- А и забирай. Вишь, как она к тебе ластится. Нравишься ты ей. Далеко живёшь-то?
- Около часа добираться.
- Сейчас пойду, найду тебе какую-нибудь коробку для Мурки. Иначе как ты её через весь город на руках потащишь? Подождёшь?
Я кивнула. Старушка с заметным усилием поднялась, потёрла поясницу и поковыляла, шаркая тапками, по коридору.
Оставшись одна, я отхлебнула из чашки остатки чая, и, откинувшись на спинку стула, не спуская кошку с рук, устроилась поудобнее, рассеянно бродя взглядом по многочисленным запискам на холодильнике Агаты.
Вот ведь как получилось. Человека уже нет на белом свете, а эти бумажки до сих пор хранят его планы на будущее: "Заплатить за телефон за сентябрь!!!", "В среду к парикмахеру в 6 часов!!!", "Не забыть купить курицу!!!", "Позвонить насчёт платья!!!" - теперь все эти восклицательные знаки тщетно взывают к действиям.
Вот ещё одна записочка: "Завтра". Что завтра? Уже никогда и не узнаю. Нет у Агаты больше "завтра".
Это коротенькое слово, написанное красным карандашом, будоражит моё внимание. Мне почему-то вдруг начинает казаться, что именно в этой записочке что-то не так. Чем больше я размышляю над этой запиской, тем больше она мне не нравится.
Это единственная из всех записок, состоящая из всего одного слова. "Завтра". Неудачное напоминание. Здесь не сказано, что необходимо сделать завтра, а значит, напоминание как бы теряет всякий смысл. Это единственная записка без восклицательных знаков, которые Агата щедро расставляла на всех остальных клочках бумаги. В отличие от других записок, написанных торопливым почерком Агаты, она написана печатными буквами.
Я пытаюсь представить себе Агату, пишущую эту записку, и понимаю, что вряд ли это писала она. Это совершенно не в её стиле.
И вдруг молнией в моём мозгу вспыхивают газетные строчки из статьи о смерти Берсеньевой: "В пишущей машинке найден чистый лист с единственным словом "Завтра". Нелепая смерть оборвала только-только начавшуюся работу над новым романом…"
Я вскакиваю, пристраиваю по-прежнему мурлычущую кошку на стул вместо себя, подхожу к холодильнику и отлепляю странную записку.
Спрятав загадочный клочок бумаги в карман, я открываю дверцу холодильника. Как всегда, почти пусто. Агата не делала из еды культа и продуктов покупала мало. Предпочитала перекусывать в кафешках, чтобы не готовить дома. Начатая баночка джема, полупустой картонный пакет молока, немного сыра, пара жестянок рыбных консервов и несколько яблок.
Ничего подозрительного. Да и маловероятно, что внутри меня ждала бы ещё одна записка, на этот раз с именем и домашним адресом убийцы. Но всё-таки стоило проверить.
Едва я успеваю вернуться за стол, раздаётся шарканье Ираиды Сергеевны. Кошка опять на моих коленях. В руках у меня чашка. Старушка входит на кухню, и я делаю вид, что допиваю чай, сосредоточенно жуя печенье.
- Вот, гляди, какую крепкую коробку я тебе нашла. Сейчас уж и не вспомню, из-под чего она. Хорошо, что я её не выкинула. Вот и сгодилась. Это вы, молодёжь, всё норовите выбросить. Я каждую тряпочку, каждую верёвочку складываю - авось в дело пойдёт. Сейчас-то всё такое в магазинах дорогое. И не укупишь.
Зная, что на подобные темы люди пожилые могут рассуждать бесконечно долго, я спешу поскорее отвлечь старушку от наболевшего, тем более, что у меня появилась идея.
- Ираида Сергеевна, я давала Агате кое-какие свои вещи: книги, кассеты, а отдать мне их Агата не успела. Я могу их забрать сейчас?
- Да как же ты их заберёшь, деточка, у Агаточки комнату милиция опечатала. Сперва обыск сделали повсюду. Даже у меня. А потом бумажку ей на дверь прилепили с печатью. Сказали, потом родственники приедут, вещи заберут - она разводит руками. - Это тебе к милиционерам надо идти спрашивать разрешение.
