Только потом они увидели город – опоясывающие его каменные стены, выглядывающие из-за стен кровли домов, крытые соломой и черепицей. Все, даже крепостные стены, терялось на фоне собора, все казалось рядом с ним ничтожным, как мелкий кустарник вокруг могучего дуба. По замыслу строителя этот разительный контраст должен был напомнить жителям и особенно гостям, вроде тех путников, что остановились на опушке леса, о ничтожестве человека перед величием и могуществом Церкви.
– Вот мы и добрались! – проговорил всадник, возглавлявший небольшую кавалькаду.
Это был мужчина тридцати с лишним лет с открытым мужественным лицом. Его одежда – куртка-сюрко из хорошего сукна, отороченного бобровым мехом, и заломленная на один бок фетровая шляпа, отделанная серебристой фламандской тесьмой, – выдавала мелкого помещика, джентри. Ехал он на красивом гнедом коне с дорогой упряжью.
Спутники его были одеты скромнее, как одеваются обычно свободные земледельцы-йомены. Их было четверо. Один особенно бросался в глаза. Это был детина огромного роста с уродливым шрамом на левой щеке. Он ехал следом за джентльменом и был, скорее всего, его личным слугой. Второй слуга, совсем молоденький юноша, с удивлением глядел на открывшийся перед ним город. Должно быть, ему никогда прежде не случалось покидать родную деревню.
Еще двое всадников, по виду йомены средних лет, ничем особенным не выделялись.
Приподнявшись в стременах, джентльмен, слову которого здесь все подчинялись, оглядел долину, лежавшую между ними и городскими стенами. Впереди, ярдах в трехстах от опушки леса, долину перегораживала живая изгородь. Тропинка упиралась в калитку.
Рядом с изгородью паслись несколько овец местной породы – тонкорунных, но мелких и тощих, отличающихся от овец эксетерской породы. Рядом с овцами сидел на корточках мальчишка-пастушок лет десяти, босой, в серой домотканой рубашке. Заметив всадников, он вскочил на ноги и уставился на них, как на пришельцев из другого мира.
Господин во главе кавалькады слегка ударил своего жеребца пятками, и тот весело затрусил по тропе к изгороди. Когда до калитки оставалось ярдов двадцать, пастушок подошел, откинул деревянную щеколду и открыл калитку перед путниками. Всадники подъехали ближе, и он опустил глаза в землю и протянул грязную ладошку, без слов прося награды за маленькую услугу.
Потертый фартинг опустился в ладонь мальчугана.
Кавалькада миновала ограду и выехала на луг перед городскими воротами. В это самое время из ворот показался еще один всадник – по виду простой крестьянин в дорожном плаще из бурой ворсистой байки верхом на крепком сером мерине. Увидев приближающихся путников, он пустил свою лошадку неторопливой рысью, поравнялся с главой маленькой группы и проговорил вежливо, но без подобострастия:
– Хозяин гостиницы ждет вас, милорд.
Кавалькада подъехала к городским воротам.
Сборщик пошлины вышел из ниши перед воротами, подошел к ним вплотную и спросил первого всадника, кто они такие и с какой целью прибыли. Ответ был прост: Роберт Локсли, джентри из Чешира, со своими людьми, едет в Кентербери помолиться святым мощам, а заодно повидать дядюшку, живущего неподалеку.
– Стало быть, вам не придется платить рыночный сбор, милорд, – с сожалением признал сборщик. – Платите четыре пенса за всех и проезжайте в город.
Миновав ворота, всадники оказались на узких улочках города среди маленьких бедных домишек, крытых гнилой соломой и окруженных многочисленными пристройками. Город пах дубленой кожей и гниющей рыбой, прокисшим элем и прогорклым бараньим жиром, из которого варили дешевое мыло. Тянуло нечистотами и застарелой нищетой. Эта вонь казалась особенно невыносимой после воздуха лесов и полей, которым путники надышались за время путешествия. Впрочем, вскоре они привыкли и перестали ее замечать.
