- Ладно, перекипело уже. Может, и неплохо, что у вас нет задних мыслей. Только передние и сразу вылетают через рот. Глупо, в общем и целом, получилось. Мне лавры коллеги не нужны, я шутила. Просто удивилась, обрадовалась, похвасталась капельку. Обычная человеческая слабость. Вы моего юмора не поняли и обличили. Кстати, сами себя наказали. Все наверняка злорадствовали - так меня, стерву везучую, еще бы и хлеще не повредило. Это длилось несколько минут. Но теперь все знают, до какой степени вы не дипломат. Это навсегда. От вас будут отходить как можно дальше. Любая палка, которой замахиваешься, о двух концах. Да?
- Иногда мне кажется, что о ста.
- Как вас зовут, не напомните?
- Екатерина.
- Замечательно. Я - Ксения Ивановна, принимаю ваши извинения. Мы все хотим иметь дело с честными людьми. Но забываем, что они и про нас правду скажут. Если приятную, то ладно. А если нет, то клеветники и подлецы они. Смотрите, Екатерина, Мики показывает вашему Журавлику местность. Кажется, принял.
- А мог загрызть? - поежилась исполняющая обязанности хозяйки.
- Ушам не верю. Это вы меня спрашиваете?
Катя не выдержала и рассмеялась. Ксения Ивановна тоже. И сразу засобиралась:
- Мы уже давно здесь торчим. Пора домой. А вы обживайтесь. Надо полагать, теперь нам друг от друга деться некуда. Журавлик будет настаивать на полноценных играх. Обычно тут собак много, носятся как угорелые. До свидания.
- До свидания, - откликнулась Катя, с трудом скрывая облегчение.
Ксения Ивановна взяла таксу на поводок и направилась к выходу. На полпути обернулась:
- Екатерина! А кем вы работаете?
- Операционной сестрой.
- В бригаде с кем?
- С Серегиным.
- И как он вам?
- Талант! Умница! Слов нет, только положительные эмоции.
У Трифоновой почему-то сложилось впечатление, что ответы доктору были известны. Наверняка ведь поинтересовалась в ординаторской, кто так приложил ее. Смысл имело только выяснить, что Катя думает о Серегине. Но какой смысл?
Довольный Журавлик бегал от дерева к дереву и одержимо метил стволы. У Кати явно было время поразмыслить над ситуацией.
Три месяца тому назад она простояла за спиной обожаемого ею хирурга двенадцать часов. Волшебник блестяще провел сложную операцию. Некоторые разрушенные органы пациента необходимо было исключить из жизнедеятельности. Доктор сотворил такие остроумные, прочные и красивые соединения, что казалось, будто удаленных частей никогда не было и вообще не нужны они в этом теле. Больного заранее предупредили: если у него хватит мужества не пасть духом в тяжелые недели после операции и страшные месяцы реабилитации, он годы и годы сможет жить, работать, любить и получать от этого удовольствие. Более того, тогда не возбраняется молиться на себя самого. Немолодой, жестоко пытанный судьбой и бизнесом, волевой мужчина сумел довериться профессионалу и вступить в борьбу. Они вдвоем противостояли смерти. Человек держался отлично. Только пылавшие неведомой здесь требовательностью глаза и вдвое углубившиеся морщины намекали, чего ему это стоило.
Выздоровление шло быстрее, чем ожидали медики. Плоть преподнесла единственную неожиданность. Зато какую… Больной не мог встать и сделать шаг. Кто только его не обследовал! Созывали консилиумы. Изощренно терзали маститых невропатологов. Те клялись - ничто не мешает ему ходить, рефлексы в норме. Психиатры открещивались - не наш случай. Он лежал. А ему необходимо было встать и двигаться как можно быстрее. Не в психологии было дело, а в кровообращении той области, в которую вторгался хирург. Пока приглашенные светила-консультанты ломали головы, врач-физиотерапевт ежедневно занималась больным. Процедуры, обеспеченные электрическим током, сочетались с массажем и лечебной физкультурой. Руки доктора, Ирины Леонидовны, тоже излучали биотоки. Она упорно сражалась полтора месяца и ушла в отпуск по графику. А ее место заняла Ксения Ивановна из того же отделения. Уже на второй день она победоносно распахнула дверь ординаторской и сообщила хирургам: ваш уникум встал. Бродил по палате несколько минут, такое впечатление, что и не лежал в лежку. Я дала ему отдохнуть и еще раз подняла. Еле в кровать загнала потом.
