С Ксенией Ивановной же возникло то, о чем Трифонова надеялась через годы сказать как в брошенной книге: "Женщина, с которой мы тогда приятельствовали". Ни к чему не обязывающая, но что-то обеим дающая болтовня на собачьей площадке. Они не сговаривались о часе и встречались когда раз, когда два в неделю. Мики с Журавликом, казалось обожавшие друг друга, тоже успокоились. Намотав десяток кругов, разбредались по противоположным углам и вынюхивали каждый свое.
- Екатерина, почему вы никогда не говорите о себе? - как-то спросила доктор.
- На случай этого вопроса я заготовила уклончивый и глубокомысленный ответ: "Потому что сейчас мне необходимо молча думать о том, как жить дальше". Но вам открою правду: я не скрытная и не коварная, мне нечем делиться. У меня нет парня, нет интересных знакомых, нет хобби, - призналась девушка.
- Ясно, затишье перед бурей. Но и такая вы имеете право на существование. Впрочем, мне больше нравится ваша домашняя заготовка. Видите ли, у меня сейчас период, когда необходимо трепаться, чтобы решить, как жить дальше.
- В роли слушательницы я неподражаема.
- Это точно. Вы так умело скрываете заинтересованность, у вас такой отсутствующий вид, что тянет вывернуться наизнанку, чтобы расшевелить.
- Мне интересно. Но я вялая. И на самом деле хочу, чтобы мир оставил меня в покое. Шел лесом со всеми своими "надо" и "должна".
- Тихий бунт, - определила Ксения Ивановна. - Принципиальное неучастие. Знакомо. Со мной все было.
Если не все, то многое. А чего не попробовала она, вкусили подруги. Катя словно застыла на берегу океана. Ладно, моря. Ну, пусть озера разнообразных женских судеб. И главной была ее позиция - берег. Она свысока взирала под ноги, к которым подкатывала вода в грязной пене. И никакого желания не только раствориться в ней, но даже войти поплавать не испытывала. Доктор была неистощимой рассказчицей.
Ее подруги годами вытаскивали мужей-алкоголиков из запоев и сыновей-наркоманов из ломок, но те в итоге гибли. Или, напротив, умудрялись воспитать дочерей, которые нецензурщину впервые в жизни слышали в модных пьесах со сцен приличных театров. Благоверные выбрасывали этих баб, как мусор, но стойкие жены поднимались, отряхивались и искали себе новых. Часто удавалось, пусть ненадолго. Одну прогнал олигарх, а она не унывала. Только в новогоднюю ночь впадала в депрессию: праздновать в Египте с захваченной из России елкой - это не с родителями телевизор смотреть. Вторая сама порвала с телохранителем какого-то бизнесмена. Тонко и поэтому долго склоняла его к близости, отчаялась, и вдруг он позвонил: "Не могу без тебя. Приезжай сейчас". А они с Ксенией Ивановной в это время гуляли по ВДНХ. "Белье, Ксюша! - завопила несчастная. - У меня лифчик и трусы разного цвета. И вообще они старые". Женщины заметались по торговым палаткам, выискивая кружевное и дешевое, "буквально на один раз". Денег у обеих было мало, а еще за такси платить. Но справились. Подруга сменила исподнее в общественном туалете и помчалась. Через два часа отзвонилась: "Вообрази, он готовился. На столе букет, шампанское. Но не успел открыть бутылку. Босс вызвал на трое суток лететь куда-то. Мне такого рваного счастья не надо. Я простилась навсегда".
