готово - лицензия, сертификат качества, заключение санврачей. Они хотели заранее получить рекламу, чтобы в нужный момент публиковать ее в какой захочется газете. Но тогда им надо было со мной втихаря связаться. А они меня поставили в неудобное положение, позвонив в редакцию.
- Не объясняй. Вместо того чтобы принять предложение и получить деньги у них, тебе пришлось изображать патриотизм и делиться с газетой.
- Не совсем изображать, конечно, я уважаю правила игр, в которых участвую. Но их вариант сулил мне гораздо больший заработок. Лиза принялась уговаривать господ тиснуть рекламу у нас. Мне эта бодяга осточертела. Я сказала, что свяжусь с ними, подготовлю статью, отдам ее Лизе, и пусть сама возится. Она расцвела. Потом мы встретились…
- С кем именно?
- Должности я до сих пор не знаю. Он представился Алексеем, мне ничего другого для работы не требуется. Я записала все, что Алексей мечтал довести до читательского сведения, скроила по этим меркам рекламу и отнесла Лизе. Через две недели материал был напечатан. Лиза мне наплела, что пять раз переделывала, но это неправда, я по своему черновику сверяла.
- И как тебе глянулся этот Алексей?
- Я не смогу быть объективной, Вик. Когда мы с ним встречались недавно, перед второй статьей, он меня поблагодарил, похвалил и новоиспеченное принял более чем благосклонно. Не мучил, расплатился, значит, славный. И внешне он из тех, кого раньше называли симпатягами. Вероятно, его команда - везучие бизнесмены. В марте офис был таким обшарпанным, сирым. А теперь - евроремонт, компьютеры, мебель, ухоженные сотрудники. Хватит?
- Хватит, Поля. Бизнесмена, которого жена нашла мертвым на даче, куда притащился Борис, звали Алексеем Шевелевым. Твой заказчик.
Глава 6
Утро застукало меня в отвратительном настроении. В таком праведник не прочь вымолить, а грешник спереть живительную толику радости. Измайлов, напротив, был собран, подтянут, почти весел.
- Поленька, звездочка моя, - максимально приблизился он ко мне.
Глаза полковника, которого я вчера опять спровадила баиньки на собственную холостяцкую территорию, просительно и нежно увлажнились.
Женская доля не тяжела, она неподъемна. И надо старательно тренироваться, чтобы выжить. Я, курящая спортсменка, бывшая комсомолка и просто красавица - повезло, поднатужилась и взяла вес, сказав:
- Поняла, милый. Схожу в редакции, позвоню знакомым журналистам, соберу сплетни и принесу весь мусор тебе. Понедельник - день всеобщих обсуждений, щекотка нервов руками чьих-то драм.
- Ты свой человек, Поля, хотя выдержать про щекотку, руки и драмы трудно.
Я верю, то высший балл полковничьего признания. Только я всегда была "бриллиант стьюдент", Вик. Мне и к хвале, и к хуле не привыкать. Лучших хвалят взахлеб, но чтоб их так хвалили, как хулят.
- Соглядатай?
- Пусть пасет. Для моего мальчика он сам - овца. Хороший мальчик, когда-нибудь станет заместителем Юрьева.
- А Балков?
- Банков твой сам себе и начальник, и заместитель. Но не по убийствам. Молчи про него.
Пока я пыталась представить, как буду смотреться при двух-то пастухах, соблазнитель Измайлов сделал ноги.
- Вик!
- Вернусь поздно, не жди, ложись, - крикнул он из прихожей.
Вот спасибо, полковник. А то бы я без команды стоя выспалась. И тут я сообразила, что не спросила у Вика о допустимом в разговорах. Потом прищучила себя: "Не впадай в зависимость от Измайлова, не маленькая. Ты будешь слушать". Я хитрила. Измайлов посоветовал бы мне то же самое. Но в конце концов, не совсем же я простодырая, могу и схитрить иногда. Оказалось, совсем. Не успела небесно-голубая маска на моем лице подсохнуть, как раздался звонок.
- Поля, сейчас народ наговорится вволю и забудет о Лизе навсегда. Ты что, собираешься привязываться с расспросами, когда все из курилок переберутся за рабочие столы?
