- Мы получили сообщение из Цюриха и хотим, чтобы вы передали его вашему другу Лавье.
- Мадам Жаклин? Моему другу?
- Мы не доверяем телефонам.
- Каким телефонам? Сообщение? Какое сообщение?
- Карлос прав.
- Карлос? Какой Карлос?
- Убийца.
Клод Ореаль издал вопль. Он впился зубами в палец и завопил:
- Что вы говорите?
- Тихо!
- Почему вы это говорите мне?
- Вы номер пятый. Мы рассчитываем на вас.
- Пятый что? В чем?
- В том, чтобы помочь Карлосу избежать ловушки. Они готовятся его схватить. Завтра, послезавтра, может, послепослезавтра. Пусть держится подальше, он должен держаться подальше. Они окружат магазин, снайперы через каждые десять шагов. Будет чудовищный перекрестный огонь, если он окажется там, все будут убиты. Все вы. Мертвы.
Ореаль снова завопил:
- Прекратите! Я не понимаю, о чем вы говорите! Вы маньяк, я больше не буду вас слушать - я ничего не слышал. Карлос, перекрестный огонь… убийства! Боже, я задыхаюсь… Воздуху!
- Вы получите деньги. Много, я думаю. Лавье будет вам благодарна. Д’Анжу тоже.
- Д’Анжу? Он меня терпеть не может! Обзывает меня павлином, оскорбляет на каждом шагу.
- Это, конечно, просто маска. На самом деле он вас очень любит - быть может, больше, чем вы думаете. Он - номер шестой.
- Что это за номера? Прекратите называть номера!
- Как иначе мы сможем вас различить, распределить задания? Мы не имеем права упоминать имена.
- Кто мы?
- Все мы, кто работает на Карлоса.
Вопль стал еще пронзительней, из прокушенного пальца потекла кровь.
- Не желаю слушать! Я модельер, художник!
- Вы номер пятый. Вы сделаете то, что мы велим, иначе никогда больше не увидите вашего гнездышка.
- А-а-о-о!
- Перестаньте вопить! Мы ценим вас, мы знаем, что вы все испытываете тяжелое напряжение. Кстати, мы не доверяем бухгалтеру.
- Триньону?
- Только имена. Важно сохранять конспирацию.
- Тогда Пьер. Он отвратителен. Вычитает за телефонные разговоры.
- Мы думаем, он работает на Интерпол.
- Интерпол?
- Если это так, вы все можете лет десять провести в тюрьме. Вас там сожрут, Клод.
- А-а-о-о!
- Заткнитесь! Просто передайте Бержерону наши предположения. Не спускайте глаз с Триньона, особенно в ближайшие два дня. Если он почему-либо выйдет в рабочее время, следите за ним. Это может означать, что ловушка вот-вот захлопнется. - Борн пошел к двери, держа руку в кармане. - Мне нужно возвращаться, вам тоже. Передайте номерам от первого до шестого все, что я вам сказал. Очень важно, чтобы эти сведения распространились.
Ореаль снова истерически завопил:
- Номера! Все время номера! Какой еще номер? Я художник, а не номер!
- Вы им и останетесь, если вернетесь в магазин так же быстро, как примчались сюда. Поговорите с Лавье, д’Анжу, Бержероном. Не откладывая. Потом с остальными.
- Какими остальными?
- Спросите у номера второго.
- Второго?
- Дольбер. Жанин Дольбер.
- Жанин? И она?
- Совершенно верно. Она - номер второй.
Молодой человек вскинул руки в беспомощном протесте.
- Это безумие! Ерунда какая-то!
- Ваша жизнь не ерунда, Клод, - сказал Джейсон. - Цените ее. Я буду ждать в кофейне напротив. Уходите ровно через три минуты. Никуда не звоните, уходите и возвращайтесь в "Классики". Если вы не появитесь через три минуты, мне придется возвратиться. - Он вынул руку из кармана. Пальцы сжимали пистолет.
Ореаль выдохнул, словно выпустили воздух из воздушного шарика, лицо его приняло пепельный оттенок, он не сводил глаз с оружия.
Борн вышел и прикрыл дверь.
