Хоть я и сама женщина, но мне кажется, что женский стриптиз куда привлекательнее.
- Ну и что вы хотели сказать по поводу моих башмаков? - Антон с легкой усмешкой на губах напомнил мне о своем существовании. - Или этот морячок заставил вас обо всем забыть?
Его слова, в особенности же насмешливая интонация, придали мне храбрости. Я взглянула на него в упор и тихо спросила:
- Вы ищете Юлю?
- Допустим. - Антон посерьезнел, взгляд его стал жестким и заинтересованным, от усмешки не осталось и воспоминания.
- Думаю, она не придет.
- Кто вы? - Он огляделся по сторонам, понизил голос и, схватив меня за руку, повел в боковой коридор, где было куда тише и никто не помешал бы нашему разговору. - Что вы знаете о Юле?
Я хотела уже открыть перед ним все карты, но в это время у него в кармане зазвонил мобильный телефон. Антон досадливо поморщился, вытащил трубку и поднес ее к уху. Однако то, что ему сказали, по-видимому, оказалось очень важным, во всяком случае, он взглядом извинился передо мной, отступил в сторону и тихо заговорил, прикрывая трубку рукой.
"Ну и пожалуйста, - обиженно подумала я, - как будто я собираюсь подслушивать! Не больно-то мне интересно!"
Я демонстративно отступила еще дальше от Антона, снова оказавшись в шумном зале. Морячок на эстраде избавлялся уже от последних деталей своего костюма, и окружавшие его девицы неистовствали. Рядом со мной вдруг опять возникла та приставучая брюнетка, которую горячо волновала судьба неизвестного мне Сережи Силина.
- Я тебя всюду ищу! - взволнованно заговорила она. - Ты так и не сказала мне, что он говорил обо мне.
- Кто? - от волнения я совершенно забыла наш разговор с ней.
- Да Сережа, конечно, - раздраженно воскликнула она, - Сережа Силин! Ты сказала, что он вчера говорил только обо мне...
- Да-да, конечно, - я завертела головой, боясь упустить Антона, - только о тебе, весь вечер только о тебе...
- А что, что он говорил обо мне? - Глаза ее возбужденно горели, она смотрела на меня не отрываясь.
- Весь вечер он говорил, как ты его достала! - выпалила я и бросилась в сторону, пока она не успела опомниться.
Я свернула в тот коридор, где мы разминулись с Антоном, но его там уже не было. Оглядевшись по сторонам, я вернулась в зал ресторана, прорвалась сквозь безудержно резвящуюся толпу мелких бизнесменов и их ручных барби, обежала все закоулки и, не найдя Антона, перешла в соседнее помещение. Здесь было потише, люди по двое сидели за столиками, кое-кто танцевал под музыку из фильма "Амаркорд".
В дальнем конце зала я наконец увидела знакомую фигуру в бежевом летнем костюме.
Антон сидел за столиком в одиночестве, глядя в стену и безвольно привалившись к высокой спинке стула. Я направилась к нему, лавируя среди танцующих пар.
- Еле вас нашла, - недовольно сказала я, подходя к его столику.
Антон так глубоко задумался, что даже не отреагировал на мои слова.
- Мы должны поговорить, - я обошла столик и собралась сесть напротив него, - если, конечно, вас интересует Юдина судьба...
И тут я увидела его глаза.
Они были открыты. Они смотрели на стену, но ничего не видели. Потому что это были глаза мертвого человека.
Я никогда не видела мертвых - я имею в виду, так близко, в реальной жизни, а не в кино или по телевизору, - но сразу поняла, что Антон мертв. А уже потом заметила рукоятку.
Рукоятка была небольшая, изящная, из черного дерева, инкрустированного перламутром, и она торчала из груди Антона, в том месте, где, по моим представлениям, должно быть сердце. Черная шелковая рубашка вокруг этой рукоятки немного промокла, совсем немного, и кровь была почти незаметна на черном шелке.
