промычал в ответ и что-то черкнул на листке, пожалев, что упустил эту подробность, распинаясь тогда перед журналистами, - ну да что сделано, то сделано. И он продолжил, теперь обратившись к Перу-Гуннару Ердину:
- Господин Ердин, как я понимаю, знал, где находятся Аллан Карлсон и его друзья. А откуда взялись такие сведения?
- К несчастью, этого мы никогда не узнаем. Эту информацию мой коллега Хлам Хюльтэн унес с собой в могилу. Или, вернее, на автомобильную свалку.
- А в чем именно она состояла, в таком случае?
- Будто Аллана, Бенни и его подругу кто-то видел в смоландском Роттне. Какой-нибудь Хламов знакомый, наверное. Мне-то важнее была информация как таковая. Я знал, что Беннина подруга живет в Смоланде и что она рыжая. И дал приказ Хламу отправиться в это местечко и караулить возле супермаркета. Человек ведь без еды не живет…
- И Хлам ответил - да ради бога, я все сделаю?
- Нуу, тут господин прокурор маху дал. О Хламе можно много чего сказать, но верующим он не был никогда. Он чуть ли не больше чем Болт возмущался насчет нового направления работы нашего клуба. Говорил даже, будто поедет в Россию или в Прибалтику и займется наркобизнесом - просто ужас какой-то, а, господин прокурор? Нет, ну как так можно…
Прокурор взглянул на Пера-Гуннара Ердина недоверчиво:
- Мы располагаем магнитофонной записью, той самой, на которую только что намекнул Бенни Юнгберг. На ней ты называешь Гуниллу Бьёрклунд "старухой", а чуть позже в разговоре еще и ругаешься. Интересно, как все это понравится Господу?
- О, Господь незлопамятен и скор на прощение, это господин прокурор сам увидит, как только откроет книжку, которую только что получил.
- "Кому простите грехи, тому простятся", говорит Иисус, - вставил Буссе.
- Евангелие от Иоанна? - уточнил комиссар Аронсон, которому после нескольких часов вчерашнего сидения в углу гостиничного бара цитата показалась знакомой.
- Ты Библию, что ли, читаешь? - изумился прокурор Ранелид.
Комиссар Аронсон в ответ лишь кротко улыбнулся прокурору Ранелиду. Пер-Гуннар продолжал:
- Я предпочитал вести разговор в прежнем тоне, как Хлам привык; я думал, так он скорее меня послушается, - объяснил Пер-Гуннар Ердин.
- И что - послушался?
- И да, и нет. Я не хотел, чтобы он показывался на глаза Аллану, Юлиусу, Бенни и его подруге, поскольку подумал, что его беспардонное поведение может их покоробить.
- Так оно и было, - вставила Прекрасная.
- Как именно? - заинтересовался прокурор Ранелид.
- Ну, он ввалился ко мне во двор, табак за губой, ругается, требует спиртного… Я многое могу вытерпеть, но не выношу, когда человек нечистого поминает через каждое слово.
Комиссар Аронсон чуть булочкой не подавился. Вчера на террасе сама Прекрасная чертыхалась практически непрерывно. Но Аронсон все больше ощущал, что ни за что не станет лезть со своей правдой в эту сборную солянку. Она и так хороша! Прекрасная продолжала:
- Я почти уверена, что он был уже пьян, когда появился - а появился он на машине, представляете? А потом вышел и идет, пистолетом размахивает, хвастает: заведу я, мол, свой наркобизнес в… в Риге, кажется, так он сказал. Но тут я как заору на него, уж признаюсь господину прокурору, как заору: "Чтобы никакого оружия у меня в усадьбе!", и ему пришлось положить пистолет на террасу. Не удивлюсь, если он его там и оставил лежать, когда наконец убрался оттуда. Я таких злобных и неприятных людей в жизни не встречала…
- Может, это он из-за Библий так разошелся, - предположил Аллан. - От религии люди легко выходят из себя. Как-то, когда я был в Тегеране…
- В Тегеране? - снова не удержался прокурор.
- Да, давненько только. Тогда там было все спокойно, как выразился Черчилль, когда мы с ним оттуда улетали.
- Черчилль? - переспросил прокурор.
