Угадывание возраста балерины - это вид спорта, которым увлекаются костюмерши, парикмахеры, уборщицы. Принцип состязания олимпийский: главное - участие. Конкурентки более профессиональны, азартно тренируются в сплетнях и сражаются на рапирах злословия за невозможный в такой ситуации приз. Поскольку наши гостьи на места в труппе не претендовали, то хоть пяти-, хоть пятидесятилетними они отрекомендуйся, никого бы это не задело. Кажется, Елена была чуть моложе Татьяны. Я мало внимания обращал на них, в спектаклях с барышнями занят не был, поэтому и степень их способностей меня не занимала. Слышал, что обе "тянут" по одной партии и амплуа у них разные. Судя по тому, как подчеркнуто независимо друг от друга они держались, дамы поднаторели в закулисных интригах крепко. Словом, обыкновенные "ведущие танцовщицы с задворок современной Европы". Обыкновенные женщины. "Интересно, - размышлял я, - чем руководствовался Вадим, выбирая из двух одинаковых существ Елену?!" Но если честно, мне было просто больно, а не интересно. Мне, изобразившему столько любви и героизма, было очень больно.
Глава 6
Воистину спиртное бывает лекарством. Домой я не поехал, прикорнул в гримерной, а наутро встал, будто ребенок после чашки молока с медом. Трясун мог подстеречь меня к вечеру, я познал опытным путем любые варианты. Но была надежда, что, хорошенько пропотев на прогоне завтрашнего спектакля, мне удастся сохранить физическую бодрость и внутреннюю пустоту. Словно без твоего ведома из комнаты вынесли все вещи. С одной стороны, жалко и возмущает. С другой - как славно: простор, свет, перспектива обновления.
Я принял душ, побрился, выпил апельсинового соку и отправился бродить по этажам, как люди отправляются на прогулку в парк. Я испытывал щемящее чувство. Будто в темноте растерял что-то, отложил поиски назавтра и вот хожу, собираю свое добро, изредка натыкаясь на чужое.
В роли последнего, сама того не ведая, выступила изящная темноглазая шатенка с довольно правильными, но не унылыми чертами лица. Она стояла в безлюдном коридоре напротив костюмерной и громко беседовала со стенами:
- Почему они бросают этакую гору юбок без присмотра? Надо же, висят себе на длиннющей вешалке. О, да она на колесиках. Разумно, в охапке столько пачек, французских вроде, не унесешь. Я думала, они из особенного материала сшиты. А тут обычная накрахмаленная марля в несколько слоев, сверху драненькая. Обалдеть.
- Не увлекайтесь, иначе, не дай бог, догадаетесь, что Деда Мороза не существует, - вяло предостерег ее я.
- Ой, опять вслух думаю! - воскликнула шатенка.
Но не смутилась.
Потом я наткнулся на нее на сцене. Она сидела по-турецки на куче матов и завороженно изучала спины работающих артистов.
- Отсюда зал кажется совсем маленьким и весь просматривается, - по-приятельски обратилась ко мне экскурсантка. - Не предполагала, что сцена - такой громадный помост. Меня со зрительских мест не видно? Я ведь тут партизаню. Директор пропуск выписал, но мешать не велел.
- Когда сидите, не видно, - пояснил я. - Если встанете, постановочная братия откроет огонь. У них пистолеты на коленях. Они не щадят проникших в святая святых посторонних.
- Вы здесь все кровожадные, - пожаловалась она. - Возле во-он тех зеркал в закутке какой-то юноша плавно разводил руки и гордо вскидывал голову. А когда проходил мимо меня, зашипел: "Попробуй только сглазь, убью". Сейчас танцует, вон тот, в синем трико. Не будь "тот в синем трико" Вадимом, я бы сам ее вышвырнул. Партизанка… Ведьма… Психовал мой мальчик, это впечатляло.
- Побуравьте его взглядом, проверьте на прочность, - заказал я.
- Я, наверное, буду выбираться отсюда, - не приняла заказ девушка. - Вы сзади на самом деле какие-то незащищенные.
- Мы и спереди не очень, - кротко вздохнул я.
