Потом сама рухнула в кресло, скрестив свои длинные ноги, и дулом указала судебному медику, куда сесть.
Когда Постель-Вагнер устроился, племянница посмотрела долгим взглядом на мальчика и наконец произнесла с искренним сожалением в голосе:
– Это очень нехорошо, то, что ты сделал, Тома. У нее был тонкий суховатый мальчишеский голос.
– Заманить доктора в ловушку, как не стыдно! Она по-учительски покачала головой.
– Почему ты это сделал?
Бабушка прижимала к себе малыша, зарывшегося головой ей под мышку.
– Смотри на меня, когда я с тобой говорю, Тома. Почему ты это сделал?
Ребенок поднял голову, и Постель-Вагнер был озадачен странным выражением его лица: удивление, смешанное с ужасом.
Племянница улыбалась ему.
– Потому что я тебя попросила?
Он кивнул.
– Да? – удивилась племянница, вдруг посмотрев на врача, как бы беря его в свидетели. – Да? Значит, если бы я сказала тебе броситься в Сену, ты бы бросился? Ты делаешь все, что тебе говорят, Тома?
– Вы сказали… – промямлил несчастный малыш, – бабушка…
– Я сказала, что убью твою бабушку, если ты не приведешь доктора, так?
Ребенок, громко сопя, подтвердил.
– Ну конечно, я бы ее убила, – серьезно согласилась племянница.
Потом добавила, наклонившись к мальчику:
– Но это не повод предавать доктора. Герой, настоящий герой, скорее пожертвовал бы своей бабушкой, чем предал друга. Они так и делали, герои движения Сопротивления. Доктор – твой друг! Он спас твою бабушку! Он лечил твой палец! Это же твой друг! Настоящий! А?
– Да, – выдавил из себя ребенок.
– И ты его предал! Я очень огорчена, Тома. И я уверена, что бабушка тоже не одобряет твоего поступка. Не так ли, мадам?
"Сейчас я кинусь на нее, – подумал Постель-Вагнер, – и вышвырну в окно, вместе с пушкой и креслом". Он почувствовал внезапный прилив сил и понял, что справится.
Но племянница подмигнула ему:
– Только пальцем пошевелите, доктор, – и я всажу пулю бабушке в бедро. В конце концов, вы ведь ради нее сюда явились?
Она рассмеялась. Очаровательная улыбка.
– Это успокоило бы совесть Тома.
Она помолчала немного. Потом продолжила, сокрушаясь:
– Это ничего, странная у нас молодежь пошла, вы только посмотрите, ну что это такое. Ну о каком будущем тут можно говорить?
– Именно, – вмешался Постель-Вагнер, – как насчет будущего?
Племянница посмотрела на него, как будто не понимая. Она долго размышляла, потом, не сводя глаз с Постель-Вагнера, продолжила, обращаясь все так же к ребенку:
– Знаешь, Тома, не такой уж он хороший друг, твой доктор.
Тома украдкой взглянул на Постель-Вагнера.
– Он запер моего дядю в холодильник, – сказала племянница.
Ребенок молчал.
– Что ты на это скажешь? Запереть моего дядю в холодильнике…
– Наверное, он умер? – воскликнул мальчик.
– Умер? – повторила племянница. – Мой дядя? Нет, нет, он не умер. Зачем ты так говоришь?
И добавила:
– Люди никогда не умирают, если их по-настоящему любят.
Потом она опять нагнулась к ребенку, чеканя каждое слово:
– Если твоя бабушка однажды умрет, Тома, значит, ты ее не слишком любил.
Руки Постель-Вагнера стиснули подлокотники кресла.
– Что, разве не правда? – обращаясь к нему, наивно спросила она. – Разве мы умираем не от ран, нанесенных нашей любви?
– Ваш "дядюшка" вас уже третий день дожидается, – отрезал Постель-Вагнер.
– Он меня ждет?
Лицо племянницы просияло детской улыбкой.
– Ну так идемте же!
Она вскочила и захлопала в ладоши.
– Мы идем?
На мгновение Постель-Вагнер застыл в своем кресле. Потом медленно поднялся:
– Идемте.