Я едва не завизжала как ненормальная, но какой-то частью своего сознания поняла, что этого ни в коем случае нельзя делать, и зажала рукой свой рот. Единственное, что я себе позволила, - тоненько заскулить, так тоненько и так тихо, что этого никто не услышал.
Широко раскрытыми от ужаса глазами я огляделась по сторонам. Все были заняты своими разговорами, кто-то танцевал, кто-то ссорился, кто-то обсуждал дела - всем было явно не до нас. Через зал ловко пробирался официант с подносом, и мне показалось, что он движется в нашу сторону. Я медленно поднялась из-за стола и тут увидела на полу, возле ноги Антона, обутой в тот самый светло-коричневый летний ботинок ручной работы, визитную карточку. Снова оглядевшись и убедившись, что на меня никто не смотрит, я быстро нагнулась и схватила карточку. Рядом с ней на полу лежал маленький матово блестящий брелок. Повинуясь мгновенному порыву, я подобрала его и поднялась.
Официант шел явно в нашу сторону.
Я скользнула от стола, пробралась между танцующими и уже была возле выхода из зала, когда за моей спиной раздался звон бьющейся посуды и сразу за этим - истеричный, оглушительный женский визг.
Не оборачиваясь и стараясь выглядеть насколько возможно спокойной, я быстро шла к выходу из ресторана.
Возле дверей стоял тот самый "бдительный" охранник, но на его лице не было прежнего полусонного выражения. Он внимательно слушал какие-то распоряжения по переговорному устройству и пристально оглядывал движущихся по холлу людей. Мне это очень не понравилось, честно говоря, я просто испугалась и двинулась в обратную сторону. Не доходя до ресторанных залов, увидела коридор, уводящий куда-то в сторону, должно быть, на кухню, судя по тому, что оттуда время от времени выбегали официанты. Я придала своему лицу независимый, уверенный вид и зашагала по этому коридору. Попавшийся мне навстречу официант хотел было что-то у меня спросить, но его окликнули из зала, и он пролетел мимо.
Приближаясь к кухне, я заметила неплотно прикрытую дверь. Осторожно заглянув туда, поняла, что это - дверь бельевой, или как там такое помещение называют в ресторанах, во всяком случае, на стеллажах в небольшой кладовке лежали стопками скатерти, салфетки и белые форменные поварские куртки. Я схватила первую попавшуюся куртку, накинула ее и торопливо зашагала дальше.
Белоснежная крахмальная куртка оказалась безбожно велика, но мне было не до таких мелочей. Во всяком случае, теперь от меня никто не шарахался, я прошла через кухню с независимым видом и очутилась возле полуоткрытой двери, из-за которой тянуло ночной свежестью.
Скользнув в эту дверь, я вышла на улицу.
Ночной воздух несколько отрезвил меня. Я стояла на набережной Екатерининского канала в белой крахмальной куртке, надетой поверх открытого золотистого вечернего платья, и представляла собой, по-видимому, забавную картину. Людей поблизости не было, поэтому я быстро сбросила поварскую куртку и, запихнув ее в урну, торопливо зашагала прочь.
Отойдя на безопасное расстояние от ресторана, я осознала, что все еще сжимаю в руке визитную карточку и металлический брелок. Ночь, конечно, была очень светлой, но все же не настолько, чтобы прочесть мелкий текст. Я подошла к ярко освещенной витрине японского ресторана, в которой красовалась искусно подсвеченная композиция из камней и карликовых деревьев, и поднесла визитку к свету.
На бледно-голубом прямоугольнике картона с золотым обрезом было напечатано: "Антон Иванович Скородумов. Член коллегии адвокатов".
Ниже указаны несколько телефонных номеров, номер электронной почты и адрес - Итальянская улица, дом семь, квартира четырнадцать.
"Итальянская - это совсем недалеко", - подумала я, и ноги сами понесли меня в нужном направлении.
