На глазах у любопытной публики я подвергалась жестокому унижению: вынуждена была клянчить и мямлить, что мне без таких сапог ну просто не жить, после чего мой муж смягчался и произносил сакраментальную фразу:
- Дорогая, давай сделаем так: прямо сейчас отправимся домой. Если до вечера ты не передумаешь, то через неделю мы вернемся и месяца через три купим эти грабительские сапоги.
Я твердо знала, что через три месяца сапоги выйдут из моды, но в порыве великодушия соглашалась. Выходя замуж, я надеялась получить свободу от своей строгой бабули, а получила супружеское гетто. Лишив рано родителей, жизнь нокаутировала меня своей шаткостью и капризностью. Мир оглушил коварной переменчивостью. Сколько всего: предательство близких людей, непрочность даже самых родственных отношений, зыбкость скрупулезно продуманных планов. И никакой надежды на счастье. Иной раз не бывало надежды и выжить. Пришлось менять мировоззрение. Я научилась находить постоянство в переменах, радость - в страданиях и в бурях обретать покой. Теперь счастье - мое нормальное состояние. Я так привыкла к нему, что иногда сожалею: "Ах, почему я не способна испытывать горе. Хоть для сравнения".
Теперь вы поняли, откуда родом мой оптимизм? Правильно - он родом из беспросветного горя.
Ой, что-то я увлеклась. Слишком быстро забыла о стуле. Всего лишь хотела сказать, что теперь умею бороться и с горем, и с радостью. Чем? Разумеется, смехом! Чем же еще? Что бы со мной ни происходило, я смотрю на себя как бы со стороны. И смеюсь над собственной глупостью. Иногда и над чужой. Ха-ха, подумаешь - муж изменил! Ха-ха, подумаешь, труп на моем диване! Пустяки! А жить прекрасно и очень легко!
Глава 22
Да, жить прекрасно!
Тогда же, в своем первом браке, жить прекрасно я не умела. Я все воспринимала слишком серьезно. От постоянных несправедливостей я озверела и приговорила мужа к смертной казни через закрикивание.
И приводила приговор в исполнение каждый день с утра и до вечера.
Крик при этом стоял такой, что под вопросом была и жизнь ближайших соседей. В пламени вражды сгорела наша любовь.
На пепелище примчалась бабуля. В довершение она сообщила, что муж изменял мне с первого дня нашего брака: прямо на свадьбе переспал с моей лучшей подругой. Не буду ее называть, чтобы не компрометировать. Подругу я все же простила, а вот мужа простить не успела: он раньше сбежал. Представляете, после всего он же меня и бросил!
Как прикажете жить?
Только хихикая!
Дальше. Бабуля, чтобы стереть с моего молодого лица печать старого горя, быстро выдала меня замуж за племянника своего лучшего друга. Таким образом, второй муж был скорее женат на моей властной бабуле.
Не буду описывать, как они спелись и как взялись за меня: я служила им как могла - рабыня Изаура отдыхает. Так продолжалось до тех пор, пока бабуля случайно вдруг не узнала, что мой второй муж ей изменяет: бегает за советами к какой-то тетушке какого-то дядюшки. Понятия не имею, чем бабуля достала моего второго мужа, но он меня спешно бросил.
Не успела я вздохнуть с облегчением, а успела лишь нареветься, как появился мой третий муж. Он был женат на моей квартире: все требовал ее выгодно разменять. Делать это бабуля наотрез запретила, после чего муж охладел ко мне, а вскоре… Правильно, вскоре и третий муж бросил меня. Бабуля, случайно заметив, как я страдаю, с пафосом произнесла:
- Музочка, он не стоит того!
И деловито добавила:
- Глупостями не занимайся, у тебя есть дела поважнее. Поезжай-ка в Быдгощ к моей кузине и привези наш семейный архив. Хочу уточнить имя своего тринадцатого любовника. На девятом десятке стала что-то я, детка, имена забывать.
Никогда не смела я противоречить своей властной бабуле. Пришлось отправиться в Быдгощ. Там и познакомились мы с Казимежем.
