- Да, иногда простейшие приемы намного эффективней сложных комбинаций. И расчет верный - хрен его знает - серьезно это с уколом или нет? Не обратить внимания? А если на самом деле введен яд? Обратиться к врачам? Но они действительно ничего не найдут, так как ничего и нет, но об этом ты его предупредил. Словом, купил ты его по всем правилам. Проигнорировать укол он ни в коем случае не мог - ведь против него действовал человек спецслужбы, удостоверение он своими глазами видел. Но рисковал ты все же прилично. После такого кренделя тебя с семьей вряд ли оставили бы в покое. Они тоже кое-что умеют и вряд ли спустили на тормозах твои действия.
- Я все прекрасно понимал. В день встречи с "пассажиром" я отправил жену на юг, к ее родственникам. Как только получил бы Анюту, то в течение дня мы скрылись бы из Города. Как это сделать, я продумал и принял некоторые меры предосторожности, о них ты узнаешь. Вот так я рассчитывал, но судьба, Феликс, готовила еще один, на этот раз последний, самый страшный удар. И не оттуда, откуда можно было ожидать. Все перевернулось в течение нескольких часов. Весь мир для меня перевернулся - я проиграл. - Наркота взяла свое, уничтожив мою семью, мое счастье, превратив меня на время в жалкое подобие человека.
Виктор опустил голову, взял почти пустую бутылку водки, выплеснул остатки в рюмку, одним глотком выпив содержимое.
- На второй день я позвонил по номеру, который дал мне "пассажир". Он тут же ответил и стал торопливо объяснять ситуацию. Дочь он нашел и разговаривал с ней. Здесь и начинаются различные "но". Во-первых, она сама не желает возвращаться, а во-вторых, Анюта сильно подсела на иглу, кайф брала в долг и люди, у которых она находится, не могут ее отпустить, пока не получат расчет. Повлиять на них "пассажир" не может.
"У нас с тобой какой договор? Ты мне дочь, я тебе - жизнь, и твои "но" мне до фени, уразумел?"
"Но что я могу?"
"Кажется, в первую нашу встречу ты предлагал плату за жизнь? Так используй эту возможность - выкупи девушку и доставь в парк. На все про все у тебя осталось чуть более сорока часов. Потом страшная, мучительная смерть. Я позвоню завтра утром, думаю, ты успеешь все уладить. Все - действуй".
Не знаю, что уж там он испытывал, как договаривался с себе подобными, но утром он сообщил мне, что девушка у него и он готов немедленно передать ее мне.
На скамейке, в парке, "пассажир" сидел один, Анюты с ним не было. Обследовав прилегающую территорию, я пошел на контакт. Зашел со стороны газона, когда прибывший на встречу находился ко мне спиной.
"Привет, дружок", - говорю.
"Черт, вы меня напугали".
"Что ты говоришь? По-моему, тебе не привыкать пугаться, при твоих-то делах?"
"Мои дела - это мои дела".
"Ошибаешься, встреча со мной говорит об обратном, но хватит трепаться. Где девушка?"
"Она в машине. Не в себе. Придется вам ее переносить. Давайте укол".
"Протяни руку".
Он выполнил то, что я ему сказал. Достав шприц-тюбик все с той же безобидной глюкозой, я сделал ему укол. Но сказал ему, что это ещё не все, одной дозой яд нейтрализовать нельзя. Необходимо еще дважды, через каждые двенадцать часов, проделать подобную процедуру. После третьего раза яд будет полностью лишен своих свойств и станет абсолютно безопасен.
"Но как же так? - возмутился "пассажир". - Так нечестно. Вы не говорили об этом - один укол и все!"
"Нечестно, говоришь? Тебе ли о честности рассуждать? Сам-то наверняка не употребляешь эту гадость? Сказал - еще два укола, значит, через двенадцать часов встречаемся здесь. И не глупи, парень. От яда я тебя избавлю. А теперь - пошел к своей тачке, я подъеду".
Он быстро направился к "БМВ" восьмидесятой модели. Я через некоторое время подъехал вплотную к нему. Мы переложили Анюту из машины в машину.
"Я буду вас ждать!" - бросил "пассажир".