Зазвонил телефон на тумбочке. Мари взглянула на часы: было четверть девятого, и на мгновение ее пронзил страх. Джейсон сказал, что позвонит в девять. Он ушел, как стемнело, около семи, чтобы встретиться с продавщицей по имени Моник Бриелль. Расписание выдерживалось точно и могло быть нарушено только в чрезвычайных обстоятельствах. Неужели что-нибудь случилось?
- Это комната 420? - спросил глубокий мужской голос.
Мари перевела дух, это был Андре Вийер. Генерал звонил днем и сказал, что "Классики" охватила паника; его жену звали к телефону не менее шести раз за полтора часа. Но ему ни разу не удалось подслушать что-нибудь существенное; когда он снимал трубку, серьезный разговор сменялся пустой болтовней.
- Да, - сказала Мари. - Это комната 420.
- Простите, но нам не доводилось беседовать раньше.
- Я знаю, кто вы.
- Я тоже понимаю. Могу я позволить себе поблагодарить вас?
- Я понимаю. Пожалуйста.
- К делу. Я звоню из кабинета, параллельного телефона, конечно, нет. Передайте нашему общему другу, что волнение нарастает. Моя жена удалилась к себе, утверждая, что ее тошнит, но, видимо, она не настолько плохо себя чувствует, чтобы не подходить к телефону. Несколько раз, как и прежде, я поднимал трубку, убеждаясь, что они готовы к любому подслушиванию. Я довольно неприветливо извинялся, объясняя, что жду звонка. Откровенно говоря, я не уверен, что жена поверила, но не ей задавать мне вопросы. Я буду прям, мадемуазель. Между нами растет невысказанное противоречие, и оно взрывоопасно. Дай Бог мне сил.
- Я могу лишь просить вас не забывать о цели, - сказала Мари. - Не забывать о сыне.
- Да, - тихо сказал старик. - Мой сын. И потаскуха, которая притворяется, что чтит его память. Простите.
- Не за что. Я передам то, что вы мне сказали, нашему другу.
- Пожалуйста, - перебил Вийер. - Есть еще кое-что. Поэтому я вам и позвонил. Дважды, когда говорили с женой, голоса мне запомнились. Второй я узнал, на память тут же пришло лицо. Это телефонный оператор в "Классиках".
- Мы знаем, как его зовут. А первый?
- Это было странно. Голос не был мне знаком, никакое лицо не вспомнилось, но я понял, почему слышу именно его. Диковинный голос: полушепот, полуприказ, эхо себя самого. Этот голос меня поразил. Видите ли, он не разговаривал с моей женой, он отдавал приказ. Едва я снял трубку, он изменился, конечно, но остался некий налет. Этот налет, даже сам тон, хорошо знакомы каждому солдату, это средство что-либо подчеркнуть. Я понятно выражаюсь?
- Думаю, да, - мягко сказала Мари, понимая, что, если старик имеет в виду то, что она предполагала, ему должно быть невыносимо трудно.
- Не сомневаюсь, мадемуазель, - сказал генерал. - Это был гнусный убийца. - Вийер остановился, было слышно, как он тяжело дышит, следующие слова он произнес с трудом, этот сильный человек едва удерживался, чтобы не разрыдаться. - Он… отдавал… распоряжения… моей… жене. - Голос старого солдата сорвался. - Простите мне то, что простить нельзя. Я не имею права обременять вас.
- Вы имеете право. - Мари внезапно встревожилась. - То, что происходит, должно быть для вас невероятно тяжело, тем более тяжело, что вам не с кем поговорить.
- Я говорю с вами, мадемуазель. Не должен бы, но говорю.
- Мне бы хотелось и дальше с вами говорить. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь из нас был с вами. Но это невозможно, и я знаю, что вы это понимаете. Пожалуйста, старайтесь держаться. Очень важно, чтобы не установили связи между вами и нашим другом. Это могло бы стоить вам жизни.
- Быть может, я ее уже лишился.
- Это нелепо, - резко сказала Мари. - Вы солдат. Немедленно прекратите!
- Словно учительница распекает нерадивого ученика. Вы совершенно правы.
- Я слышала, вы великий человек. Я этому верю.
На том конце линии молчали. Мари затаила дыхание. Когда Вийер снова заговорил, она перевела дух.