* * *
В свой номер я вошла в шесть часов вечера. Вошла с таким зудом, что передать не могу: пачка евро, лежащая в сумке, изводила меня и жгла. Хотелось немедленно пройтись по магазинам. И я понеслась.
Первым делом купила громадную дорожную сумку - вы уже поняли - для покупок.
Бедные продавцы!
До сих пор мое сердце сжимается от жалости и сочувствия, когда я вспоминаю о них. Продавцы испытали смертельный шок, когда я изъявила желание приобрести двадцать бюстгальтеров-близнецов и десять пар одинаковых туфель.
Их глаза превратились в вопросы: зачем?!
Я и сама не знала, зачем так поступаю. Думаю, от растерянности. Мне когда-то казалось, что в нашем Гостином Дворе разнообразие ассортимента преступно, потому что убийственно. С пачкой евро в Париже я поняла, что Гостиный Двор не способен конкурировать с жалкой парижской лавчонкой. Глаза разбегались в разные стороны совсем не иносказательно, а самым буквальным образом: я боялась там подцепить косоглазие, которое у меня и без того наметилось с детства.
Кошмар! При таком разнообразии я хватала одно и то же!
Я никак не могла сбросить с себя оковы привычной питерской жизни, которая лучше, конечно, жизни рязанской или смоленской, но незначительно.
К восьми вечера сумка (размером с мешок!) была до отказа набита. С непередаваемой радостью наблюдала я за носильщиком, согнувшимся под тяжестью ноши.
"Слабак! За пять минут уморился (от такси до номера), а я эту сумку два часа набивала и свежа, невзирая на ночь, проведенную ползком со стулом на заднице".
Всем известно: настоящая жизнь в Париже начинается ночью. Поэтому времени у меня было достаточно. Я решила потратить его с максимальной отдачей: первым делом насладилась примеркой бюстгальтеров.
Хоть и были они одинаковые (все двадцать штук), я (с возрастающей радостью) перемеряла один за Другим. С тем же настроением приступила к примерке обуви, затем к юбкам-плиссе. Их я купила мало, всего пять штук - и глазом моргнуть не успела, а пора уже к джинсовой серии приступать…
В примерках время летит незаметно. Очнулась, когда нащупала в сумке лишь дно. Настроение сразу испортилось. Пересчитав евро, я расстроилась окончательно. Потраченная мной сумма превысила пределы разумного.
Немного погоревав, я решила, что настала пора развлечься. Я достала из старой сумки свой любимый брючный костюм и принарядилась.
Некоторые женщины решаются надеть новую вещь в гости или, скажем, в театр. Уже на людях они узнают о том, что новая вещь полна старых как мир сюрпризов.
Расскажу для примера: моя подруга Гануся купила трикотажное платье-чулок, которое великолепно на ней сидело, плотно облегая фигуру. Гануся на радостях ушла в новом платье из магазина. Каково же было ее удивление, когда "чулок" этот заскользил вверх по чулкам: платье катастрофически превращалось из "макси" в "мини", стремясь обнажить попку Гануси и остановиться где-то на шее. Вместо вальяжной прогулки бедняжка неслась домой во всю прыть, придерживая коварное платье руками.
С тех пор я не рискую: привыкаю к новой одежде постепенно и перед зеркалом собственной спальни.
Некоторые платья удавалось сносить в примерках. Вот почему я осталась равнодушной к обновам при выборе вечернего туалета и предпочла проверенный в деле брючный костюм.
Гануся меня убеждала, что в этом костюме я неотразима. Я ей поверила и не ошиблась. Судите сами: когда я шла по Парижу, то все без исключения провожали меня восхищенными взглядами. Даже женщины! Даже собаки! В воздухе словно повис вопрос: "Кто же там такой красивый идет?" Это шла я, источая умопомрачительный аромат "Армани" и раздавая прохожим ослепительные улыбки.
Да, немножечко приврала, уж простите. Зато могу точно сказать, что безобразной в костюме я не была, и, пока шла, в меня пальцем не тыкали.