По отделению пронесся маленький крепенький торнадо. Вскоре около чудотворицы столпились все, причастные к операции.
- Как же вам удалось? Какие-то особые приемы? - гомонили медсестры.
- Сама не знаю. Долго с ним за жизнь разговаривала под массаж. Потом отвернулась и небрежно так бросила: "Не проведете. Я-то знаю, что вы на ногах держитесь лучше меня". Он хмыкнул как-то странно. Оглянулась - сидит и ногами этими касается пола, - улыбаясь, рассказывала Ксения Ивановна с видом многозначительным, дескать, так я вам и открыла свои профессиональные тайны. И кокетливо закруглилась: - Мне даже стыдно перед Ириной Леонидовной. Она столько билась, а у меня он за сутки пошел.
- Догадываюсь, что она ему массировала и чем, - тихо сказал за спиной Трифоновой женский голос. - Эта сука мертвого поднимет "особыми приемами".
Другой женский голос хихикнул в ответ.
Катя поклялась себе в частной клинике держать язык за зубами. Не желала больше наживать врагов призывами к справедливости, равенству и братству. Но Ирину Леонидовну защитить было некому, а везучая нахалка беззастенчиво пожинала чужие лавры. И в лучших традициях себя прежней Катя отчетливо выпалила:
- Не у вас пошел, а в вашем присутствии. Вероятно, ему надо было увидеть новое случайное лицо, услышать любую другую манеру речи. И количество усилий Ирины Леонидовны мигом переросло в качество состояния пациента. Я ваших заслуг не умаляю, но на девяносто девять процентов отличный результат - ее.
В ординаторской стало тихо. Кажется, всем было неловко за медсестру, доблестно защитившую права отсутствующего специалиста.
- Ну и суровые у вас в хирургии люди работают, - быстро нашлась Ксения Ивановна. - Я, в свою очередь, и не думала умалять заслуг Ирины Леонидовны. Просто констатировала факт: у меня ее больной пошел. И я не случайное лицо, а врач с двадцатилетним стажем. Ладно, коллеги, давайте попрощаемся с лишним народом и обсудим дальнейшие действия.
В учреждениях с высокой зарплатой и хорошими условиями работы все улыбаются друг другу широко, здороваются вежливо и подличают бесшумно. Там каждый против всех и ни с кем не объединяется, а если вычислил единомышленника, норовит использовать его втемную. Потому что личное слово или действие против тех, кто оплачивает твой труд, можно представить неудачным радением за них. И тебя простят. Иное дело заговор. Он карается беспощадно. Потому что за ним следует активное массовое неповиновение. Рушатся карьеры не только участников, но и всех, кто знал, теоретически мог знать и не донес. Первым даже легче - уволили. А вторые десятилетиями не сообразят, почему к ним придираются и чуть ли не изобретают ошибки, за которые наказывают рублем. Поэтому люди боятся даже мелкой публичной стычки. Вдруг ее примут за начало бунта? Лучше не быть даже ее свидетелем. Облекать это убеждение в мысли и слова нужды нет. Оно срабатывает инстинктивно. И народ с удовольствием покинул ординаторскую. Сплетничать поостерегся. Кате своего мнения тоже не высказывал. Только Зинка из процедурного на ходу молча подмигнула. И Трифонова решила, что это она шепотом объясняла кому-то причину успеха Ксении Ивановны.