Теперь кавалькаду возглавлял слуга в буром плаще. Он уже побывал здесь и знал дорогу к рыночной площади, на которой находилась гостиница.
Всадники не смотрели по сторонам – но горожане наблюдали за ними изо всех окон и щелей. Кое-кто даже выбрался на крыльцо, чтобы не пропустить такое редкое зрелище.
Один парень до того расхрабрился, что выбежал на улицу, поравнялся с неспешно плетущимся мерином слуги и отважился заговорить с ним. При этом он нещадно коверкал слова – должно быть, думал, что таким манером подражает говору иноземцев, отчего те скорее его поймут.
– Купите петуха, господин хороший! Недорого возьму – всего полтора пенса. Хороший петух, совсем еще не старый.
В левой руке он в самом деле держал тощего петуха. Петух болтался вниз головой, обреченно взмахивал крыльями и невнятно бормотал.
– На что мне твой петух? – невозмутимо ответил слуга.
– Из него выйдет отличный суп для твоего джентльмена!
– Моего джентльмена славно накормят в гостинице. Да и мне малость перепадет.
– А в какой гостинице вы остановитесь, господин хороший?
– А тебе-то что за дело, приятель?
– Так, может, я вам, господин хороший, присоветую самолучшую гостиницу в нашем городе.
– Прибереги советы для этого петуха, а то он уж больно разговорился. А еще лучше – для своей жены, если она у тебя имеется. А то как бы без твоих советов она не пересолила бобовую похлебку. То-то будет незадача!
Босой мальчишка, который, широко разинув рот, слушал эту словесную баталию, захохотал. Следом за ним засмеялась вся площадь, а толстый пирожник, который следил за событиями со своего крыльца, хлопнул себя по бокам и одобрительно проговорил:
– Хорошо сказано! Право слово, хорошо сказано! Из каких краев вы приехали, такие речистые?
– Из таких краев, где предпочитают лишний раз промолчать! – рассудительно ответил слуга загадочного джентльмена и завернул своего мерина за угол.
Припарковав машину на улице Некрасова, Владимир Михайлович подошел к подъезду, нажал кнопку домофона.
Из динамика донесся озабоченный голос:
– Кто здесь?
– Это Воробьев, – ответил Владимир Михайлович неуверенно. – Вы мне звонили.
– Ах, это вы. – Голос в динамике потеплел. – Заходите.
Замок щелкнул. Реставратор вошел в подъезд, поднялся на четвертый этаж, позвонил в дверь. За дверью послышались торопливые шаркающие шаги, и дверь распахнулась.
На пороге стоял мужчина лет шестидесяти, в вязаной домашней кофте и широких вельветовых штанах. Оглядев Владимира Михайловича с ног до головы, он недоуменно спросил:
– Где он?
Поскольку реставратор замешкался с ответом, не зная, о чем говорит хозяин квартиры, тот повторил:
– Да где же он?
– Я думал, вы мне это скажете, – удивленно проговорил Владимир Михайлович. – Или я уже опоздал? Неужели его уже отнесли на помойку? Вы не смогли его отстоять?
– На помойку? – Мужчина в кофте побледнел. – Как на помойку? Это невозможно!
– Но вы мне сами сказали…
Хозяин квартиры нахмурился, отступил на шаг и неприязненно произнес:
– Вы боитесь, что я не заплачу вам обещанную награду? Нет, я не такой! Я не так воспитан! Если уж я что-то обещал, я это непременно выполню! А вот вы… или вы хотели меня обмануть? Может быть, у вас его нет?
– Да о чем вы говорите? – растерянно спросил реставратор.
– Как – о чем? – Брови хозяина поползли вверх. – О Сигизмунде, конечно! О ком еще я могу говорить? Я места себе не нахожу с того времени, как он пропал!
– Сигизмунд? – Теперь реставратор удивленно заморгал. – Какой еще Сигизмунд? Я приехал посмотреть на ваш секретер… вы говорили, что новые жильцы этой квартиры торопят вас и грозят выбросить его на помойку!