Сама Ксения Ивановна однажды случайно встретила настоящего принца. В смысле - холостяка с жильем и джипом. Да еще у престарелых родителей были квартира, иномарка и дача. "Компьютерщик", - до сих пор с удовольствием ломала язык она. А тогда помимо языка и ноутбук свой не жалела. Сутки нажимала все клавиши подряд. Наконец вывела из строя, позвонила мастеру, отвезла на удобную ему станцию метро. Через два дня он позвонил: "Все готово. Забирай на том же месте в три часа". Она у всех знакомых бабников спросила: "Какую фразу ему сказать, чтобы была приличной, но явно намекала на то, что я ни от чего не откажусь?" Те, не сговариваясь, выбрали: "А не выпить ли нам кофе?" Дескать, произноси медленно, глядя ему в глаза, и сразу потупись. Никто не устоит. Ну, раз профессионалы рекомендовали, надо исполнять. Она еще никогда не выглядела такой холеной и роскошной - у всех мужиков на улице отвисали челюсти. Взяла ноутбук, отрепетированным перед зеркалом элегантным жестом протянула ему деньги за ремонт. Уставилась томным взглядом, пропела: "А не выпить ли нам кофе?" Но загадочно потупиться не успела. Глядя в ее изумительное, всеми пройденными улицами оцененное лицо, принц сказал: "Да не стоит тебе нести дополнительные расходы. Я все равно сейчас поеду обедать к родителям".
Сначала Катя жадно внимала историям и думала только о себе: "Надо же, у меня, оказывается, была любовь как любовь. И к мальчишкам, и к Андрею, и к Серегину. Я хотела, чтобы от каждого из них ко мне и обратно перетекало теплое доброе счастье. И не запредельно серьезно относилась к их деньгам. Нет, у меня была чудесная любовь. Без унижений". Но потом кое-что начало царапать слух. Она не сразу подобрала выражение. Несовременность терминов? Избыточное количество дружб? Уже не называют олигархом типа, который в декабре везет в Египет елку и телку. А жадного эгоиста и, скорее всего, импотента, занятого ремонтом компьютеров, не считают принцем. Какой же он романтический герой, избавленный от материальных затруднений? И покупку эротического бельишка с лотка на улице, и облачение в него, нестиранное, стараются не вспоминать при чужих. Добро бы Ксения Ивановна была нищей провинциальной уборщицей, читающей газеты многолетней давности. Но она москвичка с высшим образованием и ноутбуком. А сколько у работающей сорокалетней женщины может быть подруг? Катя видела трех располневших теток, ходивших с доктором в садик, потом в школу и до сих пор обитавших в родимом дворе. Но все они производили впечатление заботливых жен и мамаш, готовых к рождению внуков. Если они и были пионерками морских купаний в Африке и соблазнения телохранителей кружевными трусами, то давно.
Наконец до Трифоновой дошло, что Ксения Ивановна рассказывала ей истории своей и их молодости вперемешку с ужасами и казусами из жизнеописаний пациентов. Одинокая, бездетная, ютящаяся с родителями в небольшой квартирке, дорвавшаяся до тела молодого хирурга, она, похоже, сама себя убеждала, будто по возрасту и интересам не отличается от Кати. "А по темпераменту еще и сто очков вперед даст", - усмехнулась прозревшая девушка. Она вспомнила, как спросила:
- Вы не пытались жить с мужчиной старше вас? Быть для него всегда девочкой? А то по рассказам выходит, что ваши бойфренды обязательно должны быть моложе.
- С ума сошли, Екатерина? Чем со стариком заниматься в постели? - вскинулась активная любовница. - Я пока еще вызываю желание не только принять "Виагру" в предынфарктном состоянии.
- Естественно. Интимные отношения вообще-то бессрочны. Но речь не о сексе, а о замужестве.
- И с каких пор они противопоставляются?
Тогда Катя растерялась, чувствуя себя пошлячкой. Что и кому доказывает эта женщина под летящее с противным свистом время? Серегин никогда не поведет ее в ЗАГС. Как ни грустно, но вскоре она будет содержать тунеядствующего парня и обманываться тем, что он вот-вот устроится на работу, завяжет с алкоголем и назначит день свадьбы. Потом выгонит первого и заведет второго такого же. За ним последует третий. С годами "мальчики" будут попадаться все старше и безнадежнее. А "девочки" вроде медсестры Трифоновой перестанут ее слушать. Неужели она ни на миг не допускает реальность такого варианта?
