* * *
Поездка прошла нормально, Крафт встретил, как и условливались, на вокзале. Мимо вокзальных филеров, возможно имевших фотографии Гершуни и Крафта, прошли незаметно благодаря форме Балмашева. Два штатских "штафирки" в компании красавчика-адъютанта являли собой типичную картину чуть загулявшей мужской компании.
Магазин открывался в десять, поэтому к началу амурного визита Сипягина не успевали. Но выход последнего был обычно в двенадцать, после чего он ехал в Мариинский дворец готовиться к заседанию Совета министров. Так что время было.
Надев саблю, Балмашев окончательно распростился с мыслью о том, что все волшебным образом переменится и он поедет домой, к матери. Рубикон перейден, и эту решимость в нем почувствовали и чуткий к движениям чужой души Гершуни, и даже тупой в этом отношении Крафт.
Взгляд Балмашева стал отсутствующим и обращенным внутрь себя. Однако при этом он замечал все, что происходит вовне, точно обрел круговое панорамное зрение и некое шестое чувство, чувство опасности.
Он стал приказывать, куда идти и что делать, понимая, что роли переменились и теперь каждый его, и только его, шаг входит в новейшую историю России. Они взяли самого дорогого лихача, который мгновенно подбросил их к ресторану "Доминик", где и позавтракали в отдельном кабинете.
Выбирал Балмашев, заказывал Балмашев. Гершуни и Крафт безропотно слушались, ибо понимали, что стоит за этой решимостью и твердостью: и поездка по Невскому на хорошей лошади, и шикарный завтрак, делающий честь гурману, есть не что иное, как естественное прощание с жизнью. Все это Степан Балмашев видел, ел и ощущал в последний раз. Ничего такого у него в жизни уже не будет.
- Не дури! Ты сможешь уйти, - сказал Крафт, допускавший возможность благоприятного развития событий.
- Нет, - просто сказал Балмашев. - Я никуда не уйду. Пусть судят.
Гершуни промолчал. Он был солидарен с Балмашевым: партии как воздух нужен суд над праведником.
Там же в ресторане Степан проверил браунинг, дослал патрон в ствол, поставил на предохранитель и надел шинель. Все легло ладно и удобно, не давило и не топорщилось. К портупее прицепили кобуру, в ней браунинг. За отворот шинели Балмашев спрятал синий конверт с приговором Сипягину от имени Центрального комитета партии социалистов-революционеров. Крафт попытался было сунуться с прощальным поцелуем, но Балмашев отстранил его.
До исполнения приговора оставалось сорок минут, когда пролетка остановилась в начале короткого Мучного переулка со стороны Екатерининского канала. Карета Сипягина уже чернела у подъезда.
- Ну, иди! Мы постоим тут недолго.
Гершуни впервые назвал Балмашева на "ты". Они обнялись и крепко поцеловались. Крафту Балмашев пожал руку. И молодцевато выпрыгнул из кареты.
По-весеннему светило солнце, воздух был свеж и прозрачен. К Апраксину двору тянулись две фуры с кожевенным товаром. Переулок был почти пуст. Только напротив сипягинской кареты на другой стороне переулка сидел нищий черемис да пожилой бородатый дворник мел и без того чистый тротуар.
* * *
Отпускное положение позволяло свободно распоряжаться собой и своим временем. Поэтому с самого утра Путиловский уже ходил по Департаменту, распространяя ложные слухи о поездке к родственникам в Москву. Ему тут же давали конфиденциальные поручения, которые он без зазрения совести принимал, хотя в Москву ехать никак не собирался.
Прослышав о приказе Сипягина убрать всякую охрану с Мучного переулка, Медянников чертыхнулся, но потом просиял: расписание Сипягина не секрет даже для богомольных старушек, борцов с дьяволом. И на ухо поведал Путиловскому о своих бдениях со вдовой Гермогеновой.
