* * *
Мириам опустила на лицо вуаль, надела перчатки - последнюю деталь туалета - и вышла из номера. Вслед за ней коридорный вез на тележке три чемодана коричневой телячьей кожи, набитые петербургскими подарками для всей варшавской родни.
Заказанный экипаж подкатил ко входу. Мириам задержалась у стойки портье:
- Сегодня вечером подойдет господин, будет спрашивать меня. Его фамилия Путиловский. Передадите ему этот пакет, - и она оставила на стойке длинную узкую коробку, завернутую в темно-синюю бумагу с золотыми звездочками по всему полю.
- Будет сделано, мадам. Счастливого пути, мадам. Всегда будем рады видеть вас нашей гостьей.
Портье склонил в поклоне головку с безупречным пробором. Чаевые всему персоналу были более чем щедрыми.
Она откинулась на мягкие кожаные подушки экипажа, несколько мгновений молчала, углубленная в свои мысли. Кучеру даже пришлось повторить свой вопрос дважды:
- Куда прикажете ехать?
- Ах да… - Мириам вернулась на землю и печально вздохнула. - Варшавский вокзал.
* * *
Дмитрий Сергеевич Сипягин чертил на листе бумаги узоры, никак не относящиеся к подъему российской сельскохозяйственной промышленности. Они вообще не относились к подъему, скорее к упадку, поскольку в последние несколько дней министром овладела душевная меланхолия.
Первая высокая волна интимных радостей схлынула, и, как подводные камни при отливе, обнажились угрызения совести. Перед женой, детьми, престолом… Он знал, что люди вокруг него не ангелы. И сам он далеко не ангел. Но такое оправдание себе позволить не мог и поэтому страдал.
После гадкого эпизода со старухами в окне он уговорил себя, что все это случайность и никто не будет знать его маленькой тайны. Но вот теперь он обнажен не перед кучкой выживших из ума богомолок, а перед всей столицей. И это конец. Плеве выиграл. Что делать?
Деликатный стук в дверь прервал его тягостные размышления.
- Ваше превосходительство, прибыл адъютант великого князя Сергея Александровича. С пакетом для вас.
Секретарь всем своим видом выражал озабоченность: зачем пакет, почему пакет? Сипягину в эти минуты было не до великих князей с их вечными прихотями и желанием вмешиваться во все дела августейшего племянника Ники.
- Примите как обычно.
Однако секретарь не исчезал:
- Требует лично вам в руки. Синий конверт!
Сипягин вздрогнул: синий конверт? Почему?
Они час назад расстались! Что-то случилось? Но что? Хорошее или плохое?!
И он быстро встал из-за стола.
* * *
Медянников сдержал обещание - таки скинул кучера с козлов (правда, другого, но все кучера шельмы!) и нахлестывал бедную кобылу, ни жалея ни себя, ни кобылы.
Они пронеслись по середине Невского, не обращая внимания на отчаянные свистки городовых, вздыбленных коней и двух-трех сбитых оглоблями зазевавшихся прохожих. С Невского лихо свернули на Большую Морскую и в самом начале улицы повстречали злополучный полуэскадрон. На всем скаку Медянников призывно замахал руками, эскадронный признал его и мгновенно развернул своих орлов вслед пролетке.
Сам эскадронный пустил своего черного жеребца вдогон и поравнялся с Медянниковым. Тот проорал на полном ходу:
- Пехотный поручик! Увидишь - стреляй!
Тут и Путиловский, и Берг достали оружие, потому что метров через сто начиналась Исаакиевская площадь.
* * *
Фуражка в левой руке явно мешала. В голове панически заметались мысли: как он раньше не продумал такую деталь? Что-то надо придумать! Если бросить ее на пол, получится несуразно, на него могут кинуться и сбить прицел. Бросать нельзя. Можно положить ее на стул. Зачем кладут фуражку на стул? Вешалки не видно, она в закрытом стенном шкафу. Открыть шкаф? Опять глупо! Положить на стол? Стол не для фуражек! Черт! Сейчас выйдет Сипягин!