- Да ладно, шут с ними, с книгами. Пусть остаются родственникам.
Я делаю бодрое лицо, но для меня как для сыщика известие про опечатанную комнату - удар. Место преступления осмотреть не получится. Жаль. Возможно, там отыскались бы ещё какие-нибудь улики.
Что ж, пора уходить. Я сажаю кошку в коробку. Годзилла на удивление терпеливо переносит такое насилие над своей личностью и, чуть повозившись и пошуршав внутри, спокойно укладывается на бок. Уже стоя в коридоре у порога, обмениваемся со старушкой последними вежливостями.
- Спасибо вам, Ираида Сергеевна, за вкусный чай и за беседу.
- Да не за что, деточка. Мне, старому одинокому человеку, только в удовольствие с кем словом перемолвиться. Ты заходи ещё. Не забывай старуху-то. А то я тут совсем одна. Скучно одной, да и страшно тоже. Тут намедни Барабашка в квартире хулиганил.
- Барабашка? - машинально переспрашиваю я, не вникая в старухину болтовню и уже занося ногу над порогом.
- Ну да, Барабашка. Я про Барабашек по телевизору ещё раньше слыхала. Говорили, они навроде привидений, только безобидные. По квартире ходят, стучат, вещи иногда переставляют. А зла не причиняют. Да только кто их знает. Вот и этот бродил у нас на кухне.
Я шагнула назад в квартиру. Кажется, уходить мне ещё рано. Это дело надо прояснить. Тут может быть два варианта: либо бабушка Ираида тихо и незаметно для себя самой слегка тронулась умом, либо всё гораздо серьёзнее.
- Ираида Сергеевна, расскажите мне про этого Барабашку, - прошу я, прислоняясь к дверному косяку и перехватывая поудобнее коробку с кошкой.
Бабуля рада-радёхонька, что наша беседа получила продолжение.
- Он только раз появлялся, днём. Агаточка в Барабашку не поверила. Посмеялась надо мной. Ведь ключи она всегда носит с собой. И замки в тот раз нетронутые остались. А только я сама следы видала на кухне. Я сперва полы-то отмыла, а только потом сообразила, что надо было их соседке-то показать, а уж потом затирать. Тогда бы и она поверила в Барабашку этого.
- Следы? Какие это были следы? Мужские? Женские? - вновь дрожа от приступа сыскной лихорадки, спрашиваю я, чувствуя, что приближаюсь к какой-то важной отгадке.
- Грязные они были, а уж чьи, не могу сказать. Не то чтобы уж очень они были заметные. Да только я накануне, с утра только, полы на кухне помыла, потом пошла на рынок. Вернулась часа через два. Захожу на кухню продукты из авоськи выложить. Стала лимон вынимать, а руки-то у меня уже не те, лимон возьми и упади на пол. Я за ним нагнулась, смотрю: а на чистом линолеуме земля понасыпана, словно с чьих ног грязных. Точно Барабашка хулиганил. А кому ещё это быть? Агаточка-то на работе до вечера.
- А когда вы следы эти видели?
- Как раз за день до Агаточкиной смерти. Не случайное это совпадение. Видать, чуял Барабашка-то смерть эту. Может, предупредить хотел, потому и явился.
- А после убийства Барабашка появлялся?
- Вроде нет, после того он пропал. Уж, почитай, две недели прошло, всё спокойно. А всё равно страшно мне. Теперь-то я совсем одна осталась. А потом еще неизвестно кто в освободившуюся-то комнату въедет. Мож, алкоголики какие да наркоманы.
Так. Значит, Барабашка появлялся перед смертью Агаты. Мне всё меньше нравится этот представитель потусторонних сил. Выпытав у бабуси все подробности странного посещения, я торопливо с ней прощаюсь. Мне хочется скорее остаться одной и обдумать свежеполученную информацию.
Я еду в автобусе с коробкой на коленях, и пассажиры косятся на картонку, из которой периодически доносится недовольное "мяу" - наверное, Годзиллу там укачивает.
Таинственная записка жжёт меня сквозь карман, побуждая к действиям. Я чувствую, что напала на след преступника. Я в этом почти уверена.
Итак, нет сомнений, что старушка видела именно убийцу. И, разумеется, именно он был тем самым таинственным Барабашкой.