Я ему одолжение, медку, можно сказать, а он еще и половник требует. Нахал. Но прав, прав, ничего не попишешь. Я смыла свою не слишком добросовестную истребительницу морщин, связалась с охранником от мужа, посверлила взглядом глазок, вышла и свирепо предупредила:
- Чур, мне не мешать.
- Как прикажете, мадам.
- И не холуйствовать. Вы осведомлены, что я вам не хозяйка. А "как прикажете, мадам" меня только злит.
Он смотрел на меня, словно закройщик на неуравновешенную клиентку. Или сапожник. Или официант. С жалостью и насмешкой. Дескать, повыеживайся, и это будет включено в счет. А я не понимала его. Смелый, сильный мужик, вынужденный торговать умением умерщвлять. Но Измайлов тоже убивает за зарплату. И Балков. И Юрьев. Одна разница: они этим занимаются без "чего изволите, господин удачливый ворюга".
Я приуныла, вспомнив, сколько и чего натерпелась от мужа за охранников. Мне никак было не привыкнуть к тому, что они неодушевленные. Если завязывался разговор на общие темы, я втягивала их в него, как равных. Постоянно предлагала им поесть, попить, отдохнуть, уверяла, что ничего с нами не случится, пичкала таблетками при видимых признаках недомоганий. Поначалу муж сносил мою заботу о людях с ухмылкой. Но однажды ухмылка превратилась в оскал. Я вроде ничего особенного не натворила. Просто за обедом спросила ребят, где они себе накрыли и есть ли у них все необходимое. Потому что их комнату ремонтировали. После преферанса, когда партнеры мужа разъехались, он выдворил из кабинета даже своего любимца Игоря.
- Постой в коридоре и не подпускай никого близко. Я сейчас орать буду.
Игорь кинул на меня горестный прощальный взор и вышел.
- Ты дебилка, да? Ты уж готовь им, коли на то пошло, стирай носки и трусы, стели постель, баб подгоняй. Ты полагаешь, они тебе спасибо скажут? Ты раздражаешь их, ты им работать мешаешь. Трудятся они здесь, понимаешь, трудятся, а не живут, как дальние родственники. Они - нормальные мужики, они твою предупредительность по-кобелиному воспринимают. В их котелках не укладывается, как дама твоего уровня может о них, не детях, заметь, печься. Достигни они моего положения, их бы жены своего и мужей достоинства не швырнули под ноги прислуге.
- Прислуга не будет рисковать за тебя жизнью. Как же так, только что человек был человеку другом, товарищем и братом. Только что в одни детские сады, школы и институты ходили. И вдруг…
- Поэтому и держу пачками, знаю, что один Игорь предан. Но и он не друг, а просто самый лучший…
- Слуга.
- Он - телохранитель. У него есть профессия, специальность. Я неплохо плачу им всем, а Игорю - очень хорошо. Ты улавливаешь разницу между "за деньги" и "за доброе отношение моей жены"? Звучит даже пакостно. Ты можешь им пятки чесать, но без ежемесячного вознаграждения они тебя растопчут и не оглянутся.
- Мне стыдно перед ними. Стыдно перед всеми, что нас обслуживают. Почему они нас, а не мы их? Почему так складывается?
- Потому что я способен быть богатым. Потому что, черт меня подери, женился на тебе, значит, ты способна увлечь мужчину, способного быть богатым… Потому что есть порода, порода, Поля, Богом созданная обслуживать. И при социализме в сферу обслуживания она валом валила. Не все ли равно, кто рублем подарит, я или государство? Они тебе жаловались на нравственные страдания от того, что нас обслуживают? Скажи кто, и он сию секунду вылетит отсюда. Мне временами кажется, милая, что ты гораздо испорченнее и заносчивее, чем прикидываешься. Ты унижаешь их своим назойливым вниманием. Научись их не замечать для нашего общего блага.
- Как ты можешь такое про меня думать?
- Они так думают. Ты будто презрения от них добиваешься.
- Разве за это презирают?
- Да. За слабость, неумение нести свой крест, незнание людей. В общем, сейчас я попросил. Я, из которого ты сделала посмешище. Есть же на свете счастливые мужья: максимум, чего могут дождаться от жен - траханья с охранником или с шофером.