Теперь начиналась, пожалуй, самая тяжелая работа. Уйти из города на своем автомобиле я не мог. Понятно, что "пассажир" обязательно подстрахуется и его люди будут у меня на "хвосте". Если бы я ему не сказал еще о двух уколах, то его страховка наверняка либо попыталась бы взять меня сразу, либо где-нибудь по дороге прижать. Такого "пассажир" простить мне просто не имел права. Предупреждение о необходимости повторить инъекцию немного спутало его планы. Теперь он не мог причинить мне вреда как минимум двенадцать часов. Но наблюдение организовать, чтобы я не попытался скрыться, был просто обязан. Мне же за эти двенадцать часов нужно было покинуть Город. Покинуть незаметно и так, чтобы мальчики, которые будут меня пасти, об этом даже не догадались. Поэтому я разработал следующий план ухода.
Чтобы тебе было понятно - расскажу о расположении дома, в котором мы жили. Это девятиэтажный П-образный, десятиподъездный дом; наш подъезд - второй. Восьмой, девятый и десятый подъезды находились практически на другой улице и со стороны первых трех никак не просматривались. На этом строился расчет. Я подъезжаю к своему подъезду, оставляю машину на обычном месте, выношу Анюту и как будто направляюсь домой. В подъезде дочь передаю Дмитричу, тот вытаскивает ее на чердак, на всех дверях которого я поставил хитрые замки, затем по чердаку через восьмой подъезд он выводит или выносит ее и сажает в свою машину. Я же через определенное время выхожу на улицу и копаюсь в своей "шестерке", сосредоточивая наблюдение на себе. Когда машина Дмитрича проедет рядом с домом, я прекращаю работу и возвращаюсь якобы в квартиру. Но сам тем же порядком покидаю дом, спускаюсь в метро, где смешиваюсь с толпой и уже на попутках ухожу из Города. Необходимые вещи были заранее уложены в машину Дмитрича. Встречаемся мы у брата Дмитрича на даче в шестидесяти километрах от города. Брат и вывозит нас дальше - в соседнюю область.
- Да, все ты предусмотрел, словно против тебя действуют не местные бандиты, а целая сеть агентов контрразведки. Но, согласен, лучше переиграть, чем что-то упустить. Что же так внезапно помешало твоим планам?
- Что произошло? Страшное, Феликс, нелепое, но все же, наверное, вполне закономерное. Когда я выносил Анюту из машины, никаких сомнений в том, что план удастся, у меня‘не было. Я внес дочь в подъезд и зашел с ней в лифт, и тут я почувствовал, что теряю сознание. Лицо Анюты показалось мне чужим, да, да, чужим, и… она не дышала, Феликс, понимаешь? На руках у меня был труп. Господи, что я почувствовал в эту минуту - никакими словами не передашь. Лифт остановился, двери распахнулись. На этаже ждал Дмитрия. Он был в полной готовности, и как только я шагнул из кабины, сразу же поторопил меня:
- Давай, Викторович! Впереди все чисто. Поторопись же ты!
- Некуда, Дмитрии, торопиться!
Я зашел домой, положил труп дочери на диван в зале. Дмитрии растерянно стоял на пороге.
- Иди, друг. Все кончено. И спасибо тебе. Зотову передай все как есть. Ну, иди.
Он молча ушел, тихо прикрыв за собой дверь.
Меня охватило оцепенение. Голова не хотела думать, словно заполнилась пустотой. Помню - вызвал "Скорую", боль резко усилилась, ноги стали терять опору, все вокруг закружилось, и я скорее услышал, чем ощутил собственное падение. Дыхание перехватило, и я полетел в глубокую, черную дыру…
Виктор замолчал, левой рукой машинально массируя висок:
- Остальное я знаю со слов того же Дмитрича. Но главное он так мне и не сказал. Лучше бы я не оклемался в реанимации и не узнал бы того, что произошло дальше.
Виктор вытащил пузырек с таблетками, бросил несколько штук в рот и вышел на балкон, по которому яростно стегали мощные струи дождя. Когда он, совершенно мокрый, вернулся на кухню, Феликс предложил другу переодеться. Но тот только сбросил рубашку, обнажив свой шрам. Увидев, что Феликс смотрит на его грудь, он сухо улыбнулся и спросил:
- Помнишь? Главная примета при "липовом" опознании в Арталыке?