Но как он проник в квартиру? У него были свои ключи или открывал отмычкой?
А еще эта странная записка… Если предположить, что записку со словом "завтра" написал злодей, и на машинке Берсеньевой это слово напечатал тоже он, то получается, что убийца предупреждает свою жертву? Он что, играет с ней, как кот с мышью?
Но тогда это не обыкновенный преступник, каких тысячи, а псих или маньяк. Ну а если он маньяк, то на одной жертве он не остановится. Или были ещё жертвы? Но как это выяснить? Как?
Глава 14
Вернувшись домой, я первым делом выпускаю Годзиллу из коробки. Она настороженно обходит все углы, знакомясь с новой обстановкой, а я лезу на антресоли за парой старых ванночек для проявки фотографий, которые, вложенные одна в другую, идеально подойдут для кошачьего туалета.
Старая газета послужит наполнителем, а позже куплю в зоомагазине что-нибудь более подходящее для этой цели.
Пока мои руки рвут на части газетную бумагу, мозг продолжает лихорадочно размышлять, Как же выяснить, были ли в городе другие одинокие женщины, убитые и ограбленные подобным образом?
Внезапно мой взгляд натыкается на заголовок "Криминальная хроника" на обрывке газеты в моих руках. Точно! Это идея! Я бросаюсь к своей сумке, вытряхиваю из неё записную книжку с номерами телефонов и открываю страничку на букву "Ш".
Звоню я своему бывшему однокашнику, а ныне сотруднику газеты "Криминальный вестник" Пашке Шурыгину. У меня записан номер служебного телефона Павла, и я, вслушиваясь в длинные гудки, молю провидение, чтобы суббота в редакции оказалась рабочим днём.
После шестого или седьмого гудка в трубке что-то щёлкает, и женский голос произносит:
- Редакция "Криминального вестника".
- Могу я услышать Шурыгина Павла?
- Минуточку…
Я нетерпеливо барабаню пальцами по телефонному аппарату. Наконец в трубке раздается:
- Шурыгин слушает.
- Пашка, привет! Это Рощина.
- Танюшка, ты! Сто лет тебя не слышал.
- Сам знаешь, какая нынче жизнь. Всё дела да хлопоты. Сам-то тоже не звонишь.
Мы с Пашкой подружились ещё в школе, когда вместе участвовали в подготовке школьных вечеров, викторин и прочей развлекаловки.
Он тогда попытался ухлёстывать за мной, но меня на тот момент больше занимала учёба, чем первые романтические опыты, и Пашка получил от ворот поворот, а точнее, предложение остаться друзьями.
Долго расстраиваться по этому поводу он не стал, и вскоре закадрил другую девицу из нашей школы, на которой впоследствии и женился, едва ему стукнуло восемнадцать и с которой, назло всей бракоразводной статистике, до сих пор продолжает жить и растить двоих детей.
Любовь наша не состоялась, зато дружба тянется уже много лет, хотя и не так часто мы видимся, как хотелось бы.
- Как жизнь, Паша?
- Как у всех. По голове то гладит, то бьёт.
- Как семейство?
- Нормально. Младший в первый класс пошёл этой осенью. Старшая так вообще уже в пятый перешла.
- Да ты что? Стареем мы с тобой. Молодёжь на пятки наступает.
- Да ладно тебе плакаться. Уж ты-то ещё, небось, на все сто выглядишь. Ты у нас всегда была девушка симпатичная. Не был бы я женат на Маринке, я бы тебе предложение прямо сейчас сделал. Ты же знаешь, первая любовь она самая трепетная.
Я знаю, что Пашка просто зубоскалит. Жену он свою по-настоящему любит. Но до сих пор он при каждом удобном случае напоминает мне, что был в меня безнадёжно влюблён. Это уже у нас превратилось в своего рода игру.
- Пашуль, а у меня к тебе просьба, - подхалимски говорю я.
- А я и не сомневался, - отвечает Пашка. - С чего бы это ты ещё мой прах потревожила. Ты ко мне постоянно с просьбами подъезжаешь. Пользуешься ты моим к тебе хорошим расположением, чувствами моими к тебе застарелыми. Ох, пользуешься. Знаешь ведь, что не могу тебе ни в чём отказать. Ну, выкладывай, что тебе от меня надобно.
