Вот так одним визитом были мастерски убиты два зайца, причем оба крупные и жирные. Одного зайца Берг оставил в своем личном музее для приятных воспоминаний, а второго надо было срочно отнести Путиловскому.
Впрочем, куда спешить? Гершуни будет не ранее вторника, так что время есть… В бумажнике приятно похрустывали наградные, маленькая и жукастая Зизи-Дарья поблескивала глазками и сглатывала слюну - ей тоже хотелось шампанского и любви. Манон не возражала против праздника, годы тяжелого постельного труда приучили ее ценить такие мгновения… Эх, правы были сослуживцы!
И Берг движением руки велел подать рябчиков, шампанского и корзину с фруктами. Зизи даже завизжала от радости и повисла на шее у благодетеля, осыпая его мелкими, но жгучими поцелуйчиками.
"Надо же! - мелькнуло в голове новоявленного Лукулла. - Маленькая, а грудь большая! И ведь под халатом ничегошеньки…" Жизнь впервые сулила Бергу скорые удовольствия.
* * *
Чудесным образом излечившись от радикулита, Евграфий Петрович направил свои стопы в филерскую, взял парочку молодых, но бойких филеров и велел им следить за министром. Будучи спрошенными, они не смели выдавать имя Медянникова, а должны были сослаться на устный наказ Ратаева, который убыл в длительную командировку в Киев. Пока Ратаев вернется, вся вода утечет.
Успокоив таким образом свою служебную совесть, Медянников решил предстоящий вечер посвятить поиску Люцифера. Для этого у него уже были собраны все данные на вдову Гермогенову, включая адрес, расписание выходов и привычки, в основном дурные, как и сама вдова.
Что с этого хотел иметь сам Медянников, какая ему от этого была польза - непонятно. Он иногда позволял себе вольную охоту за информацией. Ему было любопытно просто так узнать что-либо интересное из сложной и потайной жизни большого города.
Евпитимья Иудовна была предупреждена о визите странника из-под Иркутска, специально прибывшего в Петербург при первой же весточке о видении Диавола, погубителя рода человеческого. Для визита Медянников надел один из своих простонародных костюмов, добавив к нему живописный посох из комля груши, фунтов семь весом. При необходимости посох служил отличным успокаивающим средством, усыпляя непокорных не хуже эфира.
Дверь открыла приживалка, которых теперь при вдове было видимо-невидимо. Люцифер принес в дом ощутимый доход: за мелкую мзду показывали место его явления, за крупную вдова исцеляла болящих наложением рук. Кроме того, продавались образки, изгоняющие дьявола, излечивающие болезни и привораживающие богатых мужчин.
Очень большим спросом, как издавна повелось на Руси, пользовались порошки, отучающие от хронического пьянства. В исходный продукт вдова самолично добавляла измельченный лошадиный навоз. Эту смесь надо было тайком добавлять в водку. Действительно, устойчивый рвотный рефлекс отучал многих, поэтому "вдовьи порошки" шли в драку.
Благодаря теперь уже гибкому позвоночнику и умению бормотать несусветную чушь, похожую на юродивые откровения, Евграфий Петрович, он же старец Дормидонт, быстро снискал благоволение со стороны вдовы. К тому же она была польщена так быстро распространившейся славою. И Дормидонт был сразу, без промежуточных испытаний допущен к главному действу - явлению Люцифера. Мужской дух и сила, исходившие от старца, приятно разнообразили затхлую атмосферу бдений.
По прошествию нескольких недель недалекий, но хитрый ум вдовы вывел закономерность Люциферова появления, так что Медянников попал вовремя. С аппетитом откушав чаю и пирогов с капустой, он уселся в кресло и задремал, не забывая время от времени нести гугнявую чушь, к которой прислушивались и пытались расшифровать.
В полусне Медянников, ничтоже сумняшеся, рассказывал приукрашенную подробностями историю падения Берга и Амалии, отчего трансформированные слухи на следующий день пошли гулять по Петербургу, но уже как похождения Антихриста. Дескать, оный Антихрист огнем изо рта сжег целый завод с рабочими и похитил для удовлетворения своих дьявольских страстей несколько абсолютно невинных девиц, отчего заплакали даже небеса. И имя этому Антихристу Иван Берг, только читаемое сзаду наперед - Греб Нави!
