* * *
- Вам кофе сделать? - спросила секретарша у понуро сидящего на диване Мартышкина и добавила, понизив голос: - Нормальный?
- Если можно, - рассеянно ответил стажер, прислушиваясь к доносящимся из кабинета Трубецкого крикам.
Генеральный директор "Фагота" вот уже второй час проводил производственное совещание.
К сожалению, тупые подчиненные Трубецкого не понимали, когда с ними обращались нежно и ласково, все старались манкировать своими обязанностями, поэтому в процессе совещаний интеллигентнейший Василий Акакиевич, безмерно страдая от необходимости произносить вслух разные грубости, был вынужден громко называть собиравшихся в его кабинете сотрудников "безмозглыми дамочками" и "ослами", дабы привлечь к своим словам хоть какое-то внимание.
Генеральный директор, исповедующий принципы Дейла Карнеги и чикагской экономической школы, столь полезные на бесконечных российских просторах, самолично готовил планы продаж, утверждал рекламные плакаты, вносил правку в рукописи, составлял списки необходимых для перевода книг иностранных авторов и кроил издательские планы.
Он твердой рукой вел "Фагот" к сияющим вершинам всеобщего процветания.
Ускорение процесса восхождения к тем самым вершинам началось после того, как генеральный директор решил стать заодно и главным редактором, убрав с этой должности не справлявшегося со своими обязанностями заместителя и партнера Андрея Кукцева.
- Я вижу здесь миллион! - из-за дверей кабинета отчетливо прорвалась фраза, выкрикнутая Трубецким в порыве ярости на директора аффилированной торговой компании. - И ни рублем меньше! Иначе я всем зарплату урежу!
Подававшая Мартышкину кофе секретарь поморщилась, ее товарки - тоже.
- Скажите, - спросил любознательный стажер, - а что будет, если план не выполнится? Всех накажут? Да? - догадался младший лейтенант.
- Да, - громко и зло ответила вторая секретарша, не понимавшая, что Трубецкой был не только суров, но и справедлив, иногда.
- Ага, - Сысой отхлебнул горячий и крепкий кофе и глубоко задумался.
В школе милиции им рассказывали, что потерпевшие и заявители в основной своей массе только и мечтают о том, чтобы нагрузить на бравых стражей порядка свои собственные проблемы, причем еще и сдобренные изрядной долей выдумки. Поэтому в идеале работа милиционера должна заключаться в проверке всех нюансов заявлений о преступлениях, нахождении несоответствий в мелких деталях и отказе в возбуждении уголовного дела. Причем для ускорения процесса не возбраняется и слегка психологически обработать заявителя, дабы думал в следующий раз, стоит ему отвлекать служителей Фемиды от их личных дел или лучше сидеть тихо и не рыпаться.
Мартышкин вспомнил о всученных ему генеральным директором "Фагота" рекламных плакатах, переложенных им из испачканного пиджачка в тот, который ныне болтался на его плечах, вытащил красочные глянцевые бумажки и еще раз перечитал текст.
Однако ничего нового в призывах к покупателям приобретать книги из серии "Закон жулья", в которой издавались повести о приключениях "Народного Целителя", стажер для себя не обнаружил и решил исподволь выяснить подноготную недовольства Трубецкого у секретарей. Для чего следовало вступить с ними в непринужденную беседу.
- А что, это хорошо продается? - Младший лейтенант помахал пачкой рекламок.
Старшая секретарша оторвалась от разложенных перед ней бумаг, посмотрела на плакатики и язвительно фыркнула:
- С такой рекламой можно даже биографию Акакиевича продать, - девушка дорабатывала в издательстве последний день, и ей было глубоко плевать на все, связанное с "Фаготом". - Причем, написанную им самим…
Мартышкин напряг память и припомнил, что романы-боевики красноярского писателя Чушкова он читал, они ему пришлись по душе, и он где-то слышал, что тот входит в первую тройку наиболее продаваемых авторов.
- Но читателям, видимо, нравится, - стажер спровоцировал секретаря на продолжение беседы.
- Это вам Трубецкой сказал? - усмехнулась вторая девушка, по примеру товарок также собирающаяся швырнуть издателю в лицо заявление об уходе. - Зря верите… Он книжек не читает, поэтому не может знать, что в них написано.
"Ага! - сообразил младший лейтенант. - Это уже кое-что. Неискренность заявителя - первый кирпич в бумаге об отказе".
- Акакиевич, по-моему, вообще читать не умеет, - старшая секретарша поддержала свою сослуживицу.
- Нет, умеет, - улыбнулась та. - Но вот значение слов не всегда понимает. Недавно, к примеру, он пытался издать приказ о наказании "диффамирующих на рабочих местах сотрудников".