- Паш, срочно нужно подшивку "Криминального вестника" за этот год, а лучше и за предыдущий тоже. У вас ведь наверняка есть в редакции. Я бы сейчас заскочила, взяла, а в понедельник вернула. Никто и не хватится. А?
Я вкладываю в свой голос всё возможное обаяние, какое могу наскрести. И Паша сдаётся.
- Ладно, забирай. Кому эти подшивки могут понадобиться, тем более в воскресенье. Но только в понедельник верни обязательно!
- Торжественно обещаю и клянусь! Ты же меня знаешь. Я тебя никогда не подводила. Ты сегодня до какого часа на работе?
- До трёх. Успеешь?
Я смотрю на часы. Если не обедать, то успеваю. Впрочем, есть мне совсем не охота. Сыскная лихорадка лишила меня аппетита.
- Успею, - говорю я Паше, кладу трубку и подмигиваю Годзилле, сидящей напротив меня:
- Посидишь тут одна недолго?
Опять я выскакиваю из дома и бегу к остановке. Через полчаса я принимаю из Пашиных рук две увесистых пачки подшитых газет. Пашка шутит:
- Хорошо, что у нас еженедельник. А если бы ежедневная была газетка? Хотел бы я посмотреть, как бы ты попёрла тогда две подшивки!
Я запихиваю газеты в большую сумку, захваченную из дома, благодарно чмокаю Пашку в щёку и выскакиваю из редакции. Стоя на автобусной остановке, я вспоминаю, как ожидала скучного вялотекущего уикенда. Кто бы мог подумать, как всё обернётся!
Дома я выгружаю газеты из сумки, достаю из холодильника колбасу, кормлю кошку, сооружаю большой бутерброд для себя и устраиваюсь поудобнее на диване, перелистывая подшивки.
Глава 15
Начинаю с самых свежих номеров и сразу же натыкаюсь на статью о смерти Берсеньевой, а двумя номерами раньше встречаю сообщение о гибели Агаты, хотя не сразу осознаю, что речь идёт именно про неё.
В рубрике "Криминальная мозаика" написано лишь то, что "вчера в коммунальной квартире на улице Мира была найдена мёртвой в собственной комнате молодая женщина двадцати девяти лет. Жертва была задушена бельевой верёвкой. По горячим следам раскрыть убийство не удалось. Ведётся следствие".
Вот и весь некролог, которого Агата удостоилась. Даже имя её не названо. Теперь она просто "жертва".
Зато статья о смерти писательницы занимает чуть ли не всю полосу. Репортёр с неожиданно весёлой фамилией Плющиков подробно рассказывает обо всех обстоятельствах смерти Берсеньевой.
Впрочем, ничего нового для себя в этом материале я не обнаруживаю. Напротив, здесь даже не упомянут чистый лист в пишущей машинке со словом "Завтра". Либо Плющиков посчитал эту деталь незначительной, либо вообще не знал о ней.
И всё-таки статейку лучше сохранить. Быть может, она ещё пригодится.
Я мысленно прощу прощения у Паши и аккуратно вырываю лист со статьёй, надеясь, что никто в редакции этого варварства не заметит, и продолжаю листать подшивки.
Через два часа меня уже тошнит от репортажей о грабежах, убийствах и изнасилованиях. Я и не подозревала, что наш город такое криминальное местечко. Я старательно выписываю в блокнот все сообщения о гибели женщин от двадцати до пятидесяти лет. К девяти вечера сбор информации закончен, но мне ещё предстоит проанализировать результаты.
Итак, за последние два года в "Криминальном вестнике" упомянуто о двадцати одной погибшей женщине цветущего возраста, не считая Агаты и Ларисы.
Если отбросить ту, что была убита мужем-пьяницей, одну погибшую на производстве, одну утонувшую в купальный сезон, четыре покончивших жизнь самоубийством, одну задохнувшуюся на пожаре, пять сбитых автомобилем, одну умершую от передозировки наркотика, одну изнасилованную и зарезанную в парке, и одну убитую ревнивым любовником, то остаются пять женщин, чьи обстоятельства смерти кажутся мне подозрительными.