- Такое разве забудешь?
- Ну ладно, Феликс, ты еще в состоянии слушать?
- Я-то в состоянии, а вот тебе стоит прерваться - слишком тяжело даются воспоминания. Да и немудрено - пережить такое.
- Как бы ни было тяжело, но я должен тебе все рассказать до конца. Значит, очнулся я в больнице, в реанимации. Диагноз - инфаркт. По словам врача, я был в шаге от того света. О смерти Анюты я помнил, но как это перенесет жена? Если бы знать главное, знать, что моей Татьяны уже неделю, как нет в живых… Честное слово, перегрыз бы провода и трубки, которыми был весь опутан. Зачем мне жизнь? Одному? Без семьи и без цели? Но тогда я еще ничего не знал и жил ожиданием встречи с любимой, готовил слова утешения, планировал навсегда покинуть этот проклятый Город. В общем, жил одной любовью к Татьяне.
- Как же ты узнал о несчастье?
- Меня перевели в общую палату. Сердце не беспокоило особо, но долго находиться на ногах мне не разрешали. Только на третий день я упросил сестру позволить мне позвонить. Набрал номер Зотова. Тот ответил сразу.
"Александр Викторович? По тому, что вы смогли мне позвонить, можно предположить, что дела пошли на поправку?"
"Да, еще дней несколько, думаю, придется проваляться. Но знаете, меня очень беспокоит, что жена не знает о смерти дочери. Не могли бы вы, Евгений Петрович, потактичнее сообщить ей… Адрес и телефон я вам продиктую. Поймите, сам я не могу, а вы человек выдержанный. Да и попросить-то мне больше некого".
"Я понимаю вас, Александр Викторович, у меня сейчас небольшое совещание, после… я сам к вам заеду".
"Спасибо, Евгений Петрович, за все спасибо, буду ждать!"
Не знал я, что за новость принесет мне этот человек.
Не прошло и трех часов, как в палату вошел Зотов в сопровождении Дмитрича. Шеф умел скрывать эмоции. Другое дело Дмитрии. Что-то в его поведении вызывало тревогу. Может, это от того, что он отводил взгляд, стараясь не смотреть мне в глаза? Но я почувствовал надвигающуюся опасность, уловил приближение еще одной беды. Зотов в это время пододвинул стул и присел возле моей кровати. Дмитрии застыл за спиной шефа, держа в руках целлофановый пакет и… розы. Зотов сделал ему замечание, и он суетливо установил цветы в пустую банку.
Зотов начал разговор, и с первых его слов я понял - произошло непоправимое:
"Александр Викторович, мы с вами люди военные - вся наша жизнь была сопряжена со смертельной опасностью. Вы не раз смотрели смерти в лицо. Мне тоже приходилось испытывать нечто подобное. Мы исполняли свой долг и нередко теряли товарищей, в бою ли, волей случая или судьбы. Вот и сейчас, казалось бы в мирное время, нелепо, безвременно ушла из жизни ваша дочь. Мне Дмитрии рассказал о том, как все произошло и как вы встретили неожиданное страшное событие. Надеюсь, что и сейчас, после того, что я вам скажу, вы останетесь тем, кем были всю свою нелегкую жизнь - человеком несгибаемым, умеющим встречать удары судьбы. Я сомневался, да и врачи…"
"Да говорите же наконец, Евгений Петрович, - меня не надо. готовить, Татьяны больше нет?"
"Да, Александр Викторович, я сожалею и искренне соболезную. Ваша жена умерла через день после того, как, судя по результатам экспертизы, умерла от передозировки наркотика ваша дочь".
Все оборвалось у меня внутри, Феликс, я хотел забиться в рыданиях, размеры палаты вдруг сузились и стали душить меня. Я испытывал непреодолимое желание вырваться из этой клетки на волю, как будто там, на воле, кошмар прекратится. Окончится страшный сон, все будет как прежде, и вновь я увижу своих любимых. Но клетка не выпускала, а сон не проходил.
"Как это произошло? Ведь она была у родственников? Кто мог ей сообщить?" - спросил я.