Секретари засмеялись над ошибкой Василия Акакиевича, вызванной отнюдь не его необразованностью, как казалось окружающим, а лишь чрезмерной усталостью в тот непогожий денек.
Сысой осуждающе покачал головой, словно информация о сем прискорбном случае потрясла его до глубины души.
Хотя сам слышал произнесенное секретарем иностранное слово впервые.
- Еще он, когда утверждает эскизы обложек, пишет "беспринципный", "бесполезный" и "беспорядочный" через "з", - хихикнула непочтительная старшая секретарша. - А когда ему один раз принесли словарь, то он начал орать, что там опечатки.
Дверь кабинета генерального директора распахнулась, и в приемную выскочил красный как рак мужчина, бормочущий себе под нос: "Сам пошел!"
Вслед за ним потянулись остальные присутствовавшие на совещании.
Секретарша Трубецкого взяла со стола синюю папку с тисненной золотом крупной надписью "Для доклада", стерла с лица ехидную ухмылку, блуждавшую на ее личике всё время разговора о генеральном директоре "Фагота", и зашла в кабинет босса, дабы сообщить Василию Акакиевичу о прибытии младшего лейтенанта Мартышкина.
* * *
"У Степлтонов дом как дом, - читал Андрей в письме друга, - во всяком случае, не напоминает ни бомжатский гадюшник, ни наркоманский притон. И Бэрил, сестра ботаника, бабец, скажу тебе, что надо. Уж Казанова, точно, начал бы ее сразу же "раскалывать". На самом деле с ней и, правда, следовало бы нормально поговорить: едва Степлтон отлучился ненадолго, как она мне прошептала нечто насчет того, чтобы я поскорее убирался отсюда (если я, конечно, правильно понял ее выражение "Go out to London"). Тут возвращается ботаник, а Бэрил эта сразу же начала на стол накрывать, вот, дескать, какая я хозяйственная.
Накормила, правда, прилично: свежая картошечка, мясо, не чета нашему, столовскому, закуски всякие, молочко козье… Но сама, пока ели, на меня даже глаз не подняла. А Степлтон как увидел это угощение - вдруг наехал на сестрицу: что ты, дескать, "милк" даешь для "дринк". Ну и выкатил литровку "Ваньки Прогулкина" да давай мне подливать. На что бы он ни рассчитывал, но теми "дринками", которыми тут хлещут эту самогонку, споить разве что молодого Рогова можно, и то сомнительно. Хотя перед тем, как отключиться, ботаник еще порывался меня проводить…
Забегая вперед, скажу, что к сестричке Степлтона вдруг проявил интерес и Генри. И, что удивительно, ботаник, вместо того чтобы обрадоваться выгодному знакомству, что-то уж больно рожу кривит. Не нравится мне этот тип…
Но не все так плохо. Нашел я тут одного перспективного, похожего на внештатника. Зовется Френклендом. Сидит этот дедуля в своем Лифтер-холле, ненавидит всех потихоньку и, что, по-моему, очень интересно, несет чуть ли не круглосуточную вахту у подзорной трубы, наблюдает за окрестностями.
Так вот, взаимопонимание мы нашли - потому, наверное, что я по понятным причинам не рвался много говорить, а больше слушал. Ну и Френкленд показал место на болоте, где видел непонятного человечка. Оттуда до Баскервиль-холла рукой подать, вот я и подумал, а не пасется ли там снайпер, проводя предварительную рекогносцировку (обязательно надо сходить, проверить) - больше в тех краях шариться некому.
Заходил опять Мортимер, все про болотного дьявола что-то бурчит.
Святая наивность! Вычислил я этого урода, гадюку, в смысле. Все оказалось просто, как трехлинейка.
Ложусь как-то спать. Сэр Лерсон заволновался. Прислушиваюсь - шаги в коридоре, крадется кто-то. Ну, я песику-то говорю, сиди, мол, тихо, а сам осторожно выглядываю. Смотрю - Бэримор со свечой да на цыпочках. Двигаю осторожно за ним. А он к окошку, что на болото выходит, и ну махать перед окошечком огоньком. Разведчик хренов!
Подхожу аккуратненько к лакею и ласково ему так, шепотком: "А "Мурку" могешь? Сдается мне, мил человек, что ты - стукачок". Тут еще сэр Лерсон приковылял. Бровки свои поднял, похрюкивает мрачно и как-то странно на задницу бэриморскую косится. Тот аж в стенку вжался с перепугу.
Что касается бульдога - тут для меня все ясно: тоже не люблю, когда спать мешают.
"Ну что, - продолжаю, - ночь, говоришь, непогодь?" И дальше типа анекдот пересказываю: "Квартира рабочего Иванова, в смысле, Баскервиля. Стук в дверь. "Кто там?" "Это я. Меня нужно наког'мить и спг'рятать. П’генепг'еменно спг'рятать. Это аг'хиважно!""