Выложился! И направился к двери. А девица вдруг на четвереньках быстро-быстро двинулась следом. Верно, чтобы не попасться на мушку режиссеру. Я прыснул. Она поднялась как ни в чем не бывало. Я вышел в коридор. Призрак подрагивал вдали у внутренней лестницы. Напористая обладательница директорского пропуска притормозила рядом со мной и махнула в сторону уже парящего над ступенями привидения:
- Как романтично. Это эфемерное чудо вашей благосклонности добивается? Извините, похоже, я ее вспугнула. Или дама в белом балахоне числится в штатном расписании тенью матери Гамлета?
Она тоже видела! Я приблизился вплотную и тихо спросил:
- Алкоголичка? Наркоманка?
Девушку ничем нельзя было пронять.
- Наркоманию категорически отрицаю. Алкоголичка наверняка. Понимаете, меня по жизни здорово поддерживает то, что так называемые грамотные специалисты абсолютно непьющим людям ставят диагноз - алкоголизм в нулевой стадии. Перспектив не исключают. Ну у меня тогда первая.
- А у меня последняя, - вдруг признался я.
- Вы завязывайте, - легко, без осуждения сказала она. - Я не того неврастеника в синем трико, вас взглядом буравила. Вы прыгаете, а потом парите. И не грохочете по доскам, как остальные, даже женщины, когда приземляетесь.
Я поклонился и сообразил, что в кои-то веки поклонился с достоинством.
- Меня зовут Полина, - улыбнулась девушка.
- Дмитрий.
- Орецкий?
- Он самый.
- Улет! - воскликнула она. - Я читала, как вы Америку без напряга на уши поставили.
Много ли артисту надо? Когда как. Тогда мне хватило. Она была непосредственной, но не льстивой. И не кокетничала. Я увлек ее в гримуборную и рассказал про призрак.
- Вы ошибаетесь, Митя, - засмеялась Полина. - Ничего, что я вас не Дмитрием величаю? Мне очень нравится имя Митя. А Дмитрий, строго говоря, - это уменьшительное от имени Вадим .
Я вздрогнул, но не стал сопротивляться. Все равно она вытворяла то, что ей нравилось.
- Призраки бывают без лица, мы сами упираемся в догадку, будто сия блеклость - копия конкретного человека, - наставляла меня приблудная девушка. - Со мной случались неприятности типа нервных срывов, я их брата и сестру близко наблюдала. У них руки есть, ноги есть, физиономий нет. Ваше привидение - густо набеленная плотская бабенка.
Будто во сне, я достал из ящика единственную фотографию жены в гриме.
- Похожа, - одобрила Полина. - Почему вы ей не скажете, что раскусили? Поиграть хочется?
- Она покончила с собой десять лет назад, - выдавил я из распухшего горла.
- Такая могла набраться мужества, - грустно согласилась Полина. Раздался стук и глуховатый голос:
- Дмитрий Игоревич, пожалуйста, на сцену.
- Идите, Митя, покажите класс. А я пока пробегусь по театру и найду вашу мучительницу. Где дамы обретаются?
Ее буйная жажда деятельности проникала в собеседника воздушно-капельным путем, словно вирус. Не сразу, но обнаруживалось, что вдруг заразился ее непоседливостью и разговорчивостью. Меня, давно не болтавшего с незнакомками и незнакомцами, уже ломало. Я наскоро объяснил ей принцип расположения артистических и бежал на звуки вечной музыки.
Глава 7
После прогона я опять не вытерпел. Вадимчик меня игнорировал, а влекло к нему, коварному, неудержимо. Пришлось бросить коньячный якорь. Как обычно, я собирался смаковать, прилег с бокалом, пытался уловить звуки из-за стены. В результате накачался до неспособности встать и запереть дверь. Подремал, снова выпил. Близилось время фестивального спектакля. Приземистая мускулистая японка и тощий парень из Питера, которые сегодня собирались покорять искушенную публику, наверное, бесились каждый на свой лад. Обычно в этот час в театре тихо, и чудится, что мягко, как в коробке с ватой. Ощущаешь себя елочной игрушкой - хрупкой, красивой и почему-то старинной. Но в этот раз балетных обуяло массовое бешенство. В коридоре топали, вскрикивали. "Не пожар ли?" - ткнулось в мой пульсирующий висок глупое предположение.
