Жюли, почувствовав, что мы нечаянно вторглись на территорию личного, легонько дотронулась до моей руки и уже стала подниматься, но Сюзанна взглядом остановила ее и подняла указательный палец. Мы сели снова. К тому же для Короля мы не существовали. Он говорил только с Сюзанной.
– Слушай же, Сюзанна. Я Король Живых Мертвецов, дело ясное, я испортил свою пленку и не смог тебя закадрить. Да и теперь пробовать не стану.
Он уставился на свои ботинки, нервно шевелил толстыми пальцами, подыскивая слова.
– Я не предлагаю тебе это дело, Сюзанна, и я не пользуюсь удобным случаем, нет… Я плачу, и все. Я плачу, и ты сохраняешь свою свободу.
– Как, по-твоему, что бы сказал на это старый Иов? – спросила Сюзанна. И добавила: – Давай-ка стакан, я тебе еще налью.
Он отрицательно покачал головой:
– Старый Иов это тебе не Маттиас. Он не такой простак. Явись я к нему и предложи сыграть в хранителя его сокровищ, он поступил бы так же, как ты: послал бы меня подальше. (Горькая усмешка.) А между тем один Бог знает, сколько он мне сбагрил своей пленки, пройдоха!
– Зачем же ты тогда сюда пришел?
– Чтобы сказать тебе, что сейчас речь не обо мне.
Он поднял глаза. Теперь он уже торопился высказаться.
– Еще раз, Сюзанна: я плачу и точка. Старый Иов выбрал тебя и правильно сделал. Ты покупаешь старушку "Зебру", создаешь ООО, придаешь ему какой угодно статус, берешь адвокатов по своему усмотрению, мое имя нигде не фигурирует, ты мне ничего не должна, я не имею никаких прав, и я все оплачиваю, безвозмездно, до конца твоих дней, возобновление договора об аренде в случае моей кончины, а на случай твоей – ты сама назначаешь себе преемника. Это гигантское предприятие, Сюзанна, правда. Без денег тут не обойтись.
– Я могу найти другой источник финансирования…
– Который давал бы тебе полную свободу? И не ищи. Любой потребует участия в прибыли и свою долю славы, разумеется. Ты знаешь их всех, как меня, и ты всю жизнь старалась их избегать: спонсоры, банкиры, телевизионщики и издатели, они потянут одеяло на себя, и ты останешься с голыми пятками. Старый Иов доверил тебе память, которую они присвоят себе.
– А если меня профинансирует сам старый Иов?
– Фонд? Я думал об этом: слишком дорого. Старик уже лет двадцать как прикрыл лавочку; сын и внук, сама знаешь, сделали ручкой. Он плюнул на свои лаборатории и сбыл их с рук, за гроши все распродал, немало удивив всех таким безразличием. Сейчас сам еле концы с концами сводит. Только парижский офис и оставил.
– Министерство культуры?
– Где ты видела министерства? Одни министры кругом. Хочешь попасть в лапы министра? И надолго?
Сюзанна, улыбаясь, покачала головой.
– Словом, остался один ты.
– Нет, мои деньги. Еще раз повторяю, я здесь ни при чем.
Он резко поднялся.
– Слушай, Сюзанна, если какой-нибудь проныра-журналист спросит, не я ли король всех пройдох в нашем краю, я отвечу "да", даже если это не так, только затем, чтобы сохранить легенду о великом надувателе; но если кто-нибудь станет вгонять мне иглы под ногти, чтобы я признался, что финансирую "Зебру", одну из первых фильмотек в мире, я скажу "нет", даже если это правда…
– Порыв души?
– Порыв юнца, которым бы я остался, если бы ты не бросила поводья.
Он бил издалека, за тридцать лет отсюда. Удар обрушился с огромной силой и должен был причинить страшную боль. Но Сюзанна подняла свой ясный взгляд, такой ясный…
– Поводья не по мне.
Голова Короля поникла на сдувшейся груди. Опять повеяло мертвечиной. Из-под благоухающих доспехов сочились прескверные испарения.
– Знаю, – прошептал он. – Ты всегда уважала мою личную свободу, знаю…
Он совсем обессилел. Он попытался поднять отяжелевшие руки, но они упали, как плети, хлестнув по ногам.
– Я просто пришел к тебе, по собственной воле. Сюзанна не спускала с него глаз.
– Значит, безвозмездно?
– Да.
Но она почувствовала какое-то сомнение в его голосе. Она выждала нужное время, и он в самом деле добавил:
– Только вот…
Она прервала его на полуслове:
– Ты хотел бы присутствовать на показе старого Иова, так? – И продолжала, не дав ему даже подтвердить: – Нельзя.
Это было сказано извиняющимся тоном.
