Глупость и обидчивость всегда рядом. Именно по этой причине Алиса невероятно обидчива. Стоит ей услышать правду, как слезы фонтаном начинают литься из ее восхитительных глаз. Причем плачет, мерзавка, словно поет: мелодично, ритмично и с большим вкусом. Тот, кто хоть раз увидит плачущую по его вине Алису, будет чувствовать себя негодяем до конца своих дней. Правда, меня это не касалось никогда.
- Успокойся, дорогая, - строго приказала я. - Находясь в непосредственной близости от меня, ты подвергаешь свою жизнь серьезной опасности. Герман допустил грубейшую ошибку, оставив тебя здесь.
- И в самом деле, - воскликнула Алиса, мгновенно осушив глаза, - этот преступник вел себя слишком нагло. У тебя не сложилось впечатления, что он вообще ничего не боится? Ничего не боится.
- Ты невероятно наблюдательна. Именно такое впечатление у меня и сложилось. Теперь удивляюсь, что помешало ему затащить меня в машину прямо среди бела дня.
- Может, Артур? Может, Артур?
- Тоже мне препятствие, - презрительно фыркнула я. - В этом смысле даже ты гораздо более опасна.
- Но об этом же никто не знает, - возразила Алиса. - Хотя, знает же этот преступник точные координаты шпингалета на двери в сад…
- Именно, - подтвердила я, восхищаясь мыслительными способностями Алисы. - Раз ты сегодня в таком ударе, тогда скажи, чего этому идиоту от меня надо?
- А что ты чувствовала, когда он лез в дом? Я серьезно задумалась, добросовестно тщась заглянуть внутрь себя. Как бы там ни было, но Алиса не только экзотически красива, она еще и психолог. Она даже диссертацию о женщинах писала. Сейчас темы не помню, но что-то вроде "Влияние шляпки на интеллект". Поэтому мне очень хотелось ответить на вопрос Алисы. Всякое бывает, вдруг получу умный совет.
- Так что же ты чувствовала, когда преступник лез в дом? - нетерпеливо повторила она свой вопрос. Я с новым энтузиазмом заглянула внутрь себя.
- А черт его знает, - после напряженных и бесполезных усилий заключила я. - Много чего чувствовала. Все очень противоречивые ощущения, так сразу и не разберешь. А почему ты спрашиваешь?
И тут-то Алиса поразила меня второй раз.
- Видишь ли, женская интуиция всегда ближе к истине, чем мужская логика, - с достоинством произнесла она.
"Где она нахваталась таких умных мыслей?" - подумала я, абсолютно исключая вероятность того, что автор изреченного - моя подруга.
- Поэтому, когда интуиция тебе подсказывает что-либо, то все так и есть, - вдохновенно продолжила Алиса. - Если честно, когда ты начала свой рассказ, я сразу подумала, что на этот раз сочинение твое весьма неудачно. Весьма неудачно.
И это говорит она, страстная поклонница моего таланта.
- Почему это? - обиделась я.
- Слишком много натяжек, а потому не правдоподобно. Твой злодей действовал вызывающе!
- Так он не дурак. В наше-то время, когда милиция занята исключительно своими делами, когда ей продохнуть некогда, не то что смотреть, где, кто, кого убивает, - чего вообще можно бояться? Я до сих пор в толк взять не могу, почему этот мошенник бросил меня прямо ни с того ни с сего.
Алиса сочувственно покачала головой. Она пребывала в глубокой задумчивости: черты лица заострились, лоб нахмурился, глаза потеряли прежнюю беззаботную ясность. Мысль исказила черты лица Алисы. Она уже не выглядела ангелом. Нет, все же правы древние, утверждая, как не идет красивой женщине умственное напряжение.
- А ты не слышала, что сказал ему твой сосед? Твой сосед? - наконец поинтересовалась Алиса.
- Каким образом? Я же в это время колотила половником по кастрюле.
- Но можно предположить. Можно предположить.