- Дмитрий Игоревич, - надрывался кто-то за дверью.
- Я заглядывал, он дрыхнет, - зафискалили в ответ.
"Я не дрыхну, я почиваю. Пусть только посмеют сунуться без позволения, услышат от меня гневную тираду… Ниже матерка не паду… Нет, ничего не скажу, запущу молча туфлей…"
- Дима, Орецкий, черт тебя дери, у тебя все в порядке? - не унимались и продолжали безобразничать снаружи. - Дима, ну Дима же!
Я взял из-под кушетки туфли, прицелился и затаился в ожидании тактичного "тук-тук-тук". Но теперь и стучать к Орецкому не обязательно, выбил дверь и заходи. Я выронил приготовленное оружие и уставился на посетившего меня нахала. Это был высокий гибкий молодой человек, блондин с ироничными серыми глазами, благородным носом и строгим большим ртом. От него веяло властностью.
- Гражданин Орецкий? - равнодушно спросил он.
Я не успел даже кивнуть.
- Духан у вас в комнате, - принюхался он.
- Не духан, а запах, амбре, - справился я с растерянностью и возникшим при виде него головокружением.
- Лейтенант Юрьев, - представился он и едва не щелкнул меня удостоверением, как козырной картой на игровом столе. - Несмотря на амбре перегара, вы в состоянии отвечать на вопросы?
- Протестую против такой манеры разговора. Я вас не приглашал, вы сами вторглись, - рассердился я.
- Протестую против манеры пускать в ход пистолеты, и то на мои протесты некоторым чихать, - сухо отмахнулся он. - Чтобы впредь не отвлекаться, предлагаю наведаться к вашему соседу.
- Сожалею, я не вхож к нему более.
- Придется в последний раз. Взгляд Юрьева был ощупывающим и холодным: от него кожа делалась "гусиной", а душу коробило.
- Дима, прекратите дурачиться. Мы все за вас беспокоились, - воззвал напружинившийся возле косяка директор. - Беда в театре.
Лишь тогда я заметил, что блеклым задником яркому лейтенанту служила наша администрация и двое мужчин в милицейской форме. Я поднялся и, покачиваясь самую малость, зашагал в нужном направлении.
Гримерную Вадима распахнул настежь наверняка тоже хулиган Юрьев. Зрение меня зло подводило, когда я бывал подшофе. Но не могло же оно менять действительность? Вадимчик и Елена в окровавленных одеждах распростерлись на полу. Я досчитал до ста. Гладкая грудь моего мальчика не шевельнулась. Тогда я тоже задержал дыхание…
Я вновь обрел ненужное мне сознание в своей гримерной. Теперь здесь пахло камфарой и нашатырным спиртом.
- Насмотрелся на десять лет вперед. Обычно в обморок падают женщины. А у вас мужики пачками валятся, - глумился откуда-то из угла лейтенант Юрьев.
- Они у нас тут все артисты, юноша, - одышливо откликнулся старый театральный доктор Карл Потапович. И склонился надо мной: - Здравствуйте, Димочка. Через несколько минут отпустит. Но принимать алкоголь не советую. В случае чего, я у Милы или Пети…
ПОЛИНА
Глава 8
- Меня сразу начал раздражать этот педик и пропойца Орецкий. Валяется свинья в луже и воображает, будто возлежит на перине, - горячился Борис Юрьев.
- Но Поля уверяет, что он великий танцовщик, - возражал полковник Виктор Николаевич Измайлов, алчно предвкушая нашу с Юрьевым перепалку. И то верно, из-за балета мы с Борисом еще не лаялись, а Вик любил разнообразие.
Мы мирно потребляли шампанское в театральном буфете. Лейтенант Юрьев нацелился было на пиво, но полковник пресек увиливание от светского образа жизни мощным рыком:
- Угощаю, экономный труженик!