– Вы снова говорите о помойке? Вы хотите меня запугать, хотите набить цену? Но я готов заплатить вам, сколько скажете! Сигизмунд не выживет на помойке!
– Постойте! – Владимир Михайлович поднял руку, пытаясь остановить собеседника. – Мы с вами как будто говорим на разных языках! Сигизмунд… кто это?
– Как – кто? Это мой кот! Мой котик! Замечательный кот кхмерской породы! Он сбежал из дома! Я неплотно прикрыл дверь, когда выносил мусор, и он выскользнул и вот уже второй день не возвращается. Я искал его по всему району, звал его, приманивал его любимым лакомством – куриной печенкой, но все было безуспешно! Я развесил повсюду объявления о его пропаже, пообещал вознаграждения – и никакого результата! Мой Сигизмунд пропал, пропал безвозвратно!
Хозяин квартиры трагическим жестом закрыл лицо, затем продолжил, взглянув на реставратора:
– И тут, когда я уже потерял всякую надежду, звоните вы! Звоните и говорите, что нашли моего кота и готовы вернуть его за вознаграждение! Разумеется, я согласился… так где же он? Я готов заплатить вам обещанные деньги!
– Постойте! – Владимир Михайлович встряхнул головой, пытаясь привести свои мысли в порядок. – Я вам вовсе не звонил! Это вы мне звонили…
– Я вам? – возмутился хозяин. – Откуда я мог узнать ваш телефон? Не пытайтесь меня запутать! Это вы позвонили мне по телефону, который я указал в объявлении!
– Да постойте же! Не звонил я вам, не звонил! Мне кто-то позвонил, какой-то незнакомый человек, и сказал, что у него есть очень красивый секретер, который могут выбросить на помойку, если я его не заберу. И назвал ваш адрес.
– Почему это он позвонил вам? – недоверчиво переспросил хозяин. – И почему вы приехали по его звонку? Вы же сами сказали, что не знаете этого человека?
– Но я реставратор. Я реставрирую старую мебель, и тот человек сказал, что мой телефон ему дал кто-то из знакомых. Кто-то, с кем я прежде имел дело. Так, значит, у вас нет старинного секретера?
– Никакого нет! – раздраженно ответил хозяин. – Ни старинного, ни нового! А у вас, значит, нет кота?
– Свой есть, он дома. А насчет вашего кота я, к сожалению, ничего не знаю.
Таким образом, недоразумение разъяснилось. Владимир Михайлович на всякий случай проверил адрес, который продиктовал ему неизвестный. Адрес был правильный.
Владимир Михайлович извинился и вышел на улицу.
Сев в свою машину, он попытался позвонить тому человеку, который вызвал его за старинным секретером, – но телефон неизвестного не определился.
Владимир Михайлович почувствовал смутное беспокойство.
Он набрал номер профессора Цапеля – но тот не отвечал. Впрочем, это было в порядке вещей: рассеянный археолог часто бросал свой мобильный телефон где попало.
Владимир Михайлович снова поехал в институт археологии.
Прежний квадратный охранник сидел на прежнем месте. Он окинул посетителя строгим взглядом бесцветных глаз, щелкнул железными зубами и осведомился:
– Кто – куда – зачем – на каком основании?
– Я же вам уже говорил – к профессору Цапелю! – нетерпеливо ответил Владимир Михайлович.
– К Цапелю? – Охранник подозрительно взглянул на него, затем сверился со своим журналом и неодобрительно произнес:
– То-то я смотрю, что ваша личность мне уже знакомая! Вы сегодня уже проходили к Цапелю, а обратно не выходили. Как же так? Согласно журналу, вы все еще там находитесь. Вот здесь вход отмечен, а выход – нет. – Он ткнул пальцем в журнал. – По документации, вы все еще внутри, а документация – это самое главное!
– Как это не выходил, когда выходил? – раздраженно проговорил реставратор.
