Он смеет меня беспокоить? Его интересует, не собираюсь ли я прыгать с балкона? "Жены бывшими не бывают", - открыл он мне в аэропорту. Верно, с точки зрения убийц жены бывают или нынешними, или покойными.
- Спасибо, все хорошо.
- Дозвонились наши. Они отлично устроились, и Сева тебе какой-то камешек заначил.
- Малыш не простыл на сквозняке?
- Не переживай, у нас закаленный сын.
- У тебя все в порядке?
- В порядке. Пока.
Трубка вывалилась из моих трясущихся пальцев. Я не утратила только одной способности - чувствовать. И чувствовала, что ничего не чувствую.
Долго ли, коротко ли… Это про меня. Про то, как все равно сколько. Вот, еще звоночек. Наверняка Валентин Петрович. Будет требовать вернуть джинсы. А они и не штаны вовсе, вешдок.
- Да, слушаю.
- Поленька, пляши. Юрьев жив. Сотрясение мозга, переломы ребер, в сознание не приходит, но доктора обещают выманить из комы за сутки-двое.
- Вик…
- Полчаса тебе на рыдания, и займись, пожалуйста, готовкой. Кушать очень хочется.
- Вик…
- Мне некогда, милая, счастливо.
Да, не приходилось мне лобызать телефон, но судьба заставила. А, в конце концов, не все ли равно, как вытирать с него пыль?
Глава 5
Проголодался Измайлов действительно образцово. Сначала запросил пощады, дескать, повремени с расспросами, дай поесть. А затем не выдержал и… начал расспрашивать сам. Я охотно подчинилась. И пересказала полковнику все, что думала о Лизе в злополучную субботу. Он умел слушать. Превращался в пустое место, куда стягивались слова собеседника.
- Вик, к сожалению, я не помощница тебе. В эту редакцию я приходила ненадолго. Ты вникни, поднатужься. Я норовила отдать рекламу ответственному секретарю. Он у них искушен в журналистике, с чутьем, в универе, на журфаке преподает. Мне было важно, одобрит он материал или нет. А он отмахивался: "Лиза читала? Ей неси". Лиза же сразу: "Заказчик подписал?" Будто всем все равно, что печатать. Ну где это видано!
- А где видано по-другому?
- В двух остальных редакциях, к примеру. Там все с точностью до наоборот. Сначала журналисты определяют, удалась ли реклама, а потом ответственные за рекламу личности предлагают ее заказчику. Но в отличие от Лизы они борются за авторский вариант, как за репутацию газеты или журнала. Я не могу сформулировать. Уважают своих авторов и редакторов, что ли. Они могут сказать: "Мы специалисты, предлагаемое вам сделано забойно, прикольно, остроумно, мастерски… На потребителя призвано подействовать так и эдак, цените…" Они могут начать разговор с раскованного: "Счастлив рекомендовать…" А Лиза будто сама с улицы в газету явилась и толпу бомжей, капающих под грамотных, с собой привела. Как втолковать тебе, Вик? Я однажды презервативы рекламировала. Впрочем, скорее безопасный секс…
- Полина, любовь моя…
- Измайлов, ты про СПИД что-нибудь, где-нибудь…
- Избави тебя Бог, детка, знать о нем то, что знаю я. А за старомодность не суди. Не по себе, когда твоя женщина учит сексу.
- Вик, мы путаем личное с общественным.
- Если бы в общественном не было личного, Поленька, оно бы никого не трогало.
- Ладно, проехали. Заказчик ломался, как гимназистка из анекдота. Будто он презервативы собрался бесплатно раздавать. Все нудил: "Душа, душа". И лощеный мальчик с американским образованием, коллега Лизы, сказал ему в трубку: "Мы не скрыли, что презервативы одевают на… Если вам нужны сволочи, которые возьмутся убедить людей натягивать их на души, ищите в другом издании. И вообще, посетите своего исповедника в храме".
- Чем кончился этот щекотливый казус? - оживился Измайлов.
- Чистоплюй пообещал пораскинуть мозгами без священника. Через пять минут звякнул и поблагодарил за качественную работу.