Они были трогательно похожи на двух десятилетних сыновей моих приятельниц. Вроде бы мы с дамами собрались беспринципно потрепаться, а мальчишки путаются под ногами да еще и лезут с комментариями, которые им, продвинутым не туда, кажутся очень остроумными. Наконец менее терпимая из мам предложила негодникам убраться в кино. Один захлопал в ладоши и замер в высоком старте перед рывком в престижный дорогой кинотеатр. Второй занудил:
- Надоело и неохота без тебя.
Тогда более эксцентричная мать послала их обоих… Они мгновенно исчезли, только хихиканье минут десять слышалось издалека.
Вик напоминал пришитого к подолу службы паренька, который, наконец, оторвался все же. Юрьев, проведший за кулисами почти сутки, казался самому себе заядлым театралом.
Мы случайно встретились в фойе. Вчера Вик, благоговейно разглядывая перепавшие мне контрамарки, заявил, что пойдет на фестивальный спектакль обязательно. Полковника регулярно пытаются подкупить, поэтому заподозрить его в пристрастии к дармовщине невозможно. Скорее он был рад, что меня, шебутную и непутевую, уважили. Юрьева директор уговорил помаяться в зрительном зале пару часов, тот вначале никак не мог взять в толк, почему неэтично допрашивать исполнителей главных партий непосредственно перед выходом на сцену и в антрактах.
- Подумаешь, француженка, подумаешь, "сам Орецкий", - сопротивлялся увещеваниям директора сыщик. - Сутки назад два трупа стыли, а ваши ребята плясали. И снова будут плясать, ведь вы не чешетесь.
Директор оскорбился. Он чесался в буквальном смысле слова. Как раньше говаривали, на нервной почве. Ему - предстояло заменить Вадима и Елену, привести в чувство попеременно буйствующих и впадающих в прострацию артистов, разобраться с гонорарами, какие-то городские и прочие слухи пресечь, какие-то раздуть, убедить иностранных звезд в безопасности пребывания, не позволить их импресарио заикнуться о дополнительной оплате за риск и вежливо вдолбить импресарио из СНГ понятие разницы между всеми. Плюс два бездыханных тела в морге и родственники покойников в приемной…
Директор спасал международный фестиваль и престиж театра. Когда, допив шампанское, Юрьев признался в потребности идти работать, пока "у всех мысли заняты осыпающимися букетами", я решила в знак благодарности за пропуск и контрамарки спасать директора.
- Погоди, Боря, - запела я. - Расскажи, что творится по ту сторону сцены. Какое-нибудь волшебство?
Измайлов пристально меня обозрел и тихо спросил:
- Ты дома много приняла?
- Идите вы на фиг, мужчины. Это же театр, а не отдел по расследованию убийств. Валентина, повторите шампанское, будьте любезны!
Официантка, с которой мы успели поболтать о гастрономических пристрастиях танцовщиков, подсуетилась.
- Не волшебство, а лицемерие сплошное, - вскипел Юрьев. - Снимаешь показания, они теряют сознание. А через пять минут выгибаются на досках. Достали они меня…
- Откуда ты знаешь, что подавальщицу зовут Валентиной? И почему тебя здесь обслуживают, похерив "новых русских"? - праведным шипом обжег мне ухо Вик.
"Заставь дуру богу молиться, она расшибет лоб, а полковник Измайлов изуверски выяснит, откуда ссадина", - подумала я и на голубом глазу отчиталась:
- В студенчестве сюда захаживала.
Частенько.
- Неужели ты застала то время? - изумился и просветлел Вик. - Нет, никак не могла, молода слишком.
Расхолаживать Юрьева паузой не стоило. Но и перебить Измайлова я не рискнула бы. Одна надежда - на Бориса. А Вик с удовольствием вспоминал пору, когда спиртное было только в театрах. Билеты раскупались одним махом; народ приобщался к великому, дистанцировавшись от бренного мира без спорта, бассейна и медитаций. То была благородная публика.
- Буфеты предусмотрительно закрывали во время действия, - усмехнулся циник Вик. - Но и завзятых выпивох так захватывало, что повторять не бегали.
- Кстати, о повторах, второй звонок, - сообщила я и впилась ногтями в локоть Юрьева.
- У тебя накладные когти из металла? - поежился Борис.