Чем меньше окружающих интересует чей-то поступок, тем быстрее и надежнее о нем забывает тот, кто его совершил. И нарушившая правила игры медсестра почти сразу перестала думать о своей выходке. Но вот принесла же ее нелегкая в этот громадный дворовый вольер. На душе было тревожно, только это не напрягало, а бодрило. Как ни странно было признаваться, Ксения Ивановна ее очаровала. Умная зараза. Ловкая в вариациях на тему. Катя точно помнила, что она не шутила, а беззастенчиво хвалилась, трепеща от гордости. Действительно полагала, будто за день сделала то, чего коллеге не удалось за месяцы. И даже намекнула, что на радостях могла забыться и приписать успех одной себе. Но после Катиного выступления, а не до. Слабость человеческая, видите ли, принимайте такой, какая есть. А от Ирины Леонидовны не убудет, всем известно, сколько она возилась с трудным пациентом. Однако здесь, во дворе, все читалось однозначно: немилосердная максималистка ее не поняла, выругала на людях, бросила камень. Из-за пазухи в голову, надо же. А сама безгрешна ли?
Доктор оправдывалась вечными изъянами людской природы. Вроде она просто такая, как нормальное большинство. Угрожала местью тех, кто не любит критики, то есть почти всех. И сразу отмежевывалась: ей, в отличие от них, симпатична правдивость. Намекала на отсутствие чувства юмора у бестактной девицы. А потом сложно острила и не удивлялась ее смеху. Такой коктейль был способен отключить чей угодно разум. Но Катя продолжала сортировать впечатления.
Не стоит зацикливаться на ерунде: объяснения задним числом всегда разумны, трогательны. Ну, рассуждала Ксения Ивановна масштабно и в то же время изящно. Способности, бывает. По-настоящему Катю изумило, как та ее простила. Извинения касались только нарушения субординации, а вышло, будто и мнения тоже. Прощением доктор поощрила ее за честность, ни много ни мало. Пожалела даже! Мол, ты сама себе враг, люди от тебя отвернутся. Но только не я, зря тобой обиженная. Потому что душа у меня высокая и широкая. Безразмерная, словом. Пытливая Трифонова многократно разобрала конструкцию, возведенную на ее глазах Ксенией Ивановной, на детали. И не уразумела, что в них необыкновенного и почему так потрясает целое.
"Она была изумлена моим приближением и растерялась не меньше, чем я, - думала сбитая с толку виртуозной психологической обработкой девушка. - И так запросто, так тонко, так убедительно импровизировала. Этому реально научиться? Или это врожденный дар? Может, и на больного ее устные хитросплетения как-то особенно подействовали? А Ирина Леонидовна никогда не добилась бы такого эффекта? Да нет, я пока еще в своем уме. Но она мне нравится. Загадочная какая-то. И все бы ничего, только горчит ощущение - ей что-то надо было. Она расчищала почву. Легко справлялась с безнадежным делом переубеждения меня, упертой, а внутри ее терзало что-то свое, неразрешимое. Ох и погуляла я с собачкой. Больше сюда ни ногой. Хотя с какой стати? Площадка - общественное место. Если у нее проблемы, пусть ходит со своим Мики по улицам".
Непримиримая Катя решительно изловила обалдевшего от свободы Журавлика и поволокла домой. Мерно шагая, она успокаивалась. И уже возле подъезда из-за крупной неожиданности по имени Ксения Ивановна робко выглянула мелкая, которая в иных обстоятельствах заполнила бы Катю от пяток до темени. У нее впервые не спросили, когда и откуда она приехала в Москву. Проницательной женщине в голову не взбрело, что резкая операционная сестра из частной клиники, явившаяся в сумерках на площадку с ухоженным метисом, совсем недавно была горемыкой из общаги. Да еще сидела на терапевтическом приеме и бегала по участку. "Это не клеймо, это знаки, которые прошлые ситуации рисуют на нас шариковой ручкой. Они, оказывается, постепенно смываются", - догадалась Катя. И уже привычно достала из кармана ключи.
4
Утром Журавлик сам тянул Катю к площадке. "Необязательно встречаться там с Ксенией Ивановной по два раза в сутки, - твердила себе девушка. - Перестанем совпадать по времени и будто не нарывались друг на друга". Но нарушительница ее спокойствия в тертых джинсах и бесцветной ветровке маячила под липой - долгожительницей в компании еще трех женщин. Такой расширенный состав участников выгула Трифоновой понравился - не один на один с доктором, которая оказалась еще большей мятежницей, чем она. Зато ее песик, увидев рядом со знакомцем Мики французского бульдога, русского спаниеля и немецкую овчарку, испугался и не захотел проходить в калитку. Это был повод гордо удалиться, но матерые собачницы не дали ей им воспользоваться. Для профилактики сурово рявкнули на своих зверей, ласково засюсюкали с Журавликом. Через минуту тщеславная шавка уже носилась с породистыми красавцами, заливаясь лаем от восторга.