– И дело не только во мне. Остальные сразу сбегут, как только тебя заметят, сам знаешь. Но они-то получили благословение старого Иова.
– А ты меня спрячешь! Засунешь куда-нибудь на антресоли, за колонну на балконе!
Он цеплялся, как мог:
– Я хочу увидеть это, Сюзанна. Все равно как: хоть стоя на коленях, как провинившийся школьник, со словарем на голове… мне нужно увидеть этот фильм!
Внезапно ужас промелькнул в его глазах; он опять протянул вперед руки, показывая широту своей души.
– Только не думай, пожалуйста, что я ставлю категорическое условие! Субсидия "Зебры" тебе обеспечена. Даже если ты не допустишь меня на просмотр, ты ее получишь! Речь не о том… этот показ, Сюзанна… для меня это…
Он не успел объяснить нам, что значит для него Уникальный Фильм старого Иова, так как в этот момент в дверь ворвался багровый Жереми, за которым мчался на всех парах Клеман.
– Сюзанна, какой-то придурок припарковал шикарную тачку на тротуаре, прямо перед "Зеброй", кажется "роллс", нам теперь не разгрузиться!
Король Живых Мертвецов тяжело повернулся, и его побрякушки блеснули золотой чешуей.
– Это я – тот придурок, малец, что до "роллса", так это "бентли".
Жереми растянулся в широкой улыбке "мальца".
– О, извините! В машинах-то я не очень, не признал.
Потом, не менее оживленно, кинулся ко мне:
– Ты должен присутствовать на репетиции завтра днем, Бенжамен, будет маленький сюрприз для тебя! Приходи к пяти часам, хорошо? Только не раньше! Ровно в пять!
И наконец обратился к Клеману, загипнотизированному присутствием Короля:
– Ну же, Судейское Семя, чего встал, идем разгружаться…
Уже с лестницы до нас донесся голос Клемана, когда они вдвоем шумно выкатывались на улицу:
– Да ты хоть знаешь, кто это был?
И задира Жереми в ответ:
– Мне-то что, меня только театр интересует! Потом все стихло. Молчание прервал Король, заметив в некотором замешательстве:
– Ну и темперамент у сорванца, просто ураган. И, обращаясь к нам с Жюли:
– Это ваш сын? Вот кому узда не помешает, – продолжил он, не дожидаясь ответа.
Бросает усталый взгляд на Сюзанну.
– Будут уважать его свободу или нет..
Молчание.
Король заметно отяжелел. Он закисал в своем невообразимом мертвецком маринаде. Из-под брюк у него выглядывали щиколотки, красные и худые, обтянутые мягкой кожей мокасин.
– Что ж, надо бы пойти переставить мою шикарную тачку.
После шумного вторжения дверь в квартиру оставалась открытой.
Король смотрел на нас троих так, будто начинал просыпаться. Наморщил лоб.
– Ну, так… до встречи.
Он чуть покачивался, отступая: большой подросток, уходящий с вечеринки, на которую его не приглашали.
Сюзанна проводила его до лестничной площадки.
Задержавшись в дверях, он, едва обернувшись, спросил:
– Сюзанна, ты позовешь меня? Ты подашь мне знак?
– Ну конечно, не волнуйся. Я тебя позову.
V. ОПЯТЬ ЭПИЛЕПСИЯ
Бесовские шмотки, хочешь сказать?
14
Кстати, наш выдающийся "постановщик в пространстве" Жереми Малоссен, приглашая меня на свою репетицию, делал мне честь, и немаленькую. А честь нужно чтить, к тому же это каждому доставляет удовольствие. Поэтому я и отправился к Будьюфу, доброму гению всех местных щеголей, чтобы взять на прокат смокинг.
– У тебя свадьба, брат мой Бен?
– Нет, чествование.
В конце концов, разве не являлся тот, кого приглашал Жереми, своего рода демиургом? Объектом и субъектом повествования? Тем, без кого ничего не могло быть вообще? А равно не могло быть написано? А равно и поставлено? Малоссен – миф и человек!
И потом, я задумал удивить этого дурачка. Он ведь ни разу в жизни меня при галстуке не видел, а тут я являюсь при всем параде, как жених на свадебном торте!
Я веселился от души.
И, прежде всего, меня радовало твое скорое появление.
Счастье всегда спешит устраивать праздники, это – его право. Мы счастливы, да; делайте, как мы, радуйтесь сейчас, не дожидаясь поводов для шуток!
– Насчет обувки, брат мой Бен, как тебе вот эти лаковые?
– Спасибо, у меня уже есть подходящие.
***
В смокинге и начищенных штиблетах, под руку с Жюли, я явился в "Зебру" точно в назначенный час.
Впрочем, не совсем точно, на что мне и указал бесстрашный вышибала (тридцать кило в мокрой шинели):
– Шеф сказал, в пять часов, мсье, вы пришли на шесть минут раньше.