- Поля, тебя не тяготит воспевание резинок?
- Измайлов, ты в абортарий когда-нибудь входил?
- Типун тебе на язык.
- То-то.
Вик помолчал, видимо, задействуя свое воображение, потом неуверенно произнес:
- Не сердись, а? И еще это… Насчет абортария… Если что, гинеколог должен узнать наш секрет после меня.
Воистину нет общественного без личного.
- Вик, давай займемся Лизой.
- Да, сейчас ничем другим я бы не смог. Поля, не дуйся. Ты мне второй день то про внематочную, то про аборт. Я уж не знаю, что и думать.
- Думай о деле.
Мог бы расслабиться чуть погодя. Зачем же так сразу-то?
- О деле, так о деле, - проворковал Измайлов, словно я его, бездельника-школяра, пристыдила. - Лиза играла в редакции не совсем обычную роль. Но, возможно, ее амбиции раздражали?
- К чему риторические вопросы?
- Лучше полсотни быстро сменяющихся дур, чем одна умная женщина, Поля. Перехожу к фактам. Ты охарактеризовала каждого, я просмотрел твои бумажки.
Опять за рыбу деньги, когда успел? Вроде все время на глазах был. Бумажки! Письменные показания, милый друг, не щади уж. И не притворяйся, что не заметил: я их подписала и дату поставила.
- До нас с тобой, детка, к Лизе заходили четверо. Главный редактор, высокая молодая женщина и двое парней.
- Вот главного приклеивать в дырку для фото подозреваемого не надо.
- Поля, извини, я кое-что упустил. Ты ведь не только рекламу, но и обычные статьи для них писала. Кто тебе их заказывал и кто принимал?
- В струю, Вик. Но обычных статей им не надо. У них все обрамляет рекламу. Год назад заказывал редактор или ответственный секретарь, они и принимали. А последнее время эти функции совмещала Лиза. Правда, я намалевала всего ничего: обзоры про помаду и про бикини.
- Угу. И чем главный не подозреваемый?
- Он первым приходил!
Измайлов расхохотался:
- Детка, после его ухода вахтерша, единственный свидетель, Лизу не видела. И не слышала.
- Вик, он хороший. Такой интеллигентный, тихий, слегка закомплексованный. То есть говорит дельные вещи и вроде стесняется, вроде пардону просит за неоригинальность. Тактичный он, на журналиста не очень похожий. У нас ведь наглость не только второе счастье, но и первый гонорар. Не кривись, люди скучны, в них мало интересного для других людей. И чтобы вытянуть нечто…
- Нужно надуть интервьюируемого…
- Нужно быть личностью, Вик. Лепить вопросы из грязи в себе и мириться с тем, что отвечающий на них может оказаться чище тебя.
- Поля, что ты в рекламе делаешь?
- Севу кормлю. Вик, я разуверилась в том, что людей надо информировать. Тысячелетиями обходились сплетнями и слухами, а не вымерли. Или поэтому не вымерли. Легенды доходили до человека, легенды! Вот мне хорошо с тобой, я должна благодарить судьбу и быть довольной и спокойной. Кому ведомо, что впереди. Так хоть день, хоть час, минута удовольствия, почему нет. И тут мне про голод, несправедливость, войны, смерти… Но передо мной маячит собственная смерть, неизбежная и непредсказуемая. Это жестоко. А, может, я не преуспела в журналистке, вот и защищаюсь.
- Ты просто не как все. Люди смотрят репортажи о боях за едой и не давятся.
- Так не бывает. Все откладывается, все копится, перерабатывается, ищет и находит выход.
- Тогда надо показывать и печатать.
- Загнал в угол и балдеешь?
- Ты еще молода. Вода кипит за счет кислорода, да? В тебе его много. А кипяченую водичку доводить до кипения гораздо дольше, чем сырую.
- Вик, те, кто убивает, ничем не отличаются от тех, кто показывает, рассказывает и смотрит. Ты про еду на экранном фоне… Но кабы не пряталась способность убить в репортерах, зрителях и читателях, они бы не вынесли.
