Думать пришлось с самого начала. Которое для генерала и майора было начало, а для всех прочих и в первую очередь для Иванова - продолжение. Для генерала и майора точкой отсчета их не зрительского, но профессионального интереса был факт контакта Королькова Ильи Григорьевича по кличке Папа с гражданином США Джоном Пирксом. Он же агент Центрального разведывательного управления США, работающий под крышей второго помощника атташе по культуре посольства США. И вполне вероятной встречи Королькова Ильи Григорьевича с работником швейцарского консульства Густавом Эриксоном, который в момент контакта с Джоном Пирксом в ресторане "Русский двор" находился там же.
Более всего интересен, конечно, контакт с Джоном Пирксом, имевшем в своей биографии несколько громких дел и несколько зафиксированных в его досье официальных выдворений из стран, где тоже служил вторым помощником при каком-нибудь атташе.
Все прочие случившиеся до встречи трех этих фигурантов события, а именно дискеты с номерами партийных счетов, всеобщая охота за дискетами с номерами партийных счетов и трупы, случавшиеся в результате охоты за дискетами с номерами партийных счетов, - были вторичны. Первичным - контакты Королькова с посольскими работниками. Потому что за раскрытие этих контактов генерал и майор получали зарплаты, звания и повышения по службе. А от всего лишь эстетическое удовольствие, как от прочтения мудрено закрученного детектива.
В чем заключался взаимный интерес Королькова Ильи Григорьевича по кличке Папа и работников посольства США и Швейцарии, было неизвестно. Но в общих чертах понятно. Королькову нужна была виза в Швейцарию, чтобы приблизиться к манившим его миллионам долларов партийного золота. Его мотивация была абсолютна ясна.
Более-менее понятно было, что свело с Корольковым работника швейцарского консульства. Тоже скорее всего деньги. Но не миллионы абстрактных долларов, а вполне конкретные несколько сотен или, что более вероятно, несколько тысяч долларов, которые он предполагал положить в карман за полулегальное открытие виз в Швейцарию.
Непонятно откуда в этой паре объявился Джон Пирке? Он визами в Швейцарию не заведует и в этом вопросе помочь Королькову не мог. Или мог? Если мог, то опять-таки через Эриксона. Из чего следует, что Эриксон, как минимум, должен знать и должен иметь с ним какие-то отношения.
Так имеет или нет?
По всей видимости, имеет, что косвенно подтверждается тем, что Джон Пирке присутствовал при встрече, которая касалась лишь двух человек - покупателя виз Королькова и продавца виз Эриксона. При чем здесь третий? Который тем не менее был.
Существует еще один проверочный вопрос, который позволяет выяснить, кто был инициатором знакомства - кто пригласил Пиркса на встречу? Корольков? Нет. Он его до того момента не знал и ведать о нем не ведал. Что подтверждается оперативными данными по Джону Пирксу и изучением биографии Королькова.
Значит, американца на встречу пригласил Эриксон. Что опять-таки подтверждает первоначальный вывод о их близком и не рекламируемом знакомстве. Возможно, о деловом знакомстве.
Отсюда определяется первая линия поиска - Джон Пирке - Густав Эриксон. Что бы их ни объединяло, это очень небезынтересно Службе безопасности страны, где они аккредитованы.
Если это коммерция, то можно попробовать завлечь их в какую-нибудь, сулящую крупные барыши торговую операцию. Или просто купить, если они так сильно любят деньги что готовы, скрывая это от всех, заниматься совместным полуподпольным бизнесом.
Если это не коммерция, а, к примеру, чистая взаимная любовь, то это тоже неплохо, потому что можно получить добротный компрометирующий материал, с помощью которого склонить их к сотрудничеству.
Если это совместная работа спецслужб двух стран, то тогда во имя каких целей? Что тоже крайне интересно узнать.