Если мужчина до подобного договорился, если позавидовал рогоносцам, значит, женщина ему и впрямь попалась неудачная. Я выскочила из кабинета и промчалась мимо Игоря в сад. Они все надо мной смеются, над мужем смеются, а я лишь доказывала им, что считаю такими же людьми, как мы. Прочитав в детстве "Молодую гвардию", я была потрясена тем, что фашисты не расстреляли Любку Шевцову, бросающую еду нашим военнопленным. Фашисты не расстреляли. У моей бабушки в деревне на стене висела застекленная картинка. Такая красивая ясноглазая девушка окартинилась. Откуда мне тогда было знать, что это актриса в роли. Я спросила: "Кто это?" Бабушка ответила: "Люба Шевцова"… Последний раз я лила слезы с такой интенсивностью и скоростью. Я взрослела. Игорь появился неожиданно и сел, как положено, на другой конец скамейки.
- Не смей меня охранять за любые деньги, - всхлипнула я.
- Полина Аркадьевна, мы не скоты. Спасибо вам, только мы, правда, всегда сыты, обуты, одеты и носы в табаке. Вы не стерва, мы вас уважаем. Вы не обижайтесь, мы за вами приглядываем почище, чем за хозяином. Вас ведь обмануть, на сострадании сыграть элементарно. Не горюйте сильно, ладно?
Он поднялся и зашагал к дому. И сразу же его место занял поостывший муж.
- Никак в толк не возьму, что ты с мужиками делаешь? Вот, гранитного Игоря растрогала. Не верь ему, детка. Он, может, и не скот, а остальные… Твои чары, Поля, действуют лишь на экземпляры, живущие штампами, грезящие в глубине души об идеале. Но таких мало.
- Мне легче стало после его слов. А потом пришел поручик Ржевский…
- Поскольку выпить у тебя здесь нечего, намерения поручика сомнений не вызывают.
- Я хотела сказать "и все опошлил"…
- Идем ужинать. И "не горюй сильно, ладно". А то с Игорем придется расстаться.
Муж умел мною управлять. Я не допустила бы изгнания Игоря за то, что он утешал меня.
Сплетен я полковнику в ситцевый подол памяти насобирала много. Таких насобирала сплетен, что сил не было тащить, а уж разобраться в них и подавно. Потрясли меня две вещи. Во-первых, человека Измайлова я не заметила ни по дороге из дома, ни по дороге домой. Талант, без преувеличения талант. Во-вторых, человек мужа работал виртуозно. Он, как договорились, совершенно мне не мешал. Но, когда я споткнулась, поддержал под локоть. Я развернулась, чтобы благодарно кивнуть, и никого не обнаружила. Зато в редакции я чуть лоб себе о коллегу не раскроила, увидев парня сидящим на стуле с видом завсегдатая. Странно. Натрави муженек на меня, на нас с Юрьевым, тройку таких, и Борису бы не выкарабкаться, а мне не убежать. Понизились же мои акции, если супруг начал с обычных головорезов. "Что ты с мужиками делаешь?" - волновало его раньше. С ними ничегошеньки. Я из себя мужика не корчу, вот и все. Людские беды проистекают из одного ручейка: мы до старости своего пола не можем определить. Что природа навязала, то и продаем, вечно за чечевичную похлебку. Но мы забываем о том, что видовой признак важнее полового. И добро бы все знавали восторги секса. В основном только разочарованиями его пробавляются. А ведь и кастраты, и импотенты остаются людьми. Так чем я беру? Тем, что после этаких рассуждений занимаюсь гимнастикой, умащиваю морду кремами и смею думать о любви во всех ее ипостасях. Словом, из церкви меня погнали бы поганой метлой, а в миру считают слишком правильной. Что ж, у каждого свои заморочки. Я и о себе, и о церкви, и о мире.
