- Не вздумайте токмо дурить, - прохрипел старший; Лыков молча кивнул.
Они прошли чисто выметенный коридор, свернули направо, потом налево и оказались в небольшом зале, хорошо освещенном и газом, и свечами. Обычная трактирная стойка с томпаковым самоваром, графинами и подовыми пирогами. Высокий потолок. С посудного шкапа свисают засиженные мухами ароматические флаги; в углу чуть слышно шелестит вентилятор. Длинный стол посреди, за ним с десяток мужчин, молча с интересом смотрящих на гостей. И в тишине - сочное чавканье. Сидящий во главе стола бородач, с обрюзгшим лицом, хитрыми и одновременно наглыми глазами, подцепляет двумя пальцами с блюдца шептала и кидает их в рот.
- Ну, с чем пожаловали, питерские стрекулисты? - громко спросил Анчутка, показав действительно гнилые, как и говорил Озябликов, зубы. Свита "короля" подобострастно засмеялась. - Может, сорги хотите подзанять? Али бабы вам наши московские ндравятся?
Четверо охранников, по двое на каждого, застыли за спинами лобовских послов, да и прочее анчуткино окружение не походило на собрание библиотекарей. Поэтому Челубей вежливо ответил:
- Анисим Петрович передает вам, уважаемый, свои наилучшие пожелания и заранее благодарит за потраченное на нас время.
- Хм… Черт с вами, потрачу минутов пять. Что за дело у Лобова ко мне? Говори при всех.
- Анисим Петрович давно уже получает шлихтовое золото из Сибири по налаженным связям…
- Знаю, с Желтуги ему песок возят; говорят, пудов до десяти за год берет. И чево? Я тута при чем?
- В начале зимы, а затем еще в марте, пропали два подряд "золотых фельдъегеря". Разумеется, вместе с товаром. Вы, господин Ещин, человек влиятельный и много знающий. Не слышали ли чего важного об этих пропажах? Может, догадку какую имеете, что помогла бы нам разобраться?
Анчутка наморщил лоб, недоуменно посмотрел на окружающих.
- Мишка! Может, ты слямзил? Ежели так, то верни хорошим людям ихнее добро в зад!
И первым засмеялся собственной шутке; свита охотно его поддержала. У Челубея только чуть двинулось плечо, как сзади ему в спину тот час же уткнулись два ножа.
- Ты, татарчонок, зубами мне тута не лязгай, нето в совок их соберешь, - зло отрезал Анчутка. - Кому не мило - тому в рыло! Лобову своему передай: догадка у меня и впрямь имеется. Что взяли его рыжье духовые, их за Буграми дополна. Пусть сам в этом разбирается, а мне некогда. И нехай боле никто ко мне от вас не ездит! Заявятся - уши срежу по самый пупок! Лешак, проводи энтих мухоротов… Надо бы им, из уважения, по шеям настучать, да простим по первости.
На этом аудиенция закончилась. Под конвоем той же четверки Лыков с Челубеем молча прошествовали через весь подвал до выхода на улицу. Прощаться не стали. Вышли из "Ада" целые и невредимые - и на том спасибо.
Питерцы так же молча обошли квартал Грачевки, вернулись дворами и засели, как и готовились, в портерной на углу; и стол у окна нашелся. Хмурый официант Прохор вернул им в уборной оружие и принес пенника с салфеточной икрой. Потайной вход в чистую часть "Ада" был с их позиции невидим, потому, как находился ниже мостовой, с которой спускалась к нему неприметная лестница. Челубей оставался спокоен и собран; Лыков тоже давно унял волнение. Минуты Анчутки были теперь сочтены… Обсудили вполголоса диспозицию: грех бога гневить. Могли намять бока, но не намяли; могли приставить "хвост" на выходе, но не сочли нужным. Легкомыслие московского "короля" поражало: как он дожил до сей поры с таким умишком? И как вообще сумел занять трон? В войске Лобова такой человек получил бы под начало только улицу, и была бы та улица далеко от Невского проспекта…
Через сорок минут во двор въехала одноконная щегольская коляска, на козлах которой громоздился великан в синем кучерском чапане и черной шляпе с галуном. Коська-Сажень нагло поставил лошадь прямо у выхода из кухмистерской, бросил поводья и раскурил папироску. Челубей с Лыковым расплатились, но задержались у стойки, расспрашивая полового о наемных квартирах. Далее оставаться делалось неловко, но Анчутка все не выходил. Появился он, когда питерцы, исчерпав все темы, поплелись уже к выходу. Грузно забрался в коляску, матюгнулся без повода; кучер застегнул кожаный фартук и снялся с тормоза. Тут все и произошло.