– Замечательно! – сказала племянница.
Они уже направились вон из комнаты, в коридор, ведущий к выходу, когда племянница весело воскликнула:
– А вы сидите, где сидели, да? И не двигайтесь. Или я убью доктора. Договорились?
Бабушка и внук молча посмотрели на нее.
– Клянусь вашими головами!
Она по очереди ткнула им в голову дулом своей пушки. Бабушка и внук вряд ли могли пошевелиться, даже если бы захотели.
– Так, теперь идем.
Идя по коридору, Постель-Вагнер слышал скрип паркета у себя за спиной. Взявшись за ручку входной двери, он почувствовал, как дуло револьвера врезалось ему под ребра:
– Стоять, доктор.
Постель-Вагнер задержался и сделал вид, что хочет обернуться.
– Не оборачивайтесь, я на вас уже насмотрелась, – сухо сказала племянница.
Постель-Вагнер замер.
– Папаша Божё в поисках семьи, по телику, неплохая идея, – оценила она. – Я сама попалась. Иначе не отправила бы кое-кого в Бельвиль разузнать. Но эти ваши замаскированные машины на всех углах, вы в самом деле меня за идиотку держите, что ли? Вы не знаете, что от легавых несет за три километра? Даже через дверцу машины? Даже через крышку гроба я распознаю запах полиции! Сколько их у вас там, в вашем морге, тех что притворяются санитарами? Двое? Трое? Больше?
Постель-Вагнер не ответил.
– В любом случае, – убежденно сказала племянница, – они – там.
"Вот черт!" – подумал Постель-Вагнер.
– Мне еще повезло, что я встретила вчера малыша Тома с его панарицием…
– Вчера?
Постель-Вагнер так и подскочил от удивления. Племянница заговорила прямо ему в ухо:
– Да, вчера, в полдень! Не так часто встретишь ребенка, выходящего из морга. Я и задала ему пару-тройку вопросов…
Пауза.
– Я обрабатывала их всю ночь. Старуху и его. Я их немножко поднатаскала…
"О нет!.." – застонал про себя врач.
– Итак, вот мои инструкции. Вы должны быть здесь в два часа ночи с машиной "скорой помощи" и стариком Божё внутри. В два часа ночи. Сами знаете, какое у нас уличное движение. Я не хочу застрять в пробке и не хочу, чтобы мне сели на хвост. Мне также понадобятся инструменты, чтобы снять шкурку, свои у меня далеко. Вы знаете, что мне нужно, в конце концов, мы ведь с вами в одной связке.
– Не легче ли мне самому сделать это прямо в морге? – спросил Постель-Вагнер.
Негромкий смех защекотал его шею.
– Нет, доктор, – прошептала племянница ему на ухо. – Во-первых, вы испоганили бы всю работу. Во-вторых, вы лишили бы меня огромного удовольствия. В-третьих, мне хочется вывезти вас на прогулку, всех троих, в компании с папашей Божё.
Смена тона:
– Ровно в два часа. Вы припаркуетесь прямо напротив входной двери. Откроете дверцу для сопровождающих, не выходя из "скорой". Я спущусь со старухой и мальчишкой. При малейшей заминке я их обоих пущу в расход.
Она помолчала, потом продолжила:
– Не раздумывайте. Не пытайтесь найти другое решение. Отсоветуйте вашим друзьям устраивать осаду. Этот слишком долго и утомительно. Бабушка и внучек могут за это время и умереть… от страха.
Постель-Вагнер молчал.
– Понятно?
– Понятно.
Племянница облегченно выдохнула. Потом, уже веселее, прибавила:
– И никаких полицейских на носилках вместо моего дядюшки, да? Не делайте подобных глупостей. Вы и дядя. Только семья.
Пауза.
– Поведете вы, поедем по маршруту, который я укажу. Если за нами увяжутся – вы покойники, все трое. Если выберемся, я отпускаю вас на все четыре стороны, когда все закончу. Договорились?
Постель-Вагнер не ответил.