Теперь Катя осознала, что больше никогда ни перед кем не будет внутренне робеть. Она предоставляла человечество его нелепой судьбе. И знала, что никому не даст вмешиваться в ее собственную. Это не было разделение на "я" и "они". И слияние в "мы" тоже. Но все, что хоть тенью своей коснулось ее "я", в него и превращалось. Екатерина Трифонова замерла в центре собачьей площадки - невероятное величие и неизбывное одиночество. Психика могла не справиться с этим. Хорошо, что Журавлик в пределах видимости опорожнил кишечник. Всеобъемлющая личность машинально достала совок и пакет и шагнула к кучке. "Все-таки спасительное занятие - уборка дерьма", - подумала она.
С тех пор Катя перестала напряженно искать смысл в россказнях Ксении Ивановны. Зато начала получать удовольствие от ее гладкой речи и остроумных сравнений. С доктором стало так же легко, как с Серегиным. Нет, легче, они вместе болтали, а не работали. Вскоре она столкнулась на улице с медсестрой из поликлиники, жившей в общежитии.
- Ой, Катька, привет! Бог явно хочет, чтобы тебе сообщили, иначе мы разминулись бы.
- Кто сообщил? О чем? - удивилась Трифонова, немного отодвигаясь от посланницы высших сил.
- Раз меня встретила, значит, я, - не угомонилась та. - Парнишка тебя вчера искал. Скромный, невысокий, темненький, русский. Сначала я его видела около нашей регистратуры, но не знала, что нужно, думала больной. А потом он в общагу завалился. Ты ведь не сказала, куда устроилась, где живешь. Но кому-то сорока на хвосте принесла про новую частную клинику. Только мы не в курсе, какую именно. Так ему и сказали. Он разволновался, стал благодарить, даже руки к груди прижал. Шоколадку оставил. Так что жди. Слушай, расскажи хоть, где ты, какая зарплата?
- Извини, я катастрофически опаздываю, - соврала Катя. - Если не успею к сроку, никакой зарплаты больше не будет.
- Э, а время-то… Четыре… Вы там во сколько начинаете? - крикнула ей вслед доброхотка.
Трифонова не обернулась. Ее не волновал упорный следопыт. Судя по описанию, автослесарь, который был до Голубева. На втором свидании в парке он указал на густые кусты и заявил, что ей секс нужнее, чем ему. Потому что, если женщину кто-то захотел, она радуется своей полноценности. И что он связывается только с медичками - они умеют предохраняться. Она молча ринулась по аллее к выходу. "Постоянно одно и то же. Вылезает кто-то ненавистный из прошлого. И сразу ощущение, будто использованная жевательная резинка налипла на подошву, - брезгливо думала Катя. - Не-ет, ребята, я ничего не выплевываю на пол и бдительно смотрю под ноги. Так что отдирать липкую гадость от новеньких туфель мне не придется". Катя имела в виду, что теперь все бывшие обидчики ей до лампочки. И улыбалась качеству своих мыслей. Образно получилось. Почти как у Ксении Ивановны про камень, вынутый из-за пазухи и запущенный в лоб. Ничего, всему можно научиться. Внимательно слушала говорунью, и вот, пожалуйста. Она еще не умела отделять сделанное ей добро от зла, которое мерещилось в учителе. И поскольку доктор на строгий взгляд была исполнена недостатков, благодарить ее не торопилась. А ведь умением бежать от неприятных воспоминаний в размышления о собственных достижениях и перспективах тоже была обязана любовнице Серегина и хозяйке Мики.
Не мешало бы потренировать самоуверенность еще. Но то, что фаталистка принимала за рок, снова взялось за нее. На самом деле это называлось иначе: время не останавливается и никого не ждет. Когда человек интуитивно понимает, что отстает, ему становится не по себе. Боль облегчает имитация ритмичного движения - мода. Боль прекращается, если удается раствориться во времени. Но людям дан третий способ - с ним можно договориться. Правда, результат непредсказуем. Зато интересно.
Часть 3
Молодой любовник
1
- Здравствуйте, девушка. Можно войти? Хочу насчет выгула посоветоваться. Ваш защитник невелик, только на моей памяти один такой вцепился в ботинок гостя мертвой хваткой. Водой отливали, пока зубы не разжал! - крикнул молодой человек лет тридцати, потоптавшись за сетчатым ограждением.