Челубей вышел из портерной, сделал четыре шага и оказался прямо перед лошадиной мордой. Крепко взял лошадь под уздцы, посмотрел внимательно на нее, потом на верзилу-кучера. Поджарая саврасая бахматка косила на него влажным карим глазом.
- Эй, шпанка! А вот ожгу!
Челубей, как бы испугавшись, бросил вожжу и тут же, внезапно и быстро, ударил савраску кулаком под ухо. Лошадь брыкнулась и повалилась на бок, обрывая постромки; изо рта ее полезла пена.
- Ле-е-е-шай! - заревел возница и спрыгнул с козел, огромный и страшный. Челубей с трех аршин хладнокровно выстрелил ему в грудь. Полетели клочья ваты, великан откинулся на борт коляски, но быстро оправился. Недашевский выстрелил вторично, целя прямо в сердце. Коська-Сажень, матерясь, пошарил в ногах, вынул топор и двинулся на стрелявшего.
Яков растерянно опустил руку с револьвером, затравленно обернулся. Тут из-за экипажа вышел Лыков и сильным ударом ноги сзади подшиб Коське коленный сустав. Тот охнул и опустился левое колено; голова его при этом оказалась на уровне лыковского плеча. Алексей, не мешкая, ударил его с разворота в висок, вложив в кулак весь свой вес.
"Первый на Москве богатырь" даже не застонал. Его повело в сторону, он навалился на переднее колесо, обнял, словно лучшего друга, и затих, как заснул. Алексей оглянулся на Челубея: тот стоял бледный, с дымящимся "смит-вессоном" в руке, и смотрел на поверженного великана.
Лыков шагнул к кучеру и дернул его за продырявленную в двух местах полу чапана. Под ним, нашитые на поддевку, обнаружились блестящие латунные иконки и ладанки. Их было множество, не менее сотни; в три слоя они сплошь покрывали бугристую грудь Коськи-Сажени, словно панцирь.
За кожаной полостью раздался знакомый щелчок. Лыков прыгнул к Челубею, схватил его за загривок, мощным рывком пригнул к земле и пригнулся сам. Из утробы коляски раздались выстрелы, и два заряда волчьей картечи пролетели над их головами. В портерной послышались крики и стон. Питерцы выпрямились и заглянули в коляску. За обрывками полости обнаружился Анчутка с двуствольным обрезом в руках, с испуганными, ошалелыми глазами.
- Привет вам от Анисима Петровича, - вежливо сказал Челубей и выстрелил московскому "королю" в лоб.
Тут только раздались голоса и топот множества ног снизу, из подвального выхода "Ада". Лыков и Челубей бросились туда. Алексей взвел свои револьверы и осторожно заглянул на лестницу. На ее ступенях и дальше в коридоре столпился десяток человек из анчуткиной свиты, те, что смеялся над питерцами час назад. Сейчас, тесно сгрудившиеся в узком пространстве, стесняющие друг друга, они были беззащитны перед Лыковым, как стая куропаток на мушке у охотника. Алексей стоял над ними и всё не начинал стрелять: эти десять пар глаз живых ещё людей, смотрящих на него из своей ловушки снизу вверх, мешали ему нажать на спуск. Некстати он вспомнил и про разрывные пули, и опустил оружие. Возможно, анчуткинцы так бы задом-задом и ретировались в свой подвал, но у кого-то сдали нервы. С их стороны раздался выстрел и пуля чиркнула Алексея по волосам. Он нажал на оба курка сразу… В несколько секунд Лыков разрядил барабаны в мечущуюся внизу толпу. Все заволокло дымом, из которого доносились крики и стоны поражаемых. Яков тоже стрелял. Когда закончились патроны, они с Челубеем быстро, почти бегом, двинулись вверх по Грачевке, на ходу перезаряжаясь. Отошли на пятьдесят саженей и только тогда оглянулись. Лежала мертвая лошадь, мертвый кучер обнимал колесо своего экипажа. Из "Ада" так никто и не вышел.