Одновременное появление в одном городе Антихриста и Люцифера взбудоражило религиозно-философскую общественность, откликнувшуюся на это созданием новой христианской религии. Для начала трое адептов (двое мужчин и одна женщина) стали жить вместе половой жизнью, сознательно путая эту жизнь с сакральным откровением.
Внезапно тараканьи шуршания приживалок прекратились и все устремились к окну. Старца Дормидонта, как лицо приближенное к вдове, пропустили в первый ряд. Сзади жарко дышали в шею очевидицы. Они все знали наперед, и, когда шевельнулись шторы, две привычно впали в транс и тихо заголосили. Когда же появился Сам, вдова стала ныть на одной ноте, не утруждая себя более сложным проявлением борьбы с нечистым.
С изумлением узнав в Люцифере голого по пояс министра внутренних дел, старец Дормидонт перекрестился и глубоко задумался. С одной стороны, вон оно как, а с другой - как же так? Налицо вторжение в частную жизнь государственного чиновника!
Ежели сейчас побежать в Люциферову квартиру и деликатно сказать министру всю правду, можно сушить сухари и готовиться в дальнюю дороженьку до Сибири, а то и далее.
Ежели оставить все как есть, то где гарантия, что сюда не придут подлые газетчики, все отснимут и запишут? А это чревато большим скандалом, чего Дормидонт, патриот государства российского, позволить никак не мог.
И Евграфий Петрович поступил просто, но, как всегда, очень эффективно. Он поднял свой знаменитый посох комлем кверху и стал крушить им вдовье оконце, отчего по всей улице пошел звон и грохот. Долетевшие до земли стекла только усилили вечерний звон, а донесшиеся снизу проклятия и свистки городовых очень оживили общую картину сатанинского шабаша.
Министр с ужасом увидел напротив и выше пустое окно, а в нем кучу старушечьих физиономий, осеняемых крестами и шамкающих пустыми ртами: "Люцифер! Люцифер!" Шторы мгновенно задернулись и более не открывались.
Когда разъяренная вдова с трудом выбралась из беснующейся толпы приживалок, старца Дормидонта и след простыл. Вместо него по лестнице, грохоча смазными сапогами, поднялись сатанинские посланцы в виде городовых и составили протокол "О нарушении общественной тишины вдовою Гермогеновой".
Попытки вдовы объяснить произошедшее происками нечистой силы натолкнулись на грубое духовное непонимание. Всем, кроме городовых, было ясно, что старец был совсем даже и не старец, а зловредный Люциферов слуга, присланный обесчестить вдову в глазах верующих и тем самым помочь дьяволу творить свое зло. Где ж это видано, чтобы из Сибири человек мог так быстро прийти в столицу? А известно, что старцы ходют по Руси ногами!
Старушка, первая высказавшая это здравое суждение, была обласкана и награждена вниманием пришедшей в себя вдовы. Когда волнения стихли, вторая высказала еще более здравую мысль: такой скандал только усилит внимание к Евпитимье Иудовне! Что назавтра и случилось.
А подлый Люциферов слуга, он же старец Дормидонт, неторопливо выйдя на улицу, враз отыскал своих орлов-филеров, проинструктировал насчет появления наблюдающих революционеров и пошел до дому, где его, попискивая, ждала будущая звезда канареечного пения.
Еще одной петербургской тайной стало меньше.
* * *
Получив от начальства неожиданное отпущение будущих грехов в виде отпуска, Путиловский сел в кабинете за стол и забеспокоился. Берг был направлен в интересное заведение, но до сих пор о нем ни слуха, ни духа. Прошло часов восемь, срок вполне достаточный, чтобы раздобыть и донести информацию. Может, туда заявился Гершуни и Берг, совсем неопытный и юный, ждет подходящего момента для его ареста?