- Да, английский премьер-министр. Или тогда он уже не был премьер-министром, это он до того был премьер-министром. И после того, на самом деле, тоже.
- Я знаю, черт побери, кто такой Уинстон Черчилль, я только… ты и Черчилль - вы что, были в Тегеране вместе?
- Не поминайте нечистого, господин прокурор! - предостерегла Прекрасная.
- Да нет, не сказать чтобы уж так вместе. Я там жил какое-то время вместе с одним миссионером. Так вот он большой был мастер выводить людей из себя.
Но на этот раз выйти из себя был готов уже прокурор Ранелид. А ведь ему стоило такого труда взять себя в руки и несмотря на весь балаган попытаться добыть хоть какую-то осмысленную информацию из этого столетнего деда, который утверждает, будто встречался с Франко, Трумэном, Мао Цзэдуном и Черчиллем. Впрочем, риск того, что прокурор Ранелид может выйти из себя, Аллана нимало не пугал. Скорее наоборот. Словом, Аллан продолжал:
- Юный господин Хлам ходил прямо туча тучей все время, пока был в Шёторпе. Только раз и просиял, уже перед отъездом. Тогда он опустил окошко вниз и как крикнет: "Латвия! Скоро увидимся!" Мы это так поняли, что он собрался ехать в Латвию, но господин прокурор гораздо опытнее нас в этих полицейских делах, так что у него, может, есть другое толкование?
- Идиот, - сказал прокурор.
- Идиот? - повторил Аллан. - Так меня еще никогда не называли. "Собаку" и "крысу" Сталин себе позволял, когда сердился, но не "идиота".
- А теперь наконец назвали, черт меня дери, - сказал прокурор Ранелид.
Но тут среагировал Пер-Гуннар Ердин:
- Да ладно вам, господин прокурор, так кипятиться только оттого, что нет возможности взять и посадить кого захочется. Да и вообще - хочет господин прокурор все-таки дослушать историю или нет?
Прокурору этого все-таки хотел и пробурчал, что просит прощения. Вернее сказать, не то чтобы он так уж этого хотел… надо, куда деваться. И он позволил Перу-Гунару продолжить:
- Насчет "Never Again" остается сказать только, что Болт подался в Африку, чтобы записаться в легион, Хлам - в Латвию, наркотиками торговать, а Каракас уехал к себе домой в… ну, в смысле домой. Остался только я, один-одинешенек, хотя, конечно, со мной теперь Христос.
- С чем и поздравляю, - буркнул прокурор. - Дальше!
- Я отправился в Шёторп к Гунилле, подруге Бенни, Хлам мне в конце концов отзвонился и сообщил адрес, прежде чем уехать из страны. Наверное, все-таки стыдно стало.
- Гм, тут у меня осталось несколько вопросов, - сказал прокурор Ранелид. - Первый касается вас, Гунилла Бьёрклунд. Зачем вы купили автобус за несколько дней до того, как уехать, и почему, собственно, уехали?
Накануне вечером друзья договорились держать Соню в стороне от всего этого. Она ведь, как и Аллан, была беженкой, но, в отличие от Аллана, не имела гражданских прав. Предположительно она даже и шведкой не была, а в Швеции, как и во многих других странах, ты мало чего стоишь, если ты приезжий. Соню либо вышлют из страны, либо определят в какой-нибудь зоопарк на пожизненный срок. А скорее и то и другое. Но если не упоминать Соню, то снова придется лгать, чтобы объяснить, для чего друзьям понадобилось разъезжать по округе на грузовом автобусе.
- Да ну, автобус, конечно, оформлен на мое имя, - сказала Прекрасная, - но на самом деле мы его с Бенни вместе купили, а купили мы его для Бенниного брата Буссе.
- Чтобы он на нем Библии развозил? - съязвил прокурор Ранелид, который все-таки вышел из себя и был уже не в силах держать марку.
- Нет, арбузы, - ответил Буссе. - Не желает ли господин прокурор отведать самого сладкого в мире арбуза?
- Нет, не желаю, - ответил прокурор Ранелид. - Я желаю прояснить все оставшиеся вопросы, а потом желаю уехать домой, закончить с этой пресс-конференцией, а потом я желаю уйти в отпуск. Вот чего я желаю. А теперь я желаю, чтобы мы продолжили. Какого чер… Из каких соображений вы покинули Шёторп на автобусе перед самым приездом туда Пера-Гуннара Ердина?