- Здравствуйте, идите смело, только калитку хорошенько прикройте, - отозвалась Катя. Ее сразу расположило то, что парень дождался, когда они с Журавликом наиграются в мячик. Других завсегдатаев площадки в то воскресное утро не случилось.
Медленно, чтобы не возбудить охранные задатки шустрой крохи, он двинулся к Трифоновой - среднего роста, не мускулистый, но жилистый темный шатен. На приятном славянском лице настораживали только по-женски округлый подбородок и маленький узкий рот - черты безволия. Катя подумала: "Физиогномика не наука. Когда японцы классифицировали людей по форме ушей и носа, они ничего не знали про гены. А за внешность и поведение разные отвечают".
- Значит, на этой территории можно спускать питомца с поводка? А их тут бывает много? Не дерутся? Щенка в игру примут? - Количество вопросов выдавало новоявленного собачника. Кате понравилась его основательность. Она тоже наблюдала за тем, что здесь происходит, со стороны, прежде чем вести Журавлика. Но поговорить, расспросить не додумалась.
Описала ситуацию: не можно, а нужно. Иногда десяток одновременно скапливается. Кое-кто не сдерживает агрессию, но хозяева быстро это пресекают. Щенку от старших может достаться, но опять же владельцы предупредят. Тогда лучше походить неподалеку - двор большой. А когда суровую к молодняку псину уведут, вернуться. Молодой человек внимал, разве что не записывал ее слова. Она полюбопытствовала:
- Какой у вас щенок?
- Немецкая овчарка. Полугодовалая сука.
- Ой, ну девочки поуживчивей, не волнуйтесь. И она же в шесть месяцев довольно крупная, не очень обидишь. Все зависит от того, в котором часу вы будете гулять. Может и пустая площадка оказаться в вашем распоряжении, - успокаивала дотошного владельца Трифонова, словно лично ей не хватало юной овчарки под боком.
- Для начала хороший вариант, - согласился он. - А у вас славный пес. Как называется порода? Какой-нибудь экзот?
- Метис. Обычный найденыш. - Катя не стеснялась подзаборного Журавлика, хотя как-то уловила фразу из трепа двух любезных с виду баб: "Вообрази, эта шавка с птичьей кличкой окрысилась на моего элитного скотч-терьера".
- Обычных не бывает. Он, как любая живность, нашелся на счастье, - показал себя дипломатом молодой человек.
- На его собственное - это точно. До сих пор отъедается и отсыпается. А насчет себя - я еще не прониклась.
Пришелец коротко открыто хохотнул, и Катя улыбнулась. Натренированная на этом квадрате земли способность дружески болтать с любым человеком, как в присказке, слово за слово, грела душу и проветривала ум.
- Что ж, большое вам спасибо за консультацию, - решил закругляться парень. - Надеюсь, будем видеться. Поэтому давайте знакомиться. Меня зовут Кирилл.
- А меня Екатерина. Нет, длинно, не для этого места… Катя.
- До свидания, Катя.
- Пока, Кирилл.
Парень развернулся и едва не наступил на Журавлика. Когда Катя водила его по дворам на поводке, он часто встречался с другими собаками. Звери нюхались, пытались играть, но только сплетали амуницию. На чужого хозяина при этом никакого внимания не обращали. Здесь же ее изумило, что отпущенные на волю питомцы, ткнувшись друг в друга носами, сразу бежали к людям. Причем не к своему владельцу. Они исполняли обязательный ритуал знакомства и приветствия "мамы" или "папы" товарища. И даже, что называется, отхватив на врага, приближались к человеку, с которым тот явился. И тогда надо было обратиться к зверю с искренним комплиментом, а затем ласково потрепать по холке, а то и наглаживать минуты три. Бывало, довольный приемом, оказанным чужим хозяином, лидер сменял гнев на милость и вилял хвостом его псине. Забывал о намерении разметать "клочки по закоулочкам" до следующей встречи.