– Очень даже просто! – оборвал его охранник. – Вот указан вход, а выхода нет. А на каждый вход непременно должен быть выход.
– Вы меня просто не заметили.
– Как это – не заметил? – Охранник снова щелкнул зубами. – Я всегда замечаю! Мимо меня муха не пролетит! Мимо меня ни одна живая душа не прошмыгнет!
– Не знаю, как муха, а я мимо вас прошел, и вы меня не заметили, поскольку разгадывали кроссворд.
– Что? – Охранник побагровел. – Это клевета! Это поклеп! Это инси… инсинуация!
– Слушайте, уважаемый! – Владимир Михайлович наклонился к охраннику и доверительно понизил голос. – Вот как мы с вами сделаем. Я сейчас снова пройду к профессору Цапелю – это на втором этаже, комната двести пять – но на этот раз вы не отметите мой вход…
– Как это – не отмечу? – возмутился охранник. – Вход всегда положено отмечать!
– А на этот раз вы не отметите! – Владимир Михайлович поднял руку, останавливая возражения. – Зато потом, когда я выйду, вы отметите это в своем журнале. И тогда у вас в документации будет полный порядок – один вход и один выход. А ведь документация – это самое главное, правда?
– Правда, – неуверенно протянул охранник.
– Вот видите, как все хорошо разрешилось! – И Владимир Михайлович направился к лестнице.
– Второй этаж, комната двести пять, – пробормотал охранник, пристально глядя ему вслед. У него осталось ощущение, что его как-то обманули.
Владимир Михайлович поднялся на второй этаж, подошел к двери двести пятой комнаты и толкнул ее.
Дверь не открывалась.
Реставратор нашел на двери звонок и надавил на его кнопку.
Из-за двери донесся переливчатый звон, но больше ничего не произошло, дверь по-прежнему не открывали.
– Да что он там, заснул? – Владимир Михайлович изо всех сил ударил в дверь кулаком и крикнул:
– Открывай, Цапля! Оторвись от своих кельтов! Это я вернулся!
Ему и сейчас никто не ответил, но дверь, кажется, немного поддалась.
Владимир Михайлович нажал на нее – и дверь начала со скрипом открываться.
Открывалась она медленно, неохотно, как будто кто-то с другой стороны ее придерживал.
Наконец она открылась достаточно широко, чтобы реставратор сумел протиснуться в комнату.
Там, как и прежде, было полутемно, и первое, что увидел Владимир Михайлович, было свирепое лицо скифского воина Егидея. На этот раз реставратор воспринял его гораздо спокойнее, поскольку видел уже не первый раз.
В следующую секунду он опустил глаза, поскольку заметил на полу возле двери что-то большое и темное и сообразил, что именно этот предмет мешал ему открыть дверь.
Опустив глаза, Владимир Михайлович едва не вскрикнул от неожиданности.
На полу перед дверью лежало человеческое тело.
В комнате было полутемно, и реставратор не сразу узнал этого человека. А когда узнал – едва устоял на ногах.
На полу перед дверью лежал его старинный друг Цапля. Он же – профессор Цапель, заведующий отделом скифов и сарматов. Профессор не подавал признаков жизни.
Владимир Михайлович наклонился над телом профессора.
И тут он увидел, что из груди его торчит стрела. Самая настоящая стрела с оперенным древком. Точно такая же, как та, которой целился в приходящих скифский воин Егидей…
Реставратор быстро взглянул на свирепого воина…
И убедился, что стрелы в его луке не было.
Да что же это – выходит, профессор убит той самой стрелой? Стрелой из лука воинственного скифа?
Но ведь это бред!
На всякий случай реставратор проверил пульс старого знакомого – и убедился, что тот мертв. Впрочем, это и без того было ясно.
Владимир Михайлович вовсе не был черствым человеком. Он испытал потрясение, увидев мертвым своего старого приятеля. Но в этот трудный и печальный миг он все же подумал о том, что оставил у профессора наконечник для стрелы, по всей видимости, очень ценный, и в любом случае – чужой. Что он скажет той симпатичной девушке?