- Поля, о своем праве не читать газет и не смотреть телевизор ты никогда не задумывалась?
- Нет.
- Дитятко. Иди сюда, я тебя пожалею.
- Не надо меня жалеть, - загордилась я.
- А кого надо?
- Лизу.
- Я не некрофил, - отпрянул Измайлов. - Двинем-ка мы в теории. Что-то у нас с практикой вторые сутки нелады. Лизу задушили веревкой, по прочности не уступающей телефонному проводу.
Я вспомнила свои ассоциации в кабинете Валентина Петровича, вздрогнула и прильнула к Измайлову.
- Запоздалая реакция лучше, чем никакой, - сообщил он и… вернул меня на мой стул. - Беда в том, Поленька, что гости прибывали друг за другом, словно приглашенные. Но не одновременно. Смерть наступила между десятью и одиннадцатью. Так они все в этот промежуток и отметились.
- Вик, мне двое парней не нравятся.
- Мне тоже. Поэтому взгляни.
Измайлов вытащил фотороботы. Я завизжала:
- Это они, они! Ну и глаз у вахтерши, алмаз. Этот гад чуть не убил Бориса, а этот лягнул меня. И за волосы дернул.
- В прострацию не впадешь?
- Постараюсь.
- Тогда имей в виду, они не убивали Лизу. Заглянули в кабинет минуты на три, вышли и доложили вахтерше, что не туда попали.
- Да эти могут угробить за секунду!
- Застрелить, детка. Но не задушить.
- Могут, - не принимала его доводов я. - Тут только рыла, ты бы их ручищи видел.
- Здоровые кабаны?
- Вик, первому свернуть шею, как прутик сломать.
- Учту. Юрьева он один раз ударил?
- Разъединственный.
- Поля, не плачь, Борис поправится. Это очень важно.
- Куда важнее.
- Это очень важно, потому что… Откровенно скажи, ты на улице в толпе их опознаешь?
- Кого?
- Парней.
И тут я сникла. Марки машин - ерунда. Я даже за кинозвезду, узрев живьем, не поручусь, что она, а не помешавшийся на ней двойник.
- Вик, мне для узнавания антураж нужен. Если будут все четверо подпирать зеленую иномарку, тогда узнаю. А если по одному, в массах и на бегу… Нет.
- Ты, Поленька, за человеком числишь только его образ жизни. Нос, рот, уши тебя не волнуют.
- В точку.
- А я?
- Ты с толпой не смешаешься.
- А бывший муж?
- Хочешь потерзаться? Тоже нет.
- А подружки?
- Про сына будешь спрашивать, дотошный?
- Что тебе нужно, чтобы запомнить человека?
- Любить, Вик.
- Заметь, я съел и "любить", и мужа.
- Я не проститутка, в загс маршировала по любви. Но она приходит и уходит, а кушать хочется всегда.
- Ты не дворника случаем бросила?
- Вик, пища делится на телесную и духовную.
- Но ведь ты ненавидишь своих похитителей?
- Я не умею так ненавидеть, чтобы навсегда запомнить, полковник.
- А у меня получается.
- Опять пугаешь?
- Сам не пойму. Боюсь потерять, скорее. Да не реви ты, водяная. Я не каменный, сейчас пристану, и все расследование насмарку.
- Так не приставай.
- Не могу больше.
- Так приставай… Измайлов, как тебе не стыдно. Ты мне еще про Бориса не сообщил ничего, кроме диагноза.
При упоминании Юрьева Вик с рыком, но нашел в себе… мужество? Или все ту же ненависть к изуродовавшим лейтенанта людям? Или злость на меня, втравливающую во всякую гадость так же легко, как другие гадостей избегают?
- До Бориса еще неблизко, Поленька. Колись, давай, что ты рекламировала?
- Духи, средства от комаров и колорадского жука, ателье по пошиву белья, шерсть для вязания, магазин игрушек, соки, газовые плиты, холодильники, сборные садовые домики, детское питание, унитазы и питьевую воду.
- Воду последней?
- Да. Но это повторная реклама. Первая прошла в марте. Мне было нелегко, Вик. Вода - штука однообразная.