– И еще одно. Помните, что до двух часов ночи я буду с ними говорить. Вы слышали, что я могу сделать одними только словами? Так что не опаздывайте, не продлевайте их страдания. Немного гуманности, так сказать. Иначе получите двоих чокнутых, которые не смогут больше слушать вообще кого бы то ни было. И, насколько я могу судить, вы себе этого не простите до конца своих дней.
35
Ровно в два часа после полуночи машина скорой помощи подкатила к входным дверям. Постель-Вагнер нагнулся, открыл боковую дверцу прямо в темноту подъезда.
И сердце его стало отмеривать секунды.
Где-то на этажах хлопнула дверь лифта. Задрожали провода. Кабина со звонким гулом стала спускаться. Она возвестила о своем прибытии электрическим светом, лужей разлившимся по плиточному полу парадной. Кабина, вздрогнув, остановилась. Постель-Вагнер увидел, как сначала вышел ребенок – маленький негнущийся силуэт на радужном световом пятне. За ним последовала бабушка, не глядя по сторонам, будто голова ее была намертво припаяна к шее. И тут Постель-Вагнер вздрогнул от удивления: за спиной у старушки раздавались голоса.
– Да нет же, – восклицал тонкий голос племянницы, – это не так уж важно… Недельку восстановительного отдыха после операции, и никаких следов не останется.
Парадная проглотила слова, произнесенные вторым голосом.
– Обязательно! – прозвенела племянница. – Она могла бы умереть, если бы мы еще немного потянули.
Тон у племянницы был серьезный, компетентный.
– Так часто и происходит: вроде и не опасная операция, а чуть замешкаешься… хлоп, и в ящик!
Ребенок первым достиг двери подъезда. Он остановился, как игрушка с дистанционным управлением: взгляд пустой, руки-ноги прямые, как у робота. Старушка остановилась сразу за ним. Она коршуном вцепилась в плечи внука. Постель-Вагнер даже подумал, был ли это защищающий жест или мертвая хватка утопающего.
– Если бы ее лучше проинформировали в свое время… – продолжал голос племянницы.
Наконец Постель увидел ее.
На ней был белый халат. В улыбке – уверенность профессионального медработника. Размашисто жестикулируя, она разговаривала с каким-то пожилым мужчиной. Тот робко соглашался.
– Я очень рада, что вы разделяете наше мнение! – заявила племянница, тоже остановившись в дверях.
– В нашем возрасте мы нуждаемся в отдыхе, это верно, – согласился старик.
– И в скромных соседях, – продолжила племянница.
Она прямо смотрела на своего собеседника. Ее зеленые глаза улыбались.
– По ее возвращении, – сказала она, указывая на бабушку Тома, – будьте любезны… как добрый сосед… не беспокойте ее понапрасну.
Старик удивленно повел плечами.
– Я не говорю, чтобы вы вообще к ней не заходили, – пояснила племянница понимающим тоном, – я только прошу не слишком ее утомлять.
– Да, доктор, конечно… – промямлил старик.
– О нет, – смеясь, возразила племянница, – я всего лишь медсестра! А врач там, в машине. Смотрите…
Старик наклонился. Постель-Вагнер встретил его взгляд, полный удивления, робости и признательности.
– Ну вот, теперь нам пора ехать.
Племянница потянула мужчину за рукав, поднимая его, и устранила с прохода, не выпуская, однако, его плеча.
– Залезай в машину, Тома.
Свободной рукой она легонько хлопнула ребенка по голове, и он вскочил в машину, прижавшись в Постель-Вагнеру.
– Не так близко, – поправила племянница, – чтобы доктор мог переключать скорость. О чем ты думаешь?!
Тома отпрянул, будто его током дернуло.
– Так, – одобрила племянница. – Теперь вы.
Два пальца, как жало змеи, впившись ей в ребра, впихнули согнувшуюся пополам старушку на сиденье рядом с внуком. Тем же движением племянница прижала старика к задней дверце.
– А куда это вы собрались так поздно?
Он хотел ответить, но от давления на грудную клетку и боли в вывернутой руке у него перехватило дыхание.
– В вашем-то возрасте! И вам не стыдно?
Старик испуганно всхлипнул. Племянница слегка ослабила свои тиски.