- Да, - вымолвил сдавленным голосом Челубей. - Как ты тогда сказал нашему Ваньке? "Еду, еду, не свищу, а наеду - не спущу!"…
Поплутав быстрым шагом десяток минут по Грачевке и Колосовому переулку, они сели на извозчика и велели ехать в Хамовники. Надо было быстро забрать вещи и где-нибудь укрыться до вечера. По пути решили: заметать следы будут как следует. Доедут на перекладных до Царицыно - первой станции Московско-Курской дороги, и там уже сядут в поезд до Молоди.
Челубей и Лыков вошли в трактир постоялого двора, внимательно огляделись. Обычная картина. Сидят артельщики, пьют кто чай, кто портвейн. В углу три еврея с пейсами мастерят очередную "дуру": в мездру дешевого польского бобра вшивают седые волосы енота, чтобы продать потом за дорогущего камчатского бобра. Под лестницей четверо, по виду рабочие, азартно режутся на бильярде. Все вроде бы спокойно.
Два пожилых еврея с головой ушли в работу, а третий, молодой парнишка, со смышленым и улыбчивым лицом, волынит. Нет бы учился у старших, постреленок, так нет: крутит башкой по сторонам, ворон считает. Посмотрел мельком и на Лыкова, вроде бы без интереса, и вдруг, на какую-то долю секунды, поднял глаза вверх, на потолок. Потом отвернулся, уставился в окно, но Алексей его понял.
Он попридержал Челубея, уже направлявшегося к лестнице, и сказал со значением:
- Посмотри вот пока, как люди играют, поучись, а я быстро. Хозяин! где тут у вас ретирадное место?
Триандафилов молча кивнул в конец залы на маленькую дверь. Вид у него напряженный… Челубей, похоже, смекнул, в чем дело. Сунув руки в карманы, он с беззаботным видом стал возле рабочих и принялся следить за игрой. Сейчас посмотрим, что за мастеровые такие, в чем их ремесло…
По пути в уборную Лыков бросил в чрево оркестриона гривенник и крутанул ручку. Старенькая машина с хрипом и свистом громко затянула "Аскольдову могилу". Отлично! Коридор уборной отделялся от черной лестницы на второй этаж крепкой на вид перегородкой. Алексей подошел, налег плечом, и вершковая доска почти беззвучно вывалилась на лестницу. Хрип оркестриона заглушил шум. С трудом протиснувшись в щель, Алексей тихо поднялся наверх, подошел к двери их комнаты, прислушался. И через минуту расслышал внутри шорох. Понятно…
Так же бесшумно Лыков прошел по коридору до парадной лестницы и, уже не таясь, спокойно спустился по ней в зал. "Бильярдисты" старательно расставляли шары и косились на дверь нужника, поджидая его оттуда. Алексей зашел сзади и тронул один из шаров.
- Э, э! Положь кле! - крикнул лохматый, оборачиваясь. Удивиться он уже не успел: Алексей цапнул его за затылок, так же ухватил второго и с силой столкнул их лбами. Старый и хороший прием, только делать его надо очень быстро… Двое других взялись было за кии, но Челубей мгновенно повалил их своими могучими руками на стол и крепко прижал, удерживая за глотки. Те хрипели, сучили ногами, потом один вытянул из кармана нож, но ударить не успел: Алексей перехватил его руку и держал. Через минуту лица "игроков" посинели, конечности обмякли. И Яков пожалел их - не додушил. Бандиты едва шевелились, ловя воздух бескровными губами; раньше, чем через четверть часа, не очухаются.
- Пошли отсюда, - приказал Алексей.
- А вещи, деньги с документами?
- В номере засада.