Теперь можно было и людям познакомиться.
- Девочки, рекомендую, это Екатерина. Мы вместе работаем. Но пока она не додумалась гулять с собакой где положено, не знали, что живем рядом. Екатерина - операционная сестра, - представила Ксения Ивановна.
Девочкам было явно за сорок. Катя удивилась, с чего это тридцатилетняя доктор лихо стирает разницу в возрасте. Обычно в ее годы начинают всячески демонстрировать, что ничего общего со старшим поколением не имеют. В общежитии одной дуре пошел четвертый десяток, так она стала всех, кому хоть на год больше, называть на "вы", а остальных на "ты". И тусовалась всегда с последними.
- Такая молодая и уже в частной клинике, в хирургии, - наперебой заговорили женщины.
- Она у нас ума палата, - добродушно пояснила Ксения Ивановна.
- У нас все такие, - наконец ухитрилась вставить слово Трифонова.
- Хорошо, что есть медицина как в цивилизованных странах, а не только пародия на нее, - одобрила владелица французского бульдога. - Еще моя тетушка говорила: "В Москве все есть, да не про нашу честь". Так, я на работу опаздываю. Девчонки, смотрите, Журавлик больших загонял, все валяются, и он в центре лежбища спит. Контактный малыш. Барон, ко мне!
Вслед за Бароном с мест сорвались овчарка со спаниелем, их хозяйки тоже щелкнули карабинами собачьих рулеток и вопросительно глянули на Ксению Ивановну. Та улыбнулась:
- Идите, я догоню. Мне надо выведать у Екатерины секреты ее отделения.
- Только каленым железом не пытай, - засмеялись собачницы и быстро ушли.
- А мы не опоздаем? - спросила Трифонова, которую не вдохновили ни отговорка доктора, ни юмор ее подруг.
- Действительно минута. Мне надо кое-что с вами обсудить. Вечером, в десять, на площадке большой сбор. Множество собак резвится. К полуночи своих выводят занятые хозяева, бизнесмены, к примеру. Затем - очередь алкоголиков и богемы. Но это я так… Время тяну… В одиннадцать здесь пусто. Приходите, Екатерина.
- Ладно, - просто согласилась девушка. И не сдержала любопытства: - Ксения Ивановна, а сколько вам лет? Я не очень поняла… Эти женщины…
- О, мы с ними ходили в один детский сад, в одну школу… Мне сорок два.
Катя нервно хихикнула.
- Вы еще шутите или уже издеваетесь?
- Сорок два, сорок два. Екатерина, пора разбегаться. Вы переварите информацию. А когда встретимся, я объясню все, что не понятно.
- До свидания, - медленно, словно ощущала и запоминала вкус каждой буквы, произнесла Катя.
Она вела Журавлика, то есть, скорее, он ее, на тонком поводке. И чуть озадаченно улыбалась. В провинциальной юности все, кто ее интересовал, были рядом. В поликлинике и общаге люди четко делились на нормальных баб и сук распоследних. И тех и других можно было заподозрить в чем угодно, кроме таинственности. Кате долго не удавалось выразить, почему она равнодушна к их попыткам дружить или враждовать с ней. И вдруг осенило: с ними скучно. Со знаком плюс или со знаком минус, они все были одним числом и при сложении давали ноль. Если все-таки уподоблять их чему-то живому, то у их порядочности и злокозненности, разумеется, были корни. Они втягивали потребное для развития из семьи, школы, книг, газет, сплетен. Трифонова это разумела - сдала в медучилище психологию на "отлично". Но ей отчего-то чудилось, будто росли цветочки в английской оранжерее, которую она видела по телевизору. Прозрачный пластиковый контейнер, прозрачный питательный раствор - все на виду. А корни Ксении Ивановны находились в земле, извлекали свое из почвы с неведомым химическим составом.