- Так они же не знали, что я туда еду, - сказал Пер-Гуннар Ердин. - Господину прокурору, вероятно, трудно все в голове удерживать?
- Вероятно, - согласился прокурор Ранелид. - Тут и сам Эйнштейн запутался бы.
- Кстати про Эйнштейна… - сказал Аллан.
- Нет, господин Карлсон, - решительно возразил прокурор Ранелид. - Я не желаю слушать сказки о приключениях Эйнштейна и Карлсона. А хотел бы услышать от господина Ердина, при чем тут русские.
- В каком смысле? - переспросил Пер-Гуннар Ердин.
- Русские! На той записи твой покойный приятель Хлам говорит про каких-то русских. Ты его упрекаешь, что он позвонил тебе не на тот номер, а Хлам отвечает, что он туда звонит, только когда у вас дела с русскими.
- Я не хочу об этом говорить, - сказал Пер-Гуннар Ердин, главным образом потому, что не знал, что тут сказать.
- А я хочу, - сказал прокурор Ранелид.
Повисла короткая пауза. Насчет того что в телефонном разговоре Ердина с Хламом упоминались русские, ни в одной газете ничего не было, а сам Ердин об этом попросту забыл. Но тут вступил Бенни:
- Jesli tjelovek kurit, on plocho igrajet v futbol.
Все повернулись в его сторону, вытаращив глаза.
- Так это же меня и моего брата Буссе называли "русскими", - объяснил Бенни. - Наш отец, царствие ему небесное, и его брат, дядя Фрассе - и ему тоже царствие небесное - держались несколько левой ориентации, если так можно выразиться. И поэтому все наше детство заставляли нас с братом зубрить русский язык, за что все друзья и соседи прозвали нас "русскими". Именно это я только что вам вкратце и сообщил, только по-русски.
Как и многое другое сказанное в это утро, слова Бенни имели не самое прямое отношение к истине. Но задачей Бенни было выручить Ежика Ердина из щекотливой ситуации. Бенни почти сдал экзамены за пройденный курс русского языка (но не написал дипломную работу), правда довольно давно, и единственное, что он второпях сумел припомнить, была фраза из учебника насчет влияния курения на футбольные результаты.
Но она сработала. И один только Аллан из всех сидящих за столом понял, что именно сказал Бенни.
Для прокурора Ранелида все это уже становилось несколько чересчур. Сперва все эти упоминания исторических личностей ни к селу ни к городу, потом шведы, вдруг заговорившие по-русски… и это плюс к другим непостижимым фактам - что Болт найден мертвым в Джибути, а Хлам в Риге, - да нет, не становилось, а уже стало чересчур, и здорово чересчур. А предстояло разобраться в еще одной непостижимой вещи.
- Не могли бы вы мне наконец объяснить, господин Ердин, как могло получиться, что вы были протаранены в машине вашими друзьями и задавлены насмерть, а потом восстали из мертвых и теперь сидите тут и… арбуз уплетаете? Можно мне, кстати, тоже все-таки кусочек попробовать?
- Еще бы, - сказал Буссе. - Только рецепт чур не скажу! Или, как говорится в народе, "было бы вкусно, а срок годности Потребнадзора не касается".
Такой поговорки ни комиссар Аронсон, ни прокурор Ранелид никогда не слышали. Но Аронсон уже принял решение - молчать, пока это возможно, а Ранелид хотел только одного - скорее закончить с… тем, чем он теперь занимается… и наконец уехать домой. Поэтому он не стал спрашивать никаких объяснений. А вместо этого отметил, что таких вкусных арбузов никогда в жизни не пробовал.
Жующему арбуз прокурору Ранелиду Пер-Гуннар Ердин объяснил, что прибыл в Шёторп, когда автобус как раз оттуда выезжал, что он тем не менее свернул во двор, огляделся и понял, что на автобусе уехали как раз его друзья, которых он искал, и помчался их догонять, обогнал, машину занесло, и - ну да, фотографии разбитой машины уже появлялись в разных местах, так что это вряд ли такая уж новость для господина прокурора.