И тут он облегченно вздохнул и волна спокойствия затушила начавшийся было пожар паники. Господи, все очень просто! Сейчас он протянет конверт, Сипягин его возьмет, правая рука освободится, откроет клапан кобуры, выдернет браунинг, патрон в стволе, боек взведен! Отлично. Все будет хорошо.
Вот он уже он в трех метрах от двери. И дверь стала приоткрываться…
В голове Сипягина, пока он дошел до двери, сложилось несколько версий. Возможно, действительно конверт от великого князя. Хотя тот ни разу не пользовался таким способом общения!
Тогда почему адъютант? У Софи нет знакомого военного. Или все-таки есть? Он почувствовал первый резкий укол ревности. Что еще за адъютант? И тут же подоспела спасительная мысль: несомненно, что-то срочное! сама она явиться не может! подошла ко дворцу и попросила первого встречного военного отдать письмо! Фу, слава Богу! Возможно, в конверте что-то, что избавит его душу от угрызений совести!
И Сипягин нажал на бронзовую ручку двери. Черт, какая тяжелая! Тут надобно быть Геркулесом…
Дверь распахнулась, и перед Балмашевым возникла величественная фигура сановника. Степан представлял себе Сипягина, но не ожидал, что тот так велик и фактурен. Глаза у министра были темно-карие и смотрели на него ласково, точно ожидали нечто очень приятное. Такое было впечатление, что министр сейчас его обнимет, прижмет к груди и расцелует. Чего допустить никак нельзя - можно ли стрелять в человека, который тебя целует? И Степан судорожно выбросил вперед руку с пакетом, предупреждая дальнейшие действия Сипягина.
Адъютант оказался именно таким, каким и должно быть адъютанту: стройный молодой человек с юношеским румянцем на щеках и в безупречно сшитой форме. При виде министра его глаза озарились радостью. В правой руке он держал плоский синий конверт и четким движением протянул его Сипягину:
- Пакет от великого князя Сергея Александровича!
Конечно же, это был пакет от Софи! Ни сургучных печатей, ни плетеного шнура вкруг послания - старого чиновника не проведешь на мякине! И Дмитрий Сергеевич взялся за конверт. Секунду они держались за него вместе, словно повязанные одной, только им известной тайной.
- Давайте же! - улыбнулся Сипягин.
И Балмашев усилием воли разжал сведенные судорогой пальцы. Все. Он взялся за кобуру, сразу открыл ее и спокойно, дивясь собственному хладнокровию, достал браунинг.
Сипягин изучал конверт со всех сторон и уже разворачивался, чтобы уйти в кабинет, когда странные действия адъютанта привлекли его внимание.
Балмашев вытянул руку вперед и нажал спусковой крючок. Лица Сипягина и его секретаря не выражали ничего, кроме легкой степени удивления. Выстрела не последовало.
У секретаря мелькнула безумная мысль, что теперь именно так, с демонстрацией оружия должны вручаться срочные послания. Сипягин об этом не подумал, потому что все его мысли были заняты конвертом.
Балмашев нажал второй раз - выстрела не последовало. В чем дело? Он все сделал как надо! Чуть развернув плоскость браунинга к себе, он увидел шишечку предохранителя. Это движение секретарь воспринял с облегчением: всему есть свой предел, даже играм адъютанта великого князя!
Балмашев движением пальца сдвинул предохранитель в положение "огонь" и автоматически, целясь в плотное туловище министра, нажал курок именно два раза. По количеству пропущенных попыток. Два выстрела слились в один режущий ухо звук.
Сипягин с интересом следил за всеми манипуляциями поручика, пока из ствола не вырвался сноп пламени и какая-то неведомая сила не швырнула его на пол. "Что это?" - удивился он и попытался подняться, устыдившись собственной слабости. В левом боку ужасно жгло.
