Действительно хорошо, я не возражаю. В сравнении с тем, что было, даже отлично, но лучшему нет предела. Доев булку, я презрела прочие сладости и, выругавшись по-русски, вспомнила, что прекрасно владею английским. И все пошло как по маслу. По-английски я объяснила, чего хочу, и французы невиданно удивились. Пришлось спросить:
- Что же вы думали, я привязала себя к стулу сама, дала обет не развязываться и чесанула на карачках гулять по Европе?
И подумала: поразительно, как глупы эти французы. И еще бабуля моя утверждала, что любовники они непревзойденные. Впрочем, возможно, бабуля права, но как это может мне сейчас пригодиться?
Короче, в конце концов меня развязали. Я поднялась во весь свой немалый рост, явив при этом массу женских достоинств. Мои спасители только присвистнули: "О-ля-ля!"
Вот когда я поняла, что они не бросят меня в беде! Поняла и возмутилась:
- С чего вы взяли, что я сама себя привязала к стулу?!
В ответ они выразили изумление: почему я не перегрызла веревку, а так над собой издевалась?
Действительно, почему?!
Я обычная дура, они же приняли меня за изощренную мазохистку. Мои зубы действительно дотягивались до этой проклятой веревки, так почему я не сообразила ее перегрызть? Остается тешить себя надеждой, что мой склад ума предназначен исключительно для каких-то масштабных деяний.
- В следующий раз обязательно перегрызу веревку, - успокоила я своих французских спасителей.
Глава 19
Сидя на заднем сиденье "Ситроена", сытая и без стула, я была близка к счастью. Франция уже снова казалась великолепной страной: какие люди! какие дома! какая природа!
Придя в себя, я поведала французам о черствости их соотечественников, а они рассказали, что в Европе множество модернистских течений. Девицей, ползущей со стулом на заднице по обочине дороги, во Франции никого уже не удивишь. Здесь видали покруче виды.
Из благодарности я придумала байку, что на меня напали такие вот модернисты. Об истине почему-то говорить не хотелось. Французы отнеслись к моему устному творчеству с огромным сомнением, но на дальнейшем развитии сюжета из деликатности не настаивали. Они любезно согласились подбросить меня до местечка, от которого до Парижа рукой подать. Чем ближе к Парижу мы подъезжали, тем мрачнее я становилась. Без документов, вещей и с жалкими евро, заработанными аттракционом со стулом, я нуждалась в помощи Тонкого. А Тонкого я потеряла. И он меня потерял.
Когда я подвела итоги своего путешествия, то решила, что лучше бы оставалась дома с русскими трупами, чем загибаться от голода с живыми французами. Возможно, я и сгущала краски, но в любом случае, согласитесь, оказаться на чужбине в одной мини-юбке, в которой нет даже карманов, ужасно - если ограничиться лишь приличными выражениями. Вы не подумайте, на мне еще блузка была, но и она не решала проблемы, поскольку выглядела я настоящей грязнулей. Ночное ползание по траве, разумеется, отразилось не только на коленях, локтях и подбородке, но и на одежде. Короче, я решила ехать в Орли на поиски сумки.
Да, забыла сказать: итоги я подводила уже на обочине автострады, куда высадили меня французские парни. Видимо, без стула я была значительно привлекательней: проезжающие мимо мужчины пытались скрасить мое одиночество. Как только я решилась ехать в Орли, немедленно откликнулась на призыв симпатичного француза на потрясной спортивной машине алого цвета. Откликнулась и тут же пожалела об этом. Молодой стиляга-француз воспользовался моей беспомощностью: я не могла нецензурно выругать его по-французски, и поэтому он лихо демонстрировал все возможности своего скоростного автомобиля. После этой поездки в Орли я искала уже не сумку, а туалет.
Впрочем, выйдя из туалета, я вспомнила и про сумку. Долго бродила по залам и внимательно изучала все вывески, соображая, куда обратиться по поводу багажа. Тут-то и нашел меня Тонкий. От радости я расцеловала его, а он по-прежнему был всем недоволен.