- Без ножа режешь. Я поставил на то, что кто-то открыл номер от 23 сентября.
- Почему?
- Потому что душат и похищают с бухты-барахты. Преступления не подготовленные и не профессиональные. То есть, только профессионалы и могли выполнить этакие дилетантские поручения, не оставив следов.
- Что ты несешь! А шины на проселочной дороге?
- А дождь, накрапывавший весь день и всю ночь? А лихачи, рванувшие в объезд поста? Поля, ты и есть наш единственный след.
- Я не след, Вик. У бандита был пистолет. И пристрелить меня, когда я бежала по полю, не составляло труда. Хорошо, что тогда я была дикой лошадью.
- Не понял…
- И не надо. Но меня не убили.
- Значит, ты еще чей-то след в нужном направлении, Поленька.
- Господи, топчут все, кому не лень, а я отдувайся.
- Ты в состоянии выслушать про Юрьева? Тут еще тухлее, чем с редакцией.
И Измайлов мне такое выложил, что я начала косить.
Жена преуспевающего бизнесмена добиралась в воскресенье днем своим ходом на дачу, где с пятницы отрывался муж. Разбогатели ребята недавно, и он еще не усвоил элементарный прием - возьми, дражайшая половина, денег, найми, кого следует, и отвянь. Так что она не сомневалась: огород перекопан, ботва сожжена, пол на веранде починен. Муж брал с собой бутылку водки, но права она недавно получила и проблем с доставкой кормильца в город на его машине не предвидела. Это когда у нее возникли другие проблемы, она продиктовала милиционерам адрес любовника, у которого забыла утром сей незаменимый документ и который навсегда останется отныне ее алиби, а не мужчиной. А тогда… Вошла она, напевая, в дом, окликнула мужа. Далее по-киношному: тряска трупа за все места, вой, паническое озирание окрестностей. Богатая фантазия - путь к нищете, лучше я не буду углубляться в подробности. То, что при покупке дачи представлялось преимуществом - всего трое соседей в неподдельной чаще, - оказалось проклятьем. Пометавшись по пустым чужим владениям, она вспомнила о пейджере и радиотелефоне мужа, но их и в помине не было. Зато была разбитая кувалдой машина. Как ей удалось добежать через лес до станции? А как вообще удается хоть пальцем пошевелить в шоковом состоянии? Кассирша связалась с железнодорожной милицией. Вот ее-то бригада и обнаружила в другой комнате еще одно окровавленное тело, на поверку подавшее признаки жизни. Юрьева отправили в больницу, где он, не приходя в сознание, и путешествовал по опасной грани до сих пор. Бизнесмена застрелили, потом ограбили. А, может, ограбили, потом застрелили. Измайлов считал, что его адски пытали, таскали смотреть, как превращают в металлолом машину… Пистолета найти не удалось. Отпечатков пальцев тоже. Наловчились, суки, в перчатках работать. Любовник, представив себе перспективы отношений с младой вдовой, принялся икать и подтвердил, что изменяла она супругу по-черному. Следовательно, убить ей было недосуг. А вот заказать…
- Вик, Борис вряд ли упражнялся с кувалдой и шарил по карманам. Но как он туда попал?
- Брел напрямик через лес. Эта матерая псина, как ее, Стелла, кинолога не подвела. То есть подвела по запаху Юрьева к самой даче. Под деревьями дождь прибрался не так тщательно.
- И Борис увидел труп?
- Надо полагать, что не радушного хозяина. Полина, предлагаю перекур. Отвлекись, поболтаем о заказчиках "водной" рекламы.
- Вбил себе в голову про номер от двадцать третьего сентября?
- Да.
- Вик, а зачем кувалдой по машине?
- Я специально не повторил слово "вбил", между прочим.
- Ладно. Но на супер-стори не надейся. В середине марта я получала гонорар. А, тогда еще муж Лизы заглянул…
- Притормози здесь, пожалуйста.