А если Джон Пирке лишь использует Эриксона в своих корыстных целях, заставляя сводить с нужными ему людьми и, к примеру, расплачиваться с нужными людьми швейцарскими визами, то это тем более интересно, потому что позволяет подцепить на крючок, как минимум, одного из них - швейцарца и через него выйти на Джона Пиркса.
Отсюда можно сделать несколько выводов.
Первый. Из всей этой компании более всех интересен Безопасности второй помощник атташе по культуре Джон Пиркс.
Второй. С Джоном Пирксом имеет какие-то, пока еще не установленные отношения работник консульства Швейцарии Густав Эриксон. В подробностях которых обязательно надо разобраться.
Третье. Джон Пирке вышел на контакт с гражданином России Корольковым Ильей Григорьевичем, известным в уголовных кругах как Папа и имеющим там определенный вес Зачем Джон Пирке вышел на Королькова? Это тоже надо узнать.
Отсюда встает главный на сегодняшний день вопрос как подобраться к Джону Пирксу, который является дипломатом суверенной державы, защищен дипломатическим иммунитетом и совершенно не заинтересован в контактах с Безопасностью?
Как?
- Из всех возможных вариантов прямого знакомства с Джоном Пирксом мы на сегодняшний день реально имеем два. Первый - работник швейцарского консульства Густав Эриксон, - загнул указательный палец генерал Трофимов. - Второй - Корольков Илья Григорьевич, - загнул он второй палец. - Все?
- Все, - ответил майор Проскурин.
- Значит, придется исходить из того, что мы имеем, и использовать то, что мы имеем. А имеем мы Эриксона и Королькова. Имеем дипломата и бандита. Начнем с дипломата.
Майор открыл пронумерованную, прошитую суровой нитью и скрепленную печатью страницу в блокноте для служебных записей.
- Надо установить за Эриксоном постоянное наблюдение. Отсмотреть все его связи, привычки, наклонности. Особенно дурные связи и дурные наклонности. Надо накопить компрометирующий материал. Любой, какой возможно. Нас интересуют любые отклонения от нормы - на службе, в быту, в интимной жизни. Не может быть, чтобы у него не было никаких пороков. Люди, лишенные абсолютно всяких пороков, есть только в одном месте - на кладбище. Нам необходимо найти зацепку для будущего разговора. Вернее сказать, для будущей вербовки. Лучше всего начинать искать компромат на службе. Раз Корольков обратился к нему, значит, он был не первый клиент, нуждающийся в открытии виз. Значит, кто-то был до него и знает за Эриксоном такого рода услуги.
Этого "кого-то" надо найти. Или этого "кого-то" надо ему подсунуть.
Майор зафиксировал все соображения, высказанные генералом, для него бывшие приказом.
- Теперь Корольков. Что думаешь по Королькову?
- Корольков Пиркса не сдаст. При любом подходе он зароет всякую информацию. И никого к нему не подпустит.
- Кроме все того же Иванова... То есть мы приходим к варианту, который сформулировали раньше. Дверь, открывающая доступ к Дяде Сэму - Корольков. Ключ, который может открыть эту дверцу, - Иванов. И пока ключ только один Других вариантов ты мне предложить не можешь?
- Нет. Мы пытались просчитывать другие варианты подвода - ничего не вышло. Корольков очень серьезно защищает себя от сторонних контактов. Быстро подвести к нему человека невозможно. Он будет проверять его и наблюдать за ним много месяцев, если не годы, прежде чем допустит к серьезной информации. Пусть даже это будет его ближайший родственник. Корольков не доверяет никому. Я полагаю, что Иванов единственно возможный вариант быстрого подхода. Но, честно говоря, очень сомнительный вариант.
- Не веришь, что Корольков пойдет с ним на сближение?
- Не верю!
- Но через Иванова он проще и быстрее может выйти на швейцарское золото.
- Ему не нужно золото. Вернее, не настолько нужно, чтобы очертя голову бросаться на сомнительные наживки. У него достаточно денег здесь и достаточно выхода на новые деньги здесь, чтобы торопиться со Швейцарией. Он будет выжидать и будет тянуть время, чтобы взять свое наверняка. Золото для него не лучшая приманка.