- Где ты болталась? - сердито спросил Тонкий.
- Будто не знаете, - с обидой ответила я. - Зачем вы за мной увязались, если меня хватают в заложники все кому не лень? Я думала, вы должны меня охранять.
Тонкий внимательно, сузив глаза, посмотрел на меня и рявкнул:
- Разберемся. Пойдем.
- А сумка? - разволновалась я.
- Сумка тебе не понадобится, - презрительно бросил Тонкий.
У меня снова возникла потребность посетить туалет.
* * *
Тонкий привез меня в трехэтажный дом, очень красивый, утопающий в зелени. Там, совсем как в шпионских фильмах, в плетеном шезлонге сидел мужчина в плавках и с бокалом в руке. Действие происходило у громадного бассейна: в неестественно голубой воде плавали экзотические рыбы. О прочих прибамбасах и рассказывать не хочу. От великолепия я не обалдела, но гордость моя (четырехкомнатная квартира в центре Питера) показалась убожеством. Да что там я со своей квартирой - даже высокопоставленный старик (друг бабули) со своей роскошной дачей выглядел нищим на фоне этого дворца с бассейном. А он все же, не хухры-мухры, крупной державы идеолог и все такое прочее. Кто же тогда этот, в плавках?
Пролетарская гордость меня спасла. Я всеми способами демонстрировала, что все эти буржуазные навороты меня не колбасят: скучны они мне до безобразия.
Мужчина с бокалом уставился на мои ноги, стертые в кровь, и лениво спросил по-английски:
- Как ты собираешься все это объяснять?
А Тонкий подкрался к нему и с подобострастием шепнул что-то на ухо.
- Вы о чем? - демонстрируя независимость, небрежно бросила я, мысленно опасаясь наделать от страха в штаны.
Тонкий, зараза, не пустил-таки меня в туалет.
Демонстрация моей независимости подействовала на мужчину в плавках странным образом: в нем проснулась галантность. Он указал жестом на стул и задумчиво произнес:
- Присаживайся пока.
Меня передернуло: стул был хуже расстрела. Я испуганно осведомилась:
- Можно, я лучше в кресло?
- Как хочешь, - удивился мужчина.
От его цепких глаз не скрылась моя реакция. Пришлось ему рассказать о ночном приключении.
Мужчина с бокалом, немало потешившись, мазнул взглядом по Тонкому и спросил:
- Где вы нашли эту дуру?
- Было сложно, но мы старались, - с ужасным акцентом прошелестел Тонкий.
На лужайке перед бассейном вдруг вырос Седовласый, читавший в самолете проспекты.
- Почему ты помешала совершить выстрел агенту? - спросил мужчина в плавках, кивая на Седовласого.
Пришлось поправку внести:
- Книга, не я.
Тонкий прикрикнул:
- Это неважно, отвечай на вопрос.
- У меня два ответа, - нехотя проворчала я.
- Давай оба, - усмехнулся мужчина в плавках.
- Первый ответ: я не знала, сэр, что это агент, он не представился. Второй ответ: не было уверенности, сэр, что агент хоть как-то умеет стрелять.
Мужчина в плавках хихикнул:
- Что, так плохо держал в руке пистолет?
- Хуже некуда. Для пользы нашего общего дела, сэр, я прикинула: будет лучше, если террорист увидит мое хорошее к нему отношение и оценит его.
- Но он не оценил. Как думаешь, почему? - поинтересовался мужчина в плавках.
Я пожала плечами:
- Сэр, чужая душа - потемки.
Мужчина в плавках кивнул, сделал глоток из бокала и обратился к Тонкому:
- Девчонка круглая идиотка. Уверен, отношения к террористам она не имеет. Связаться с ней может лишь такой придурок, как ты.
Тонкий с поклоном угодливо осведомился:
- Может, заменим ее?
Мужчина в плавках отмахнулся опустевшим бокалом:
- Теперь уже поздно. На переправе коней не меняют.
В этом месте почему-то захотелось внести поправку: мол, я не конь, а скорее кобыла, так что можно и заменить. Но я и рта раскрыть не успела, как мужчина в плавках грозно скомандовал:
- Приведите в порядок ТО, что есть, и пусть работает ЭТО, раз не нашли ничего поумней.