Конечно же, в операционной Катя самозабвенно и доблестно помогала божественному хирургу Серегину. Только перед самым уходом из клиники настигла мысль: замечательно, что она стоит позади и не видит его густых темных бровей, серых глаз и пушистых длинных ресниц над маской. Иначе завыла бы от любви, а потом умерла от стыда. Зато дома светлый образ медсестре не являлся. И эта сумасшедшая без помех утопала в желании не шевелиться, но силой тяжелого взгляда подгонять стрелки будильника. Пусть крутятся быстрей, пусть настанет поздний вечер. Невероятным подвигом было втиснуть в этот морок теплый душ для себя и вареную курицу для Журавлика. Шерсть Мики сияла, и Кате хотелось, чтобы ее дворняжка выглядела не хуже.
В половине одиннадцатого Катя сказала: "Наконец-то. Песик, гулять". И растянутая пружина времени сжалась. Его не хватало на то, чтобы собраться и прийти вовремя. Джинсы не висели на двери комнаты, как обычно. Катя отчаянно заметалась в поисках. Обнаружила штаны на кухонном табурете и не вспомнила, как они туда попали. Затем в кроссовках порвался шнурок. Она закричала на Журавлика: "Ты грыз, мерзавец?" Тот струсил, заполз за диван и не откликался на мольбы и угрозы. Взбесившись, она рывком отодвинула неподъемную древнюю мебель от стены. Позвоночник возмутился болью, и Катя очнулась.
"Наваждение какое-то, - смущенно подумала она. - Может, Ксения Ивановна ведьма? Обычная такая колдунья. Злющая тварь, которая будет мстить, пока не изведет меня, не сживет со свету? Предупреждала бабушка: не обижай людей, не знаешь, на кого нарвешься. Сглазят, порчу наведут. И помереть не сможешь, и жить не захочешь. Ох, внучка, нет дьявола человека дьяволее". Катя испугалась и поверила. А в училище ей преподали строение организма. Тогда и возникло то, что не дало наложить на себя руки: преклонение перед совершенством. Человек мог быть глупым уродом снаружи. Но внутри обязательно был неимоверно сложным и изысканно простым красавцем. И великий мозг регулировал жизнедеятельность этого чуда. Как чье-то грязное желание, бессмысленные слова и ритуальные телодвижения заставляли микроскопические клетки тканей любого органа выйти из повиновения, даже вообразить не удавалось. Но все равно Катя еще побаивалась дурного глаза. Мало ли на что он воздействует. Вдруг на сам регулятор?
Тут началась практика в стационаре. Трифонова видела, как жаждали люди выздоровления близких, как молились за них. А те умирали. И она сказала себе: "Нет! Если любовь бессильна в мысленном порыве спасти, то ненависти губить одним хотением жирно будет. Иначе человечество давно бы вымерло". Страх отступил. И Катя добила его свободным рассуждением: "Зависть, лень и трусость - вот основа этой ереси. И особи с такими качествами норовят взвалить на других промежуточные действия между "чтоб ты сдох" и "наконец-то ты сдох". Хотите умертвить, оторвите задницы от стульев, раздобудьте ножи, топоры, пистолеты, идите к жертвам, взгляните в их лица и используйте оружие. Не идут, берегут свою шкуру. Потому что есть самозащита и убойные отделы полиции. Нанимают колдунов и через них, зарабатывающих на своей мании величия, поручают неким темным силам уничтожить врага. Ну, падаль же! Настолько падаль, что верят, будто кому-то в отличие от них, убогих, дано возжелать и оно само сделается. Вот те, кто просит Бога о выздоровлении, при этом лечат и ухаживают за больным, не жалеют сил, времени, денег. Вроде мечтают об Идеале, а четко соображают, зачем человеку тело. Чтобы осуществлять". При всей наивности рассуждений, Катя избавилась от ужаса перед тайными недоброжелателями. Такой уж был характер: даже не исключая, что можно вредить на расстоянии, она не страшилась тех, кого презирала.