"Я узнавал. Никто ей специально не сообщал. Просто в этот день она сама позвонила домой. Ответил ей сотрудник следственной бригады и имел неосторожность сказать Татьяне, что в этой квартире уже никто не живет. Объяснять он ничего не стал и отключил телефон. Нетрудно догадаться, что подумала ваша жена, она и так была на взводе, а тут… Короче, она первым же рейсом вернулась в город. Соседи и поведали ей подробности. Естественно, Татьяна бросилась в морг. После того, как ей показали тело дочери, она вышла из морга. Никто ее не сопровождал. Понятно, как сильно ваша жена была потрясена… Она переходила улицу, по дороге шел "КамАЗ" с прицепом. Когда водитель увидел женщину, предпринять что-либо было уже поздно…"
"Она скончалась сразу?"
"Да, смерть наступила мгновенно. Она так и не поняла, что произошло".
Теперь я знал правду и больше не был обречен теряться в догадках, строя одну версию за другой. Неожиданно пришло спокойствие, вместе с пустотой и болью в сердце.
Между тем Зотов продолжил:
"Александр Викторович, может быть, и неуместно сейчас говорить об этом, но вы должны знать - похоронили мы ваших родных вместе, на Центральном кладбище. Вы сразу узнаете место, когда зайдете на главную аллею. Сделали все, как положено - и оградку, и памятник. Извините, но я считаю, что со смертью близких людей жизнь не кончается. Помните: сколько бы вам ни потребовалось времени на восстановление, вы остаетесь моим первым помощником. Фирма оплатит любые затраты на лечение и реабилитацию. И чтобы у вас появился стимул, скажу: смерть вашей дочери и жены не была естественной, кое-кто внес большой вклад, чтобы укоротить им жизнь… Поэтому считаю, что справедливость должна восторжествовать. Виновный или виновные должны быть найдены и обязательно наказаны. На войне, как на войне. На смерть своих друзей и близких мы всегда отвечали достойно. Главное, чтобы вы обрели себя вновь, набрали нужную форму, и, обещаю, Александр Викторович, мы еще повоюем, зло непременно будет наказано".
После этого они с Дмитричем ушли, а во мне безысходность сменилась чувством мести. Оно и помогло преодолеть первые самые тяжелые дни.
А на следующий вечер в палату прибежал Дмит-рич, растерянный и напуганный.
"Что-то произошло?" - спросил я.
"Сейчас, Викторович, дай отдышаться".
"Да говори ты скорей!"
"Зотова утром грохнули".
"Что! Повтори, что ты сказал?!"
"А ты не перебивай. Сегодня в своем подъезде автоматной очередью убит Зотов Евгений Петрович. Убит почти у меня на глазах…"
"Ты поподробней можешь?" - обратился я к Дмитричу.
"Сейчас, подожди, дай собраться с мыслями. Сегодня утром я, как обычно, поехал за шефом на джипе. Со мной постоянно "хорек" Дроздов с охранником ездили, а сегодня отправили одного - Дроздов объяснил, что у него должен состояться срочный телефонный разговор. Зотов об этом знает, а охранник почему-то не вышел на службу. Пришлось ехать одному. Оружия мне не положено, у Зотова был пистолет, но он его с собой не носил, только в поездки дальние брал, да ты лучше меня об этом знаешь. Ну, подъезжаю я к дому в 7.20, как всегда. Осмотрелся вокруг - ничего подозрительного не обнаружил - стояли на стоянке машины, но они всегда там стояли. По сотовому телефону сообщил шефу о своем прибытии - так было принято. Обычно я подгоняю машину правой стороной вплотную к подъезду, так, чтобы расстояние от двери подъезда до машины было минимальным. Охранник проверял подъезд, и они с Зотовым выходили на улицу. На этот раз проверять было некому. Сижу, жду. Вдруг внутри дома - очередь, хлесткая такая, длинная - автоматная и одиночный выстрел. Я сначала растерялся, но уже через минуту ломлюсъ в подъезд. Там - между вторым и третьим этажом - лежит Зотов. Господи, вся грудь в крови и дырка - прямо во лбу. На ступеньках второго этажа гильзы валяются. А на третьем - автомат брошенный. И никто, никто даже не выглянул из собственных квартир - повылазили, когда милиция появилась. Меня сразу взяли, и в отдел. Допрос устроили, потом объяснительную писать заставили - раз десять переписывал. Искали, наверное, несовпадения или разногласия. Потом братан младший прикатил. Меня отпустили, взяв подписку о невыезде".