Я не думала, зачем иду к дому Антона, не думала даже, как я туда попаду. Я только понимала, что это - последняя оставшаяся у меня ниточка, ведущая к разгадке тайны, и еще - что через несколько часов, когда милиция вплотную займется убийством в ресторане "Феллини", у него в квартире появится полно народу и мне там точно нечего будет делать.
Хотя на дворе стояло лето, но у нас в Петербурге и летом ночи не слишком теплые, и мне в открытом платье на бретельках стало зябко, да и вид у меня был несколько странный - обычно дамы в вечерних нарядах проходят всего несколько метров от машины до дверей ресторана или казино. К счастью, я очень быстро дошла до нужного дома.
Дом номер семь по Итальянской улице оказался очень красивым, голубым с белой лепниной. Перед единственным подъездом толклась какая-то шумная и явно подвыпившая компания. Наконец им открыли двери, и, пока они препирались с консьержкой и доказывали, что их действительно ждут, я не замеченной проскользнула мимо и взбежала на четвертый этаж, где находилась нужная мне четырнадцатая квартира.
Здесь меня ожидал сюрприз. На массивной металлической двери вообще не было никакого замка. Такое я видела первый раз. Дверная ручка имелась, а замочной скважины не было в помине.
Честно говоря, я сама не знаю, зачем пришла сюда, на что рассчитывала. Если бы здесь оказалась даже самая обычная деревянная дверь с кондовым отечественным замком - мне от этого было бы нисколько не легче, все равно я не умею вскрывать чужие замки, а ключей от квартиры Антона у меня нет. И вообще у меня нет ничего, кроме визитной карточки и металлического брелка. Я тупо разглядывала два этих предмета, оставшихся от покойника. В американских фильмах умельцы как-то очень ловко открывают чужие двери кредитными карточками, может быть, то же самое можно сделать и визиткой, вот только как? На этой чертовой двери нет щели, куда эту карточку можно было бы вставить! А брелок - вообще непонятно, для чего он нужен.
Я повертела матовую металлическую бомбочку. На одной стороне у нее была черная кнопка. Такие штучки обычно предназначены для включения автомобильной сигнализации, но заодно на них прикрепляют и ключи от машины. Во всяком случае, машина Антона наверняка осталась возле ресторана, так что мне от этого брелка нет никакой пользы. Я машинально нажала на черную кнопочку, и вдруг внутри тяжелой металлической двери что-то громко щелкнуло.
Удивившись, я на всякий случай подергала ручку.
И дверь послушно, мягко распахнулась.
Выходит, дистанционные замки бывают не только у машин, но и у квартирных дверей. А что, наверное, это очень удобно - во всяком случае, любой взломщик очень удивится, когда увидит, что ему совершенно некуда вставить свою отмычку.
Оглянувшись, не видит ли кто меня, я робко вошла в чужую квартиру.
В квартире было темно и тихо, как и полагается в отсутствие законного хозяина. Поскольку я понятия не имела, где находится выключатель, пришлось двигаться вперед на ощупь, стараясь не налететь на какой-нибудь твердый предмет и не набить шишек.
И тотчас же я явственно почувствовала, что рядом со мной в прихожей кто-то есть.
Это было какое-то шестое чувство, унаследованное от диких пещерных предков, которых на каждом повороте тропы, за каждым кустом или камнем могла поджидать смерть - в виде саблезубого тигра, пещерного медведя, ядовитой змеи или собственного дядюшки, вооруженного каменным топором и собравшегося устроить себе сытный калорийный завтрак.
Я ничего не слышала и не видела, но точно знала, что я не одна.
Хотя в квартире было тепло, у меня по спине пробежала ледяная волна страха. Я медленно двинулась вперед и тут же услышала сбоку, совсем рядом, тихий, едва различимый шорох. Он - тот, кто скрывался в темноте, - а может быть, она или вообще какое-то таинственное "оно", - тоже двинулся и в том же направлении.
Я застыла на месте, стараясь даже не дышать, - и оно тоже застыло, не издавая ни звука.