- Тогда остается страх. Потому что ничего другого не остается.
Майор пожал плечами.
- Значит, поступим так. Запроси в милиции и еще раз самым тщательным образом изучи все дела Королькова и дела, в которых были замешаны его приятели. Отсмотри к нему и к его людям все подходы. Ну то есть где живут, где бывают, с кем дружбу водят. Но самое главное, продумай и распиши все сценарии форсированного подвода к Королькову Иванова, - сформулировал очередной приказ генерал. - Все продумай и сладкие, и горькие. Продумай и доложи мне. По сценариям доложи послезавтра, в четырнадцать ноль-ноль.
- Но...
- Никаких но... Послезавтра! В четырнадцать ноль-ноль. Потому что послепослезавтра мы должны начать действовать. Закончилось время раскачки. Закончилось, Степан Степанович!
Глава 21
- Когда? - спокойно, но так, что у присутствующих мурашки по спинам побежали, спросил Папа. - Когда?!
- Днем.
- Кто его последним видел?
- Ушастый и Шавка.
- Сюда их.
Требуемых "шестерок" нашли и мгновенно, чуть не волоком, притащили под грозные очи Папы. Которого они, может быть, первый раз в жизни живьем наблюдали.
- Где вы его видели?
- Дома. У него дома.
- Когда?
- Днем...
- Когда днем?
- Три часа назад. Когда паспорта принесли.
- Он был один?
- Нет. Там с ним какая-то баба была.
- Какая?
- Обыкновенная. Шалава. Он сказал, что ее у центрального гастронома снял.
- Отыскать бабу. И все у нее узнать! - коротко распорядился Папа.
Несколько бригадиров тихо вышли из комнаты.
- Кто нашел Шустрого?
- Носатый. Он за деньгами пришел. Долго стучал. А потом дверь открыл.
- У него что, ключ был?
- Нет, ключа не было. Отмычки были. Он отмычкой открыл. Ему ждать надоело, и он открыл. Думал, Шустрого нет и он все сам возьмет. А Шустрый был...
- Носатого сюда.
Привели Носатого.
- Ты его первый увидел?
- Я.
- Рассказывай.
- Что рассказывать?
- То, что увидел! Подробно и по порядку рассказывай.
- Ну я открыл дверь, на всякий случай покричал его, прошёл по коридору в комнату и увидел... Шустрого увидел. Мёртвого.
- Как его убили?
- Не знаю. В него вроде не стреляли и на перо не сажали.
- Почему ты так решил?
- Никаких ран видно не было.
- Он что, был целый?
- Не сказать, чтобы совсем. Побитый был сильно. Да, у него еще... В общем, у него кончик носа был отрезан.
- Носа?!
- Ну да, носа. Отпластан, как бритвой! Присутствующая при допросе братва тихо зашушукалась.
Насчет отрезанного носа.
- А ну тихо!
Все мгновенно замолчали.
- Ты там ничего не трогал?
- Нет. Я сразу ушел. И сразу сказал...
- Ладно, иди.
- Ментов никто не вызывал?
- Нет! Как можно.
- Тогда едем.
- Куда, Папа?
- Туда едем. Теперь едем.
- Но это... это...
- Чего сопли жуете? Ну?
- Это опасно. Могут заметить соседи и потом стукнуть ментам.
- Ничего. Как-нибудь. Поехали!
К самому подъезду на машине Папа не подъезжал. Прошел пешком. Братва заранее проверила дорогу и открыла дверь, так что никаких препятствий в продвижении не возникало.
Папа зашел в услужливо распахнутую дверь.
- Где он?
- Там, Папа.
Бывший близкий подручный Папы расслабленно сидел на кресле, уронив голову набок. В квартире все было чисто и относительно убрано. Шмона, похоже, не было.
- Тайник где? - спросил Папа.