Видел бы ты, Андрюха, выражение лица Бэримора! Я думал, что его откачивать придется. Но ничего, мужик крепкий, выдержал, хотя трясся, словно типа пародия на хвост сэра Лерсона, когда тот миску с едой видит, и лопотал по-английски что-то вроде "не будите спящую собаку". Напугать меня хотел, ха!
Ну, тогда я свечечкой-то у окошка помахал, а затем по "горячим следам" и расколол этого Бэримора, как говорится, по самые уши! Оказывается, зэчара беглый, о котором я в начале письма упоминал, какой-то родственник прислуги. Прячется на болоте. Потому его и подкармливали по ночам. Кстати, еще нестыковка: Бэримор уверял, что пути через болото не знает, а невесть откуда взявшийся урка по этой самой трясине ночью, как мажор по Невскому.
Такой случай упускать было нельзя (см. Приложение № 1 к Отчету)…"
Андрей бегло просмотрел последние листы дукалисовского послания и наткнулся на страничку, где явно неграмотным человеком под диктовку не шибко сведущего в английском Толяна, было написано:
"I'm, man Barimor, promise, I'll job with "murder" department of St.Peterburg militia and promise, I don't speak someone, that a detective may be spoken me".
В конце стояла дата и корявая подпись.
"Вербанул! - восхищенно констатировал про себя Ларин. - Теперь сумеет квартальный отчет закрыть. Только дату зря поставил - все равно исправлять придется".
Оперативник отложил расписку вновь испеченного агента о сотрудничестве и продолжил чтение отчета.
"Этот Бэримор поведал еще пару интересных вещей. Оказывается, перед смертью сэр Чарльз получил письмо от какой-то женщины. Естественно, совершенно случайно (!) содержание послания стало известно прислуге: некая тетка вызывала Баскервиля на болота. Любопытно, лакей говорит, видел, дескать, в районе трясины какого-то мужика. Но при этом божится, что не своего родственника. Я все же склоняюсь к мысли, что тут не обошлось без "девонширских" - наверняка присмотрели для себя перспективную недвижимость на природе в виде Баскервиль-холла, ну и дальше по сценарию: есть собственник - есть проблемы.
При местных нравах, похоже, любой труп можно хоть на гадюку, хоть на НЛО списать.
После беседы с Бэримором я сначала хотел отправиться в сопровождении сэра Лерсона поближе к болотам, чтобы там пообщаться с зэком. Можно, конечно, было бы взять для страховки Генри (он, вроде бы, парень не плохой), но тот где-то шлялся, наверняка пытался подбить клинья к сестре ботаника. В общем, пошли одни. Но только мы спустились вниз и вышли на улицу, как со стороны трясины раздается жуткий вой, потом вопль. Одна моя знакомая судья (кстати, очень симпатичная и большая умница) в таких случаях говорила: "Орет, как потерпевший". И действительно, крик был на всю округу. Я подумал, что Генри столкнулся с зеком, хотя они вряд ли взвыли бы так омерзительно. А тут и сам Баскервиль-младший бежит: он, оказывается, со свидания возвращался, услыхал какой-то "хлюп" сзади, ну и ускорился. Видно, вовремя. В общем, тут не соскучишься, хотя даже поговорить толком не с кем: все так и норовят что-то невразумительное сказать, а я и не знаю, как ответить, чтобы поняли хотя бы слово. Не стволом же в каждую харю тыкать.
Приезжай, Андрюха, пожалей ты меня, опера несчастного, а то тоска такая, что и сказать нельзя, чуть ли не плачу. Пропащая жизнь, хуже гадючьей. А еще кланяюсь Шерлоку и его летописцу Уотсону, а пиджак мой никому не отдавай. Остаюсь твой товарищ Анатолий Дукалис, приезжай, Андрюха".
Толян свернул вчетверо исписанные листы бумаги и вложил их в конверт, купленный накануне за полпенса. Подумав немного, он, старательно подышав на стержень шариковой ручки, в котором заканчивалась паста, начал выводить адрес:
"То the London… Ларину".
Потом почесался, еще подумал и прибавил: "Андрею Владимировичу". Довольный тем, что ему не помешали писать, он свистнул сэра Лерсона и, не набрасывая на себя плащика, прямо в рубашке выбежал из дома…
Убаюканный сладкими надеждами, через час он уже крепко спал. Ему снился родной туалет "убойного" отдела, в туалете сидит "Мухомор" и читает письмо оперативникам… Около туалета ездит машина ППС и все вертит, вертит голубым огоньком мигалки…
* * *
В дверь постучали.