Таким образом, я пришла в клуб "Парти дэ плэзир", что в переводе означает: увеселительная прогулка. Название соответствовало моему настроению, но не только поэтому я выбрала клуб "Парти дэ плэзир". В этом клубе я имела немало знакомых, потому что много времени проводила здесь в обществе своего Казимежа.
Казимеж не был снобом. Клуб располагался в громадном помещении, похожем на ангар. Говорят, там раньше были конюшни.
Зато в клубе царил дух свободы. Между колоннами примащивались где оркестр, где ансамбль, которые могли грянуть одновременно, не мешая друг другу. Общество собиралось разношерстное, но все больше имеющее отношение к науке или к искусству.
Попадались, правда, уникальные экземпляры, как, например, убеленный сединами Себастьен Барбикен, настоящий участник Второй мировой войны, национальный герой Франции, обладатель многочисленных наград, среди которых имелась и высшая награда Франции орден Почетного легиона. Себастьен был заоблачно стар, но не дряхл. Несмотря на то что он воевал с фашистами и летал на одном из самолетов легендарной эскадрильи "Нормандия - Неман", умирать Себастьен не собирался. Ходил он без тросточки и выпить мог больше молодого Казимежа.
Антураж клуба полностью соответствовал его духу. Стены разрисовывали все кому не лень. Когда я покидала этот клуб в прошлый раз, на одной из стен остался мой портрет фантастически громадных размеров. Мне было интересно, все ли он еще там.
Глава 23
- Мюз! Салю, Мюз! - услышала я, едва вошла в "Парти дэ плэзир".
Навстречу мне неслась Катрин Лелю. Я восхитилась:
- Катька! Ты?!
Как только передам наш разговор, вы сразу поймете, что женщины понимают друг друга без всякого языка, поскольку и по-русски, и по-французски при встрече щебечут одно и то же.
- Се toi? Muse! (Это ты?Мюз!) - щебетала Катрин.
- Катька! Ты?! Невероятно! - вторила я.
- Се toi? II est impossible! (Это ты ? Невозможно!).
- Катька! О! Чертовка!
- О! Diablesse! Muse! (О! Чертовка!Мюз!).
- Ну, Катька, выглядишь ты шикарно! Надо же, все лучше и лучше!
- О, tu as de l'oeil! De mieux en mieux! (О, шикарно выглядишь! Все лучше и лучше!).
- О, Катюша, чудная прическа!
- Coiffure admirable, Muse! (Чудная прическа, Мюз!).
- Ах, как я тебе рада!
- Je suis bien heureuse de tu voir! (Я так рада тебя видеть!).
Отпуская свои реплики, мы не стояли на месте: кружили, обмениваясь поцелуями, шлепками, щипками, нежными и шутливыми. Когда же Катрин осознала, что хочет задать мне вопросы, требующие ответов, она схватила меня за руку и потащила к переводчику - в клубе хватало народу, знающего английский язык.
- Когда ты виделась с Казимежем? - спросила Катрин.
- Два года назад, - ответила я.
Думаю, что Катрин поглощала информацию широко распахнутым ртом, иначе не могу объяснить, почему она рот не закрывала даже во сне.
- Где вы виделись?
Я удивилась, почему переводчик уложил в три слова то, что Катрин говорила минуты две, но в ответ на вопрос добросовестно изложила:
- Мы виделись здесь, в Париже. Он нежно поцеловал меня в губы и посадил на самолет. Обещал не забывать, вечно любить и даже хранить верность.
- О-ля-ля! - восхитилась Катрин и затараторила с удвоенной скоростью, сообщив, что вскоре уехал и Казимеж.
Пришлось сообщить:
- Знаю, он звонил мне в Питер.
- Что он говорил?
- Что любит меня, - с гордостью сообщила я, опуская прочие детали, кажущиеся мне незначительными.
На этом наше общение было прервано. За моей спиной раздался взрыв радости. Радость эта гремела, басила, фыркала и громыхала кашлем.