- Нашему общему другу очень повезло. Вы замечательная женщина.
- Вовсе нет. Просто я хочу, чтобы мой друг вернулся ко мне. В этом нет ничего замечательного.
- Может быть. Но я тоже хотел бы быть вашим другом. Вы напомнили очень старому человеку, кто он и что он. Или кем и чем он был и должен попытаться стать вновь. Второй раз благодарю вас.
- Пожалуйста… мой друг. - Мари повесила трубку, глубоко тронутая и столь же встревоженная. Она не была уверена, что Вийер выдержит следующие сутки, а если он не выдержит, убийца поймет, как глубоко проникли в его окружение. Он велит всем связным из "Классиков" бежать из Парижа и исчезнуть. Или устроит на Сент-Оноре кровавую бойню с тем же итогом.
Если случится одно или другое, не будет никаких ответов, не будет адреса в Нью-Йорке, послание останется неразгаданным, его отправитель - неузнанным. Человек, которого она любит, вернется в свой лабиринт. И покинет ее.
Глава 28
Борн увидел ее на углу, в свете уличных фонарей она шагала к маленькой гостинице, где жила. Моник Бриелль, доверенное лицо номер один Жаклин Лавье, была более крепкой и сильной разновидностью Жанин Дольбер; Борн вспомнил, что видел ее в магазине. В ней чувствовалась уверенность, она шла походкой женщины, знающей себе цену, привыкшей полагаться на свой профессионализм. Очень невозмутимая. Джейсон понял, почему она была доверенной номер один. Их встреча будет короткой, эффект сокрушительным, угроза - отчетливой. Пора запускать вторую волну паники. Он стоял и смотрел, как она переходит мостовую, цокая каблуками. Улицу не запруживали люди, но и пустынной она не была, оставалось еще несколько человек.
Придется отрезать ее от прохожих, затем увести туда, где их нельзя будет подслушать, потому что ни один посланец не решился бы сообщить такие сведения при свидетелях. Он поравнялся с ней почти у входа, замедлил шаг, приноравливаясь к ней, и пошел рядом.
- Немедленно свяжитесь с Лавье, - произнес он по-французски, глядя прямо перед собой.
- Простите? Что вы сказали? Кто вы, мсье?
- Не останавливайтесь! Идите вперед. Мимо входа.
- Вам известно, где я живу?
- Нам мало что неизвестно.
- А если я войду? Есть же швейцар…
- Но есть и Лавье, - перебил Борн. - Вы потеряете работу и другую на Сент-Оноре не найдете. И, боюсь, это будет самой незначительной из ваших неприятностей.
- Кто вы?
- Я вам не враг. - Джейсон взглянул на нее. - Не делайте меня врагом.
- Вы! Американец! Жанин… Клод Ореаль!
- Карлос, - закончил Борн.
- Карлос? Что за безумие? Весь день один Карлос! И номера! У каждого есть номер, о котором никто не знает! Ловушки, вооруженные люди! Бред!
- Этот бред может осуществиться. Не останавливайтесь. Пожалуйста. Ради вашего же блага.
Она послушалась, ее походка стала менее уверенной, тело словно одеревенело - марионетка в неловких руках.
- Жаклин говорила с нами, - напряженно произнесла она. - Сказала, что это бред, что вы хотите погубить "Классики". Что какой-нибудь дом моды заплатил вам, чтобы вы нас уничтожили.
- А вы ожидали от нее чего-нибудь другого?
- Вы - наемный провокатор. Она сказала нам правду.
- А не велела ли она вам также держать язык за зубами? Ни словом об этом никому не проговориться?
- Разумеется.
- А пуще того, - продолжал Джейсон, словно не слыша ее, - ни в коем случае не сообщать в полицию, что в подобных обстоятельствах было бы самым уместным шагом. В некотором смысле - единственно возможным.
- Да, естественно…
- Нет, неестественно, - возразил Борн. - Послушайте, я просто связной, вероятно, не многим выше вас в иерархии. Я здесь не для того, чтобы убеждать вас, но чтобы передать сообщение. Мы проверили Дольбер, ей выдали ложную информацию.