Триандафилов стоял за стойкой ни жив, ни мертв, артельщики застыли со стаканами в руках. Старики-евреи шустро залезли под стол при начале потасовки, а парнишка, подавший Алексею спасительный знак, восторженно смотрел на них во все глаза. Лыков незаметно подмигнул ему, и мальчишка совсем расцвел; поди, читает Пансоса дю Тейрайля…
Они быстро выскочили на улицу. Прямо у входа стоял калибер без таксометра с извозчиком без номера. Лыков за бороду выкинул его на мостовую, и питерцы лихо умчались в сторону Сокольников.
Глава 10
Гость из прошлого
Промчавшись версты с три, Алексей выехал на какой-то пустырь, поставил калибер за сарай и обернулся к Челубею. Тот смотрел настороженно и как-то отстранено.
- Яков! Ты понимаешь, что они нас там ждали?
- Понимаю.
- А как это могло случиться, если мы грохнули Беспятого за полчаса всего лишь до этого?
Недашевский отвел глаза.
- Это что, Лобов твой нас разменял? Таков он, выходит?
Челубей потеребил щегольской ус, подумал немного и вдруг повеселел.
- Нет, Алексей, не может того быть. Лобову, конечно, на нас всех плевать с Ивана Великого; понадобиться - любого спишут без разбора. И ты должен отдавать себе в том отчет… Но пока мы ему нужны позарез, чтобы одно дело обстроить. Я тебе уж рассказывал: нам готовят командировку в Сибирь. На Амур, в республику золотоискателей на реке Желтуге, откуда Анисим Петрович шихту закупает. И оттуда предстоит пройти по следу пропавших "фельдъегерей", понять, куда они делись, кто их перехватывает. Поездка очень опасная, нам за нее столько денег дадут, что потом можно на покой уходить. Если живые вернемся… Я вот посмотрел сейчас, как ты с анчуткиной охраной управился, или с этими… бильярдистами. И скажу тебе так: у Лобова в отряде подобных людей нет. Есть мы с Пересветом, самые опасные там на сегодня, да ты поопасней нас будешь. Может, даже обоих, вместе взятых. А не в нынешнем положении Лобова нами с тобой бросаться. Может быть, потом, после Сибири, но не сейчас.
Речь показалась Алексею убедительной, и он несколько поостыл. Если Челубей прав, то ответ напрашивался сам собой.
- Помнишь, как Озябликов взвился, когда я предположил, что Анчутку сдал кто-то из своих? Думаю, этот "кто-то" и решил нас, на всякий случай, списать. Вдруг московские ребята осерчают, поймают нас, спросят как следует, и выяснится, что посланцы Лобова слишком хорошо знали подходы. А так концы в воду…
Решив, что работодатель их все же не сдавал, Алексей с Яковом несколько повеселели. Но радоваться было рано: они находились без денег и документов в чужом городе, где их сейчас разыскивали сотни недружелюбно настроенных людей. Надо было срочно где-то укрыться и искать способы вернуться домой.
- Поехали к Надежде, она поможет! - радостно предложил Челубей.
- Дурак ты, Яшка, - огорчился Лыков. - А если за нами следили уже с вокзала?
Вывернули карманы, пересчитали наличность: семь рублей с мелочью. У Алексея двенадцать зарядов, у Якова четыре. И денег, и патронов не густо.
Алексей напряженно думал. Он мог, например, легко выйти на московского обер-полицмейстера Козлова. Три недели назад, на коронации, они общались семь раз на дню и близко сошлись, несмотря на разницу в возрасте и чинах; кроме того, оба были нижегородцы. Еще в 1880 году Алексей порвал на глазах у Козлова закаленную цепь, из которой вырвался знаменитый силач и убийца Тунгус, и тем запомнился генералу… Александр Александрович, разумеется, все сделает, чтобы спасти оперативника Лыкова. Но тогда исчезнет "демон" Лыков, и план подготавливаемого в столице преступления останется неразгаданным. А если действовать с хитростью? Алексей знал две конспиративные квартиры московского сыскного отделения, а их содержатели помнили его. Но помнили, как столичного чиновника с особыми полномочиями. Войдешь эдак с Челубеем, а они тебе: "Здравия желаем, ваше благородие! Читали про коллежского асессора - поздравляем!". К тому же, чем больше людей знает о "демоне", пусть даже эти люди из полиции, тем выше риск провала.