- Мюз! Кхе-кхе! Мать твою! Уф-ф-ф! Мюз! Кхе-кхе! - услышала я хриплый бас, который мог принадлежать лишь Себастьену Барбикену.
Я восторженно взвизгнула и потонула в его широких, все еще сильных объятиях. Как мне знаком этот смешанный запах дешевого одеколона, сигарет "Голуаз" и водки! Элегантный, в безукоризненном костюме, Себастьен был, пожалуй, единственный там в клубном галстуке. К тому же он был единственным, кто говорил по-русски. Правда, изредка Себастьен вставлял и французские слова, но это не мешало общению. Я обожаю этого старикана! Я его боготворю!
- Себастьен! Дорогой! Как я рада тебе! - громко воскликнула я, прижимаясь своей щекой к его колючей щетине.
Мы жадно друг на друга смотрели до тех пор, пока я не брякнула:
- У тебя все те же усы!
Словно в этом была вся соль события.
- Как ты красива, девочка, - актуально подметил Себастьен и, обнаружив мое недоверие, добавил зло и настойчиво:
- Ты стала еще красивей!
Я смутилась. Непритворно - Себастьен слыл строгим знатоком женской красы и был скуп на похвалы. Что заставило старикана мне льстить, до сих пор не понимаю.
- Пойдем выпьем, - дружески хлопнул он меня по плечу и игриво шлепнул по попке Катрин.
Она рассмеялась, подмигнула ему, бросила мне пару фраз, взмахнула рукой и убежала к парням, развлекающим себя пантомимой.
- Что она сказала? - спросила я у Себастьена.
- Чтобы ты не пропадала.
- А ты ей что сказал?
- Что сегодня ты только моя.
- Ну, Себастьен, это слишком, - с укором молвила я.
Он улыбнулся в свои чудо-усы, крякнул и прогромыхал хриплым басом:
- Девочка, все знают, что ниже пояса я покойник.
Ха! В таком случае непонятно, зачем надо было еще добавлять, что он друг Казимежа.
- С Казимежем у нас все кончено, - со вздохом призналась я. - Казимеж бросил меня и позабыл.
- Ерунда, он тебя любит! Я спросила в волнении:
- Откуда ты знаешь? Это Казимеж тебе сказал? В ответ получила самую снисходительную из улыбок бывалого старикана.
- Запомни, девочка, - важно ответствовал Себастьен, увлекая меня к стойке бара, - нет в мире мужчины, который смог бы тебя разлюбить, полюбив на секунду. Это говорю тебе я, Себастьен Барбикен, старый ловелас.
Я рассмеялась:
- Спасибо, ты настоящий француз.
Себастьен извлек из внутреннего кармана серебряную фляжку, в которой всегда была водка. Я запротестовала:
- Прости, но только не водка! Шампанское!
- Когда я вижу тебя, мне все равно, чем напиваться, - выдал сомнительный комплимент Себастьен.
Мы выпили немного шампанского, Себастьен улыбнулся и старомодно меня пригласил на танец. Мы закружили в сложной фигуре, когда я заметила красавца блондина.
"Во Франции блондином считают любого, кто не брюнет. Этот парень здесь должен цениться на вес золота", - подумала я и не ошиблась.
Себастьен эту мысль подтвердил:
- Смотри, девочка, похоже, к нам спешит сам Казанова. Все от него без ума, а он идет к нам. Уступаю тебя ему.
- Нет, Себастьен, не хочу, не надо, - заупрямилась я.
- Иди потанцуй с ним, девочка, только не забывай, ты достойна лучшего. Дай ему это понять.
- Как? Я не знаю французского.
- Жестами, девочка, и мимикой, - усмехнулся старик и подтолкнул меня к незнакомцу.
Я (без особой охоты) на время танца очутилась в объятиях Казановы. Вдруг он сказал по-английски:
- Муза, вы очень красивы. Я Андре. "Выходит, мы давно могли разговаривать", - подумала я и (не удивляйтесь) ему нагрубила.