Тонкий воскликнул: "Есть!", грубо схватил меня за руку и резво потащил к автомобилю. Делать прощальный реверанс мужчине с бокалом пришлось на бегу, но он уже толковал с Седовласым.
- Что слышно от Ника? - донесся до меня его строгий вопрос.
Ответа я не услышала, но тоже очень хотела знать, что слышно от Ника? Я была абсолютно уверена, что Ник - это мой Николай, то есть Коля.
Глава 20
Тонкий привез меня в другой дом, менее дорогой, но тоже очень красивый. Импорта и здесь хватало везде: на потолке, на стенах, на полу. Новый мой собеседник был с усами, в изумительной бороде и в человеческом рабочем настроении, хоть и походил на обезьяну. Вместо плавок на нем был строгий костюм. Бокалами здесь и не пахло. Бассейн заменял широкий письменный стол с лампой а-ля Берия. Но этот мужчина мне очень обрадовался и повел себя так, словно мы с ним друзья. Разочаровывать его я не решилась, поскольку к такому поведению рядом со мной мужчины редко стремились - если не врать.
- Рад тебя видеть, крошка, - сказал он по-английски, отечески потрепав меня по щеке и неожиданно чмокнув в губы.
Вынуждена была подумать: ощущение, словно с веником поцеловалась.
- Присаживайся, - сказал он, жестом указывая на стул.
Пришлось содрогнуться вторично:
- Спасибо, я постою.
Он удивленно спросил:
- Что с тобой, детка?
Не хотелось докучать ему мизерностью своих проблем, поэтому я заверила:
- Все в порядке, но на стул не сяду под страхом казни.
- А как ты к диванам относишься? - после легкой заминки поинтересовался мужчина.
На всякий случай я уточнила:
- Прекрасно, если на них сидеть. Или лежать одной.
- Тогда приглашаю в другую комнату, там есть диван, - сказал мужчина, пряча усмешку в усах и бороде.
На предложенный диван я присела, стыдливо подтягивая короткую юбку на израненные колени. Мужчина сел в кресло напротив. Между нами был стол, на столе шкатулка и пепельница.
- Теперь ты мне больше нравишься, - сказал он, деловито доставая из шкатулки изящные щипчики и сигару. - Если будешь продолжать в том же духе, у нас все получится.
"Что получится?" - столбенея, подумала я. Мужчина тем временем понюхал сигару и, обрезав кончик, бодро воткнул ее в кучность усов и бороды. Когда из усов повалил дым, я поняла, что сигару мимо рта он не пронес.
- Поскольку время упущено, - продолжил мужчина, - приступить к делу придется прямо сегодня.
Сегодня?!
- Не могу приступить к делу прямо сегодня, - изображая рвение, заявила я.
- Почему? - удивился мой визави.
Я показала на свои щеки и подбородок.
- С этим не будет проблем, - успокоил меня мужчина, поднимаясь из кресла и подходя к телефону.
Не успела я и глазом моргнуть, как налетели гримеры и долго пытали меня. Когда же меня оставили в покое, щеки горели так, словно с них вторично содрали кожу. Правда, выглядела при этом я потрясающе.
А вот мужчина с усами почему-то так не считал.
- Это ты? - спросил он, увидев меня.
Я не решилась вывести его из заблуждения и призналась:
- Да, это я.
За кого он меня принимал, я понятия не имела.
- Ты не слишком теперь похожа, - посетовал грустно мужчина и, проследовав к сейфу, продолжил:
- Но ссадины на лице не видны, а ноги и руки можно спрятать одеждой. Надеюсь, ты взяла с собой подходящие брюки?
- Они в сумке.
- Сумку тебе вернут, - пообещал он, вручая мне пачку новеньких евро. - Смотри, трать как положено - приказал он и задумался.
Я не слишком рассчитывала на свою бережливость, но не решилась спросить, на какой срок выдана пачка. Мужчина же ясности так и не внес.