К счастью, были у Алексея в Москве и другие союзники, никак с властью не связанные. К ним и следовало сейчас обратиться за подмогой.
- Поехали, - коротко сказал Лыков Челубею и тронул вожжи.
- Куда это? Что ты надумал?
- Увидишь. Сейчас мы спрячемся так, что никакой Кожаный Чулок не сыщет.
Они не спеша, стараясь не привлекать к себе внимания, проехали по набережной Яузы до Нижегородского вокзала, потом через Подколокольный переулок и Солянку выбрались на Старую площадь. Лыков подозвал с угла "красную шапку" (в Москве посыльные носили фуражки с красным околышем, а не с черным, как в Питере), взял у него лист бумаги и карандаш, и написал:
"Горсткину или Решетову.
Я в Москве с человеком с той стороны и сам, по легенде, оттуда.
Нам срочно нужно укрытие.
Подъедем через пять минут, как закроете лавку.
Записку сию по прочтении уничтожить. Не проговоритесь!
Лыков".
Отдал посыльному вместе с гривенником, объяснил, куда нести, сам не спеша поехал следом. Челубей молчал, но видимо нервничал.
- Сейчас, Яков. Это мои старые товарищи. Потребуется - они здесь пехотный полк спрячут с артиллерией и обозом. Это люди из секретной службы Рогожской старообрядческой общины.
"Красная шапка" зашел во второй от угла дом по Никитниковскому переулку, отдал записку и тут же вышел. Алексей остановился за тумбой и засек по часам пять минут. Мимо густо шли толпы народа, зашабашивший люд растекался по лавкам и трактирам. Среди них вполне могли быть и те, кто их разыскивает. Сейчас сотни глаз шарят по Москве, выхватывают из толпы похожих по приметам, усиленные команды прочесывают вокзалы, обходят постоялые дворы и "шланбои" , перекрывают все дороги из Первопрестольной. Если у Анчутки Беспалого есть такой ловкий сменщик, значит, организация не обезглавлена и способна отмобилизоваться очень споро. Вон какая-то рожа зыркает; встал за угол и не уходит, только борода высовывается…
Из лавки с надписью "Мастерская ретирадников привилегированных систем" вышел плотный мужчина в синем картузе, бросил мельком взгляд на Лыкова с Челубеем, повесил на дверь объявление "Закрыто". Стукнул кулаком в ворота, они тот час же приоткрылись и мужчина скрылся во дворе. Это был Антон Решетов, помощник Степана Горсткина, заменившего убитого Буффало-Ратманова на должности начальника секретной службы Рогожской общины австрийского согласия.
Медлить было некогда. Лыков тронул вожжи, заехал во двор; ворота сразу же закрыли изнутри на дубовые засовы. Решетов стоял на крыльце, дожидался.
- Здорово, Антон Прович! Вот, встречай гостей. Это - Яков.
- Антон, - мужчины обменялись рукопожатиями, внимательно посмотрели друг на друга. Решетов был на турецкой войне командиром конных разведчиков Киевского гусарского полка. Под Горным Дубняком со своим разъездом захватил трёх важных "языков", за что получил Георгия. Это был смелый, опытный и надежный человек, вместе с Лыковым "работавший" недавно на коронации.
- Где Горсткин?
- Ждем через час. У нас тут происшествие вышло: приказчик Якунчиковых взломал кассу на шесть тыщ и убег, дурак, в фекальный колодец. Сейчас его оттуда вынимают. А у вас что за случай?
- Нам надо вернуться в Питер, незаметно. Так сложилось, что мы остались с Яковом без денег и без документов, а нас ищут… анчуткины люди ищут.
- Анчуткины? Эвона как… - протянул задумчиво Решетов. - Ну, пусть ищут. Нас это не касается, и вас теперь тоже. Гостей мы не выдаем. Проходите в лавку, сейчас самовар поставим, колбаса есть немецкая, хорошая.
Алексей с Яковом облегченно вздохнули и пошли внутрь.