Балмашев сглотнул слюну и посмотрел на второго секретаря. Все, кроме неуклюже копошащегося на полу Сипягина, застыли на месте.
- С этими людьми только так и нужно поступать, - сказал тихо Балмашев и понял, что его не слышно.
И он прокричал яростно:
- С этими людьми только так и нужно поступать!!! - и протянул браунинг секретарю. Правильным образом, рукояткой вперед. Тот взял браунинг и с ужасом уставился на орудие убийства.
"Вот оно, наказание за грехи мои! - мелькнуло в голове министра. - Господи, прости меня, грешного…"
Секретарь наклонился и зачем-то попытался выдернуть конверт из рук министра.
- Это мне… личное… - с трудом выговорил Сипягин. - Доктора…
- Доктора! Доктора! - сорвался с места второй секретарь и выбежал в коридор.
- …и священника…
Кровавая пена уже пузырилась на губах умирающего.
* * *
Бросившегося навстречу городового снесли грудью лошади. Конные спешились и заняли круговую оборону у подъезда. Берг и Медянников, видевшие поручика, вбежали внутрь. Путиловский огляделся вокруг, ища признаки сообщников. Таковых не наблюдалось.
Только он, облегченно вздохнув, пошел к двери, как она широко распахнулась и на улицу выбежала нелепая чиновничья фигура, истошно кричавшая одно и тоже:
- Доктора! Доктора! Доктора!
Гершуни, стоявший поодаль у перил Синего моста, докурил папиросу, выбросил окурок на подтаявший лед, покрывавший Мойку, и неспешно пошел мимо начавшейся сумятицы и беготни по набережной к Невскому. Отойдя на приличное расстояние, он потер руки и радостно засмеялся…
* * *
Победоносцев внял просьбам Зволян-ского и на похороны Сипягина не поехал - у него еще свежи были в памяти выстрелы Лаговского.
Градоначальник генерал-майор Николай Васильевич Клейгельс, как человек военный, позволить себе такой слабости не мог и гордо отказался. Поэтому Берг и Медянников со своими молодцами окружали его сплошным кольцом.
Путиловский издалека следил за Григорьевым и Юрковской, наряженной гимназистом. Гимназист из нее получился страшненький, снизу толстоват, а сверху женоподобен, но на похоронах не выбирают. Григорьев был вооружен недееспособным револьвером, а Юрковской дали фальшивый стилет. На всякий случай.
Поскольку официально Путиловский и его группа были в отпуске, претензий к ним никто не высказывал, не до того было. Государь пообещал озолотить любого, кто изловит Гершуни. Но пока золото оставалось лежать невостребованным в подвалах казначейства.
Путиловский был уверен, что Гершуни где-то здесь и ждет второй и третьей смерти. Победоносцева и Клейгельса. Так что бравый градоначальник выступал в роли живца, о чем не подозревал.
Кладбищенское отпевание заканчивалось. Вот уже прозвучал ружейный салют, стали засыпать могилу… возложили венки. Все тихо и покойно.
Первым кладбище покинул новый министр внутренних дел Плеве. За ним потянулись остальные. Гершуни не появлялся. Когда Клейгельс уехал, Путиловский снял оцепление. Ну что ж, отрицательный результат тоже результат… Как и в случае с Мириам, исчезнувшей практически без следа, если не считать прощального подарка.
Кстати, список удручавших потерь пополнился Максом. Третьего дня кот был отпущен под честное слово погулять во дворе и домой в назначенный срок не вернулся. Лейда Карловна ждала его всю ночь, утром дворники за великую мзду обшарили дворы, но безрезультатно. В квартире был объявлен постоянный траур, Лейда Карловна плакала по пять раз на дню. Путиловский подозревал, что она даже ставила свечу за здравие пропавшего.