Нурдин демонстративно постучал по циферблату часов, слишком больших для его куриной лапки.
– Шесть минут – какая важность!
– Сожалею, мсье, у нас распоряжение, – возразил второй, деловито скрестив руки на груди и рассматривая нас сквозь свои розовые очки.
(Сегодня – и тебе подтвердит это любой полководец – вести переговоры значит давать войне время делать Историю.)
– Послушайте, – заявил я, – я не последний человек в этом заведении, так что у вас могут быть неприятности, если вы сейчас же не впустите меня и мою спутницу, которая, надо вам сказать, находится, между прочим, в интересном положении и…
– Шесть минут, мсье, – не унимался Нурдин, – ничего не можем поделать.
– Сожалею, сударыня, – подтвердил Малыш.
– Ну а с этим, – спросил я, повертев перед носом Нурдина десятифранковой монетой, – шесть минут во сколько уложатся?
– В шесть, – ответил Нурдин, прикарманив десятифранковик.
Жюли и Малыш прыснули от смеха.
– А если я закатаю мелкого бледнолицего в розовых очках в асфальт, чтобы выровнять дорожку?
– Костюмчик помнете, – парировал Малыш.
– И аллах непременно вам за это вставит, мсье, – подхватил Нурдин… и добавил, не без издевки: – Мсье… как вас, простите?
Шесть минут прошло.
***
Никогда не стоит играть с Жереми в сюрпризы. В этих забегах он на удивление всегда не то что нас – саму жизнь оставлял далеко позади. Взять хотя бы его рождение… Мама ждала двух девочек, все оракулы соглашались, лечащий врач с полной ответственностью заявлял, вердикт медиков гласил: двойняшки! Но появился один только Жереми, один и радостно вопящий при этом. Он, верно, проглотил сестричек.
Когда двери "Зебры" наконец распахнулись и я в смокинге и штиблетах, под руку со своей звездой, двинулся вперед, уверенный в ошеломляющем эффекте от своего появления, мне вдруг ударил в лицо мощный поток света целой батареи прожекторов, и мы с Жюли встали как вкопанные, совершенно ослепленные объявшим нас сиянием славы, совсем как на верхней ступеньке в Каннах. Только свет кругом, яркий свет и море аплодисментов, волнами накатывающихся из глубин старого кинотеатра.
Затем слава погасла и в зале зажгли свет.
Они все были здесь.
Они стояли и аплодировали.
Спутники моей жизни.
Все вместе.
Малоссены и племя Бен-Тайеба, конечно, Сюзанна, Шестьсу и вся честная компания, которую Бельвиль ссудил мне в друзья: Семель, Роньон, Мерлан, старая гвардия; весь персонал издательства "Тальон" в полном составе, естественно, и тут же мои приятели из Магазина, где я работал прежде: Тео со своей бригадой в серых халатах; Леман, сам Леман, чертеняка; и волшебники из больницы Святого Людовика: Марти, не раз вытаскивавший меня из пасти смерти, Бертольд, гениальный хирург, который, сначала выпотрошив меня, как куренка, затем наполнил мой бурдюк внутренностями другого и теперь аплодировал, скорее всего себе, восхищаясь собственным шедевром; но были и другие, и совершенно неожиданно для меня: дивизионный комиссар Кудрие собственной персоной – величественное чело, осененное императорской прядью, непременный жилет, вышитый золотыми пчелами, рядом с ним инспектор Карегга в своей куртке с меховым воротником, как у ирландских летчиков; все здесь, и все настолько близкие и родные, что чувствуется даже незримое присутствие тех, кого уже нет с нами: дядюшка Стожил, забравшийся куда-нибудь на колосники и глядящий сверху на нас, как всегда, в своей настороженной задумчивости часового; Тянь, мой старый Тянь, погибший, защищая меня; и Пастор, чей облик вечно будет стоять перед нами в печальных глазах нашей мамы… Что ты сделал с ней, Пастор? Что ты ей сделал?.. Смотри-ка, и мама здесь! Ты пришла?! Я же говорил, что Жереми мастер на сюрпризы!
Они уже не аплодировали, они стояли, подняв бокалы с шампанским, а Жереми по центральному проходу поднимался к нам с двумя бокалами в руках, которые и передал нам с Жюли, наградив меня при этом самой простодушной своей улыбкой:
– С днем рождения, Ваше Вашество, ничего костюмчик!
Далее, по мере того как весь зал сотрясало дружное happy, перераставшее в ударное birthday прирожденный церемониймейстер Жереми поклоном пригласил нас следовать за ним, чтобы занять почетное место: два кресла, которые были приготовлены специально для нас в первом ряду, между Королевой Забо, моей начальницей в издательстве "Тальон", и дивизионным Кудрие, моим личным комиссаром.