- Предположить несложно. Сосед у меня крутой, ментами грозить вряд ли станет, а вот телохранителей прислать для разборки мог…
Противный визжащий звук раздался со стороны улицы. Я вскочила с дивана и с криком: "Они пилят мои решетки" - припустилась во двор. Алиса за мной. Мы выскочили за калитку, но улица оказалась пуста. Звук раздавался из соседних владений. По качающимся веткам торчащего из-за забора дерева можно было предположить, что на сей раз расправляются с ним.
- Уф-ф! - облегченно вздохнула я. - Никакого воспитания у этих цепных мужиков. Пилят, когда им в голову взбредет.
- Почему цепных? - удивилась Алиса?
- Да потому, что на шее у моего покойного Бобика цепь была пальца на два уже.
- Пойдем скорей в дом, - затравленно озираясь по сторонам, прошептала Алиса и дернула меня за руку. - Совсем не нравится мне ваш райончик.
Я заметила, что ее трясет. - Большую глупость мы сделали, что выскочили на улицу, - сказала Алиса, когда мы вернулись в столовую. - После всего, что ты рассказала, это двойная глупость. И вообще, нам надо поскорей уехать в Питер. Уехать в Питер.
Меня выводила из себя ее педагогическая привычка повторять концы фраз, но, понимая, что сейчас неуместно раздражаться, я постаралась удержаться от передразнивания.
- Ты права, - согласилась я, - уехать в Питер необходимо, но как это сделать? Зря ты отпустила Германа.
- Зря я отпустила Германа, но мы можем ехать электричкой. Через сорок минут будем на Черной речке, а там на метро до Удельной. На метро до Удельной.
- На Черной речке погиб мой коллега Пушкин, - напомнила я. - Ты забыла, там от станции до метро придется пробираться дворами, и кто знает, в каком месте могут пристукнуть. Нет, на электричке я не поеду.
- Тогда на маршрутке, на маршрутке, - предложила Алиса, но и от этого предложения я вынуждена была отказаться.
- Маршрутку придется ждать на остановке. Улицы в Сестрорецке немноголюдны.
Я с ужасом осознала, что опасность подстерегает меня буквально везде, и тут же пришла в отчаяние. Зато Алиса сегодня была невероятно проницательна и умна.
"Впрочем, - подумала я, - так всегда с ней происходит, когда поблизости не оказывается Германа".
- Пуганая ворона куста боится, - продолжая Потрясать меня своей эрудицией, сказала Алиса. - После такой ночи ты и в самом деле не дойдешь ни до станции, ни до маршрутки - умрешь по пути от разрыва сердца. Остается вызвать такси. Вызвать такси.
- Это идея, - обрадовалась я, - но телефон не работает. Тебе придется пройтись к ближайшему таксофону, который около универмага, чего очень не хотелось бы, очень не хотелось бы, - все же не удержалась и передразнила я Алису.
- Ерунда, - не замечая издевки, отмахнулась она, - не думаю, что для меня это опасно. Вот только боюсь оставлять тебя одну.
- Если я продержалась всю ночь, пятнадцать минут как-нибудь выдержу, - убежденно заверила я, нетерпеливо подталкивая Алису к выходу.
Выходя из дома, она споткнулась, уронила сумочку, и на дорожку вылетела куча мусора, с которой Алиса не расставалась ни днем, ни ночью: какие-то пуговицы, шпильки, заколки, тюбики с кремом и губной помадой, пудреница, скомканный целлофановый пакет, противозачаточные таблетки, кошелек, мазь для рук, "тампакс", очевидно, заменяющий бируши, пилочка для ногтей, жвачка, пинцет и много еще чего, совершенно необходимого в сложной жизни простой женщины. Посреди всего этого "великолепия" скромно лежал телефон. Очень приличный мобильник фирмы "Моторолла".
- Алиса! - нервно возопила я, тыча пальцем прямо в него. - Ты куда собралась?
- Звонить, - сообщила она, ползая на корточках и аккуратно собирая свой мусор с дорожки.
- Так почему же ты не вызовешь такси прямо из дому?