- Здесь тайник. Пустой. Совсем пустой. Может, его кто откурочил, чтобы бабки умыкнуть?
- Может, и откурочил. Только что-то он слишком гладкий. Не видно, чтобы его ломали.
- Так, может, они внутряк отжали? Монтировкой.
- Тогда бы крышка была погнута. Не ломали его. Ключом открыли. Его ключом.
- Откуда бы они его взяли?
- Нашли. Или он дал, - кивнул Папа на покойника.
- Паспортов нет, - сообщил появившийся из соседней комнаты претендент на освобожденное Шустрым место. Новый, почти уже утвержденный подручный по кличке Бурый.
- Внимательно смотрели?
- Все перетряхнули.
- Поди наследили?
- Нет, мы аккуратно. И все на место положили.
- Значит, говоришь, не нашли...
Папа подошел к покойнику и долго смотрел на него, словно надеясь узнать, кто к нему приходил, что искал и кто его убил.
Но Шустрый молчал. И сидел. Первый раз в присутствии Папы он не отвечал на его вопросы и не вставал.
Папа вытащил носовой платок, обернул им пальцы и, взяв покойника за подбородок, медленно повернул голову. Посмотрел и снова опустил обратно. Потом тот же платок он набросил сзади на шею и пощупал выступающие позвонки.
- Ему свернули голову, - сказал он. - Как цыпленку. Все на минуту напряженно замолчали.
- Это он, Папа. Это он грохнул Шустрого, - тихо сказал Бурый. - Нутром чую - он! Это он мочит наших. Одного за другим. Вначале там, в доме, теперь здесь. Он перемочит нас всех. До последнего. Зачем он нас мочит? Чего ему от нас надо?..
- Цыц! - оборвал его Папа. - Уходим. Здесь нам больше Делать нечего...
"Может, и действительно Иванов, - думал Папа, спускаясь по лестнице, идя по улице, садясь в машину и приехав домой. - Может, он действительно оберегает свои бабки и жалит каждого, кто к ним приближается. Смертельно жалит... вполне может быть, что и он. Свернутая шея - его почерк". Очень похоже, что он. Потому что больше некому. Ну кому еще мог быть нужен Шустрый? Кто бы стал ему вдруг ломать шею?
Никто не стал. Никому он больше не был нужен. Только Иванову. Который его убил. Причем не просто убил. А именно тогда, когда тот получил заграничные паспорта. Ни раньше, ни позже. Именно тогда! День в день!
Что он хотел сказать тем, что убил Шустрого именно в этот момент?
Только одно - что со всяким, кто сделает то же самое, кто попытается приблизиться к его золоту, он поступит точно так же. Он сломает ему шею. Или убьет как-то иначе. Но убьет стопроцентно!
Иванов поступал точно так же, как поступил бы на его месте Папа. Или любой другой сильный человек, не желающий, чтобы в его дела совались посторонними носами. Вот он, знак! Вот почему он отрезал нос. Именно нос! А не, к примеру, ухо.
Не суйте нос в чужие дела, иначе лишитесь головы! - вот что хотел сказать он. И вот что он сказал!
Шустрый сунул свой нос в его дела и лишился жизни!
Его смертью и его отрезанным носом Иванов показал, что все видит, все знает и не остановится ни перед чем.
И он действительно все видит, раз выследил Шустрого, все знает, раз нашел и забрал паспорта, и ни перед чем не остановится, раз так демонстративно убил Шустрого.
Он все знает, все видит и не остановится ни перед чем!
Шустрый наверняка не был последним в списке его жертв. Хотя бы потому, что Иванов не получил свои, за которыми он приходил, дискеты. И наверняка он пытал Шустрого именно из-за этого. Из-за того, чтобы узнать, у кого теперь находятся его дискеты. И значит. Шустрый мог ему что-то сказать. Вернее, сказал наверняка.
Шустрый сказал ему о дискетах!
И значит, сказал о нем, о Папе! Наверняка сказал. Не мог не сказать.