На Невском он отпустил служебный экипаж и прошелся пешком до магазина Фаберже. Скоро пасха, пора позаботиться о подарках. На витрине сверкало точно такое же яйцо с младенцем Иисусом (только скорлупа темно-вишневая, а внутренность синяя), что он подарил в ту безумную ночь Мириам, хотя вначале хотел подарить его Анне. Ну что ж, Анна не должна страдать из-за его безумств, особенно сейчас, когда их будущий ребенок уже подает признаки жизни и резво бьет ножкой в живот матери. Он вошел внутрь магазина.
- Я покупаю это, - указал Путиловский ювелиру и достал чековую книжку.
* * *
Наступил май, в этом году особенно теплый. Уже к третьему числу зацвела черемуха. Вечерело. Окна в кабинете были по-летнему распахнуты, на небе виднелись признаки будущих белых ночей, хотелось все бросить и уехать подальше. Куда глаза глядят.
Но сейчас глаза Путиловского разглядывали фотографию молодого человека в косоворотке. Тонкое красивое лицо, высокий лоб с чуть наметившимися залысинами, пышная шевелюра с пробором на левой стороне головы. Путиловский обмакнул перо в хрустальную чернильницу и надписал на обратной стороне картонки:
"Балмашев Степан Валерианович. 26 апреля 1902 года приговорен военным судом к смертной казни. Приговор приведен в исполнение 3 мая 1902 года. Шлиссельбургская кр-ть". Промокнул надпись тяжелым ониксовым пресс-папье и поставил карточку в домашний архив, в надлежащую ячейку под литерой "Б".
После чего подошел к винному погребцу, плеснул в бокал коньяку и стал прохаживаться по ковру, согревая бокал в руке и вдыхая пряный аромат. Тут, естественно, раздался звонок. Уже по степени совпадения с пробой коньяка можно было стопроцентно утверждать, что объявился Франк. И точно, его голос тотчас же загудел в прихожей, а через минуту и в кабинете:
- Ты звал меня? И пьешь один! Пьеро, ну как можно? Я столько раз говорил: кто пьет один, тот чокается с дьяволом! Лейда Карловна! Будьте так добры, подайте лимончика!
Лейда Карловна внесла блюдечко с лимоном с таким трагическим выражением лица, будто похоронила близких. И тут же удалилась с еще более печальным лицом и слезами на глазах: все здесь напоминало ей Макса.
- Ну как? Не объявился котик? - Франк был посвящен в местную трагедию и пользовался этим, чтобы лишний раз почтить память пропавшего рюмкой коньяка. Вот и сейчас он состроил соболезнующую мину и поднял бокал: - За кота!
- Нет, - отозвался Путиловский. - Сегодня казнили Балмашева. За упокой души раба Божьего Степана…
Франк понимающе поднял брови, выпил и закусил ломтиком лимона. Помолчал, но не смог удержаться от комментария:
- Это ведь первая политическая казнь в царствование нашего мягчайшего Ники!
- Казни бы не было, подай Балмашев на помилование. Сестра уговаривала, а он отказался: мол, это вызовет раздор в партии. Смерть же всех объединит!
- Смерть всех объединяет, - цинично ухмыльнулся философ. - И Степу, и Сипягина, и твоего кота. И нас с тобой. Умереть - значит присоединиться к большинству. Не люблю большинство. За живых!
Выпили за живых. Франк с тоской взглянул на блюдечко с лимоном. После пропажи Макса закуска в этом ранее гостеприимном доме тоже куда-то пропала.
В эту секунду в кабинет вплыла Лейда Карловна. Лицо ее светилось таким неземным счастьем, что первая мысль у Путиловского с Франком была одна и та же: рехнулась, тронулась умом!
- Коттик фернулся! Сител у черного хота, - произнесла Лейда Карловна и заплакала чистыми слезами радости.
Все ринулись на кухню с бокалами в руках. Действительно, худое кошачье существо объемом в одну треть прежнего Макса жадно, но деликатно поглощало пищу, которая каждый Божий день ждала беглеца на условленном месте.