– Откройте дверцу.
Пальцы старика нащупали ручку, и он кое-как открыл эту дверцу. Его оторвали от машины, грубо отпихнули, и, пока он считал носом плитки на полу в холле, задняя дверца "скорой" захлопнулась, и рукоятка револьвера обрушилась на череп Шестьсу, лежавшего под белой простыней.
– Так, – сказала племянница, – не легавый, уже хорошо, и он, в самом деле, мертв.
Она откинула простыню, подставляя татуированное тело неяркому свету лампочек салона.
– И это правда мой дядюшка… – прошептала она.
Она повеселела:
– Смотри, Тома, какая красота, дядя в наследство.
Ребенок не обернулся. Постель-Вагнер чувствовал, как от него волнами идет страх.
– Гони! Поехали! – хлопнула она доктора по плечу.
Судебный медик тронулся с места, и "скорая" медленно покатилась по пустынной улице.
Племянница весело продолжала:
– Вы заметили, доктор? За всю эту операцию я ни разу не подставила себя. Всегда прикрывалась чьим-нибудь телом. Техника защиты!
Она наклонилась к спинке переднего сиденья.
– Запоминай хорошенько, мой маленький Тома. Мужчина должен быть щитом для женщины.
Постель-Вагнер мягко переключил на вторую.
Во второй раз просвистела рукоятка револьвера. Три жестких удара разнесли радиоустановку скорой помощи.
– Нечего детям радио слушать: войны, убийства, дикая музыка, скандалы всякие… очень, очень вредно.
Первый перекресток был через пятьдесят метров. Постель-Вагнер спросил:
– Куда мне: направо, налево, прямо?
Племянница усмехнулась.
– У вас крепкие нервы, доктор. Ледрю-Роллен. Налево.
Потом спросила:
– Ты любил радио, Тома? Нет? Тебе больше нравился телевизор?
Постель-Вагнер отметил прошедшее время глаголов. Что-то замкнуло у него в мозгу. Ребенок не ответил. Постель-Вагнер ехал все так же на второй. Он вел плавно, без малейших толчков.
– Вы никогда не превышаете тридцати в час, доктор?
Племянница бросила взгляд через плечо. Она звонко, по-мальчишески, рассмеялась.
– Чтобы нас легче было вести?
Но зеркало заднего вида отражало пустую авеню Ледрю-Роллен.
– Это же не похоронная процессия, в конце концов! Поднажмите!
Постель-Вагнер легко нажал на газ.
– Неплохо придумано с халатом, да? Представьте себе, дед Тома был парикмахером. Но потом он умер.
Постель-Вагнер опять сбавил скорость, как будто внимательно прислушиваясь к тому, что говорилось.
– И его Тома, должно быть, не слишком любил, – продолжала племянница.
– Вы никогда не молчите? – спросил Постель-Вагнер в тоне обычного разговора.
Племянница, умолкнув, задумалась над этим вопросом. Она красноречиво приложила в раздумье палец к губам.
– Нет, – ответила она наконец. – И знаете почему?
– Почему? – спросил Постель-Вагнер.
– Потому что в тот день, когда я замолчу, я не скажу больше ни слова.
"Скорая" плелась почти шагом.
– А когда женщина до такой степени молчалива, это уже конец света.
Она придвинулась и сказала прямо в ухо Постель-Вагнеру:
– Кстати, о конце, если вы и дальше будете со мной дурака валять, доктор, ваш – не за горами. Поворачивайте направо, улица Шарантон, и в последний раз повторяю: быстрее.
Постель-Вагнер повернул за угол на той же скорости.
– Газу! – заорала вдруг племянница, воткнув дуло револьвера под челюсть врачу.
Правая нога Постель-Вагнера надавила на педаль, и "скорая" рванула вперед. Вцепившись в спинку сиденья, племянница удержалась. Но тут послышался стук. Это задняя дверца открылась от удара носилок, которые снялись с якоря.
Тело Шестьсу выскочило в ночь.
– Черт!
Скорая с визгом затормозила.