- Маршрут ты знаешь, - очнувшись от мыслей, продолжил он, - отель тебе тоже знаком. Ты готова немедленно приступить к работе?
Я понятия не имела, о чем он толкует, но пачка евро вдохновила меня.
- Готова, - воскликнула я, все же намекая на помощь. - А если к чему окажусь не готова, думаю, вы подскажете.
- Да, конечно, - заверил он, поворачиваясь ко мне спиной. - Тебя доставят немедленно для инструктажа. Желаю удачи!
В дверях меня встретил Тонкий - уже с моей сумкой. Я немедленно запихала в нее пачку евро. Документы мои Тонкий вручил лишь тогда, когда высаживал меня из своего автомобиля на площади Звезды.
- Куда мне сейчас? - в отчаянии крикнула я, сообразив, что Тонкий собирается уехать, оставив меня совершенно одну.
- Куда хочешь, - сказал он и хлопнул дверцей.
- А как же работа? - промямлила я, растерянно тараща глаза на удаляющийся автомобиль. - Что я должна теперь делать?
Сначала судьба колотит меня. Взять хотя бы один только стул, не говоря уж о трупах. А потом я оказываюсь в центре Парижа с сумкой, где лежит пачка евро. И делать могу все что хочу. Я решила, что мне предоставили отпуск "перед какой-то сложной работой. Способной на такую работу себя я не ощущала, но отдохнуть была вовсе не прочь.
Глава 21
Первый раз я попала в Париж со спермой отца - отбыла из Парижа, соответственно, в утробе матушки. Кому не понятно, с удовольствием поясню: фантазерка бабуля отправила моих юных родителей провести их медовый месяц в столице любви. В Париже я и была зачата.
Но вернемся в Париж современный. Я отправилась в тот отель, где два года назад была счастлива. Счастлива я могу быть только с любимым мужчиной, которого любила, люблю и всегда буду любить преданно и незабвенно, несмотря на вереницу мужей. Я уже говорила, что однолюбка, а мужей заводила лишь оттого, что наше общество плохо относится к женщинам вообще, а к одиноким - особенно. Одиноких женщин общество если не осуждает, то взирает на них с оскорбительной жалостью и легким презрением. Приходилось искать тех мужчин, которые соглашались брать меня замуж. При таких обстоятельствах, согласитесь, было не до любви.
За что я полюбила Казимежа, спросите вы? Да за все. Во-первых, он меня полюбил - это самое большое его достоинство. Во-вторых, он смотрел на жизнь и мир взглядом обладателя: не свысока, а по-хозяйски. Знаю, мол, что все это только мое, но подождите: еще не придумал, что со всем этим делать. Может, продам или в ломбард заложу. Возможно, переделаю на свой вкус, а может, так, как есть, оставлю. Сила духа и очаровательная уверенность в себе делали Казимежа похожим на бога. Во всяком случае, в моих глупых глазах.
Еще Казимеж гений - так утверждали все его друзья и знакомые. Казимеж говорил, что они ошибаются. Я верила всем, а не ему, поскольку его невозмутимость граничила с рассеянностью. Такое бывает лишь с академиками. Мой дедушка был такой же (как говорит бабуля) слегка пришибленный. Из-за этой его пришибленности не получалось семьи. Мою матушку они родили потрясающе поздно: в предпенсионном возрасте. Все считали, что пришибленность у деда от очень большого ума. Все, кроме бабули. Она-то считала его дурнем и даже немного балдой. Здесь я прекрасно ее понимаю. Мой Казимеж порой вызывал у меня такие же чувства.
Чтобы было понятней, о чем идет речь, позволю себе штрих, выразительно передающий гениальность Казимежа. В Варшаве я купила диск своей любимой английской группы и решила хвастануть перед Казимежем. Поставили диск, пьем вино, слушаем потрясающую музыку. Казимеж слушает сосредоточенно, словно пытаясь решить для себя проблему, полную жизненной важности. Певец страстно, красивым голосом поет о любви и луне. На середине его страданий Казимеж спрашивает:
- Муза, что за беда у этого парня? Чего ему так неймется?