"Да, делишки. Вот и отвоевались, Евгений Петрович".
"Ты о чем это?"
"О вчерашнем разговоре. Слушай, Дмитрич, а Зотову в последнее время никто не грозил?"
"А он скажет? Молчал всегда. Но нутром чую, Викторыч, "хорька" Дроздова это работа, гадом буду".
"С чего ты взял?"
"Потому что никаких переговоров у Дроздова утром не было, и охранника, которого он рьяно искал, сам же в отгул и отпустил. Понял?"
"Откуда ты это узнал?"
"От секретутки его".
"В объяснительной про свои подозрения относительно Дроздова что-нибудь указал?"
"Нет, Викторыч, каюсь - умолчал, испугался - с этим "хорьком" шутки плохи. А потом, никто меня об этом и не спрашивал. Что же теперь будет? Куда ж мы без Зотова? За что? Честнейший и порядочный человек был".
"За это и убили".
"Это точно. Что дальше-то будет?"
"Похороны будут - вот что. Поиски киллера будут, следствие, а главное - фирму делить начнут. И разделят. Ради этого и убили человека - не давал воровать. Для людей работал - вот и стал помехой. А теперь что? Нет человека - нет проблемы".
"Да кто это сделал?"
"Скоро узнаешь. Тот, кто место Зотова займет".
"Да Дроздов и займет. Ну тогда - кранты, я ухожу из фирмы. Без Зотова мне там делать нечего".
"Мне тем более, так и передай в кадры, я туда не вернусь".
"А что делать будем?"
"Хрен его знает, если честно. Мне лично ничего не надо. Пропади оно все пропадом".
"Ну ладно - пойду. Я завтра, что нового узнаю, забегу - расскажу".
"Ты, Дмитрич, мне дату похорон не забудь сообщить. Я обязательна должен с ним проститься".
Дмитрич кивнул головой и, ссутулившись, вышел из палаты. Я впал в какое-то коматозное состояние. Ничего меня не волновало, не интересовало - наступил период депрессии. Что дальше делать? Как жить? Думать об этом не хотелось. Весь мир стал мне безразличен. Я хотел умереть.
- Да, хлестнула тебя жизнь, Витя. Тут любой завоет. Или сломается.
- Сломался и я. Через три недели меня выписали. Вышел из больницы, а идти не знаю куда. Домой? Итоги не несли. Так и бродил бездумно по улицам. Постепенно стемнело - надо все же возвращаться в квартиру - не ночевать же, в конце концов, на улице. Зная, как мне будет там хреново, прихватил с собой водки. Квартира показалась мне совершенно чужой, Мертвая тишина, закрытые простынями телевизор и зеркала, стоящие рядом два стола - по центру зала - на них, наверное, стояли гробы; и запах склепа, запах смерти обволакивал со всех сторон. Более жилой мне показалась кухня, где я и провел ночь, всаживая в себя водку, в подсознательной надежде, что сердце не выдержит и, уснув, я не проснусь никогда… Но я проснулся. Начинался новый день, и жизнь продолжалась. Но не для меня, мое время остановилось навсегда, как только я вошел в эту, ставшую мне ненавистной, квартиру. Пил много. Домой без литра не возвращался. Чувствовал, что опускаюсь: рубашку не менял, обувь не чистил, на одежду не обращал никакого внимания. Утром становилось все тяжелее и мучительнее. Весь организм, каждая клеточка дрожали во мне. Чтобы выпить стакан, приходилось двумя руками подносить его ко рту, но все равно водка плескалась так, словно стакан стоял на вибрационном столе. Спиртное уже не приносило того эффекта, как раньше - лишь на короткий период приводило в чувство, отгоняя тошноту, рвоту и боль в сердце.
- И как долго эта эпопея продолжалась?
- Больше месяца - пока были деньги.
- И никто не приходил к тебе? Тот же Дмитрич?
- Приходили, звонили, иногда в дверь, но я не открывал.