- А как это возможно?
- Да вот эта вот штука, - хватая в руки телефон, возбужденно произнесла я, - поможет без всяких проблем.
- И в самом деле, - согласилась Алиса, забирая трубку. - Совсем забыла.
Она тут же, не отходя от своего мусора, грациозно забегала пальчиками по кнопочкам аппарата, а я, проклиная все на свете, поплелась обратно в дом.
"Имея таких бестолковых друзей, не надо и врагов, - думала я, пригорюнившись в столовой. - Что за женщина? И как только Герман промучился с ней столько лет?!"
Тем временем Алиса с вопросом: "Ты готова?" - выросла на пороге. У нес был вид победительницы.
- Вот видишь, как все хорошо устроилось, - сказала она, бессовестно присвоив все лавры себе. - Такси приедет через пять минут. В доме есть ценные вещи?
- Самая ценная вещь - это его хозяйка. Остальное легко приобрести за деньги, - ответила я, подразумевая свои неподкупность и бескорыстность одновременно.
На Алису моя фраза не произвела никакого впечатления. Она скептическим взглядом окинула столовую и сказала:
- Кофеварку могут унести. К тому же в холле стоит музыкальный центр. Музыкальный центр.
- На кухне позолоченный столовый набор, в гостиной телевизор и магнитофон, а в библиотеке компьютер, - добавила я. - Если всю ночь меня донимали из-за этого хлама, я повешусь или утоплюсь в Реке Сестре. Сказали б сразу, чего хотят, я сама все это вынесла бы за калитку.
Алиса с осуждением покачала головой.
- Да, теперь я вижу, что у тебя действительно была непростая ночь, - вздохнула она.
- Как хорошо, что до тебя все так быстро доходит. Сигнал автомобиля прервал нашу беседу.
- Такси! - вскрикнула Алиса и помчалась на улицу.
Я поспешила за ней.
Глава 4
До Питера мы добрались без всяких приключений. Алиса, вместо того чтобы обсудить со мной тяготы прошедшей ночи, без умолку трещала о своих родственниках. Я из чувства благодарности вынуждена была поддерживать разговор.
- Представляешь, Ольга увлеклась магией, - сообщила Алиса.
Ольга, ее старшая сестра, - серое, никчемное создание. Кирилл - алкоголик и непутевый муж Ольги - когда-то ухлестывал за мной. По этой причине Алиса считала своим долгом держать меня в курсе всех их семейных проблем.
- Ольга бегает по магическим курсам, - не теряя вдохновения, продолжила Алиса, - и теперь знает множество проклятий…
- Может, заклинаний? - предположила я.
- Точно, заклинаний, - подтвердила Алиса. - Еще она купила громадный аметист и повесила его на шею Кириллу.
- Зачем?
- Ну как же, аметист в переводе с греческого "непьющий". Ольга утверждает, что этот камень лечит самых закоренелых энтузиастов бутылки, вызывая у них стойкое отвращение к спиртному. Теперь Кирилл не расстается с аметистом даже ночью. Даже ночью.
- И помогает?
- Еще как! Еще как!
- Неужели Киря бросил пить? - нешутейно изумилась я. - Он же пил с завидным постоянством.
- Теперь пьет с отвращением, - сообщила Алиса. - С громадным отвращением.
- Значит, лет через двадцать точно бросит, - искренне одобрила я затею Ольги.
- Слушай, а может, поедем ко мне? Представляешь, как обрадуются все? Обрадуются все.
Я представила, как обрадуется Алисина сестра, ненавидящая меня всеми фибрами своей странной души, и содрогнулась. К тому же видеть пьющего с отвращением Кирю (с аметистом на шее) почему-то не хотелось.
По вышеназванным причинам я отказалась, решив, что мои родственники, в сравнении с Алисиными, просто клад. На проспекте Энгельса я вышла из такси и, пообещав Алисе держать ее в курсе, повернула на тихую улочку Гданьскую, где в просторной четырехкомнатной квартире проживала семья моего единственного дядюшки Вячеслава.