- Свои. Мы с Виктором Николаевичем проводим тебя на место. Смотри в оба. Не принялись бы злодеи палить в маленьких лебедей.
- Бомжи съели несколько лебедей из зоопарка, - откликнулся все-таки Борис.
- И несчитано голубей и ворон по городу, - поддержала беседу я.
- Вы оба тронулись, - констатировал Измайлов.
Наверное. Но в разных направлениях.
Глава 9
Я очутилась за кулисами благодаря знакомству моих родителей с директором. Он, правда, взял с папы слово, что я, девочка воспитанная, буду вести себя в духе "пристойной лояльности". Насчет "пристойной лояльности" я не врубилась, но пообещала предкам не подводить, не плеваться и не кусаться. Не успела я рассмотреть закулисье, как ввязалась в эту историю с подложным призраком жены Мити Орецкого. Напрасно Борис Юрьев подчеркивал сексуальную ориентацию танцовщика. Моя подруга, ярая феминистка на уровне стирать - не стирать мужу носки, делит натуралов на две категории: тех, кому до лампочки постельные дела мужчины, "лишь бы человек был хороший", и тех, кто возмущается, если не как у них. Юлька бьется об заклад, что первые о геях не думают вовсе, а в случае домогательств действуют по фольклорному принципу: "В лесу раздавался топор дровосека, он тем топором отгонял гомосека". Со вторыми сложнее. Они, мол, непроявившиеся насильники, поэтому страшатся оказаться на месте жертв и страхуются громким осуждением. Не знаю, как там в действительности, но повод посмеяться над Борисом, презирающим "педиков", давало.
Покинув уборную Мити, я не стала нервировать балерин расспросами о призраке. Тем более что шутницей могла быть любая из них. Я почаевничала у гримеров и костюмеров. Много интересного записала на диктофон об их своеобразной работе и разочаровалась, услышав, что никто из артисток не брал длинного балахона с капюшоном и не заказывал грима по образцу - со старой фотографии. Одна пожилая женщина всплеснула пухлыми ручками:
- Ниночка на фото! Димы Орецкого покойная супруга.
- Какая она была? - спросила я.
- Ранимая. Наша тогдашняя прима ее изводила. Другая бы плюнула, а Нина…
- Так она не из-за мужа бросилась с балкона? - высказала я предположение.
- Из-за всего и из-за всех.
Вот это да! Я собралась продолжить разговор, но вокруг зашептались, забегали, принялись прикладываться к валерьянке, Они пытались сохранить от журналистки тайну и, естественно, через несколько минут прорвалось: небось Орецкий из ревности застрелил "своего Вадима" и "чужую Елену".
Я ринулась к Орецкому и едва не наткнулась на Юрьева. Мое присутствие могло подвигнуть лейтенанта на неадекватные действия. Самодеятельные расследования его доканывали, и рано или поздно он вытряхнет из меня душеньку, обнаружив вблизи трупа. А тут их было два. Два мертвых тела и я… Перебор. Я будто порезалась. Сначала не больно, только кровь щедро капает. Но потом рана начинает саднить и ныть. Всеобщая уверенность в том, что Митя Орецкий убил любовника и его подругу, была сродни порезу: пока я ничего не чувствовала. Не терплю, когда загадки просты, и всегда их усложняю. Конечно, Борису такой раж не по нутру.
В общем, я сочла за благо убраться.
Весь следующий день возилась по хозяйству, а вечером накормила Измайлова и облачилась в вечернее платье.
- После ужина твоя голая спина очень волнует, - признался полковник.
Я даже не взбунтовалась против сравнения котлеты со спиной - настолько была поглощена мыслями о привидениях. Митю кто-то готовил в убийцы. Пьяный чокающийся парень носится за зыбкой фигурой, которую никто не встречал, налетает на коллег, тяжело дышит, хрипит, шарахается. Потом не выдерживает напряжения и пускает в ход оружие. И ведь будет морочить головы психиатрам россказнями о "женщине в белом". Еще и невменяемым признают, запрут в психушку. Я бы похоже рассуждала, если бы не видела причину его смятения. И причина эта на мой выход в коридор следом за Орецким не рассчитывала, хотела остаться галлюцинацией.