Путиловский усмехнулся, но из чисто мужской солидарности ему стало в душе жалко министра. И они решили организовать охрану так: напротив квартиры француженки сидит Берг. Медянников метет улицу, потому что сидение на холодном тротуаре ему противопоказано. А Путиловский поедет в "Пале-Рояль" к Юрковской и Григорьеву - дать информацию о возможном появлении Гершуни и действиях на случай этого появления. Так порешили и быстро принялись за дело.
Медянников выбрал место для нищего Берга грамотно, в уголке, но на солнышке, заботливо подстелил ему вчетверо сложенную рогожку и картонку, чтобы, упаси Боже, не застудить самую ценную часть мужского тела - крестец со спрятанным там радикулитом. Под рваненький армячок Берг поддел егерское шерстяное белье и меховой жилет. Шапка была колпаком, сверху засаленная, но изнутри чистая и теплая.
Сидеть на свежем воздухе было одно удовольствие, за которое еще и платили - бросали денежку, и немалую, особенно когда Берг освоил новое для петербургских нищих заклинание, вставив туда кусочки хорошего немецкого, отчего вдруг стали подавать ранее скупые прогермански настроенные слои городского населения.
Револьвер удобно лежал в левом рукаве армяка, всегда готовый к действию. Но пока он был не нужен и, судя по всему, сегодня вообще мог не понадобиться. Чтобы не скучать, Берг прокручивал в голове сладкие воспоминания о неминуемом возмездии, которое настигло Генриха и Амалию на перроне вокзала. А счастье для бедных дурачков было так близко!
На первом же допросе (Берг слушал из соседнего кабинета) Амалия сразу сдала Генриха со всеми потрохами, уверяя, что стала жертвой оговора и страха. Дескать, Генрих обещал убить всех - и маман, и папа, и ее самое. Она поехала только, чтобы спасти семью! Боже, какой он был дурачок! (Это Берг уже думал про себя самого.)
После приятных воспоминаний о позоре Амалии нищий черемис с отличным знанием немецкого перешел к еще более приятным мечтам о сегодняшнем вечернем визите на Шпалерную улицу. Учитывая резкое уменьшение толщины кошелька, о двух дамах мечтать было вредно, и Берг для научно обоснованного выбора стал сладостно вспоминать достоинства возлюбленных: Манон была многоопытнее и толще, Зизи пленяла высокой грудью и слепой верой в любое вранье. В эту минуту Берг являл собой живую иллюстрацию к известной логической задаче о Буридановом осле.
Мимо прошелестел метлой Медянников и сердито заорал:
- Ноги убери! Ишь, расселся! Дожил до клюки, что ни хлеба, ни муки!
А потихоньку прошипел:
- Что за офицер идет?
Берг, глядя искоса, не в глаза, боковым зрением осмотрел пехотного поручика с головы до ног. Поручик прошел мимо четким шагом, выправка отличная, шинель хороша, ничего не скажешь, рублей на пятьдесят потянет. Картинка! Сабля новая, уставная. Револьвера не видно, потому что кобура с другой стороны. Сделал условный знак, что все в порядке, и заныл свое, нищее, протяжное.
Украдкой вынул часы - Сипягин скоро выйдет и можно будет пойти обменять вырученную мелочь на бумажку-две. Пойдет на сахар в их рабочей комнате. Посмотрел на поручика-картинку, что возвращался по другой стороне - видать, свидание с гувернанткой или барышней из хорошего дома назначено. Ну что ж, место удобное, центральное.
Поручик подошел совсем близко, и Берг профессиональным взглядом артиллериста уставился на его уставное оружие - офицерский наган. Но вместо хорошо знакомой темно-желтой штатной кобуры, из которой торчит толстая рифленая ручка нагана, на портупее находилось нечто невиданное прежде.
Темно-коричневая кожа, желтая латунная шишечка для кожаного хлястика, никакой ручки… Что это? Неужели браунинг? Здорово!