- Ничего удивительного, что он нас обогнал, - снова вступил умолкший было Аллан. - У него же больше трехсот лошадок под капотом. То ли дело, когда меня везли на "вольво PV444" из Броммы к премьер-министру Эрландеру. Сорок четыре лошадиные силы! Много, по тогдашним временам. Ведь сколько их было у оптовика Густавсона, когда он нечаянно въехал ко мне в…
- Заткнитесь сейчас же, умоляю, господин Карлсон, не то я умру, - сказал прокурор Ранелид.
Председатель "Never Again" продолжил свое повествование. Он, конечно, потерял немного крови, но его сразу же перевязали, не в больницу же обращаться из-за таких мелочей, как ранение мягких тканей, перелом руки, сотрясение мозга и несколько сломанных ребер.
- К тому же Бенни у нас понимает в литературах, - сказал Аллан.
- В литературах? - удивился прокурор Ранелид.
- Я сказал "в литературах"? "В лигатурах", я хотел сказать, и всякой прочей хирургии.
- В литературах я тоже, можно сказать, разбираюсь, - сказал Бенни. - Мой любимый автор - Камило Хосе Села, и не в последнюю очередь его дебютный роман 1947 года "La familia de…"…
- И ты туда же, - хуже Карлсона, - сказал прокурор. - Лучше вернемся к этой истории.
При этом прокурор имел неосторожность глянуть на Аллана, и Аллан тут же сказал:
- Уж пусть господин прокурор извинит, только история уже вся рассказана. Но если он хочет еще послушать, то я могу припомнить парочку передряг - с тех времен, когда еще я был агентом ЦРУ. Или еще почище - когда я переходил через Гималаи. Может, хотите рецептик, как гнать самогон из козьего молока? Тут единственное, что нужно, - это сахарная свекла и немножко солнечного света. Не считая козьего молока, само собой.
Иной раз бывает, язык срабатывает прежде ума - видно, как раз это и случилось с прокурором Ранелидом, когда он, вопреки только что принятому решению, опять не утерпел:
- Ты переходил через Гималаи? В сто лет?
- Да бог с вами! - покачал головой Аллан. - Мне ведь, понимает ли господин прокурор, не всегда было сто лет. Больше того скажу - со мной это вообще только-только случилось.
- Может, перейдем…
- Мы ведь все растем, а значит, стареем, - продолжал Аллан. - В детстве в это, наверное, не верится… Взять хоть юного товарища Ким Чен Ира. Бедняжка сидел и плакал у меня на коленях, а теперь он глава государства, со всеми вытекающими…
- Мы не могли бы оставить это, Карлсон, и…
- Да, прошу прощения. Господин прокурор хотел услышать историю о том, как я перешел Гималаи. Сначала у меня не было других спутников, кроме верблюда, много месяцев, а верблюды, что о них ни говори, не самые веселые спут…
- Нет! - взорвался прокурор Ранелид. - Я хотел совершенно не этого! Я только… Я не знаю… Нельзя ли…
Тут прокурор Ранелид замолчал, а потом тихим голосом сказал, что не имеет больше вопросов… разве вот что - он никак не поймет, почему друзья сидели затаившись тут, посреди Вестеръётланда, когда им прятаться вроде бы и незачем:
- Вы же невиновны, правда?
- В понятие невиновности можно вкладывать разные смыслы, тут важно, с чьей точки зрения и в каком аспекте, - заметил Бенни.
- Вот и я как раз то же самое подумал, - сказал Аллан. - Взять хоть президентов Джонсона и де Голля. Кто был виноват и кто невиновен, что у них отношения не заладились? Не то чтобы я с ними поднимал эту тему, когда мы встречались, нам и без того было о чем поговорить, но…
- Господин Карлсон, голубчик, - взмолился прокурор Ранелид. - Ну хотите, я перед вами на колени встану - только замолчите!
- Не нужно господину прокурору вставать на колени. Я буду сидеть тихо, как мышка, вот прямо с этой минуты, честное слово. За мои сто лет я сболтнул лишнего только дважды: сперва - когда я рассказал Западу, как делать атомную бомбу, а потом - когда то же самое выболтал Востоку.