– С днем рождения, Малоссен, – повторила моя патронесса, – ну как, понравился сюрприз?
О да…
Настоящий сюрприз…
Сюрприз Жереми…
Ведь этот день не был днем моего рождения!
Этот дурацкий день моего рождения… я строго-настрого запретил его ежегодное упоминание, так строго, что даже сам теперь не был уверен, что вспомню точную дату! Запрет категорический. Под страхом наказания. Поэтому племя отмечало данное событие непонятно когда, по возможности несколько раз в год, и каждый раз это было настоящим сюрпризом.
– Да, я знаю! – подтвердил Жереми, когда луч прожектора внезапно пригвоздил его к занавесу на сцене: он стоял лицом к залу и, обвиняя, указывал на меня перстом. – Я знаю, Бен, ты опять станешь меня пилить, что ты, дескать, запретил нам поздравлять тебя с днем рождения, ты дождешься меня на выходе, и… твоя годовщина обернется мне очередным подарочком, знаю, это история всей моей жизни! (Слезы на глазах – вот шельма! – и дрожание губ столь правдоподобны, что я сам чуть не проникся живейшим состраданием…) Но посмотри на это почтенное собрание достойнейших людей, что окружают тебя, Бенжамен Малоссен! – рявкнул он в приступе обвиняющего гнева. – Неужели ты думаешь, что все они пришли сюда лишь затем, чтобы отметить твое появление на свет? Событие, которое, скажу я тебе, не стоит того, чтобы быть упомянутым даже в надписях на стене в уборной!
Тут он присел на корточки и весьма обстоятельно стал мне объяснять, так, будто в зале, кроме нас двоих, никого больше не было:
– Здесь, в черновике, я поставил "сортир". Но твоя соседка (он указал пальцем на Королеву Забо) заменила на "уборную"… Я стал спорить, подумал о "клозете" – она поморщилась, предложил "туалет" – она нашла это слишком плоским, и каждый раз она возвращалась к этой своей уборной, ну, ты ее знаешь, упрется как осел, ничего невозможно поделать. "Уборная, – сказала она, – более благозвучно в нашем языке, Монтерлану бы понравилось!"
После этого он поднялся, запахнул невидимую тогу и продолжил свою обличительную речь, с того места, где ранее остановился:
– Нет, нет и нет, Бенжамен Малоссен, если все мы собрались здесь, вокруг твоей ничтожной персоны в этот праздничный день, если мы пропустили по глотку газировки за твое здоровье – о брат, не помнящий, чем ты обязан каждому из нас! – так это не ради того дня, когда ты родился, тщеславнейший из всех тщеславных, но потому, что тебе непременно надо было появиться на свет, олух несчастный, чтобы мы могли тебя оживлять!
Короткая пауза – только для того, чтобы набрать воздуху в легкие, – и громовым голосом продолжает:
– Нет, не рождение твое мы празднуем, Бенжамен Малоссен, но твои бесчисленные воскрешения!
Раздались фанфары, такие же громогласные, какие обычно звучат при появлении Цезаря на экранах.
– Грандиозно! Как тебе? – прокричала мне в ухо Королева Забо.
– Ибо, я спрашиваю, глядя тебе прямо в глаза, в самую глубь темного омута твоей души, – вновь заговорил оратор, как только фанфары умолкли, – находился бы ты сегодня среди нас, Бенжамен, если бы тот (он указал на инспектора Карегга) не вытащил тебя из окровавленных когтей твоих разъяренных коллег или если бы этот (ткнул он пальцем в дивизионного комиссара Кудрие) не спас тебя от истребителей в Магазине, наконец, если бы те двое (махнул он в сторону Бертольда и Марти) не вырвали тебя из ленивой безмятежности клинической смерти?
Он перечислил каждого из моих спасителей, и каждое произнесенное им имя вызывало шквал аплодисментов, когда же очередь дошла до Стожила и Тяня, зал встал, скандируя их имена, а свет зажигался и гас в такт дружному хлопанью; и я, пользуясь все оглушающим гвалтом, взвыл, как телок, томясь одной мыслью, мучительно искавшей выражения.
Мои дорогие, мои верные друзья, почему вы уходите? Тянь, Стожил, я спешу к вам! Смерть – это лишь временное препятствие… свет, мрак, свет, мрак… вот дьяволенок, этот Жереми, утри слезы, Бен, не порти праздника… Стожил, Тянь, почему? Прекрати-и-и-и, Бенжамен… Я иду к вам, друзья мои, я здесь, и я готов… Хорошо, Бенжамен, хорошо, мы тоже здесь, и мы ждем тебя, мы будем рады тебе, когда бы ты ни появился, мы не уходим, но не спеши, попытай еще счастья на том, вашем свете…