Берг видел пару раз на кафедре совершенно новое оружие будущего. Стрелять не разрешили - патронов маловато, но подержать довелось. Вещь гениальная в своем совершенстве! Плоский, легкий, автоматика за счет отдачи свободного затвора при неподвижном стволе! Курок скрыт, патроны в рукоятке, спуск мягкий, живучесть феноменальная! Вот бы подойти и попросить посмотреть еще раз…
Самому стало смешно: нищий вскакивает и просит дать посмотреть! Умора. И тут же забегали в голове мысли:
"Откуда у поручика иностранное оружие? Неужели закупили и вооружили? Ай какие молодцы! Но почему я об этом не знаю? Не закупали! А может, он сам себе купил? Начальство разрешило? Чушь собачья! У браунинга калибр не тот. Что ему, патроны отдельно присылать? Тогда зачем он носит нештатное оружие? Думай! Думай!! Почему-почему, дубина стоеросовая! Потому что это не офицер!"
Медянников, уловив застывший взгляд Берга, прошел мимо, скребя лопатой невидимые миру льдинки:
- Ну что, чистый?
- У него оружие нештатное! Это не офицер! - прошипел Берг с окончательной уверенностью.
- Тогда берем! - Медянников оглядел улицу. - Он один. Если и есть подмога, то за углом. Справимся. Как только повернет сюда, зайду сзади. А ты страхуй отсюда.
И пошел шкрябать в сторону удаляющегося поручика. В это время со стороны Екатерининского канала, лихо цокая копытами, в переулок на полных рысях ворвался полуэскадрон конных городовых из министерской охраны. Завидев людей у кареты министра, они ловко окружили Берга и Медянникова, двое спешились и прижали дворника и нищего к стене.
В воздухе повис густой русский мат пополам с угрозами. Наконец истина с трудом пробила себе дорогу, и то лишь благодаря отчаянным действиям Медянникова, сорвавшего с себя фальшивую бороду и парик. Его знали и любили во всех подразделениях.
- Извини, Евграфий Петрович! Не признали! - Старшой в знак уважения к Медянникову спешился, - А ты чего тут маешься?
Медянников раздвинул городовых - поручика и след простыл.
- Тьфу ты! Спугнули!
В это время на крыльце появился улыбающийся Сипягин. Но при виде конвоя его улыбку с лица точно сдуло. Движением пальца он подозвал к себе командира полуэскадрона:
- По чьему приказу?
- Ваше высокоблагородие! По приказу директора Департамента полиции!
И экипаж Сипягина, в окружении конных, чинно двинулся к Мариинскому дворцу.
Внутри экипажа сидел черный от злости министр внутренних дел, прекрасно понимая, что уже вечером станет притчей во языцех всего столичного высшего чиновничества: "Слыхали новость? Сипягина сегодня под конвоем от любовницы на заседание Государственного Совета доставили! - А почему с конвоем? - Упирался!
Не хотел! С француженкой не в пример приятнее, нежели с министрами!" И хохот по всему Петербургу, включая Зимний… Это придумка Плеве. На его позор.
Медянников бросил на мостовую метлу, сдернул с себя фартук:
- От идиоты! Спугнули зверя! Мы бы его сейчас чистенько, без единого выстрела! А теперь ищи-свищи!
- Что будем делать? - спросил огорченный Берг.
- Дуем в "Пале-Рояль" на Пушкинскую! Да быстрее ты, убогий!
* * *
Карета стояла далеко за углом, поэтому бежать Балмашеву пришлось изрядно. Задыхаясь, он ввалился внутрь:
- Конные городовые!
- Пошел! - крикнул Гершуни кучеру. - На Гороховую!
- Гороховая длинная, барин, - ласково отозвался кучер. - Куды воротить?
- Направо!
И поехали к Адмиралтейству, держа тихий совет.
- Надо отложить акт! - Крафт нервно крутил барабан нагана. - Наверняка сейчас везде, где Сипягин, жандармы!
Балмашев сидел мертвенно-бледный.
- Нет, - сказал он твердо. - Или сейчас, или никогда!
- Конечно! - Гершуни совершенно не выглядел удрученным, даже наоборот, повеселел. - Подумаешь, городовые! Они тупо исполняют приказ. Вот довезут его до Мариинского дворца и останутся снаружи. Они же конные! - И набросился на Крафта: - Да спрячь ты свою железяку!