Более тщательный осмотр показал, что это не самозванец (такие случаи описаны в мировой фелинологической литературе), а действительно Макс собственной персоной. Правда, персона эта была несколько изуродована тремя шрамами на морде, которые, впрочем, мужского вида не портили, а только украшали.
Все остальное было цело, руки-ноги на месте, и приятели, погладив кота в знак приветствия (он даже ухом не повел, продолжая есть), удалились, чтобы не мешать Лейде Карловне наслаждаться возвращением блудного сына.
- Вот, получили из Киева прокламацию на смерть Балмашева. - Путиловский протянул Франку желтый листок бумаги с плохо пропечатанными буквами.
Франк близоруко вгляделся и стал читать вслух:
- "Ночью товарищ погиб - жить ему стало невмочь". Хм… завидую! "Труп его свежий зарыт в ту же зловещую ночь!" Однако-с! "С другом надежным сойдись, острый клинок отточи…" - прямо-таки программа действий! "Нужно не плакать, а мстить, мстить за погибших в ночи". Свежие трупы им нужны! Петрарки! Кстати, у индусов наблюдается весьма поучительный обычай: когда тигр-людоед приходит в деревню, все прячутся и не препятствуют ему ни в чем. Но когда он кого-нибудь убьет и потащит тело в джунгли, то все храбро идут в бой за никому уже не нужный труп! В этом есть резон - не дать хищнику испробовать человечинки.
Стали рассуждать о сходстве в поведении животных и людей, завязалась интересная беседа, когда произошло просто-таки чудо. Франк потом долго вспоминал момент появления Лейды Карловны.
Вначале в дверях неведомым образом возник поднос, за которым саму Лейду Карловну видно не было, - так плотно сей поднос был уставлен тарелочками с бужениной, телятиной и тарталетками, соусниками, икорницами и прочей дребеденью. Когда все это богатство было осторожно водружено на подобающее место, Франк, потерявший дар речи, встал и молча поцеловал раскрасневшейся Лейде Карловне ручку.
- Фы бес сакуски фыпиваете! Этто фредно! - и она царственно удалилась.
- Ну что, Пьеро? - радостно захохотал Франк. - Все-таки жизнь побеждает смерть! Хотя бы здесь и сейчас!
И они отдали должное великолепному ужину. Когда муки голода были утолены, закурили по сигаре и блаженно затихли в кожаных креслах.
- Вчера получил письмо от Юрковского, мужа Мириам. Представь себе, они ждут ребенка!
- А что, - осторожно поинтересовался Путиловский, - у них разве недостаточно детей?
- Что ты! Целая трагедия! Молодые, здоровые - и десять лет никого! Дай Бог им счастья! - и расчувствовавшийся Франк подлил себе коньяка за здоровье будущего племянника.
Путиловский встал, достал из ящика стола длинный и узкий футляр кедрового дерева, а из него - два старинных серебряных подсвечника, богато украшенных виноградными гроздьями и листьями.
- Послушай, откуда у тебя эта иудейская древность? - удивился Франк. - Давай зажжем субботние свечи! Вон уже и первая звезда появилась!
Зажгли свечи, погасили электричество. Небо стало темно-синим, над Заячьим островом повисла блестящая точка Венеры. Дверь тихо скрипнула, неслышно вошел Макс и вспрыгнул Путиловскому на колени. Они по старинке обнюхались носами, потерлись лбами. Макс свернулся клубком на коленях и, мурлыкая, заснул.
- Хорошо, - тихо сказал Франк.
Путиловский промолчал, соглашаясь с приятелем, разжал руку - на ладони лежал маленький квадратик картона. Почерк по-женски изящный, с наклоном влево, написано всего лишь одно слово:
"Спасибо".
Примечания
1
Черт побери!.. Невозможно! (нем.).