Нервы мои, которым за последние дни здорово досталось, были напряжены до предела, выносить дальше страшную неизвестность не хватило сил, и я ринулась вперед, не разбирая дороги.
Почти тут же я налетела на какой-то жесткий металлический предмет, ушиблась, что-то с грохотом рухнуло на пол, я споткнулась и наступила на что-то мягкое.
Прихожую огласил дикий, жуткий, невыносимый вопль - нечто похожее мне приходилось слышать только в фильмах ужасов - так кричат "живые трупы", "восставшие из ада" и прочие потусторонние монстры. В довершение этого кошмара рядом со мной в темноте мелькнули два зеленых огня, два глаза кошмарного ночного чудовища. Я ринулась вперед, ткнула рукой в стену.., и попала в кнопку выключателя.
Прихожую залил ровный яркий свет.
Рядом со мной валялся тяжеленный кованый медный напольный светильник в форме цапли, который я опрокинула, наткнувшись на него в темноте, а в углу прихожей сидела, ощетинившись и злобно шипя, изумительной красоты бирманская кошка.
Неземное создание с длинной шерстью нежного кремового цвета, с темно-коричневыми ушками и лапами смотрело на меня с ярко выраженной ненавистью и раздражением.
Ее можно было понять: какая-то совершенно посторонняя, незнакомая личность врывается ночью в дом, топчется в прихожей, как слон в посудной лавке, с жутким грохотом роняет металлические предметы и в довершение этих безобразий еще и наступает благородному животному на хвост! Тут действительно есть отчего разозлиться.
Что я наступила ей именно на хвост, стало понятно, потому что кремовая красавица, злобно покосившись на меня, уселась на ковре в несколько неэстетичной позе, растопырив задние лапы, и принялась нервно вылизывать розовым язычком свой пушистый хвост с темно-коричневым кончиком.
Я перевела дыхание и нервно рассмеялась. Надо же чего навоображала! Даже не думала, что я такая трусиха!
Сердце все еще билось как сумасшедшее.
- Мы обе пострадали, - обратилась я к кошке, - согласна, я наступила тебе на хвост, это очень неприятно и унизительно, но и ты меня здорово напугала! Согласись, неприлично так подкрадываться к незнакомым людям в кромешной тьме!
Кошка посмотрела на меня с нескрываемым презрением. В ее взгляде можно было прочитать все, что она обо мне думает: во-первых, незнакомым людям нечего вламываться по ночам в чужие квартиры, во-вторых, она-то у себя дома и может делать здесь все, что захочет, и в-третьих, не так уж и темно было в прихожей, а если некоторые так плохо видят в сумерках, то им, этим некоторым, нечего обижаться!
Я вспомнила, что бедное животное еще не знает, что только что лишилось хозяина, и хотела было приласкать кису.., но она так злобно зашипела и так выразительно оскалила при этом мелкие, но очень острые зубы, что я воздержалась от несвоевременного проявления приятельских чувств.
Вместо этого я решила, не тратя времени попусту, заняться тем, ради чего я сюда пришла, - осмотром квартиры Антона Скородумова.
Я открыла одну из четырех дверей и оказалась в аккуратной, красиво обставленной спальне.
Здесь было очень уютно, прибрано; на полу лежал пушистый светлый ковер, цвет которого явно подбирали к цвету кошачьего меха; на стенах висело несколько акварелей в узких белых рамах; в общем, очень славно, но постоянного женского присутствия в этой комнате не ощущалось. То есть я, конечно, не хочу сказать, что в этой спальне не бывали женщины - покойный Антон был очень хорош собой и наверняка избалован женским вниманием, но ни одна женщина не чувствовала себя здесь хозяйкой, не расставляла на тумбочке свою косметику и мелкие дамские аксессуары...
Я откатила зеркальную дверцу шкафа-купе, и мое первое впечатление подтвердилось. В шкафу висели только мужские вещи - отличные пиджаки и костюмы знаменитых французских и итальянских фирм, лежали стопки английских рубашек, коробки с хорошей дорогой обувью, шелковые галстуки ручной работы, ремни из кожи крокодила и питона...