Несколько минут проехали молча, обдумывая ситуацию. Балмашева начало трясти, видно, только сейчас подступил страх.
- Так! - по-хозяйски начал Гершуни и крикнул кучеру: - Давай к "Норду"! Выпьем кофе, Степа отогреется, возьмет себя в руки.
- Я спокоен, - еле выдавил из себя дрожащими губами Балмашев.
- Вот и отлично! Сейчас в Мариинском увидят, что все в порядке, зря затеяли шум, начнут подтрунивать над паникерами. Тут ты и войдешь!
- И что скажу? Мне надо подойти к Сипягину! Я должен стрелять наверняка!
- Тихо-тихо-тихо… Скажешь, пакет от великого князя Сергея Александровича. Лично в руки. Местных адъютантов все знают в лицо. А ты - московский. Только что с поезда. Красавчик. Такие у великого князя в чести! Вот и все! Ну как?
- Отлично, - кивнул головой Крафт.
- Люблю кофе! - заулыбался Гершуни. - С пирожными.
* * *
Никто не хотел останавливаться возле странной парочки - простоволосого дворника и нищего (откуда у этих загулявших деньги?), пока озверевший Медянников не раскинул ручищи крестом перед извозчиком и не сунул ему в зубы полицейский жетон. Затем велел драть полуживую кобылу кнутом, отчего она свою скорость хоть и увеличила, но отнюдь не пропорционально насилию над собой.
- Вот если бы у нас было авто, - размечтался по дороге Берг, - мы бы уже были на месте.
- А вот скажи мне, Ваня, отчего эта дьявольщина "авто" катит? Она что, на пару, как паровоз?
Медянников отдышался и теперь был склонен к философии. Тем более они все сделали как надо, и не их вина, что офицерика спугнули. Никуда не денется, болезный.
- Вот я смотрю на вас, Евграфий Петрович, и удивляюсь: взрослый, образованный человек! Двадцатый век на дворе - а не знаете простейшего.
Берг был доволен собой. Он вновь отличился.
- Простейшее я, брат, получше тебя знаю. Так что не юли, а ответствуй на вопрос. Иначе не получишь повышения, так нищим и закончишь службу.
- А кем я буду в следующий раз? - заинтересовался Берг.
- Ха! - ухмыльнулся Медянников. - Из тебя, между прочим, отличная мадам получится. Фигуристая и стреляет прямо через муфту. Так что готовь приданое! - И огрел кулаком по спине кучера: - Да стегай ты, стегай эту сволочь! Не то сейчас тебя отстегаю!!
- А вот в авто залил специальный керосин - и поехал! - разглагольствовал нищий черемис. - Знаете, сколько лошадей по силе заменяет одно авто?
- Одну и заменяет.
- Не угадали. Шесть! А то и все десять - особо мощные.
- Ой, дуришь голову старику!
Так в разговорах и прикатили в гостиницу. Путиловский сидел в номере и тихо беседовал со скромно одетой Юрковской, внушая ей, судя по выражению лиц, любовь к отеческим гробам.
Медянников всунулся в дверь, привлек к себе внимание и поманил Путиловского пальчиком. Тот немедля выскочил в коридор:
- Ну?
- Появился. Офицерик.
- Взяли?!
В голосе Путиловского была такая радость ожидания, что Медянникову стало стыдно и он понурился. Путиловский все понял:
- Упустили…
Медянников пожал плечами и поведал грустную историю о появлении полуэскадрона конных городовых.
- Чуть не убили нас с Ваней, - пожаловался он на свою горькую судьбу вечно гонимого. - А поручик исчез! Ну ничего, достанем шельмеца.
- Куда поехал Сипягин? - задумчиво спросил Путиловский скорее себя самого.
Медянников нутром почуял, что они с Бергом совершили страшную ошибку, но по инерции еще бодрился.
- В Мариинский, куда ж еще! Заседание Государственного Совета… - И тут он похолодел: - Он же туда спокойно войдет…
- Вот именно! Городовые - конные! Только до подъезда! - зло проговорил Путиловский, заскочил в номер и выбежал оттуда, путаясь в рукавах пальто. - Туда надо было мчаться! Раззявы!