Я огорчилась:
- Песня тебе не понравилась?
- Да нет, песня хорошая, но интересно, из-за чего бедняга занервничал.
Рассказывать ему, что "бедняга" занервничал из-за любви, было глупо и бесполезно.
Вот такой он, мой Казимеж: удивительный, умный, непредсказуемый и немного с чудинкой. Согласна, из этого эпизода трудно сделать подобный вывод, но времени мало, а о Казимеже я могу говорить часами.
Волнует меня, что вы мне не верите: думаете, снова пытаюсь приукрасить свою горькую жизнь? Клянусь, это правда! Был и Казимеж, и Казимеж был гениальный, и меня полюбил он действительно, как это ни поражает.
Тогда, вы, вероятно, думаете, что влюбилась я по неопытности. Напрасно. К тому времени как Казимеж мною очаровался, я успела трижды осчастливить собою мужчин через загс, и трижды, увы, неудачно.
Бабуля считает, что женщина (ради дальнейшей своей безопасности) должна познать мужчину как можно раньше. Примером ей служит шекспировская Джульетта, которая отдалась Ромео в тринадцать, кажется, лет. Бабуля так далеко не пошла, но родила своего первенца ровно в шестнадцать. Возможно, поэтому он сразу и умер. Я, ввиду своей инфантильности, на брачном поприще достигла скромных высот и вышла замуж старухой: мне исполнилось восемнадцать, когда мой первый муж (нехотя!) повел меня в загс. Время казалось безнадежно упущенным, пришлось наверстывать в меру возможностей, знаний и сил. Как видите, и по сей день стараюсь.
Так вот, мой первый муж считал себя гением, а меня - примитивной кретинкой и ругал за отсутствие интересов. Я упорно и безуспешно пыталась поколебать его мнение, обнаруживая массу самых разнообразных влечений. Я завороженно застывала перед любой витриной, млела у парфюмерных прилавков, приходила в радостное возбуждение в отделе одежды и абсолютно теряла голову в секции обуви.
Обувь - мое самое слабое место, потому что она особенно входит в круг моих интересов. Дешевые доисторические туфли (из коллекции прошлого года) способны испортить самый изысканный туалет. Зато модные элегантные сапоги могут спасти самое безнадежное положение - причем, не только в гардеробе женщины, но даже в ее личной жизни. Мой вам совет: если вы несчастливы, бегите в бутик и покупайте самые дорогие и самые модные сапоги.
Увидите, как переменится ваша жизнь… Возможно, жизнь вот так сразу и не станет счастливой, но зато у вас будут "отпадные" сапоги, что для женщины само по себе дикая радость. Даже если денег не осталось и на дешевенькое пальто, все равно сапоги - очумелая радость.
Если же новые сапоги для вас никакая не радость, мне вас искренне жаль. Значит, ваша женская карьера зашла в тупик и надо срочно искать каких-то кардинальных решений. Вплоть до перемены пола. Потому что в нашей стране для слабого пола радостей не предусмотрено: как хочешь, так сама и крутись.
Женщины же, способные испытывать истинную радость от приобретения новых сапог, могут ни о чем не волноваться. Они красивы и сексуальны по определению, даже если им не удалось убедить в этом ни одного мужчину.
Так вот, когда я теряла голову из-за сапог, мой первый муж приходил в отчаяние и хватался то за сердце, то за бумажник.
- Киска, - зло шептал он, пряча подальше бумажник и делая вид, что ради меня готов на все, кроме сапог, - киска, не вздумай брать эту дрянь.
Приходилось ему отвечать:
- Я и не думаю.
- Полный отстой, и очень дорого, - уже лихорадочно шептал он, пытаясь взглядом испепелить предмет моего интереса.
- Любимый, ты прав, - приходилось с ним соглашаться.
- Плохо вижу, сколько стоит эта безвкусица? - подслеповато всматривался он в ценник размером с газету и с криком страдания шарахался от прилавка, когда я его просвещала.
- Сапоги что, золотые? Только это может объяснить их зверскую цену, - трагически заключал он.