И Путиловский, движимый чувством тревоги, взял служебную карету и покатил на Шпалерную помочь Бергу. В его распоряжении было три часа. В десять его ждали в "Англетере". Ничего хорошего от гостиничного свидания он сам не ждал. Такая у него была привычка: лучше потом обрадоваться неожиданному подарку судьбы, нежели разочаровываться в, казалось бы, стопроцентном деле.
Заведение на Шпалерной ему было хорошо знакомо из давнего судебного эпизода, по которому проходили пятеро купцов первой гильдии из Нижнего Новгорода. Завершив удачно покупку нескольких паровых мельниц, они решили спрыснуть это дело в ресторане. Спрыснули, и очень даже хорошо. Поехали к девушкам. Душа просила праздника и дождалась: полный разгром всего заведения и труп одного из купцов с множественными колотыми ранами. Вилкой.
Путиловский вел расследование, в котором ничего не было ясно: кто с кем спал, кто не спал, кто с кем что пил, дрался, целовался и мирился. Он по крупицам восстанавливал всю многоцветную картину ночи, причем уцелевшие купцы только мешали следствию, потому что каждый стремился выгородить других и брал всю вину на себя. Самопожертвование и самоуничижение достигало невероятных высот.
Иногда даже казалось, что они оговаривают себя с каким-то мазохистским удовольствием, лишь бы вдоволь накаяться, наплакаться и истребовать себе вечной сахалинской каторги. На меньшее никто не соглашался. Пользованные купцами девицы тоже мало чем помогли следствию, потому что в голом виде (ночь была сродни афинской) все купцы были как братья-близнецы - с бородами лопатой, животами, слоноподобными ступнями и прочими атрибутами ночной купеческой жизни.
Все разрешилось как нельзя лучше, если можно так сказать применительно к человеческой смерти. По требованию Путиловского провели добавочное вскрытие, призвали трех лучших патологоанатомов столицы (трое составляют кворум!) и выяснили: купец отправился в мир иной без посторонней помощи, вследствие небольшой и ранее не замеченной аневризмы головного мозга. А вилкой его кололи, чтобы не придуривался, вставал и освобождал место для очередной перемены: дамы меняли кавалеров.
К этому времени из Нижнего как раз кстати приехал безутешный, но внутренне ликующий наследник миллионного состояния. Всех лжеубийц, среди которых были два его дяди, выпустили из-под стражи и извинились.
По сему случаю наследник устроил великую тризну по покойному, на которой гуляли все: и дядья, и патологоанатомы, и девицы, и насильственно привлеченный Путиловский… На третий день печальная процессия в полном составе, включая девиц и двух патологоанатомов, убыла в Нижний Новгород. Путиловский спасся, в последнюю секунду уговорив проводника тайком открыть двери запечатанного вагона-салона, в котором посредине стоял чудовищной красоты полированный гроб с безвременно усопшим, а по стенам - ломящиеся от вин и закусок столы с посудой и хор плакальщиц из Александро-Невской лавры…
Дом был тот же, но хозяйка и девушки уже совсем иные. Навстречу гостю, радушно улыбаясь, выплыла мадам Серчикова. Но улыбка сползла с ее уст, когда Путиловский, отведя мадам подальше от чужих ушей, сухо и официально потребовал немедленно представить ему целым и невредимым служивого человека по фамилии Берг.
Мадам, испуганно семеня, провела Путиловского к себе в апартаменты, затем помчалась наверх, ворвалась в комнату Зизи и принялась самолично облачать голого как младенец Берга. Тот вначале дико сопротивлялся, но, услышав про приход начальства, полностью овладел своим непослушным телом и милостиво позволил Серчиковой одеть себя с ног до головы.
Маленькая голенькая Дарья-Зизи, чьи высокие груди наконец-то покорились отважному горновосходителю, печалилась в уютной постели. Берг сильно поднялся в ее глазах рассказами про убийц и террористов, которых он смело истреблял десятками и сотнями. И теперь, когда праздник только начался, его забирают… наверно, стрелять в этих негодяев! Боже, ему угрожает опасность! И Зизи бросилась Бергу на шею - прощаться навсегда. Что может быть отраднее для сердца настоящего мужчины?