Все они погибли в своих квартирах. Все были задушены: кто проводом от настольной лампы, кто поясом от собственного халата, кто подушкой. Практически во всех случаях имело место ограбление.
Пятеро убитых за полтора года: одна прошлой весной, в мае, одна в прошлом декабре, одна в апреле, потом одна в июле и ещё одна в сентябре. Плюс в середине октября Агата и в конце октября Берсеньева. Промежутки между этими смертями раз от раза всё короче.
Да, это явно похоже на "серию".
Но всё-таки Берсеньева до конца в схему не вписывается. Она-то не была задушена. Несчастный случай. Отравление газом. Да и ограблена она тоже не была.
Но это слово "Завтра" прочно связывает её с остальными убийствами.
Преступник что, сменил тактику? Может, стоит внести в свой список и всех женщин, совершивших самоубийство? Возможно, там тоже не всё чисто. А что толку? Я всё равно не узнаю подробностей. О таких происшествиях максимум пишут в двух строчках, если только это не самоубийство знаменитости.
Ладно, самоубийц отложим в сторону. Но все эти задушенные вполне могут иметь прямое отношение к убийце Агаты и Ларисы.
Интересно, оставлял ли преступник на месте всех преступлений слово "Завтра"? Ведь это явно не случайное совпадение. Скорее всего, при осмотре места происшествия, такие улики найдены не были.
Но это не значит, что они не существовали. Ведь не обратил же никто из милиционеров внимания на маленькую записку, висящую среди десятков других записок.
А разве у кого-то вызовет подозрение слово, напечатанное на машинке в кабинете писательницы?
Очевидно, убийца действует по знаменитой формуле, гласящей, что легче всего спрятать лист в лесу, среди тысяч и тысяч других таких же листьев.
Преступник умён. В этом ему не откажешь. И ему мало убивать. Он ведёт какую-то игру. Возможно, просто забавляется.
По-прежнему остаётся открытым вопрос, есть ли связь между размещением данных писательницы в Интернете и её смертью. Я пока не знаю. И тем более я не смогу узнать, размещали ли свои объявления в сети остальные погибшие женщины, кроме Агаты.
Стоит ли дальше отрабатывать эту версию? И вообще, стоит ли мне глубже лезть в это дело? Оно всё меньше и меньше мне нравится. Наверное, лучше бросить свои игры в сыщика и больше обращать внимание на личную жизнь. Всё равно Агату уже не вернуть.
Я встаю, потирая затёкшую спину, размышляя, как мне поступить, и тут раздаётся звонок телефона.
Я вспоминаю, что мне обещал позвонить Кожин. Вчерашнее прощание у лифта встаёт у меня перед глазами. Такое ощущение, что это было во сне. Даже не знаю, как себя теперь с ним вести.
Делаю глубокий вдох и снимаю трубку. Это действительно Михаил.
- Добрый вечер, - мягко звучит в трубке его голос.
- Ах, это вы! Добрый вечер, - какой кошмар, я не знаю, что говорить дальше.
- Знаете, зачем я вам сегодня позвонил? - спрашивает, выручая меня, Кожин.
- Наверное, в вашем доме вдруг остановились все часы, и вы позвонили спросить меня который час? - прячу я своё смущение за скоморошеством.
- Не угадали. Если вы ещё не заметили, я пытаюсь за вами ухаживать, и хотел бы пригласить вас завтра в "Сезам".
Ого! Лучший в городе ресторан! Во как! Давненько никто меня в подобные заведения не приглашал. Я краснею до ушей. Как здорово, что мы разговариваем сейчас по телефону, и Кожин не видит моего смущения.
Как приличная девушка, я не могу себе позволить сразу же согласиться на свидание, не помучив кавалера.
- Ну, раз вы пытаетесь ухаживать за мной, тогда, может быть, сначала споёте мне серенаду, а я пока подумаю, стоит ли принимать ваше приглашение.
По голосу я слышу, что Михаил Борисович озадачен моим требованием.
- Спеть? Вы уверены? Я отвратительно пою. Но для вас готов на всё.
К моему удивлению, Кожин действительно начинает петь.
Судя по звукам, доносящимся из трубки, пение, действительно, не принадлежит к числу талантов Михаила Борисовича.