А раз так, то его врагом номер один, после Шустрого, стал он, Папа. И следующий его визит должен быть к нему, к Папе, который теперь является единственным владельцем дискет.
А раз так, то дело уже даже не в золоте. Дело совсем в другом. Дело в хрупких шейных позвонках. И в Иванове. Который так легко их ломает. Который так же легко ломает переносицы и кадыки. Который, стреляя, всегда попадает в цель. А самое главное, появляется там, где его не ждут. И, сдел3 дело, уходит незамеченным.
Дело в Иванове!
Пока есть Иванов, денег не будет. Теперь это очевидно. И спокойной жизни не будет! Пока будет Иванов, вообще ничего не будет. Потому что он сила! Потому что от его руки уже погибло два десятка братанов и погиб Шустрый. И почему этот список не продолжить ему, Папе? Ведь его позвоночник тоже не из стали.
Отсюда для него, для Папы, есть только два выхода.
Первый - найти Иванова. И убить его.
Второй - найти Иванова. И договориться с ним.
Но потом все равно убить, дождавшись, когда он подставит ему незащищенную спину.
Но и в том и в другом случае - договориться с ним или убить его - его следовало, как минимум, найти.
Глава 22
- Ты уверен, что он не подведет?
- Совершенно. Я ручаюсь за него. У него хорошее, по настоящему пролетарское происхождение. Я помню его родителей еще по машиностроительному заводу имени Урицкого. А потом по фабрике Клары Цеткин. Отец всю жизнь работал кузнецом, а потом был избран коллективом на должность секретаря партийной организации цеха. Мать работала в тех же цехах, что и он, уборщицей производственных помещений. Он коренной пролетарий.
- Хорошее происхождение, - согласился товарищ Прохор. - Но только сегодня пролетарское происхождение мало чего стоит. Они, - показал он пальцем на работающий телевизор, - тоже из пролетариев. А кое-кто даже из потомственных партийцев. И тем не менее продали завоеванную в борьбе страну рабочего класса и трудового крестьянства.
Я не могу оспаривать классиков марксизма-ленинизма, но сегодня, как мне кажется, классовый подход утратил свои бредовые позиции. Сегодня классовое расслоение не имеет таких резко очерченных граней, как раньше. Я не могу с полной уверенностью отнести к пролетариям человека, работаю-г0 на станке, со своими сыновьями, но в собственной их Терской. Они трудятся по двенадцать часов в день, но на себя, и таких теперь много.
- Таких работников можно признать артелью и причислить к пролетариату, - предложил выход Федор.
- Нельзя. Они не наемный труд. Они собственники своих средств производства. И значит, хозяева. То есть совсем другой, противоположный пролетариату класс.
- Тогда пусть будет отец буржуй, а дети пролетарии.
- Опять нет. Они являются совладельцами средств производства. И наследниками средств производства. Пусть даже в настоящий момент их угнетает хозяин-отец.
- Тогда не знаю.
- Вот я и говорю. Границы, определяющие классовую принадлежность, размылись. Сейчас иной священник более сознателен в отношении к сложившемуся положению дел, чем обуржуазившийся люмпен-пролетарий. Мы не можем теперь ориентироваться на один только классовый подход. Классовый подход устаревает, как форма определения основных движущих сил и их союзников в предстоящей всем нам борьбе.
- Классовый подход никогда не утратит своих позиций, - возразил товарищ Максим. - Классовое сознание всегда будет в наибольшей степени присуще наиболее угнетенным слоям населения - пролетариям и малоимущему крестьянству. Кулаков-фермеров я, естественно, из их числа исключаю. Отметая классовую первооснову нашей борьбы, ты рискуешь обуржуазить и лишить истинно действенных лозунгов наше, по-настоящему классовое движение.
- И все же я не согласен, товарищ Максим. В этом вопросе наши взгляды расходятся диаметрально. Я бы хотел с тобой поспорить, но, к сожалению, сейчас не имею на это возможности.