Походкой закоренелого ловеласа Иван Карлович гордо прошествовал вниз по лестнице. Мадам опытной рукой направила его стопы в свои апартаменты, что Берг, иронично усмехнувшись, воспринял как очередную попытку соблазнения. Однако при виде спокойно сидящего за столом Путиловского весь хмель и гонор из головы Ивана Карловича как ветром сдуло.
Движением руки Путиловский отпустил мадам и ласково спросил Берга:
- Ну-с, какая информация?
И Берг, удивляясь себе, абсолютно спокойно, с достоинством настоящего мужчины сел за стол и вкратце изложил все, что успел узнать о Гершуни и времени его появления. Более того, его не мутило, голова приобрела ясность, речь - ранее не виданную логичность, а взор - твердость и мужество.
- Отлично! - подвел итог Путиловский и прозвонил брегетом. - Кстати, через час поезд на Гельсингфорс. Вы бы не хотели лично просмотреть пассажиров? Сегодня, я вижу, для вас удачный день.
- Да! - скромно обронил Берг. - Кое-что удалось!
* * *
Филеры, чтобы не простыть, каждые полчаса менялись местами: один уходил на лестницу этажом выше квартиры Жерар-Марон, а второй ходил по улице. Поэтому, когда Крафт прошел вначале в одну сторону, а через двадцать минут в другую, его не заметили как повторяющееся лицо и не сделали пометки: "Молодой блондин. 25 лет. Усы, рост выше среднего".
Ровно в назначенное время к подъезду подкатила карета, и Сипягин, прикрыв лицо воротником, скользнул внутрь. Лошади тут же рванули, и карета исчезла за поворотом.
Крафт, изображая из себя случайного зеваку, неторопливо двинулся в обратную сторону. Филеров он тоже не приметил, потому что они успели поменяться местами. Не знал он ничего и о только что произошедшей сцене: когда Сипягин вышел из квартиры, филер не успел подняться вверх по лестнице и совершенно автоматически встал перед своим главным начальником во фрунт, чем выдал себя с головой. Однако храбро сказал все, что ему велел говорить Медянников.
Взбешенный двумя чрезвычайно неприятными событиями - старушками в окне и слежкой, Сипягин чертом ринулся в карету, чтобы по приезду в министерство задать всем, а главное Ратаеву, такой нагоняй, что небо с овчинку покажется! Он им не мальчик, за которым нужен глаз да глаз!
Честно говоря, ничто не мешало Крафту в эти тридцать с небольшим секунд приблизиться к карете на прицельное расстояние, разрядить револьвер в крупную фигуру разъяренного министра и скрыться в темноте дворов. Револьвер лежал за пазухой, а стрелок он был изрядный.
Однако такая мысль даже не посетила его голову. Павел с юных лет был одержим идеей всемирного порядка и дисциплины: одни должны готовить оружие, вторые - исполнителя, а уж исполнитель должен принести себя и врага в жертву. Иначе все пойдет неправильным путем и сломается.
К тому же Крафт боялся боли и лишений и не мог себе даже представить собственное заключение в тюрьме. Тем более допросы, на которых его могли избить и поранить. Поэтому он отметил в голове время прибытия и убытия Сипягина, наличие посторонних на улице, освещение, состояние мостовой и присутствие дворников в соседних дворах.
После чего удалился в нанятую квартиру. Послезавтра должны были приехать Гершуни и Балмашев. Они обнашивали форму и готовили последнюю редакцию прощального письма ко всем здоровым российским силам. Сипягин будет здесь на следующий день после приезда Балмашева, но в такой день он приезжает утром, потому что в два часа обязательное присутствие на заседании кабинета министров.
По дороге домой Крафт купил в продуктовой лавке фунт изюму и пряники. Он обожал сладенькое и все время что-то жевал. Завтра свободный день и можно будет сходить в иллюзион. Кроме оружия, ему еще очень нравились туманные картины, которым Крафт предвещал большое будущее. Он даже мечтал стать оператором, носить везде деревянный ящик на трехногом штативе и крутить ручку, припав глазом к окуляру.
Райская жизнь! После победы революции он обязательно этим займется.