Да, покойный любил и умел одеваться.
И никаких женских вещей.
Что ж, в этом есть хотя бы тот плюс, что я могу спокойно продолжать осмотр квартиры, не опасаясь внезапного возвращения хозяйки.
Точнее, хозяйка уже была тут - она стояла на пороге спальни, очень неодобрительно наблюдая за моими действиями, пуша усы и нервно поводя кончиком хвоста.
- Прости, дорогая, - повернулась я к ней, - тебе придется еще немного потерпеть мое присутствие!
Закрывая шкаф, я подумала, что станет после моего ухода с этой избалованной экзотической красавицей. Хозяин убит, близких людей, которые взяли бы на себя заботу о кошке, у него может и не быть... Скорее всего, ее ожидает невеселая судьба: выгонят ее на улицу, и примкнет она к бесчисленному множеству грязных и полуголодных бездомных кошек! Долго ей в таких условиях не протянуть...
Не найдя в спальне ничего интересного, я перешла в следующую комнату.
Это был кабинет хозяина.
"Здесь тоже, вопреки моим ожиданиям, царил удивительный порядок. Это шло вразрез с моими убеждениями. Мне всегда казалось, что мужчины от природы устроены так, чтобы создавать вокруг себя грязь и беспорядок, и бороться с ними совершенно бесполезно. Каждый раз, когда Генка менял носки или рубашку, грязное белье он швырял в совершенно непредсказуемых местах - то на стол рядом с компьютером, то на тумбочку в прихожей.., компьютерные дискеты я находила то на кухонном столе, то в ванной комнате...
Может быть, они это делают нарочно, чтобы нервировать и доводить женщин до нервных срывов, а если перестать бороться с этими дурными наклонностями, то им станет неинтересно и в них проявится внутренняя аккуратность? Вот ведь у Антона возле компьютера ничего не навалено, дискеты и компакт-диски аккуратно составлены в коробки, бумага для принтера сложена ровной стопкой...
Я просмотрела эту стопку. Бумага была чистая, никаких загадочных документов или подозрительных контрактов, из-за которых Антона могли зарезать, среди листов не попалось.
А на что я, собственно, рассчитывала - что прямо на столе у процветающего адвоката лежат криминальные документы? Нет, похоже, зря я взяла грех на душу, забралась в чужую квартиру!
Во всяком случае, порядок, в каком Антон содержал свое жилище, до предела упрощал мои поиски. Я открыла один за другим ящики письменного стола и просмотрела их содержимое.
В одном из ящиков были черновики документов с карандашными пометками - наверное, те дела, над которыми Антон работал последние дни. Словосочетание "последние дни" применительно к Антону приобрело страшный смысл... Среди этих бумаг лежали черновики завещаний, дарственных, доверенностей на ведение дел в суде. Ни одно из имен, упоминавшихся в этих черновиках, ровным счетом ничего мне не говорило, да и имущество, о котором в них шла речь, вряд ли стоило того, чтобы кого-то убивать, похищать или преследовать.
Во втором ящике лежала простенькая документация для пользователя персонального компьютера - детский лепет по сравнению с тем, что я видела у Генки, но зато в каком идеальном порядке! Уж в этой-то документации точно не было никакого криминала.
В третьем ящике вообще находились неинтересные вещи. Там, опять-таки в образцовом порядке, были сложены документы на автомашину господина Скородумова, его собственная страховка и даже гарантийные талоны на всю его домашнюю бытовую технику.
Да, покойный адвокат был аккуратен до безобразия и даже до занудства. Я невольно подумала, что все достоинства, будучи доведены до предела, превращаются в недостатки, и представила, как он раздраженным голосом говорит по утрам: "Дорогая, ты опять повесила свое полотенце слева! Ты же знаешь, что оно должно висеть справа!"