- Жанин? - К замешательству Моник Бриелль прибавилось смущение. - Жанин несла какую-то несусветную чушь! Такую же несусветную чушь в истерике вопил Клод Ореаль. Но то, что говорила она, противоречило тому, что говорил он.
- Мы знаем, это было сделано намеренно. Она говорила с "Азюр".
- С "Домом Азюр"?
- Проверьте ее завтра. Устройте ей очную ставку.
- Очную ставку?
- Послушайтесь меня. Может, это связано.
- С чем?
- С ловушкой. "Азюр", возможно, сотрудничает с Интерполом.
- Интерпол? Ловушки? Опять тот же бред! Бог знает, что вы несете!
- И Лавье знает. Немедленно с ней свяжитесь. - Они дошли до угла, Джейсон тронул ее за локоть. - Здесь я вас оставлю. Возвращайтесь домой и позвоните Жаклин. Скажите, что все гораздо серьезней, чем мы думали. Все разваливается. Хуже того, кто-то перевербовался. Не Дольбер, не продавцы, некто поважнее. Некто, который знает все.
- Перевербовался? Что это значит?
- В "Классиках" есть предатель. Скажите ей, пусть будет осторожна. Со всеми. Иначе всем нам придет конец. - Борн отпустил ее руку и ступил на мостовую. Заметив подъезд на противоположной стороне, он быстро вошел.
Осторожно выглянув из-за стены, он увидел, как Моник Бриелль бежит к гостинице. Вторая волна паники покатилась. Пора было звонить Мари.
- Я волнуюсь, Джейсон. Это разрывает ему сердце. Он чуть не разрыдался по телефону. Что творится у него на душе, когда он смотрит на нее? Что он должен чувствовать, о чем думать?
- Он выдержит, - ответил Борн, глядя на поток машин на Елисейских полях из телефонной будки, искренне желая, чтобы это в самом деле было так. - Если нет, я его убил. Мне только этого недоставало, но все именно так. Я должен был заткнуть свою гнусную пасть и разобраться с ней сам.
- Ты бы не сумел. Ты видел д’Анжу на лестнице, ты бы не смог войти в дом.
- Я бы смог что-нибудь придумать. Как мы установили, я изобретателен - более, чем мне хотелось бы думать.
- Но ты и так делаешь все, что можно! Ты организовал панику, заставив тех, кто исполняет приказы Карлоса, выдать себя. Кто-то должен прекратить панику, но даже ты сказал, что Жаклин Лавье не обладает такими полномочиями. Джейсон, появится кто-то, и ты поймешь. Ты поймаешь его! Обязательно!
- Я надеюсь, Господи, я надеюсь! Я точно знаю, что делаю, но время от времени… - Борн остановился. Ему мучительно не хотелось, но он должен - должен был ей сказать. - Я теряюсь. Словно раздваиваюсь: одна часть говорит: "Спасайся", а другая… помоги Господи… "Найди Карлоса".
- К этому ты и стремился с самого начала, правда? - мягко спросила Мари.
- Мне плевать на Карлоса! - закричал Джейсон, вытирая пот со лба и одновременно чувствуя озноб. - Я свихнусь, - добавил он, не зная, произнес ли он эти слова вслух или про себя.
- Родной мой, возвращайся.
- Что? - Борн уставился на трубку, снова не зная, слышал ли он какие-то слова или хотел услышать и потому они ему почудились. Это начиналось снова. То ли было что-то, то ли не было. Небо снаружи потемнело, снаружи, за стенками телефонной будки на Елисейских полях. Когда-то оно было ярким, таким ярким, слепящим. И горячим, не холодным. Полным птичьих криков и визга металла…
- Джейсон!
- Что?
- Возвращайся! Родной, пожалуйста, возвращайся!
- Почему?
- Ты устал. Тебе нужно отдохнуть.
- Мне нужно встретиться с Триньоном. Пьером Триньоном. Это бухгалтер.
- Встретишься завтра. Это может подождать до завтра.
- Нет. Завтра - для капитанов.
Что он говорит? Капитаны. Войска. Мечущиеся в панике фигуры. Но это единственный выход, единственный выход. Хамелеон… это провокатор.