"Не очень приятное место, учитывая мое положение, - подумала я, через высокие металлические ворота входя в заросший деревьями глухой и сумрачный двор. - Если кому-нибудь вздумается испытать на прочность мою бедную голову, боюсь, это получится без всяких затей: легко и просто".
Пройдя в глубь двора, я торопливо набрала код, открыла дверь и по старой широкой лестнице поднялась на второй этаж. Этот трехэтажный дом когда-то был средоточием коммуналок. Теперь же народ рассортировался по отдельным квартирам, и в этом подъезде осталось всего три семьи. На первом этаже живут честные люди, на третьем - банкир, а между честными людьми и банкиром - мой дядюшка профессор Волошинов.
Безгранично радуясь тому, что на третьем этаже поселился банкир, чья драгоценная личность находится под неусыпным оком секьюрити, я наконец-то почувствовала себя в полной безопасности, ибо знала, что любой посторонний мгновенно вызовет у многочисленной охраны банкира самый живейший интерес.
Правда, мой дядюшка в связи с проживанием над ним банкира испытывает большие опасения и, уверяю вас, не беспочвенные, поскольку совсем недавно интеллигентная семья Волошиновых едва пережила стресс.
Три месяца назад ночью неизвестными со стороны улицы Гданьской по окнам банкира были произведены то ли автоматные, то ли гранатометные выстрелы. Мой дядюшка - профессор от страха самым неинтеллигентным образом наделал полные штаны, и тут я его прекрасно понимаю. Если в его окнах не осталось ни одного стекла, можно предположить, что делалось в квартире банкира. К тому же всегда есть опасность, что в следующий раз террористы просто перепутают этажи.
"Каждый должен жить по средствам", - говорит по такому поводу моя Нелли. Здесь я целиком и полностью с ней согласнa.
Коль настало время, когда в просторных четырехкомнатных квартирах живут банкиры, не лучше ли семье простого профессора, заведующего кафедрой какой-то ничтожной начертательной геометрии, вести себя скромней и разменяться на что-нибудь более соответствующее его положению и доходам.
Тем более что он буквально нищенствует, стараясь соответствовать своим апартаментам на Гданьской, квартире на площади Мужества, даче в Лисьем носу, старому автомобилю "Жигули" и трем телефонам. Хотя и здесь его можно понять. Теперь всякий старается хоть как-нибудь процветать.
С такими мыслями я нажала на кнопку звонка и замерла в ожидании в полной уверенности, что в шесть-то часов утра кто-нибудь из семейства Волошиновых обязательно окажется дома. Ожидания не обманули. Дверь открыла Нина Аркадьевна. Ей, видимо, хотелось изобразить радость, но по лицу было видно, что она неприятно удивлена.
- Ты? - вместо приветствия спросила она.
- Решила остановиться у вас, - поправ хорошие манеры, вместо "здрасте" честно призналась я.
Чувства, которые мы испытывали друг к другу в последнее время, все больше напоминали ненависть, хотя внешне отношения пока не выходили за рамки родственных. Поэтому жена дяди вынуждена была проявить радушие.
- Есть хочешь? - спросила она.
- Лучше искупаюсь, - ответила я, прямиком направляясь в ванную с целью срочно сделать педикюр.
Если меня подстерегает столько опасностей, не yмирать же с грязными ногами.
Когда час спустя я, распаренная и довольная, с младенчески нежными пятками и тщательно выбритыми ногами вышла в прихожую, собираясь ближайшие сорок минут провести перед высоким старинным зеркалом, выяснилось, что меня ожидает неприятный сюрприз. Нина Аркадьевна в ходе длительной и весьма эмоциональной беседы с моей обожаемой Алисой оказалась в курсе всех моих проблем, что абсолютно не входило в мои планы.
- Ну, что скажешь? - жестом приглашая меня на кухню, осуждающе спросила она.