Выпучив глаза, обернувшись на открытую заднюю дверцу, племянница и доктор смотрели, как сноп искр вырвался из-под скрежещущих об асфальт носилок.
– Вот это да!
Племянница обернулась, впившись в доктора расширенными зрачками.
– Вы это специально сделали?
– Это не я хотел ехать быстрее, – заметил судебный медик, не сводя глаз с носилок.
– Точно, – сказала племянница. – Задний ход. Быстро!
Врач повиновался. Распахнутая настежь откидная дверца приближалась к носилкам, как разинутая пасть кашалота.
– Стоп!
Они были в нескольких метрах от тела.
– Выходите. Обойдите сзади и втащите эти носилки.
– Он весит девяноста два килограмма, – заметил Постель-Вагнер.
Взгляд племянницы скользнул по пустынной улице. Немного поколебавшись, она сдержалась.
– Нет уж, доктор, я шагу не сделаю из этой машины. Выходите, подтащите носилки досюда. Я останусь внутри и помогу вам втянуть дядю на место. Это единственное, что я могу для вас сделать, ну или убить вас…
Судебный медик открыл боковую дверцу, обошел машину сзади и взялся за ручки носилок. Пока Постель-Вагнер, пятясь, тащил носилки, согнувшись под тяжестью Шестьсу, племянница повернулась к Тома и его бабушке:
– Вот видите, – сказала она, приветливо улыбаясь, – он хотел оставить вас одних, но я вас не бросила.
Когда она вновь обернулась, спина врача уже вписалась в квадрат открытой дверцы.
– Браво! – вскричала племянница. – С виду не крепкий, а ведь дотащили! Теперь слушайте меня внимательно.
Пауза.
– Вы меня слушаете?
Постель-Вагнер сделал знак, что слушает.
– Вы встанете на колени и поднимете носилки как можно выше. Я возьмусь за ручки, а вы обойдете и поднимете с другой стороны. Договорились?
Опять кивок.
– Оружие у меня в кармане, доктор. Одно неверное движение – я бросаю моего дядюшку, и вы – покойник. Идет?
– Еще как, – одними губами ответил врач.
– Прекрасно. Так, осторожно; на три счета: сгибаем колени, вытягиваем руки. Раз… два… три!
Согнули, вытянули. Ручки носилок перешли от Постель-Вагнера к племяннице.
– Хорошо. Теперь идите поднимите сзади. Скорее!
Судебный медик взялся за две другие ручки, и племянница потащила носилки на себя, отступая маленькими шажками. Она продвигалась, согнувшись от тяжести под низким потолком машины.
– Колеса сломались! Больше не катится!
Толкнули, потянули, и носилки вернулись наконец на свое место.
– Ну вот, – выдохнула племянница.
– Ну вот, – выдохнул Постель-Вагнер.
Подняв голову, племянница не без удивления заметила на лице доктора улыбку разделенного усилия. Прямая откровенно-заговорщическая улыбка!
Она поняла весь смысл этой улыбки, когда, распрямившись, почувствовала на своем затылке холодное дуло.
– Ну вот, – отозвался эхом третий голос.
В ту же секунду чья-то рука скользнула в карман белого халата и освободила ее от тяжелого револьвера.
– Всё. Теперь можешь повернуться.
В том, что увидела племянница, обернувшись, едва можно было узнать человека. Какой-то живой матрас. Мрачный, мягкий и опасный. Образ, который она знала слишком хорошо. Устрашающее видение, которое проникло внутрь машины через оставленную открытой переднюю дверцу так бесшумно, будто возникло в ее собственном мозгу. Лицо без взгляда между тем пристально следило за ней из-за пластикового забрала, в котором отражался лишь отблеск ночи.
Лицо Закона.
Словно подтверждая эту догадку, раздался пронзительный вой сирен, и ночь озарилась сплошным мигающим сиянием. Одна, посреди улицы, машина скорой помощи в миг превратилась в некую драгоценность в лучах прожекторов. Открылась левая дверца. Другая форма, идентичная той, что держала племянницу, схватила бабушку Тома своими большими руками в стеганых рукавах.
– Все в порядке, мадам. Выходите.