- Войдите! - рявкнул Соловец, думая, что это явились Казанова и Плахов.
Но на пороге материализовался начальник "убойного" отдела РУВД соседнего района, на губах которого застыла злобно-язвительная улыбка.
- А, это ты, - майор показал рукой на стул, - садись.
Капитан Абрам Иванович Совков, толстый и одышливый субъект с мутными глазами навыкате, вот уже десять лет не могущий получить очередное звание, вальяжно расположился на продавленном стуле, закинул ногу на ногу и смерил Соловца презрительным взглядом.
- Ну, и чего тебе? - спросил хозяин кабинета, прекрасно понимая, о чем пойдет речь.
- А ты не знаешь? - скрипуче заявил Совков.
- Представь себе, нет.
Капитан вытащил из кармана сложенный вчетверо грязный листок желтоватой бумаги и издалека показал его Соловцу.
- Это видел?
Майор попытался разглядеть мелкий текст, но у него ничего не вышло.
- Дай посмотреть, отсюда не видно.
- Щас тебе! - Совков быстро спрятал листок обратно в карман. - Чтоб ты его порвал?
- А зачем мне его рвать? - устало осведомился Соловец.
- Потому что это приговор тебе и твоим верным и умным подчиненным.
- Полегче на поворотах, - предупредил Соловец, который очень не любил, когда его обзывал кто-либо, кроме вышестоящего руководства, и особенно в те моменты жизненного пути, когда майора обманывали и подсовывали вместо "Столичной" водки простую воду.
- Буду я еще с тобой любезничать! - взвился капитан. - Всё, приплыли, соседушки! Нефиг было труп нам на участок подбрасывать!
- Какой еще труп? Кого? - Майор сделал вид, что не понимает, о чем говорит его коллега.
- Того, которого из огнемета замочили!
- Из какого еще огнемета?!
- Ой-ой-ой! - Совков показал Соловцу язык. - А ты не в курсе!
- Слушай, Абраша. Твоя территория - твои проблемы.
- Ах, так?! - Капитан вскочил со стула. - А ты мне, случайно, не объяснишь, как труп подпалил, после чего прополз с твоей стороны улицы на нашу, оставив по пути два килограмма и семьсот сорок пять граммов своей одежды? Я лично соскреб ее с дороги и взвесил!
- Весы, небось, у бабок возле метро конфисковал?
- Тебе-то какое дело?!
- Там все безмены на двести граммов в плюс переделаны, - сообщил майор. - Так что с весом ты лажанулся. Перевесим твои "вешдоки" и прокурору нашему стуканем. Он и влепит тебе триста третью. Для начала.
- Ты меня триста третьей на понт не бери! - закричал Совков. - Ученые!
- А что до того, что кто-то там полз, - так это его личное дело. Хотел - полз, не хотел бы - не полз. - Соловец продемонстрировал коллеге, что разговор окончен.
- Ах, ты так?!
- Да, так!
Они вскочили, уперлись друг в друга животами и взглядами, пыхтя и щуря презрительно уголки глаз…
Первым не выдержал Абрам Иваныч. Достав из кармана платок и акт судебно-медицинской экспертизы о том, что труп был мертв, он вытер платком лоб, а бумажку протянул Соловцу.
- Вот, бери и помни, Абрам зла не держит, - сказал Совков, поворачиваясь к выходу.
Соловец попыхтел для приличия, но акт взял и буркнул вслед уходящему незваному гостю:
- Ты, это… Иваныч… может, по рюмочке, за дружбу отделов?
- А что, есть?!
- Нет, но сбегаем… для дела.
- Ну, разве что для дела.
Глава 11 ОХОТА НА ПОРОСЕНКА, ИЛИ ГОНКИ ПО ГОРИЗОНТАЛИ
За несколько дней до того, как Андрею передали с оказией в виде замызганного беспризорника письмо Дукалиса, ситуация в Бейкер-стритском офисе сыскной конторы складывалась драматически.
После выходки Уотсона со взрывпакетами Ларину, как он ни пытался, так и не удалось уговорить Холмса остаться в Лондоне и помочь в поисках Мориарти. Великого сыщика не убедили в этом ни обещания помощи в раскрытии других дел, ни напоминание о том, что под видом Уотсона под носом у "девонширских" батрачит оперативник. Ни, наконец, весьма недвусмысленный намек, что Холмсу неплохо бы держать данное слово. По поводу последнего замечания сыщик, ничуть не смутившись, заметил, что он обещал лишь помочь в поисках, чем и занимался на свою голову все последние дни.
- Теперь же, как я говорил, мы уйдем на север, - попытался закончить неприятный разговор великий сыщик. - А вы, думаю, очень скоро встретитесь со своим Мориарти.