- А что тут скажешь? - следуя ее приглашению, без всякого энтузиазма ответила я. - Кто-то покушается…
- Так случается всегда, когда совершаются не праведные дела, - изрекла Нина Аркадьевна, явно намекая на последнее волеизъявление моей покойной бабушки, представляющееся ей несправедливым лишь на основании того, что оно оказалось в мою пользу.
Благодаря постоянному влиянию Нины Аркадьевны семья Волошиновых и раньше не слишком жаловала меня, а после смерти бабушки, когда благодаря ее завещанию наследницей виллы в Сестрорецке и квартиры на Васильевском стала я, хроническая неприязнь родственников перешла в острую форму.
- Если честно, я не слишком верю во все твои фантазии, - насыпая в чайничек заварку, сказала Нина Аркадьевна. - Это все твой эгоцентризм. Жила бы как все, не меняла бы мужей, как перчатки, до сих пор была бы счастлива, как я.
Я ужаснулась, но и вида не подала, а, подмяв под себя ноги, устроилась на грязном (как и все в квартире тетушки) стуле перед широким блюдом и принялась таскать одно за другим песочное печенье.
- Пока была жива Анна Адамовна…
(Это моя бабушка, а следовательно, свекровь Нины Аркадьевны.)
- …ты процветала, как сыр в масле каталась. Все сходило тебе с рук. Конечно, остаться в двадцать лет круглой сиротой неприятно…
(Неприятно?)
- …но надо же иметь мозги. Это же еще не повод, чтобы мотаться по всему миру, влипать в разные истории и не рожать детей.
(Ее послушать, так для того, чтобы рожать детей, повода не надо вообще.)
- Тебе сорок лет, а на кого ты похожа?! Ты только посмотри на себя в зеркало, и сразу станет все на место. (Каждый день смотрю, а не становится.) - По телефону твой голос легко можно принять за детский. Не ходишь, а порхаешь, как мотыль. Что за юбка? Светишь голыми, извини меня, ляжками. Кому ты подражаешь? Алиске своей дурной? Вышла бы замуж по-настоящему, нарожала бы детей и занялась бы хозяйством… Мигом отпадет охота девочкой прикидываться.
Тут уж мое терпение лопнуло. Даже печенье в горле застряло.
- У Алисы, между прочим, есть и племянники, и муж. - напомнила я, - а лет ей это не добавило.
- Лет-то добавило, ума нет, - выразительно округлив глаза, отрезала Нина Аркадьевна. - А ведь тебе есть с кого брать пример. Вот я в ваши годы… (Не приведи господи!)
- …солидная достойная женщина, порядочная и хозяйственная…
(Со всеми признаками семейной жизни.)
- …уважаемая всеми и мужем. Если ты не возьмешься за ум - умрешь, как твоя бабушка…
(Только об этом и мечтаю: посредине праздника с пирожным во рту, окруженная поклонниками, подарками и любовью.)
- …без мужа и семьи. Знала бы покойница, как сложилась твоя никчемная жизнь… (Умерла бы от гордости.)
- …Знала бы, как мучаешься ты без нее, не стала бы баловать тебя в свое время. Как же! "Сонечка деточка! Сонечка внучечка!" - Нина Аркадьевна отвратительно передразнила мою любимую бабушку. - А теперь некому носиться с тобой, и ты затосковала, заскучала и запечалилась, взялась придумывать всякие истории.
- Ничего я не придумывала, - оскорбилась я, вытягивая из блюда сразу три печенья.
- Не перебивай аппетит, - сердито хлопнула меня по руке Нина Аркадьевна и, углубившись в чрево холодильника, уже оттуда продолжила:
- Зря ты меня не слушаешь, я плохого не подскажу.
- Я тебя слушаю, - заверила я, проследив глазами за тем, как ее голова вынырнула из холодильника и полезла в духовку.
- А если слушаешь, тогда вникай.
Нина Аркадьевна выпрямилась, повернулась к столу, еще раз хлопнула меня по руке, тянущейся за очередной порцией печенья, и строго сказала:
- Сейчас же убери со стула ноги. Что за привычка задирать их выше головы? Когда уже ты станешь воспитанной?