Реставратор оглянулся на дверь, затем быстро пересек помещение, подошел к рабочему столу профессора и осмотрел его.
На столе наконечника не было.
Там лежала лупа в старинной оправе, стоял микроскоп, еще какие-то приборы – но никаких следов наконечника.
На всякий случай Владимир Михайлович выдвинул один за другим ящики стола – но и там не нашел злополучный наконечник.
Может быть, профессор положил его в карман?
Реставратор вернулся к двери, точнее – к трупу своего давнего друга, наклонился над ним, хотел, преодолевая неприятное чувство, проверить карманы…
И тут за его спиной скрипнула дверь.
Владимир Михайлович обернулся – и увидел на пороге комнаты бравого охранника, того самого, который только что допрашивал его при входе в институт.
– Это что же здесь такое происходит? – строго осведомился охранник и громко щелкнул челюстями. – Это что же такое мы здесь наблюдаем?
Он увидел лежащего на полу профессора и с каким-то радостным волнением проговорил:
– Мы наблюдаем труп!
Дальше он уставился на замершего в растерянности реставратора и спросил:
– За что вы его?
– Я? – Владимир Михайлович отшатнулся от трупа. – При чем здесь я? Когда я пришел, он уже был… такой. Да вы сами посмотрите – он уже совсем остыл!
– Я никуда смотреть не собираюсь! – отрезал охранник. – Смотреть – это не моя обязанность! Моя обязанность – соблюдать режим входа и выхода на охраняемом объекте, а в случае всяких происшествий вызывать соответствующие органы!
С этими словами он достал из кармана мобильный телефон, нажал несколько кнопок и отчеканил хорошо поставленным голосом:
– Докладывает дежурный архи… археологического института. Так что имеет место труп. Второй этаж, комната номер двести пять. Есть ничего не трогать. Есть никуда не уходить. Есть никого не выпускать. Есть ожидать вашего приезда.
Владимир Михайлович попытался бочком покинуть помещение, но суровый охранник преградил ему дорогу, щелкнул стальными челюстями и рявкнул:
– Куда? Мне приказано никого не выпускать с места преступления и никуда не уходить, пока не прибудет опергруппа! Так что я буду стоять насмерть! Тем более что я вас застал как раз на месте преступления, и вы, между прочим, по его карманам шарили!..
– Я не шарил, я только…
– А вот это вы будете объяснять соответствующим органам! – оборвал его охранник.
Владимир Михайлович тяжело вздохнул и опустился на подвернувшийся стул.
Время тянулось очень медленно. В голове Владимира Михайловича одна за другой проносились неутешительные мысли.
Профессор Цапель убит, наконечник пропал, а его самого застали на месте преступления…
Наконец в коридоре раздались приближающиеся шаги и громкие голоса. Дверь распахнулась, и на пороге возникли несколько человек в штатском, среди которых выделялся невысокий плотный мужчина с румянцем во всю щеку.
– Так, что здесь у нас? – проговорил он, оглядывая помещение. – Что мы имеем? Мы имеем труп… а еще что мы имеем?
– Дежурный Зубатов! – громко представился охранник, выпятив грудь и щелкнув каблуками. – Это, значит, я вам позвонил, как только обнаружил труп. И этого гражданина я тоже обнаружил на месте преступления. Он, значит, рылся в карманах убитого…
– Это недоразумение! – перебил его Владимир Михайлович. – Когда я вошел, профессор был уже мертв!
– Разберемся! – Румяный полицейский остановил реставратора жестом. – Имя?
– Чье? – растерянно переспросил реставратор.
– Ваше! Свое я знаю.
– Владимир Михайлович Воробьев…
– Так и запишем… профессия?
– Реставратор-мебельщик…
– Вы назвали убитого профессором – значит, вы его знаете?
– Конечно! Я его очень хорошо знаю! То есть знал. Это профессор Цапель.