Вычитав у Бальзака, что женщина начинает стареть в двадцать три года, я не стала проверять искушенного француза по медицинской энциклопедии. Просто спуску себе с тех пор не даю. А то разжиреют, зашлакуются, испоганятся, потом сидят и ноют: "никто не любит, никому не нужна, никто не хочет". Это не мое, это - моей подруги Насти, которую Измайлов терпеть не может. Видели бы вы эту мудрейшую из мудрейших. Пятьдесят шестой размер, прической заведует исключительно ветер, до всего остального и он не дотрагивается. А и любят ее, и нужна, и хотят. Чудеса! Ладно, ладно, завязываю с говорильней. Потому что остаток дня, правда, в креме, я посвятила обычной уборке у себя и у Измайлова. Готовке. Стирке. И этой, как ее, заразу, рекламе. Я ведь помимо сведений о Лизе еще и несколько заказов урвала. Судя по перечислению, комару ясно, что я за все попеременно хваталась и ни в чем не преуспела. Так, поверху и влегкую. Я ждала Вика, чтобы рассказать ему. Чтобы услышать от него толкование значений. А он все не шел и не шел.
Разве можно меня, безудержно предприимчивую, оставлять надолго в одиночестве? Номер Валентина Петровича я выведала у мужа еще в субботу. Не могу объяснить, зачем в понедельник я сделала то, что сделала. Измайлова долго не было, наверное, поэтому. Или за тем? В общем, я предупредила охранника, чтобы не шевелился понапрасну, выскочила к автомату возле подъезда и закрутила диск.
- Валентин Петрович? - игриво спросила я.
- Он самый, - не менее игриво ответил он.
Тогда держись, свинья этакая.
- Мне бы хотелось с вами встретиться.
- А вы кто, барышня?
Черт, я еще не сочинила, кто… Но темпа терять нельзя.
- Я, Валентин Петрович, институтка и дочь камергера.
Слава Богу, удержалась и дальше про моль не процитировала.
- Откуда у вас мой телефон, барышня? - заскрипел он.
Сказать "от верблюда" было бы перебором.
- От Лизы, одной убиенной дамы. Она просила, стрясись с ней нечто дурное, связаться с вами.
- Вы, вероятно, шутите? Или путаете. У меня нет знакомых женщин с таким именем.
Что же ты так завибрировал голосовым аппаратом, зайчик?
- Лишь бы вы у нее были, дорогой.
- Это вы приходили в субботу к ней в редакцию?
- О, да вы дока во всем. Что касается приходов-уходов.
- Я встречусь с вами, фокусница, - прохрипел он.
Вот так, Петрович, не все мне попытки немного высказаться вслух изображать.
- В среду в речном порту, между седьмым и восьмым причалами, в девять вечера.
- У вас теплоход?
- У меня аллергия на дураков, дорогой.
- Сколько?
Если я потребую у него деньги, меня посадят. Если не потребую, он даст отбой.
- Захватите с собой то, что важнее баксов.
- Например?
- Не будь нужды в том, чтобы вы повспоминали и подумали, я бы пригласила вас на рандеву сейчас же.
- Как я вас узнаю?
- Я сама, не тревожьтесь.
И, выпустив пар, я понеслась, как пустеющий воздушный шар, только более целенаправленно. Жалко, что не придется поаплодировать Валентину Петровичу в среду вечером. Однако кто же до срока, до выяснения условий интересуется суммой? Я помешана на психологических детективах, но ни в одной книге, ни в одном фильме жертва шантажа сама не нарывалась на оплату. Что он замыслил? А, плевать, разрядилась и - мерси боку.
Я выпила бальзама Биттнера, как мы с Измайловым называем коньяк, и засела за компьютер. Что-то вдохновение расшалилось. Придумал код для армянской прелести Вик. Мы с ним смотрели рекламу. Мы иногда смотрим конкретно ее. Дабы осознать, что для полного счастья людям надо так мало: зубной пасты, стирального порошка и чипсов с пивом. Так вот, в тех роликах пенсионеры, кто на даче, кто дома, шарахали по рюмочке бальзама. И травушки, веками врачевавшие человечество, преподносились следующим образом:
- Хлопну бальзамчику, ничего не болит, и такая радость на сердце…
- Дерну биттнеровского, и жить хочется, смеяться, петь, бежать куда-нибудь, делать что-то…
- Поль, ты знаешь, почем бальзам? - заколдобило Вика.
- Дорого.
- Дороже водки?