- Бедняга, не даст тебе мой треп ничего. Вот будь ты женщиной, заслушался бы. В общем, она маленькая и сухонькая, а он большой, полный и холеный. Очень заметный. И ее комнатенку рассматривал, как гадюшник. Я общалась с бухгалтершей, которая перебирала ведомости, спросила, не мешаю ли, а он просто жестом указал мне на стул.
- Это он должен был спросить.
- Разумеется. Но вот так подействовал на меня. И Лиза при нем стала робкой. Только что так свысока о платежках рассуждала, и вдруг спесь сбросила. Я тоже этого в себе преодолеть не могла, ну, в замужестве. Вик, когда жена получает мизер по сравнению с мужем, не все успевает по дому, а супруг еще и посмеивается над ее карьерным ражем, так бывает. Словом, мы с бухгалтершей изображали мебель и старались не слышать, как он с ней говорит. Он перед этим посетил общую комнату и в полный голос, презрительно так на Лизу набросился: "Что у вас там за бутылка стоит?" Она ему, умоляюще: "У художника день рождения". Он: "Опять нажретесь". Вик, я не ребенок. Когда муж разбирается с женщиной один на один, она может и скалку схватить, и на колени перед ним пасть, как уж повелось в семье. Но когда это на людях происходит, дама типа Лизы должна хоть зыркнуть по сторонам, проверить, не страдает ли авторитет. А Лиза смотрела только на него. Преданно. Лживо… Измайлов, я не могу, она же умерла.
- Ты, милая, не языком чешешь, а следствию помогаешь. Вперед.
- Не командуй.
- Прости, солнышко, прости, гремучая смесь из горя и радости, - вздохнул Измайлов. - Что ж без тебя ни одно запутанное убийство не обходится-то? Как мне надоело с тобой о делах говорить. Давай поразмыслим. "О мертвых либо хорошо, либо ничего", да? Имеется в виду невозможность трупу постоять за себя и возможность "повесить" на него все, что угодно. А если человека убили? Он сам за себя постоять не может, и ты ему в этом отказываешь. То есть не ему, конечно, а живым, которых повадятся уничтожать поголовно, если спускать убийцам. Поленька, будь умницей.
- Ты пользуешься неслужебным положением. Любому другом милиционеру я бы поклялась, что обожала Лизу, но встречалась с ней только на работе и при свидетелях.
- Сочувствую любому другому милиционеру. Поль, но ведь это и тебе надо. Я тоже клянусь, что бухгалтерша, которую только ленивый уже не допросил, не запомнила той короткой семейной разборки. Понимаешь, детка, в ней тогда была масса
собственных переживаний. А для тебя все переживания посторонних - твои. Март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь это в тебе растет. Может, вырвем с корнем? Я посодействую.
- Ах, я тебя еще и благодарить должна?
- Не должна.
- Идет, рви, корчуй, Вик, муж Лизы как-то потерпимее сказал: "Машину тебе помыли, заправили, она во дворе. Но если у вас загудон…" Она, чуть не плача: "Мы сегодня номер сдаем, какое там пьянство? По сто грамм сухого и по домам".
- И из-за этих сведений ты переживала?
- Да. И из-за того, что, сказав "а", приходится говорить "б". И выдавать Лизу в том, что тебе совершенно не пригодится в работе. Лиза не курила, при таком муже это немыслимо. А девочки в редакции дымят. И я с ними, случается. Вот они и трепанулись: "Пьет только водку, ничего другого не признает". Она хронически врала мужу, Вик.
- Ты видела ее пьющей?
- Никогда. В наших условиях на какой-нибудь службе надо перед праздником приложиться, но у меня для этих целей другая редакция.
- Так никого не убили?
Я только головой помотала.
- Тогда оставь при себе. Вернемся в март, Поленька. Они собирались праздновать, ты вежливо спешила убраться…
- Да. И тут зазвонил телефон. Попросили Ольгу Павлову и предложили потрудиться. Вик, на труд я горазда, но ведь надо и об оплате договариваться. Я позвала Лизу, она бесится, если денежные вопросы не с ней обсуждают. То есть бесилась. Но она переключила разговор на свой аппарат. Смысл был таков: люди еще только собирались открываться, разливать в бутылки родниковую воду. Все у них было