Терпеть не могу мужчин, которые так открыто себя обожают.
- Тогда ответь мне, Андре, как у тебя с мозгами? - сурово спросила я.
- У меня есть мозги, - заверил Андре.
- Тогда почему они не помогают тебе скрывать свою самовлюбленность?
Не дожидаясь ответа, я поспешила к старику Себастьену.
Глава 24
- Хорошо тебе, девочка? - спросил Себастьен. Пришлось с усмешкой ответить:
- Представь себе, да, несмотря на то, что ты пытался испортить мне вечер.
Себастьен изумился:
- Тебе не понравился наш Казанова? Вижу, девочка, ты обречена на счастье.
- Почему? - удивилась я.
- Умеешь выбирать то, что нужно. Девочка, ты слишком мудра. Хочешь, угощу тебя твоим любимым ликером?
- Мы договорились пить только шампанское, - напомнила я и в качестве примера залихватски опорожнила бокал.
Мгновенно опьянев, я расчувствовалась.
- Представляешь, - пожаловалась я Себастьену, - какой-то болван закрасил мой портрет на стене. Видишь, теперь там жуткий павлин с женской грудью. Спрашивается, какому придурку это понадобилось?
- Мне, - не без гордости признался мой старикан.
- Зачем? - возмутилась я, внезапно трезвея. - Я была так горда. Портрет русской девушки в самом лучшем клубе Парижа!
Себастьен поперхнулся дымом своего "Голуаза".
- Твой портрет в забегаловке? - спросил он. - Считаешь, это прилично?
Моя мысль устремилась другими тропами: при слове "прилично" в голове всегда возникает бабуля.
- Ах, я здесь так внезапно!.. Даже Гануся не знает, где я! А бабуля! - в этом месте горе мое обострилось, я вдруг зарыдала.
Себастьен относился к моим страданиям с уважением. Он оперся локтем о стойку бара и, прищурив выгоревшие глаза, смотрел на меня с безмятежным вниманием: курил "Голуаз" и молчал. Когда я досыта нарыдалась, он протянул мне мобильный и подсказал:
- Можно ведь позвонить.
Я приложила трубку к уху и струхнула перед бабулей. Себастьен подбодрил меня:
- Давай.
Низкий аристократичный голос бабули звучал так ясно, словно она стояла у меня за спиной и говорила мне прямо в ухо. Как я любила и ненавидела этот голос! Какой он милый, родной! Я завопила:
- Бабуля!
- Муза, почему ты кричишь?
- Потому что рада тебе, потому что тебя обожаю, потому что только ты есть у меня! Остальное все чепуха!
- Деточка, ты пьяна как черт, - с достоинством сообщила бабуля и повесила трубку.
Я растерянно уставилась на Себастьена:
- Она что, не захотела со мной разговаривать?
- Может, мы разбудили ее? - предположил оптимист старикан.
Я взглянула на часы. Ерунда. Бабуля "сова", она сидит в своем кресле перед камином, курит трубку, смотрит на пламя, мечтает и слушает музыку. Я ей помешала.
- Разбудила бы ее, позвонив где-то в полдень, - просветила я Себастьена.
- Почему же мадам рассердилась? - тревожно спросил старикан.
Я с изумлением обнаружила, что он лишился своей обычной невозмутимости и выглядел очень взволнованным.
- Надо знать бабулю, - сказала я, из дружеских соображений стараясь открыть старикану глаза. - На девяносто процентов она состоит из достоинства. Я громко кричала, думаю, это ее оскорбило.
Себастьен схватил трубку, быстро набрал какой-то номер и долго молчал. Когда он прятал трубку в карман, глаза его наполнились светлой грустью.
- Давай напьемся, - предложил он любезно. Я согласилась и, громко икнув, испугалась:
- Кажется, уже напилась.
- Ерунда, это быстро пройдет.
Мы стали пить. Я не пыталась угнаться за Себастьеном, впрочем, он и не позволил бы. Чем больше мы пили, тем лучше нам становилось.