- Послушай меня. - Мари говорила настойчиво. - С тобой что-то происходит. Такое случалось и раньше, мы оба знаем, родной мой. И когда такое случается, ты должен остановиться, это мы тоже знаем. Возвращайся в гостиницу. Пожалуйста.
Борн зажмурился, озноб проходил, и птичьи крики в небе сменились гулом машин на улице. В холодном ночном небе сияли звезды, не было больше слепящего солнечного света, невыносимого зноя. Чем бы оно ни было, все прошло.
- Все в порядке. Честное слово. Все уже хорошо. Просто несколько неприятных секунд.
- Джейсон. - Мари говорила медленно, заставляя его прислушаться. - Что их вызвало?
- Не знаю.
- Ты виделся с Бриелль. Она тебе что-нибудь сказала? Что-нибудь, что навело тебя на мысли о чем-нибудь другом?
- Не помню. Я был слишком занят, соображая, что сказать мне самому.
- Думай, родной.
Борн прикрыл глаза, стараясь вспомнить. Было ли что-нибудь? Какое-нибудь слово, сказанное невзначай или так быстро, что не задело внимания.
- Она назвала меня провокатором, - сказал Джейсон, не понимая, почему вспомнилось именно это слово. - Но ведь так оно и есть, верно? Этим я и занимаюсь.
- Да, - согласилась Мари.
- Мне пора идти, - сказал Борн. - Триньон живет всего в двух кварталах отсюда. Я хочу увидеться с ним до десяти.
- Будь осторожен. - Мари проговорила это так, словно думала о другом.
- Буду. Я люблю тебя.
- Я верю в тебя, - сказала Мари Сен-Жак.
На улице было тихо, район с обычным для центра Парижа соседством жилых домов и магазинов, где днем кипела жизнь, ночью опустел.
Джейсон подошел к домику, номер которого нашел в телефонном справочнике. Поднялся по лестнице и вошел в опрятный, неярко освещенный вестибюль. Справа висела череда медных почтовых ящиков, под каждым виднелся маленький зарешеченный кружочек, в который посетитель должен был говорить. Джейсон пробежал глазами имена, напечатанные под прорезями ящиков: "Г-н Пьер Триньон - 42". Он дважды нажал черную кнопочку, через несколько секунд раздалось потрескивание.
- Да?
- Мсье Триньона, пожалуйста.
- Это я.
- Телеграмма, мсье. Я не могу оставить велосипед.
- Телеграмма? Мне?
Пьер Триньон нечасто получал телеграммы, об этом свидетельствовал удивленный тон. Остальные его слова были едва различимы, но отчетливо слышался испуганный женский голос, связывающий телеграмму со всеми мыслимыми катастрофами.
Борн ждал за дверью с матовыми стеклами. Через несколько секунд он услышал топот: кто-то - видимо Триньон - бежал по лестнице. Дверь распахнулась, скрыв Джейсона; лысеющий грузный человек - ненужные подтяжки впивались в рыхлое тело под белой рубашкой - прошел вдоль почтовых ящиков и остановился возле номера 42.
- Мсье Триньон?
Грузный человек развернулся, на круглом розовом лице застыло беспомощное выражение.
- Телеграмма! Мне телеграмма! Вы принесли мне телеграмму?
- Должен извиниться за уловку, Триньон, но это для вашего же блага. Я подумал, что вам не захочется отвечать на вопросы перед женой и детьми.
- Отвечать на вопросы? - воскликнул бухгалтер, кривя пухлые губы, испуганно глядя на Борна. - Мне? О чем? Что это значит? Почему вы здесь? Я законопослушный гражданин!
- Вы работаете на Сент-Оноре? В фирме под названием "Классики"?
- Да. Кто вы?
- Если хотите, можем пойти в мой кабинет, - сказал Борн.
- Кто вы?
- Специальный следователь Бюро налогообложения и учета, отделение мошенничества и подлогов. Пойдемте, моя служебная машина - возле дома.
- Возле дома? Пойдемте? На мне ни пиджака, ни пальто! Моя жена. Она ждет, что я принесу телеграмму. Телеграмму!
- Можете послать, если хотите. Пойдемте же. Я занимался этим весь день и хочу разобраться с вами.