Катин безродный двортерьер быстро научился хорошим манерам. В конце концов, они были выгодны. И теперь, удивленный отсутствием у незнакомца собаки, все-таки приблизился. Гость повел себя как надлежало человеку, озабоченному будущим собственного щенка в этом большом загоне. Журавлик услышал панегирик и насладился неспешным массажем рыжей спины.
- Он значительно укрепил мои надежды на лучшее, - сказал Кирилл, распрямляясь. - Вероятно, от меня пахнет собакой. И дух ее вашего милягу не отвратил. Не сочтите за назойливость, а в это время тут только вы бываете? Каждое утро?
- Твердое расписание отсутствует. А по утрам перед работой иногда возникает столпотворение. Но в выходные народ и домашние животные отсыпаются. Столичные привычки, знаете ли. Так что сегодня и завтра раньше половины одиннадцатого или двенадцатого никто не выйдет. Кроме нас. В смысле подъема у меня всегда будни.
- То есть вы появитесь часов в восемь, Катя?
- В семь, Кирилл.
- И не будете против моего присутствия? - Он взглянул на часы.
- Бросьте, пожалуйста. Это общественное место.
Она махнула рукой, дескать, ступайте, я вижу, что мой пес вас задержал. И, глядя на удаляющуюся ладную фигуру в черной кожаной куртке, вдруг размечталась: "Скромный, невысокий, темненький, русский… Вполне подходит… Э-эх, если бы он разыскивал меня в поликлинике и общежитии. Если бы он дарил шоколадки информаторам и прижимал руки к груди от радости, когда узнал обо мне хоть малость. Завтра тут действительно появится немецкая овчарка. С молодой бабой, его женой. Что ж, любящий муж все разведал… Очередной московский тупик".
Однако, несмотря на мрачные прогнозы, ей стало хорошо.
- Журавлик, благодать-то какая! - воскликнула она. - Золотая осень. Красотища. Теплынь. Ты что-нибудь воспринимаешь, кроме температуры пыли, в которую ложишься, а?
С момента смерти Андрея Валерьяновича Голубева Катя первый раз упомянула время года - обходилась словами "холодно", "жарко", "мокро" и "терпимо". Казалось, раздавленная любовница запретила себе признавать смену сезонов. Но в действительности у нее не получалось. Даже влюбленность в хирурга Серегина не помогла. И вдруг появился какой-то ответственный собачник и задал несколько вопросов. Но при этом прямо смотрел ей в лицо блестящими глазами. Блестели они приятным удивлением. Словно издали он принял ее за мартышку. А приблизился и залюбовался. Таким же - изумленным, первооткрывательским - был взгляд Андрея, когда он впервые дотронулся ладонью до ее щеки. Будто не верил в ее реальность. "Чушь, не выдумывай, а то придется очень туго, если никогда больше его не увидишь", - говорила себе Трифонова. Но чувствовала, все правда. Женат он или нет, завтра будет торчать здесь с пугливым, но любопытным щенком.
Катя встрепенулась и даже не стала пристегивать Журавлика. Схватила на руки и бегом кинулась с площадки. Только бы знакомые не встретились. Даже объяснить, что давно гуляет, что торопится, было невмоготу. Никто не должен был вклиниться между Кириллом сегодня и Кириллом завтра. Хотелось лишь молчания и покоя, гарантированных ей в четырех стенах. После ужина она таскала своего дворянина вокруг дома, пока он не заскулил и не втянул ее в подъезд.
- Завтра, все завтра, терпи, - пробормотала Катя то ли ему, то ли себе.
Укладываясь спать, она настроилась на мистический лад и была готова к общению с Андреем Валерьяновичем. Ждала от него признания важности момента и благословения, что ли. Но приснились ей Ксения Ивановна с Серегиным. Доктора громко, одновременно и вразнобой ругали ничего не понимающую медсестру. "Погодите, я же вам не мешаю, я никому не мешаю", - отбивалась она. Тут Ксения Ивановна превратилась в Аллу Павловну и ехидно сказала: "А ты мешай. Иначе никто не узнает о твоем существовании. Кто знал, забудет. Но быстрее, чем они, ты себя забудешь".