И они поскакали вниз по ступеням. Берг, не слышавший разговора, из чувства солидарности поспешил следом, хотя команды не поступило.
* * *
Коньяк убрал все лишние волнения, сознание приятно затуманилось, и предстоящая работа уже не вызывала страха. Ха! Подумаешь, зайти и выстрелить - это очень просто. Это даже лучше - в самом центре империи, на глазах у членов Госсовета задать камертон революции!
На миру и смерть красна. Это не в Мучном переулке лишить жизни никому не известное инкогнито. Казнь должна быть публичной! И очень важно не забыть последние слова!
Гершуни сошел на въезде в Исаакиевскую площадь и пошел пешком по направлению к дворцу. Крафт остался на Невском, ждать Гершуни в условленном месте.
Извозчик подъехал почти вплотную, далее был запрет для частных экипажей. Балмашев молодцевато спрыгнул, не дожидаясь, когда экипаж остановится, щедро дал кучеру, за что тот низко поклонился хорошему офицеру. От дворца конным строем уходил полуэскадрон, спугнувший его в Мучном (Балмашев запомнил пышные, в пол-лица усы командира).
Швейцар невозмутимо распахнул перед ним дверь, и Балмашев, точно нож в масло, вошел в вестибюль. Тотчас же к нему направился дежурный офицер охраны канцелярии Совета министров, но Балмашев упредил его вежливый вопрос четким и высокопарным докладом:
- Срочный пакет его превосходительству министру внутренних дел от великого князя Сергея Александровича!
Коньяк нарисовал на бледном от волнения лице Балмашева очаровательный румянец, отчего он стал в точности похож на херувима, одетого в офицерскую форму.
У встречавшего не возникло даже и малейшего намерения испросить у порученца документы. Помилуйте, такие офицеры и есть краса нашей армии! Доблесть составляют офицеры совсем иного сорта - невзрачные, осповатые, с красными спиртуозными носами и кривыми ногами от постоянных маневров в седле. Ей-Богу, в свите великого князя появился еще один прекрасный цветок!
И Балмашеву указали на лестницу, ведущую во второй этаж:
- Его превосходительство только что прибыли! Кабинет слева по коридору.
Балмашев снял фуражку, остановился у зеркала и быстро поправил прическу, чем вызвал ласковую усмешку на лице дежурного. Достав из-за обшлага шинели синий конверт и держа спину прямой, поручик, ловко перебирая ногами ступени парадной лестницы, исчез за колонной второго этажа.
Дежурный же поспешил ко входу - один за другим прибывали члены Государственного Совета. С минуты на минуту ожидался председатель совета, министр финансов Витте. Сегодня предстояло обсудить насущные нужды сельскохозяйственной промышленности. Именно с сельского хозяйства ожидался столь долгожданный расцвет империи, и это определяло чрезвычайную важность совещания.
Поднявшись во второй этаж, Балмашев пошел спокойным шагом, как охранную грамоту держа в правой руке конверт, в левой, чуть на отлете, фуражку. Московскому гостю позволялось не ориентироваться в столичных коридорах, поэтому он вертел головой, читая латунные таблички. Вот. Кабинет Сипягина. С Богом!
Открыв дверь, Балмашев оказался в приемной, где сидели два секретаря, совершенно одинаковые и потому неразличимые с виду.
- Пакет его превосходительству лично от великого князя Сергея Александровича! - громко, так чтобы было слышно в кабинете, проговорил Балмашев.
Один из близнецов повернул к поручику ничем не примечательное лицо в форме кувшинного рыла и протянул руку:
- Давайте сюда.
- Лично в руки его превосходительству! - холодно повторил Балмашев.
Лицо первого близнеца скривилось в недовольной геморроидальной гримасе, в то время как второй злорадно ухмыльнулся: приперся, мол, с московскими привычками! Да у нас тут в столице одних таких поручиков сорок тысяч по улицам бегают! Чистый павлин! Только министру и дел, как с порученцем цацкаться.
Первый, однако, встал и пошел доложить в кабинет…