- Учитывая объем, раза в три.
- Значит, это дерьмовый коньяк.
- В смысле?
- Ты проникнись симптомами: немотивированные положительные эмоции, двигательная активность вплоть до тяги к участию в художественной самодеятельности… Поль, я сгоняю за "Пшеничной"? И буду балдеть от того, что купил средство одинакового действия со всемирно почитаемым лекарством за бросовую цену.
- Вик, давай не будем воспринимать рекламу как руководство к поспешным действиям.
- Бальзаму хочешь, детка? - содрогнулся Вик, нервозно отслеживающий мои прихоти.
- Я знаю, кто твой первый враг, в субботний вечер очень вкусен коньяк, - пропела я.
- Это уж Макаревич, а не Биттнер. Его рекомендации нам, не ведающим о наличии у человека печени, но ведающим о наличии аналога души, подходят, - согласился Вик.
Он унесся в магазин, а я аж допела песню. Кто бы мог предположить во мне наличие слуха? Меня из музыкальной школы отчислили за неимением оного еще в десять лет. Они погорячились. Вик же признал в моем завывании рифмы и ноты. Или уж очень ему приспичило выпить? Нет, Измайлов не алкоголик. Значит, я певица. Когда, шандарахнув коньяка, я вложила смесь не аналога, а натуральной своей души с углекислым газом из легких в исполнение шедевра "Окрасился месяц багрянцем", Измайлов беззвучно плакал. Я поняла, что вынести это можно только любя. Боготворя. В общем, больше я не пою.
Вик был серым, как будни без прибылей, концертов, спектаклей, вернисажей, секса и спиртного. На предложение закурить он отреагировал имитацией рвотного рефлекса. На предложение поесть повторением имитации. Получалось, высмолил не менее двух пачек сигарет на пустой желудок. Его реанимировать пора было.
- Измайлов, я горю желанием пересказать тебе редакционные байки.
- Остынь, Поля. Когда я уходил утром, у меня было одно дело. Все так ловко вязалось: кто-то из денежных мешков интересовался людьми, разливающими в пластиковые бутыли воду. Бизнесмены дали лишнюю информацию в газету, и женщин, творящих им рекламу, начали прижимать к ногтю. С одной перетрудились, принялись за вторую. Заодно нейтрализовали моего лучшего сыскаря, Борю Юрьева.
- Вик, я не вторая, я Полина, окстись.
- Окщусь, окстюсь, мне не важно. Твой муж, милая, мог бы для приличия быть совладельцем газеты или вложиться в водяную скважину. Но он не удосужился этого сделать. Следовательно, ни при чем.
- Мой бывший муж, Вик.
- А я кто?
- Тебя я люблю.
- Я тебя тоже.
Попробовал бы ты, титан мысли, чувства и сыска, сказать, что "это не важно".
- Туда, куда Макар телят не гонял, ее мужа, да? Они убивали директора фирмы, пытались что-то выведать. Убили. Судя по времени, напрасно. Потому что организовали охоту на мою девочку. Когда на чужих охотятся, я по долгу службы на дыбы встаю. А когда на мою?
- Вик, не бушуй, твоя девочка десяти шизанутых мальчиков стоит. Я тебе душ раскочегарила. Идем, родной.
- Не отнесешь под струю?
- На плащ-палатке.
- А, ладно, пешком пойду. Знаешь анекдот про ворону? Выбирается она из ресторана между первой, которая плохо идет, и последней, которая всегда лишняя. Шур-шур крыльями, не взлетается…
- Да, милый, когда ты анекдоты травишь и еще разные в один стравливаешь, совсем труба дело.
- Я размышлял, Поля, как последний кретин чувствовал подъем всего, что во мне есть грешного и святого, и тщился за день спасти свою женщину.
- Измайлов, так я для тебя женщина или девочка? Под кого канать?
- Спроси чего полегче, милая. Когда девочка, когда женщина. Тебе не врубиться.
Чем бы еще его отвлечь? Не слишком он на шалуна сегодня похож.
- Но спасать тянет все-таки девочку?
- Тебя тянет спасать. Заладила - девочка, женщина… Вполне сформировавшаяся курица.
- Курица?
- Согласен, кобра.